- Пропала экспедиция! - шепнул Нине Володя. - Этот расторопный юноша не успокоится, пока мы не увидим все местные достопримечательности…
- Может быть, вы спешите? - деликатно спросил Вася. - Но я вам прямо скажу: не посмотреть на работу радиокомбайнов преступление. Представляете, один оператор выполняет обязанности десятка комбайнеров. Конечно, вы это могли видеть в кино и по телевизору, но действительность вас просто поразит. Ручаюсь! Превосходная тема для очерка, - повернулся он к Володе.
- Я бы с удовольствием…
- Между прочим, на корреспондентов центральных газет мы в большой обиде, - проникновенно сказал Вася. - Совхоз один из лучших в стране, а заглядывают ваши товарищи к нам не часто. Конечно, у нас есть ваши собкоры-общественники, но они между нами говоря - смотрят на все как-то обыденно. Привыкли, что ли? А свежий глаз всегда лучше!
- Даю слово, - сказал Володя, - что обязательно поинтересуюсь вашими делами. Но сначала вы, комсомольцы совхоза, должны нам помочь. Мы ведь к вам не с экскурсией, а по делу.
- Помочь? Это пожалуйста! Считайте, что комсомольская организация уже мобилизована. У нас ребята - огонь!
Заметив, что Вася готов начать новый пылкий монолог, Комаров поспешил объяснить причину, которая привела их в совхоз. Пока он говорил, на лице комсорга сменилась целая гамма чувств - любопытство, удивление, восторг.
- Это же просто замечательно! - убежденно воскликнул Вася. - И вы уверены, что рукопись существует? Впрочем, я и сам ничуть не сомневаюсь. Вот вам моя рука! Можете считать, что их двести пятьдесят. Все наши комсомольцы помогут вам в поисках.
Он на мгновение задумался, смешно нахмурил выцветшие брови, а потом его лицо снова просияло.
- Нам даже не надо заезжать в совхоз. Я совершенно точно вспомнил сейчас, что бакенщик жил здесь неподалеку. Могу даже указать место. Видите - вон тот пригорок? Как раз там!
Комаров с сомнением посмотрел на зеленый холмик около обрыва. Мимо этого места они проезжали несколько минут назад.
- Не верите? - обиженно спросил Вася. - Честное комсомольское! Пять лет назад здесь была разрушенная землянка. Мы потом ее сломали. А кто-то из старожилов рассказывал, что в ней когда-то жили бакенщики. Между прочим, последний из них уехал не так давно - лет пятнадцать назад.
- А может быть, наш бакенщик жил совсем в другом месте? - предположила Нина.
- Вряд ли, - сказал Комаров. - Бакенщик обслуживает большой участок реки, и около одной деревни искать другого бесполезно. Да, пожалуй, это так и есть.
- Точно! - сказал Вася. - А сейчас у меня такое предложение. Вы поезжайте к месту, начинайте разведку! А я возвращаюсь в совхоз, поднимаю всех свободных хлопцев - и сюда. Мы мигом!
Он вскочил в машину, ловко развернул ее и, весело помахав рукой на прощание, помчался в совхоз.
- Боевой парень, - сказал Комаров. - Что ж, с таким помощником дело у нас пойдет. Думаю, что мы на самом пороге находки. Один шаг остается. Сделаем его?
Но Николай ошибся. Поиски оказались более сложным делом. И если бы не помощь комсомольцев, им пришлось бы копать очень долго.
Николай Комаров рассуждал так. Документы должны находиться в металлическом ящике, иначе трудно рассчитывать, что они могли бы уцелеть в земле. Он закопан, очевидно, недалеко от дома бакенщика. Поэтому, проверив с помощью металлоискателя окрестности, можно обнаружить предмет поисков.
Смирнов не подвел. Не успели они подготовить прибор к работе, как подкатила грузовая машина, в кузове которой было человек тридцать парней и девушек. У каждого в руках лопата. Сам Вася не приехал - его задержали какие-то срочные дела.
- Много-то вас как! - покачал головой Комаров. - Ну ничего, веселей будет.
Он поправил на голове наушники и медленно пошел вдоль берега, передвигая искателем. Почти сразу же послышалось гудение.
- Есть! - восторженно закричал кто-то.
Стараясь не выдавать волнения, Николай указал место, где следовало копать. Вокруг тотчас образовалось кольцо любопытных. Трое ребят начали усердно орудовать лопатами.
- Нашел! - снова раздался тот же голос.
Но находка не доставила радости. Из земли было извлечено ржавое ведро.
За ведром последовали и другие находки - обломок чугунной плиты, кастрюля, кусок листового железа. Комаров разбил комсомольцев на группы, и вскоре все работали.
- Никогда не думала, что можно раскопать столько хлама! - удивлялась Нина.
- Люди здесь жили десятки лет, - сказал Володя. - Вот и накопилось разное. Но все это пока мало утешает…
Солнце уже клонилось к закату, когда над притихшей рекой гулко загремели победные крики. Один из совхозных комсомольцев, маленький, рыжеволосый паренек, нашел замаскированный погреб. Сначала он раскопал смятый жестяной бидон и хотел было выбраться из ямы, но неожиданно его лопата провалилась в какую-то пустоту. Оказалось, что рядом - полузасыпанное подземелье. Раскидать глину было делом нескольких минут. И вскоре на поверхность торжественно был извлечен небольшой окованный жестью сундучок.
Подгнившая крышка с него легко слетела.
- Отойдите, товарищи! - сказал Комаров. - Попрошу не толпиться. Здесь оружие.
Все притихли. В сундучке лежали густо смазанные револьверы, круглые гранаты-лимонки, стояла жестянка с позеленевшими патронами.
- Ого! - присвистнул кто-то. - Целый арсенал…
- А рукопись? - спросила Нина, наклоняясь над сундучком.
Володя видел, как дрожит ее рука и стремительно пульсирует жилка на загорелой шее.
- Есть и рукопись! - весело проговорил Комаров. Он выпрямился и высоко поднял над головой пачку желтых тетрадных листов, густо исписанных карандашом…
Рукопись Соснина
Настроение прескверное. Кругом - война, борьба, а я, как проклятый, пролеживаю бока. Тьфу! Землю готов грызть от злости. И главное - винить некого. Дурацкая болезнь зацепила так крепко, что не знаю даже, смогу ли вообще выбраться.
…Все-таки, кажется, я придумал себе занятие. Петрович раздобыл мне толстенную тетрадь и карандаш, буду теперь царапать помаленьку. Надо обязательно изложить удивительную историю, свидетелем которой я стал. Иначе никто не поверит. Откровенно говоря, я и сам бы не верил, если бы кто другой мне все это рассказывал. Но в будущем - не в нынешней заварухе, а лет через пять-десять - можно будет все проверить досконально. Вот тогда-то, может, и пригодятся мои записи.
Да, я сейчас - единственный живой свидетель, если не считать, конечно, Платона. Но мне с трудом верится, что он может вернуться. И поэтому надо припомнить все мелочи.
…Итак, с чего же все началось? Пожалуй, с ночного боя под Ольховкой. Нет, еще раньше. Когда прибыл из города связной. Да, он и сыграл главную роль в судьбе Платона Журко.
Наш отряд стоял в глухом урмане. Жили в шалашах и землянках. В селах старались не задерживаться. Командиром у нас был Игнат Лосев - светлая голова. Бывший омский железнодорожник. А я, прежний учитель, сделался комиссаром.
Народу в отряде было человек семьдесят. Не очень густо, но и не так мало. Беляков пощипывали. Даже о крупных операциях помышляли.
А теперь про Журко. Его в отряде любили. Знающий врач и боец неплохой. Правда, фантазер. Как начнет про будущее рассказывать - уши развесишь. Про города-сады, разные хрустальные купола, дворцы, про удивительные машины - о чем только он не говорил. И так подробно, словно все своими глазами видел. Как сейчас его вижу: сидит у костра, очки поблескивают, бородка растрепана, светлые волосы на лоб упали. Вид, прямо скажу, не воинственный. А в бою ведь совсем другой становился… Впрочем, опыт у него был. К нам он пришел не сразу, воевал сначала в другом отряде. Но потом был ранен, отлежался в деревне и к нам пристал.
Я хорошо помню ночь, когда прибыл связной. Шел дождь. Сосны шумели глухо и тревожно. И вдруг - свист дозорного. Я не спал, услышал сразу. Смотрю, ведут какого-то человека. Держится довольно уверенно.
- Мне бы командира, - говорит.
А Игнат только заснул. Не хотелось его будить.
- Я комиссар отряда, - отвечаю. - Можешь мне все выкладывать.
Зашли мы в землянку. Зажигаю фонарь, присматриваюсь. Молодой рыжеватый парнишка, вроде интеллигентного вида. Одет в крестьянское, но руки чистые, белые. Без лишних слов лезет за пазуху, достает пакет.
Что за бумаги были в пакете - не так важно. Во всяком случае, известия неплохие. Сейчас я думаю, что это обстоятельство и притупило мою бдительность. Когда у человека хорошее настроение, он не будет чересчур недоверчивым…
Связной - звали его Иваном Фоминым - оказался бойким пареньком. В доставленном им сообщении была приписка, в которой говорилось, что связной может быть оставлен в отряде. Посоветовались мы с Игнатом и решили принять его к себе. Парень охотно согласился.
На другой день разговариваю я с Платоном Журко и вижу, что доктор наш что-то слишком рассеян. Он и прежде был чудаковат, а тут совсем выглядит не от мира сего.
Спрашиваю его, в чем дело. Он мнется. Наконец, говорит:
- Кажется, где-то я видел этого связного. А где - убей, не вспомню. Второй день мучаюсь.
- Стоит ли голову ломать, - отвечаю ему. - Ну, видел где-нибудь на улице. Оба вы из Омска. Мало ли каким образом два человека могут встретиться.
- Нет, не в том дело, - говорит Платон. - Что-то тут еще есть. Какая-то заковыка… Но не могу припомнить.
Посмеялся я над доктором и занялся другими делами. А потом этот разговор совсем забылся. И снова я, как комиссар, оказался не на высоте.
Через несколько дней прибыли мы в Ольховку. Село бедное, жители поголовно сочувствуют партизанам. Ребята рады - можно отдохнуть, выспаться как следует, починить бельишко, помыться. И хотя о беляках тут ничего не слышали, держимся все равно настороже. Посты все время начеку.
Первая ночь прошла спокойно. А на вторую будят меня. Смотрю - один наш боец. Глаза страшные, встревоженные.
- Вот, - говорит, - какое дело. Доктор-то наш сбежал!
Я даже подскочил.
- Как так?
- А вот и сбежал. Лег я, значит, во дворе, на сене. Потом вдруг проснулся. Слышу - шорох какой-то… Присмотрелся и вижу: идет наш доктор, вроде крадется куда-то. Между прочим, одет. Сам старается держаться в тени. Потом вышел на улицу, вое так же крадучись перебежал дорогу и пропал в кустах. Подождал я немного - никого. Потом заглянул в хату, там все спят. Эге, думаю, дело неладно. И прямо сюда…
- А ты хорошо видел, что это доктор?
- Еще бы! Ночь-то лунная. К тому же он у нас один очкастый. Я так полагаю, выдаст он нас белым….
Я задумался. Бойцу велел не поднимать шума. А сам разбудил Игната, рассказал ему все. И никак мы не можем понять, что именно заставило Платона пойти ночью в тайгу. В то, что он мог струсить - не верилось. Слишком хорошо мы его знали. Да и в боях он себя героем показывал. И в то же время последние слова бойца вертелись у меня в уме. Неужели все поведение Платона было только ловкой маскировкой? Может быть, он хотел войти в доверие, а потом навести карателей на след отряда? Я осторожно высказал эту догадку, но Игнат хмурится. Не верит.
- Хорошо, - говорю, - спорить не стану. Но факт-то налицо! Что делать будем?
- Подождем. Утро вечера мудренее.
- А может, лучше поднять отряд по тревоге?
- Людей смешить? Пусть спят. К тому же сейчас искать его - что иголку в сене. Урман все скроет…
- А вдруг белые близко?
- Ерунда. А если что - посты тревогу поднимут. Доктор же все равно не знает их расположения. Он был весь вечер у раненых, а посты Фомин разводил.
Я вспомнил о недоверии, которое доктор почему-то испытывал к расторопному связному из города, но вслух ничего не сказал. Если бы я знал в тот момент, что случится через каких-то полчаса!
Мне не спалось. Вышел я во двор покурить. Стою, на луну поглядываю. Вдруг слышу - вроде выстрела где-то вдали. Прислушался - тихо. Померещилось, думаю. Долго еще стоял, потом замерз, повернулся, чтобы идти. И в тот же миг застучали со всех сторон пулеметы, захлопали выстрелы. Случилось самое страшное. В село ворвался отряд карателей.
Жаркий был бой. Но что могли мы сделать, если наши бойцы даже опомниться от сна не успели. А беляки совершенно точно знали, в каких избах спали партизаны. Подбегут к окнам - и гранатами. Не прошло и нескольких минут, как половины отряда словно не было.
Я и еще несколько бойцов залегли в канаве. Отстреливаемся кое-как. И вдруг меня словно молотом по голове. Перевернулся мир в глазах, и потерял я сознание.
Очнулся - ничего не могу понять. Лежу в каком-то сарае. Голова гудит, в ушах звон. А надо мной какая-то старушонка склонилась.
- Ожил, касатик? - спрашивает. - Слава тебе, господи!
- Где я, бабушка?
- Молчи, молчи, сынок. Солдаты ваши тебя сюда затащили. Схорони, говорят, комиссара нашего. А сами обратно.
- А бой кончился?
- Кончился, родимый. Всех ваших побили. Почитай, никого в живых не осталось. А ироды-то вроде дале пошли…
Только много дней спустя удалось мне узнать, что от всего нашего отряда уцелело человек пять-шесть. С трудом добрались они до города, передали в подпольный штаб о гибели отряда. Был среди них и тот боец, который приходил ко мне ночью. От него и стало известно, будто Платон Журко предал отряд…
А тогда я был уверен, что наши погибли все. Раненых беляки добили, а пленных расстреляли. Меня же, крепко контуженного гранатой, ребята во время боя затащили в ближайшую хату. Старуха-хозяйка и ее дочь сумели спрятать меня в сарайчике, хоть и рисковали головами.
Почти сутки я у них отлеживался. А потом поблагодарил своих спасителей, собрался я на рассвете направился в тайгу. Я решил обязательно добраться до города. Пошел вдоль дороги, прямо к югу. И не успел отойти от села, как встретился на полянке с Платоном Журко.
…Не знаю, что удержало меня в тот момент от выстрела. Я много думал за эти сутки о докторе, и такая к нему ненависть поднялась, что готов был задушить его своими руками. Шутка ли - весь отряд погиб из-за одного подлеца!
Платон сидел на корточках на берегу крошечного озерка, зачерпывал горстью воду и жадно пил. Его голова была повязана окровавленной тряпкой. Одежда в грязи, помята. Меня он не видел.
Сначала я ничего не почувствовал, кроме жгучей ярости. Но первая вспышка пропита, и сразу же появилось сомнение. Уж очень не походил Платон на предателя. Если бы он действительно выдал отряд, навряд ли бы я его здесь встретил. Он же должен был уехать с беляками, а не бродить по тайге, грязный и голодный. Нет, думаю, тут что-то неладно…
Вытащил на всякий случай оружие, подхожу ближе. Окликаю. Платон обернулся, узнал. На лице никакого испуга, наоборот, весь просиял.
- Дмитрий! - кричит. - Живой!
Вскакивает на ноги, торопится ко мне.
- Что с нашими? - спрашивает.
А я и не знаю, что делать. То ли на мушку его брать, то ли руку протягивать. Потом говорю сурово:
- Подожди. Рассказывай, как здесь очутился.
Доктор остановился, глаза растерянные.
- И верно, - говорит. - Вы же меня, небось, за беглеца считаете. Как я не сообразил? А дело вот в чем…
И рассказал он мне, что с ним произошло. Я сразу поверил - всем сердцем. И действительно, не ошибся. Оказывается, он все последнее время мучился одним вопросом: где раньше видел Ивана Фомина, того связного. Думал и никак не мог вспомнить. Но чем-то этот парнишка был для него подозрителен. И вот приметил Платон, что тот несколько раз куда-то отлучался. Дисциплинка у нас была так себе, поэтому отлучка бойца могла пройти незамеченной. Но доктор недаром косился на Фомина. Сначала ему не удалось проследить до конца, и он решил проверить. Ночью все улеглись, а доктор не спит. Прошло часа два - Фомин поднимается, выходит. Платон оделся быстренько и за ним. Фомин в тайгу, а он следом. В тот момент и заметил доктора боец…
- Почему же ты никому не сказал об этом? - не выдержал я.
- Сглупил, Конечно, Пинкертона из себя разыгрывать было ни к чему, но я ведь не имел конкретных доказательств. Вот и захотелось самому проверить…
И Платон рассказал мне, как он с полверсты шел за Фоминым и был свидетелем его встречи с белыми. Он услышал обрывки разговора - Фомин говорил, что все в порядке и скоро можно начинать. И тут доктор, наконец, вспомнил, где видел этого паренька. Оказывается, тот был когда-то пациентом Платона. Был он сыном жандармского офицера…
Я думаю, что настоящий связной был схвачен колчаковцами и на допросе не выдержал, рассказал все. Конечно, его расстреляли, а потом с подлинными документами к нам был направлен агент контрразведки. А по его следам послали и карательный отряд…
Когда Платон понял, что партизаны окружены, он хотел бежать, предупредить об опасности. Но его заметили. Офицер выстрелил, и пуля чиркнула Платона по голове. Доктор потерял сознание. Его, очевидно, сочли убитым. А может быть, не захотели стрелять снова, поднимать лишний шум.
А Платон пролежал больше моего. Наконец, очнулся, перевязался кое-как, побрел к селу. И тут мы с ним встретились.
Возвращаться в село было бесполезно. Там оставались белые, нас мигом бы сцапали. И мы решили или разыскать другой партизанский отряд, или добраться до Омска. Я поделился с Платоном едой, какую мне дала старушка - хозяйка сарая. Подкрепились мы, и - в дорогу.
Часа два шли без происшествий. А потом начались самые удивительные события, какие мне приходилось испытать в жизни. События настолько странные, что я и сейчас иногда думаю - а вдруг это просто игра воображения? Бывают же такие галлюцинации… И если бы не исчезновение Платона, не спящие каратели, которых я трогал своими руками, трудно было бы самому поверить в случившееся…
Мы немного сбились с дороги. Заспорили, как лучше идти. И тогда я решил залезть на дерево, осмотреть окрестности. Заодно, думаю, проверю, нет ли поблизости белых.
Выбрал я высоченный кедр. Он над всеми деревьями возвышался. Но не успел осмотреться как следует, слышу - голоса внизу. Глянул - и оторопел. Выезжает на полянку десяток конных казаков. А рядом с офицером - он, Иван Фомин.
Не один я их увидел. Не успел сообразить, как мне поступать - или спускаться, или притаиться, - слышу, выстрел.
Оказывается, Платон не выдержал. Стрелял доктор неплохо. Предатель качнулся в седле и ткнулся головой вниз.
Что тут поднялось! Крики, стрельба…
А у меня в этот момент несчастье. Стал изготавливать маузер для стрельбы и - не знаю, как это получилось - не удержал его в руке. Мелькнул он в зелени и пропал внизу. Остался я, как галка на заборе. Пока вниз спущусь, десять раз подстрелят…
А под деревом вот что происходило. Платон, очевидно, решил переменить позицию, а заодно отвлечь внимание беляков от моего дерева. Кинулся в самую чащу. Правильно сделал - лошади там не пройдут, а пешие казаки побоятся залезть.
Глянул я в ту сторону, куда он бежал, и вдруг забыл на мгновение обо всем, что происходит вокруг. Мне хорошо было видно сверху то, что деревья и кустарник скрывали от Платона и казаков. А увидел я такое, что сразу описать трудно…