11.
Жирдяй и наркоман будут носить мешки из фургона. Сыпать порошок в воду он будет сам. Теперь "сам" означало проститутку. Он перенес центр тяжести в нее сразу после попытки синхронизации. Сделать это ничуть не сложнее, чем переступить с ноги ногу.
А вот окончательно покинуть некогда заполненную живую форму – этому трюку он до сих пор не научился.
Старухе он поручил контролировать периметр. На случай, если кому-нибудь в три часа ночи вдруг взбредет в голову прогуляться по берегу реки и случайно заглянуть в помещение, где работают насосы. Вероятность такого оборота событий была, разумеется, ничтожно мала, и он в очередной раз подумал об удивительной беспечности и глупости "хозяев планеты". Зачем увешивать школы и вокзалы видеокамерами, усиливать полицейские патрули на улицах, если доступ к водозабору свободен? Убитый монтер не в счет. Он оказался здесь случайно. Горожанам еще повезло, что в мешках тертое железо, а, например, не фосфид цинка. Забавно, что с развитием централизации аборигенов степень их уязвимости тоже росла. На то, чтобы заполнить шестьдесят восемь жителей поместья Сольских, ему потребовалось больше четырех месяцев. Теперь, триста лет спустя, он планировал заполнить сорок тысяч форм за четыре недели.
Демон в теле Анжелы заглянул в бассейн. Внизу бурлила вода. Очищенная, хлорированная, смягченная и нормализованная. Отсюда она начинает свой путь по трубам. Именно эту воду будут пить десятки тысяч горожан.
– Может, ворота открыть и машину внутрь загнать? Так мы будем еще два дня таскать, – жирдяй бросил под ноги грязный мешок и вытер пот со лба. Его трясло от озноба. Утренние полпачки парацетамола не помогли. Контакт ослабел – в опустевшую форму медленно возвращался прежний хозяин. Они разговаривали вслух.
– Чем ты собираешься спиливать замок?
Дима дернул здоровым плечом, что означало "не знаю", вздохнул и пошел к машине. Не стоило брать его с собой. Толку от него было мало, а опасность заразить остальных более чем велика. Он подхватил простуду еще в ливневке среди камней. Мог бы поправиться, если бы Марина не вогнала ему под ключицу карандаш. Теперь финал был определен на все сто. Большой беды в этом не было – с самого начала он не слишком на него рассчитывал.
– Четыре.
Ну и команда подобралась. Наркоман был ничем не лучше раненого жирдяя. В каждом его движении четко просматривалась черты обитателей аквариума. От муравьев ему передалось все, кроме трудолюбия.
– Быстрее! Некогда задницы мять, – он развязал мешок и зачерпнул в ладонь горсть красно-черного порошка. Эту толику он будет носить с собой в кармане для ключевых форм, занимающих важные места. Здесь нельзя полагаться на случай. С ними он поработает индивидуально. Остальное он опрокинул в воду. Над люком поднялась пыль.
Не слишком ли широко он замахнулся? Слишком скорое заполнение хуже слишком медленного. Если только оно не моментальное.
Заказ стереть в порошок полторы тонны металла токарь воспринял как чудачество, но за дело взялся всерьез. Преимущественно благодаря задатку в пятьдесят тысяч. Старуха пообещала ему еще восемьдесят по выполнению задания, но окончательный расчет не состоялся. Через неделю токарь загремел в дурдом – проклятые муравьи! Впрочем, не перетертыми остались всего четыре ведра камней, которые проститутка спустила обратно под землю.
Миллиарды крупинок устремились на поиски новых форм.
– Удачи вам.
В идеале частицы порошка должны были попасть в форму вместе с сырой водой. Большое начинается с малого. Вселенная с атома. Покорение планеты с первой заполненной формы.
Все, что попадет в чайники, кастрюли и нагреется выше тридцати восьми градусов, пройдет мимо. Большая часть подготовленной воды пройдет пустым транзитом через раковины, унитазы, стиральные машины. Он уже представлял, как, минуя водопровод и канализацию, порошок окажется в очистных сооружениях. Большая часть останется на фильтрах, но что-то пройдет и сквозь них. И тогда в одном из пригородных водоемов вдруг сильно поумнеет какая-нибудь лягушка. А новые формы в первые часы заполнения будут прыгать и ловить языком мух. Очень бы этого не хотелось. Но когда на кону оказывается сорок тысяч форм, на многое можно закрыть глаза.
Расти и размножаться. Он расползется по планете и заполнит всех, кого можно заполнить. Остальных уничтожит. А потом двинется дальше. Прочь от Времени, бегущего за ним.
Часть четвертая
В утробе города
– Очевидно, начнется эпидемия, – ответил святой отец, и в глазах его, прикрытых круглыми стеклами очков, мелькнула улыбка.
Альбер Камю. Чума
1.
Без пятнадцати семь Перов вошел в ординаторскую. Его немного потряхивало от утренней лошадиной дозы кофе. Когда-нибудь погоня за бодростью будет стоить ему жизни.
– Доброе утро.
– Доброе. Если начало Вселенского потопа может быть добрым.
За окном лил дождь.
Дежурный врач Ситников сидел, развалившись в подранном кресле с дымящейся сигаретой в углу рта. На экране компьютера на зеленом сукне лежал без двух карт почти законченный "Паук".
Перов повесил в шкаф промокшую насквозь куртку. Переодевался он по привычке в ординаторской, хотя в кабинете заведующего отделением был и шкаф и вешалки. Надел белый помятый халат. Ежедневное напоминание о том, что Тани больше нет. До самой смерти она строго следила за его гардеробом.
– Что-то ты весь зеленый, Петрович, как крокодил.
Перов убрал мелко трясущиеся руки в карманы.
– От компьютера отсвечивает.
Чертова железа опять не давала покоя. Первую половину ночи он провел на унитазе, выдавливая из переполненного пузыря скупые капли мочи. Вторую половину проворочался в постели, ожидая рассвета. Федоров, институтский товарищ, врач-ординатор из урологии, предлагал прооперировать еще четыре года назад, а он все тянул. Умом понимал, что надо, а душой надеялся на чудесное исцеление (само рассосется).
– Как Семерин?
Новенький с перебинтованным левым запястьем вчера весь вечер не шел из головы.
– С нетерпением ждет выписки, чтобы снова ширнуться, а потом полоснуть ножом по венам или прыгнуть с крыши.
– Я не спрашиваю, чего он ждет. Как он себя чувствует?
– Понятия не имею.
Перов окинул ординаторскую взглядом в поисках причины резкого ответа. Початый источник дерзости Ситникова стоял на второй полке книжного шкафа.
– Толик, какого хрена ты пьешь на дежурстве? Главный застукает, вылетишь из отделения пробкой от шампанского. И дай Бог, где-нибудь в поликлинике приземлиться. Да и вообще – неправильно это, – Перов отвернул крышку и вылил остатки виски в раковину.
Ситников крепко затянулся, отвернулся к компьютеру и молча выпустил дым в теперь уже почерневший экран.
Прежде чем бросить пустую бутылку в мусорное ведро, Перов обернул ее рваным пакетом из-под сменной обуви. Ситников нормальный парень, исправится. А Кириленко и Шпаку он не доверял.
Два года назад на серпантине под Адлером автобус с туристами столкнулся с рефрижератором и упал со скалы. В автобусе ехала единственная дочь Ситникова. Большое горе – всегда отличный шанс слететь с катушек. Ситников им воспользовался в полной мере. Разошелся с женой, перессорился с коллегами (со всеми, кроме Перова) и пристрастился к выпивке.
Перов открыл форточку и сел на кушетку.
– Как прошло дежурство?
– Напряженно. Очень интересная ночь получилась. Хоть фильм снимай, – Ситников вдруг ожил, словно Перов предложил ему похмелиться. Облизал губы и раздавил окурок о край пепельницы. – Все началось в начале двенадцатого – я как раз заканчивал историю Григорьева из четвертой. Сестра позвала в приемник. Я спустился. На полу у входа корчились три грязных тела. Два парня и дамочка. Среднего возраста, лет по тридцать пять. Сказать, что они были в животном состоянии, значит, оскорбить животных. Скорее рептилии какие-то. Я даже не попытался с ними заговорить. Все трое медленно ползали на брюхе, оставляя за собой широкие грязные следы на кафеле.
– Алкаши?
Ситников запнулся. Любое упоминание об алкоголизме звучало для него намеком на собственное пристрастие.
– В том-то и дело, что нет.
– Фамилии в компьютере смотрел?
– Все новенькие. Во всяком случае, я их раньше точно никогда не видел. Без документов, поэтому проверить по базе не получилось. Выворачивались как ужи на сковородке. Врач, который с ними на скорой ехал, ушел помыть руки. Жорик курсировал от одного крокодила к другому и легким пинком задавал им нужное направление движения. У входной двери стоял мужик в кепке с вытаращенными глазами и с потухшей сигаретой в руке. Потом выяснилось, что это был водитель. Он сказал, что изначально пациентов было четверо. Пока выгружались, один сбежал. Точнее, уполз.
– Как уполз? Вы что, обалдели?
– Петрович, ты меня не поймешь. Тебя там не было. Свалился в траву и тут же в темноте исчез. Думаю, при желании они могли бы его найти. Только, видимо, желания такого не оказалось. Зловещие пассажиры, ночь и дождь как из ведра. Говорю же, фильм ужасов снимать можно. Ты бы их видел, Петрович. Зрачки сужены до черных точек, взгляд не фокусируется. Челюсти сжаты как при столбняке. Медленно выгибаются, переворачиваются, потом вдруг застывают как статуи. Даже глаза не двигаются. К ним лишний раз притрагиваться жутко, не то, что в темноте искать, – лицо Ситникова сжалось в гримасе отвращения. Невозможно было понять – то ли он действительно возбужден и напуган, то ли валяет дурака. – Не знаю, что бы это могло быть.
"Спускайся на землю. Ты третий год ничего не видишь и не слышишь, – подумал Перов. – Корчи, бредовое состояние, суженные зрачки и тесно сжатые челюсти. Я знаю, что Стасов лежит не в твоей плате. Но я дважды в твоем присутствии на пятиминутке рассказывал про этого больного. Я помню, что, когда поступил Фролов, дежурил не ты, а Шпак. Но медсестры хихикали после еще не меньше недели, обсуждая этот случай. А у Артемова на предплечье след от укуса до сих пор так и не прошел".
– С врачом со скорой мы поскандалили. Я ему говорю, что я дежурный по отделению, а не по прилегающей территории. А он говорит: "Звони дежурному по больнице". А Мишин наверняка спит. И все равно ничего не сделает. В общем, не стоило ему звонить, Петрович. Сам понимаешь.
– Понимаю. Утром он сообщил бы о пьянстве во время дежурства главному.
– Ну да. И это тоже. Да и зачем этого беглеца искать. Нам и оставшихся троих хватало. В общем поорали друг на друга. Испуг вылили. Как-то легче сразу стало. Потом он смотался. Сказал, что на вызов, хотя я не припомню, чтобы у него звонил телефон. А мы с Жорой остались в компании этих звероящеров. Первичный осмотр я так и не провел. Стыдно признаться. Жора вполне с ними поладил, а я так и не смог. Извини, Петрович, не смог и все. Противно. Когда увидишь их, поймешь, о чем я. Может, если искупать их, лучше будет. Одного уже в палате для эксперимента положили на спину. Так он до утра так и не перевернулся. Всю ночь болтал руками и ногами в воздухе как таракан.
"Как муравей", – поправил его про себя Перов. Пророчество чернокожего ученого начинало сбываться. Как жаль и как странно, что они больше не встретились.
– Куда положил?
– В пятую и в седьмую.
С седьмой Перов и начнет обход.
– Утром часов в пять вышли мы на порог покурить. А на газоне след – там, где сбежавший псих на животе полз. Трава местами чуть примята, и главное: там, где он полз, росы не было. Посбивал. Широкая дорожка получилась. Отлично видно, если на солнце смотреть. Прямиком к подвалу пищеблока. Жора сказал, что сходит, посмотрит. И до сих пор его нет. Жалею, что отпустил. Как бы чего не случилось, – он еще что-то плел про ключи от пищеблока, но Перов его больше не слушал.
Так не годится. С Ситниковым нужно было что-то делать. Дежурил по большому счету не он, а санитар. Может, отправить в отпуск? Кажется, у него оставалось еще две недели отпуска. Пусть отдохнет. Пропьянствует десять дней к ряду, а там, глядишь, и поправится. Такое уже случалось. За три года наблюдений Перов так и не сумел разобраться, помогает алкоголь Ситникову или, наоборот, топит его.
– Держи.
Перов протянул Ситникову ключи от своего кабинета.
– Не забудь замкнуться. В десять подниму.
– А пятиминутка?
– Я что-нибудь придумаю. И давай быстрее. Перов кивнул головой в окно. На автостоянке появился ситроен Шпака.
– Спасибо, Петрович. Это последний раз был. Ты же понимаешь, тяжелая ночь и… – голос Ситникова надломился, лицо покрылось глубокими складками, как морда у шарпея. Казалось, еще секунда – и он разразится громким неудержимым смехом. Перов похлопал его по плечу и поторопился выйти из ординаторской. Узнать, разрыдается ли Ситников на этот раз, у него не было ни малейшего желания.
2.
За спиной шумно захлопнулась дверь маршрутки. Утренняя идея встретиться после работы с Витькой теперь казалась смешной. Доволочь бы ноги до дома, поужинать и спать.
Солнце уже село. Рабочий день закончился на два часа позже положенного. Приемка товара. В ответ на вопрос, почему было не заняться этим в рабочее время, Ефимов сказал, что тогда придется останавливать торговлю, а в кризис – это равносильно самоликвидации.
Из-за футбола улицы вымерли. В шесть вечера играли Италия и Германия. Полуфинал Чемпионата мира пиарили по телевизору две недели. Но повернув на Шевченко, Валя обнаружил, что футболом интересовались не все. У суши-бара "Толстый самурай" было не протолкнуться. Машины закрыли правую полосу от угла до угла. Помещение не могло вместить всех почитателей японской кухни, и хвост очереди торчал из входной двери. Это была самая длинная и самая молчаливая очередь из всех, которые он когда-либо видел ("Как у Мавзолея", – сказала бы мама).
Окно в кафе было открыто. В тишине Валя услышал, как кассовый аппарат пробил чек, и на прилавок упали две монеты.
Несколько человек были в марлевых повязках, что добавляло ситуации японского антуража. Картина могла бы называться "Сольские ниндзя". Валя вспомнил вчерашний репортаж в новостях про токийский смог. Но в Сольске смога не было.
Когда он оказался прямо напротив входной двери в суши-бар, очередь продвинулась вперед как сороконожка. Один за другим два десятка человек подняли левую ногу, переступили, а затем в той же очередности переставили правую. Не так четко, как солдаты в строю, но все же неестественно слаженно. Двигались только ноги, тела оставались неподвижными. Такими же, как и выражения лиц тех, кто стоял в очереди.
– Эй, а деньги? – женский голос нарушил чарующую тишину. Вале показалось, что обращаются к нему, и он остановился.
В светящейся витрине девушка у кассы махнула человеку с двумя картонными коробками под мышкой:
– Молодой человек, с вас тысяча сто двадцать два рубля.
Человек аккуратно поставил коробки на прилавок и вдруг резко взмахнул рукой. Кассирша вскрикнула и, зацепив поднос с роллами, свалилась под прилавок. Валя услышал, как ее тело грохнулось о кафель.
– Кристина, с тобой все нормально? – из окошка, в которое из кухни подавали заказы, высунулась голова конопатого парня в мятом белом колпаке. – Кристина… – закончить он не смог, потому что четыре руки схватили его и потащили наружу.
Окно было явно слишком узким для того, чтобы он мог пройти сквозь него невредимым. Повар заорал во весь голос, когда ему сломали ключицу. Чья-то рука зажала ему рот.
С кухни еще донеслись голоса. Очередь зашевелилась и втянула хвост внутрь. Последней вошла девушка в линялом голубом сарафане. Она попыталась втащить за собой детскую коляску. Трижды стукнула колесами о дверной косяк. Коляска не проходила по ширине. Тогда она бросила ее и исчезла в толпе за дверью. Коляска медленно покатилась по тротуару, и у края проезжей части уперлась в бордюр. Валя подошел к ней и заглянул внутрь. Пусто.
Он перевел взгляд обратно на витрину и отпрянул на шаг от неожиданности. Сквозь стекло на него смотрели десятки глаз. Мужчина в повязке с вымазанными в кровь по локоть руками выглядел хирургом над операционным столом. Рядом с ним стояла девушка в голубом сарафане и пальцем указывала на Валю. Ее бледное лицо застыло в злобной гримасе.
Валя несколько раз был в "Толстом ниндзя" и точно помнил, что зеркальная снаружи днем витрина ночью становилась зеркальной изнутри. Они не могли видеть его, но все как один смотрели ему прямо в лицо. Люди застыли, словно играли в "море волнуется раз". На кухне снова кто-то закричал. Валя сорвался с места и побежал.