А вот оставшиеся – те, которых невозможно заполнить, – это совсем другое. Они тоже не понимают происходящего, но видят, что оно давно зашло за черту забавных странностей. Сотни фотографий пустынных улиц, закрытых магазинов и парикмахерских. Тысячи постов "Наш город вымирает на глазах", "Подскажите, что происходит", "Неужели, кроме меня, этого никто не видит? Куда смотрят власти?". Сотни тысяч телефонных разговоров на тему пропаж людей. Если не предпринять меры, все это может здорово усложнить ему жизнь. Настало время заткнуть рты паникерам.
Легче всего уничтожить системные источники информации. Администрация, полиция, различные учреждения и т. д. и т. п. Одна-две заполненные формы, желательно наверху служебной лестницы, будут блокировать десятки опасных ресурсов. А вот с частными обращениями, постами в Интернете, телефонными переговорами будет намного сложнее.
Отключить телефоны было бы просто, если бы он решил отключить их все (всего-то обесточить антенны МТС, "Мегафона" и "Билайна"). Но выпавшие вдруг из эфира десятки тысяч людей вызовут подозрения. Телефоны должны перестать работать только у вредоносных абонентов, не вошедших в команду, и только когда потенциальный вред от их переговоров перевесит опасность подозрений. Он удалит все их лицевые счета у провайдеров и закроет все пункты подключения к связи. А несколько сотен его форм будут заниматься поиском и исправлением компрометирующих сообщений.
И главное: информационная война не должна продолжаться долго. Необходимо уничтожить источники вредоносной информации физически.
2.
Впервые за минувшие полгода он, вернувшись домой, услышал, как клацнула защелка. Телевизор не работал. Снова отключили свет? Он нажал на выключатель, и на потолке загорелась лампа. Может, ушла в магазин. Либо… От оставшегося объяснения на затылке затопорщились волосы.
Не разувшись, заглянув по пути в пустой зал, он вошел в спальню.
В комнате было сумрачно. Сквозняк из открытой форточки шевелил задернутыми занавесками. Она неподвижно лежала на кровати лицом вверх. Если бы не голова, ее истощенное тело легко могло бы потеряться в складках покрывала.
Он открыл дверь чуть шире – и свет из прихожей упал на подушку. Она вдруг вздрогнула и сдвинулась в тень.
– Мам? Ты не спишь? – он присел на край кровати. Рядом на полу валялся скомканный халат, и ему стало не по себе от мысли, что она лежит под покрывалом голая.
– Привет. Как дела?
– Неважно.
Глаза привыкли к полумраку, и он смог разглядеть ее высохшее морщинистое лицо. На прошлой неделе ей исполнилось пятьдесят восемь, а выглядит она на восемьдесят пять. Катаракта на левом глазу закрыла зрачок целиком. Правый, не моргая, смотрел куда-то сквозь него. Черты лица заострились, а глаза провалились еще глубже. Наверное, именно так она будет выглядеть в гробу. Точно не хуже. Потому что хуже уже некуда.
– Снова давление?
– И давление тоже.
Неполные ответы и продолжительное молчание. Как в тот день, когда ей поставили диагноз. Неделю она не разговаривала. Потом сломалась, разрыдалась на кухне и не могла успокоиться до утра. А что случилось теперь? Почему сегодня она забилась в темную комнату и задернула занавески? Может, снова из-за таблеток? Он читал о возможности возникновения депрессий и подавленных состояний в инструкции к болеутоляющим.
– Тебе чего-нибудь принести?
Она дернула головой в знак отказа. И этот жест показался ему тоже каким-то резким и ломаным. Возможно, рак подбирался к двигательным центрам. Воображение расписало перспективы неподвижности. Утка – ладно, но как он будет ее купать? Нет. Придется просить соседку. Обратиться в службу социальной поддержки. Вызвать тетку из Брянска.
Да что угодно. Не может же он купать собственную мать.
– Хочешь, я посижу с тобой?
– Это ни к чему. Иди, занимайся своими делами. Валя приподнялся с кровати и застыл, не зная, как поступить.
А вдруг она умрет? Вот так тихо и буднично. В полумраке пустой комнаты. Одна. А он в это время будет пить чай у телевизора. Может быть, это последняя возможность поговорить с ней. И что сказать? Утешить глупостями вроде "не бойся, все будет хорошо"? Просто посидеть в тишине? Чушь! Он не должен навязывать ей себя, только потому, что боится бросить ее одну в комнате.
– Не переживай. Мне уже лучше.
– Точно?
– Да. Просто хочу немного полежать.
Он все навыдумывал. Какая только ерунда ни лезет в голову с недосыпу. Она просто устала и хочет отдохнуть. Больные быстро утомляются. Это нормально. Плюс опять же таблетки.
Из-под одеяла высунулся острый сбитый до крови локоть. Он не помнил, чтобы она рассказывала, как упала.
– Может, все-таки чаю?
– Не хочу. Я спать буду.
– Ладно, как хочешь. Если что, зови. Она кивнула.
Валя успел сделать два шага к кухне, когда услышал голос за спиной.
– Закрой дверь. Мне так лучше.
В кухне по полу был разлит борщ. Широкая жирная полоса уходила в прихожую и терялась на середине ковровой дорожки. Кое-где на линолеуме виднелись отпечатки ладоней. Она разлила борщ, начала вытирать, и вдруг ей стало плохо. Но зачем тогда было растягивать жирное пятно до самой прихожей?
Тряпка в ванной оказалась не только чистой, но и сухой. Он вспомнил скомканный халат у кровати. Если его развернуть, он наверняка окажется в жирных пятнах с кусочками капусты и картошки. Что ей взбрело в голову?
В холодильнике стояли непролитые остатки борща и кусок вареной колбасы.
Он разогрел борщ, отрезал колбасы и достал компьютер.
В разделе "Происшествия" местного сайта новостей было сорок восемь новых сообщений за неделю: Мэр города поздравил аграриев с завершением уборки зерновых. На улице Кирова открыли новый магазин обуви "Шаг". Детский сад номер восемь закрыли на карантин в связи с вспышкой гриппа. И т. д. и т. п.
Он открыл дверку под мойкой, чтобы выбросить колбасные шкурки. В мусорном ведре лежала коробка с логотипом "Толстого самурая" и чек от сегодняшнего числа. "Сет "Кальмар". 680 рублей. Время: 11:02. Спасибо за покупку. Телефон службы доставки: 92-56-10". Валя покрутил чек перед глазами и положил обратно в ведро. Маленький подарок самой себе? Хорошо. Никто не против. Но почему это вдруг стало секретом?
3.
У ворот гаража стоял знакомый мерседес и еще с десяток автомобилей. Витька, одетый в чистую майку и джинсы, сидел на перевернутом ведре и крутил в руках пачку "Лаки Страйк".
– Давно сидишь?
Бетон вокруг был усеян окурками, сгоревшими под фильтр.
– Второй день ни одного клиента.
– А эти готовы? – Валя кивнул в сторону стоянки.
– Ага. Ключи вешать некуда.
Ключи от машин Витька хранил на гвозде под календарем "Пирелли" на дальней стене гаража. Бросив туда взгляд, Валя вспомнил гвоздь на работе, на который он насаживал накладные.
– Только забирать никто не торопиться. Хоть автосалон открывай. По-хорошему домой надо идти. Телефон на воротах написан. Кому надо, позвонит. Да только дома тоже делать нечего. Анька забрала Лизу и ушла. Все из-за этих чертовых денег.
– К матери?
– Нет. Не знаю куда. Она не сказала. Не берет телефон. Позвонил Вере и Любе – не отвечают, а Ленка говорит, что не видела ее уже неделю. Ходил к теще. Дома никого. Капитан, у которого мы отмечаемся, говорит, что заявление о пропаже можно написать только через трое суток. Так что сижу жду завтрашнего дня. Боюсь, как бы с ней та же фигня, что со всеми, не случилась. В доме больше половины квартир пустые. С Петей вчера разговаривал. Он говорит, что у них вся улица вымерла. Временно. Сначала люди исчезают. Потом возвращаются, но уже дурачками. Что-то с ними там делают, что они не от мира сего становятся. Одни меняются сильнее, другие меньше, и никто не говорит, где был. Просто отмалчиваются и все. Вчера звоню хозяину вольвы, – Витька кивнул в сторону крайнего автомобиля. – Говорю: "Приезжай, машину забери". А он мне: "Какую машину? Нет у меня никакой машины". А я ему говорю: "Так я ее могу себе оставить?" А этот придурок вообще трубку бросил. И что делать – непонятно.
Пахан опять ушел в запой. Советчик из него слабый. Матушка вокруг него кружится. Так что делать нечего. Буду ждать.
Витька бросил на землю уже потухший обугленный фильтр и достал из пачки другую сигарету. Он больше не пытался войти в роль очень взрослого и опытного человека. Страх сквозил в каждом его слове, взгляде и движении.
– Может, позвонить в администрацию или МЧС. Ну, не знаю. Кто-то же должен этими вопросами заниматься.
– Думаешь, они не знают? Полгорода исчезло и этого никто не замечает? Ты дурак что ли? Да все в курсе, но молчат. Какая-то секретная фигня. Может, военные испытания. Утечка бактериологического оружия. Или еще какая дрянь, превращающая людей в зомби. Кто сознается, что сто тысяч людей в расход отправили? Мы все передохнем здесь к чертовой матери. Все до единого. И концы в воду. Сваливать отсюда надо. Найти девчат и сваливать, пока эта Чупакабра нас всех не передушила.
– Причем здесь Чупокабра? Это совсем другое.
– Всякая непонятная фигня, убивающая людей, – это Чупакабра.
Валя не стал спорить. Уточнять значения слов было бы не к месту.
– Ладно. Я вообще из аптеки. По пути к тебе зашел. Так что я домой. Если что надумаешь, помочь с поисками надо или еще что – звони. Да и просто звони. Хочешь, пойдем ко мне. Если тебе делать нечего.
Витька поморщился и выпустил в воздух облако едкого дыма.
– Да нет. Ты иди. Я еще здесь посижу. Подумаю. В одиночестве думается лучше. Давай. Созвонимся.
4.
С одной стороны, появление главного врача в ординаторской было вполне предсказуемо. По крайней мере, один из троих родственников, столпившихся у приемного отделения, должен был нанести ему свой визит и выразить недовольство уровнем обслуживания. С другой, Перов не ожидал, что тот явится без пяти двенадцать. На протяжении многих лет главный уезжал на обед ровно в полдень.
– Ни разу еще не заставал вас в своем кабинете, Федор Петрович.
Главный начинал издалека и мог часами говорить ни о чем. Точная примета большого карьерного потенциала.
– Здравствуйте, Андрей Юрьевич. Тут просторней.
– Я бы сказал даже чересчур просторно. Как на фронте. Врачей все меньше, а больных все больше.
– Болеют.
Шпак прислал СМС, что у него температура. Ситников продолжал бороться с зеленым змеем, теперь уже, слава Богу, дома. Изотов вообще непонятно куда подевался.
– Но мы справляемся.
– Это все на выписку? – главный постучал пальцами по стопке историй. – Ты уже как Кашпировский лечишь, Федор Петрович. По сорок человек за сеанс. Сразу видно высококвалифицированного специалиста.
Перов был единственным врачом больницы, имеющим ученую степень. Главврач и начмед никогда не упускали возможности съязвить на этот счет.
– Как поправляются, так и выписываем. Жалоб на самочувствие нет. Поведение адекватное. Результаты исследований в норме. Только от света шарахаются.
Жалуются, что глаза режет. Но это пускай уже окулисты разбираются. Зачем держать здоровых, когда очередь из больных за угол заходит?
Главный энергично закивал головой.
– Да я обеими руками за. Как раз об этом и хотел поговорить. Всех, кто пошел на поправку, не дожидаясь полного выздоровления, выписывайте к чертовой матери. Не то мы тут сами рехнемся. И еще. Разбейте отделение надвое: в одном – муравьи, в другом – все остальные. А то перебьют они друг друга.
– Как вы себе это представляете?
– Перегородите коридор дверью. Муравьев в тупик, остальных поселите в проходной части.
– И где я возьму эти двери?
– Там, где мы все берем, Федор Петрович. Поговорите с родственниками.
– Не уверен, что найдутся желающие. Может, попробуем за счет хозяйственных средств.
– У нас очень тощий бюджет, Федор Петрович. На веники не хватает. Поговорите с посетителями. Я уверен: многие из них откликнутся на вашу просьбу.
"Как быстро его приказ превратился в мою просьбу", – подумал Перов.
Спорить было бессмысленно. Может, в Древней Греции в спорах и рождалась истина, но здесь и сейчас спор мог породить только раздражение и ничего больше.
Главный взял из стопки верхний журнал и перевернул первую страницу.
– Кстати, чем вы их лечите?
Перов усмехнулся.
– Новопасситом и добрым словом. Я же вам докладывал, Андрей Юрьевич, это не наши больные. Мы их просто держим, а поправляются они сами. Им прямая дорога в инфекционное отделение.
– Если бы лаборатория подтвердила инфекцию, я бы мог продавить этот вопрос. А так – извините.
– Это на сто процентов инфекционное заболевание. Короткая острая фаза и стремительное улучшение. Отсутствие рецидивов. Какая-нибудь новая форма энцефалита или что-то в этом роде. Любой врач-инфекционист скажет вам то же самое. Кровь я направил на ПЦР. На следующей неделе будут результаты. Очередь на МРТ в пятницу подходит. Но что-то я до наших больных никак не дозвонюсь. Придется по домам ездить. Только Фролов отпадает. У него прописка Свердловская. Если не дозвонюсь, заеду к Стасову.
Кстати, про иногородних. Помните, я рассказывал про чернокожего гостя? Я вчера читал о нем в газете. Убит в кровати две недели назад. Молчали все это время в интересах следствия. Он предсказывал возникновение этой самой эпидемии. Странно, вы не находите? Мне кажется, вся эта история попахивает бактериологическим оружием.
– Федор Петрович, вы брали анализы на бактериальную инфекцию, и результат был нулевым. Я вас, конечно, понимаю. Для врача психиатрической больницы такие фантазии что-то вроде профессионального заболевания. Не в обиду, Федор Петрович. Наше дело – лечить, а не гипотезы о работе спецслужб разрабатывать, – главный заглянул в телефон и поднялся на ноги. Стрелки часов на стене сошлись на двенадцати. – Ладно. В общем, по разделению договорились. Мне пора.
Прежде чем он затворил за собой дверь в ординаторскую, Перов услышал гул голосов, летящий с первого этажа. Часто родственники больных доставляли больше хлопот, чем самые буйные пациенты.
5.
Произошло что-то плохое – Валя понял это за минуту до того, как вошел в подъезд. Знакомая белая занавеска с крупными красно-синими вишнями свисала из окна на пятом этаже. Это было окно некогда родительской, а теперь уже маминой спальни.
Лифт не работал – снова отключили свет. Двери на всех четырех этажах были распахнуты. Он вспомнил, что, когда умер отец, все двери дома тоже были открыты.
"Чтобы душа выйти могла", – объясняла тетя Лена. Горячий сквозняк медленно шевелил дверями, не распахивая настежь и не захлопывая их до конца. Ардинцевы, Смирновы, Соковиковы… Уехали на море? Ушли в гости? Ага. К Чупакабре (всякая непонятная фигня – это Чупакабра). Передавайте привет Калабуховым, они гостят там уже вторую неделю.
Дверь в его квартиру тоже была раскрыта. Если что-то плохое может случиться, оно непременно произойдет – первый закон Мерфи. То, что захлестнуло весь город, не могло пройти стороной. Валя остановился перед входом.
"Да. Чупакабра пришла и в твой дом, и где-то на задворках сознания ты еще месяц назад знал, что так и будет. Одна опустевшая квартира могла быть случайностью, но две, три, пять – уже доказанная закономерность. Но разве ты не хотел узнать, что случается потом?"
Валя вошел внутрь. Дверь гулко хлопнула за его спиной. Снял левый кроссовок и тут же надел его обратно. Линолеум был покрыт толстым слоем пыли.
– Мама? – собственный голос звучал испуганно и обреченно. Он не слишком рассчитывал на ответ.
Синие туфли на низком каблуке, в которых она ходила в магазин, стояли у входа. После двух недель молчания в зале громко работал телевизор. Александр Гордон, как обычно по пятницам, разбирал семейную жизнь двух разнополых алкоголиков и их ребенка. Валя обошел все комнаты. На всякий случай заглянул на балкон и под кровать. Вдруг она решила поиграть с ним в прятки? Потом нажал кнопку на пульте и экран потух. Стало слышно, как колышется на ветру занавеска, и настенные часы перебирают секунды. Валя втащил внутрь занавеску и закрыл окно.
Она могла бы уйти в магазин. Могла подняться к соседке или даже пойти погулять в сквер. Могла забыть закрыть дверь и окно. Да, все это могло быть, если бы не два десятка распахнутых дверей вниз по лестнице. Если бы не туфли у входа. Если бы не вся эта чертовщина, обрушившаяся на город.
На дверке холодильника лежали шесть яиц, пакет кефира и кусочек вареной колбасы, в пакете на столе – полбуханки свежего хлеба – он сам покупал его вчера по дороге с работы.
Валя откусил "Докторской", отрезал хлеба и посмотрел в окно. Во дворе не было ни души. Знойный мусорный ветер гонял по асфальту пакет из-под чипсов. Чисто технически отыскать маму было вполне реально. Но готов ли он это сделать? Готов ли он найти ее там, куда они уходят, и привести обратно в дом? С некоторыми потерями лучше смириться. Возможно, это как раз тот случай.
"Не говори глупостей. Что бы это ни было, ты будешь искать ее и найдешь. И начнешь прямо сейчас, пока еще не стемнело".
Он засунул в рот остатки колбасы, вытер пальцы о штаны и достал из кармана телефон. Звездочка, шестьсот двадцать два, решетка.
Часы на стене показывали половину шестого.