10.
– Говори со мной. Расскажи, что произошло.
Юстас узнал голос. Он принадлежал человеку в белом халате. День за днем голос звал его откуда-то с берега. И толща воды над головой не могла заглушить его слова.
– Юра, ты слышишь меня? – зовущий был неумолим. И он поднялся. Не весь, а то, что от него осталось. И направился навстречу зову.
Юстас закричал и проснулся. Волна отступила, обнажив под собой на песке Боль и Страх. Однажды погрузившись в пучину безумия, он превратился в кусок мяса, добычу, которую никак не могли поделить две сущности. Одна – древняя и мудрая. Вторая – дикая и необузданная. Они рвали его на части, жадно глотая оторванные куски. И прежде чем он поднялся на поверхность, одна из них сказала: "Сделай то, что хочет доктор, и кошмар закончится". Он запомнил ее слова.
Сквозь щель под дверью в комнату пробивался тусклый желтый свет. Он встал с кровати и вышел из комнаты. Коридор выглядел очень знакомым. Высокий белый потолок, коричневые полы и зарешеченные окна. В конце коридора сидела женщина с книгой. Ее он тоже узнал – она сидела здесь с самого начала его злоключений.
11.
"Попасть за решетку намного проще, чем оттуда выбраться", – сказал ему тогда капитан. Самое мелкое правонарушение может превратить условный срок в реальный. А как насчет путешествий по городской канализации? Это правонарушение?
Восемнадцать ступенек прикрученной к стене металлической лестницы уходили вверх, теряясь в светлом пятне открытого люка. Он ожидал оказаться в тесном пространстве с низким потолком среди ржавых труб и вентилей, однако колодец был глубоким и просторным. Это место было похоже на заброшенное бомбоубежище или секретный бункер, если бы не тихое журчание воды внизу и не тошнотворная вонь сточных вод.
Лестница закончилась. Нога нащупала зыбкую поверхность. Валя стал на землю и плюнул под ноги. Из темноты откликнулось гулкое эхо. Левая рука намертво вцепилась в последнюю ступеньку лестницы. Правой он достал из кармана фонарь, который аптекарша отыскала среди инструмента в ящике из-под пертусина.
Луч света выхватил фрагмент кирпичной кладки на уровне глаз. Из нее торчала толстая труба, изъеденная ржавчиной. С нее гирляндой свисали гнилые тряпки и полиэтиленовые пакеты. С поправкой на полную темноту – довольно зловещее зрелище.
"Не хочу тебя пугать, но обрубок ржавой трубы – это далеко не худшее, что ты можешь здесь обнаружить. Может, все-таки вернуться? Сказать аптекарше, что тут внизу никого нет. Пойти домой и лечь спать. И может быть, утром мама вернется. Все они возвращаются".
Задержав дыхание, Валя сдвинул пятно света с места и направил фонарь вперед. Луч проваливался в темноту.
Темный коридор впереди и за спиной. Это не колодец водопровода, не теплотрасса и не секретный бункер. Вдоль соседней стены на половину ширины коридора текла мутная протока. Тоннель был сточным коллектором. Во время дождя это место превращалось в дно полноводной реки. Он попытался припомнить прогноз погоды на сегодня, но так и не смог.
Рука по-прежнему сжимала последнюю ступеньку, но он никак не мог сообразить, с какой стороны от него теперь находится перекресток Мичурина и Ефремова. Заблудился, не ступив и шагу. Куда теперь? Он посветил перед собой и тут же обнаружил ответ на вопрос. Мокрый грязный песок под ногами был густо истоптан десятками ног, как ремонтный участок тротуара в центре города после дождя. Похоже, у аптекарши были проблемы с математикой. Здесь прошли не семь человек, а не меньше двадцати.
"Надо идти. Чем дольше стоишь, тем длиннее путь. Те, что спустились сюда, а вместе с ними и мама, наверняка продолжают двигаться дальше. Задача для третьего класса. Из пункта А в пункт Б вышла (выползла?) группа сумасшедших со скоростью (он уже прикидывал расстояние и время между точками на локаторе, когда бежал наперехват) один километр в час. В том же направлении спустя три часа следом вышел (выйдет, если ему хватит сил оторвать вцепившуюся в трубу руку) человек со скоростью шесть километров в час. Через сколько времени они встретятся? И чем эта встреча закончится?" Второй вопрос был явно не из области математики, и получить ответ на него можно было только экспериментальным путем.
Валя разжал правую руку и сделал первый шаг. Первый был самым трудным. Как будто он провалился по колено в грязь. Еще немного – и пришлось бы помогать переставлять ноги руками. Второй шаг. За ним третий. На четвертом стало ощутимо легче. На седьмом оцепенение прошло.
"Зачем ей вдруг понадобилось лезть под землю? Есть хоть одно предположение? Когда рак доберется до моих мозгов… Вот он и добрался. Хотя нет, это не рак, а Чупакабра".
Он набрал воздуха в легкие, чтобы позвать ее, но раздумал и выдохнул. Блуждающий в одиночестве по темному подземному тоннелю человек еще и выкрикивает имя своей матери – это уже слишком. К тому же вдруг его кто-нибудь услышит? Не мать, а кто-нибудь другой. Кто-то, кто бродит под землей уже не первый день. Грязный, слепой и голодный.
Он решил, что будет считать шаги, чтобы не пугать себя дурными мыслями.
"Раз… Два… Три… Четыре… Пять… Я иду искать", – он ухмыльнуться случайному каламбуру. Это придало ему немного спокойствия.
Первые сто метров остались за спиной, и ему стало казаться, что он движется не в тоннеле, а по бескрайней открытой плоскости, похожей на ночную пустыню. И пятно света перед ним – это единственный объект в бесконечной черной пустоте.
На повороте он поскользнулся и чуть не упал в протоку.
"Какая здесь глубина? Может быть, по щиколотку, а может, и с головой. Пока не свалишься в нее, не поймешь. И, кстати, здесь должны быть крысы".
Тишина и темнота давили на мозги. Кроме собственного дыхания он не слышал ничего, и оно казалось оглушительно громким. Время в этом темном мире текло иначе, чем там, наверху. Неравномерно, рывками – то, замерев, подолгу стояло на месте, то вдруг срывалось и летело вперед.
"Шестьсот сорок пять", – он произнес число и замер, вдруг учуяв запах пота и мочи. Прямо перед ним кто-то был. И тут же Валя услышал его дыхание и шелест одежды.
– Мама?
Пучок света выхватил из темноты перекошенное лицо старика прямо под ногами. От неожиданности он вскрикнул. Стук и всплеск. Фонарь исчез в мутной воде. Человек в темноте захихикал.
Прошло несколько секунд (коротая схватка с желанием убежать), прежде чем он вспомнил о телефоне. Дисплей не светил, а светился. Валя вытянул руку перед собой и снова увидел грязное худое морщинистое лицо, спутанную бороду и крепко зажмуренные глаза.
– Убери, – старик отвернулся и протянул руку, прикрывая лицо от света.
Вонь перегара, перебивая уже витающие в воздухе запахи сточных вод, мочи и пота, вырвалась изо рта старика и ударила в нос.
"Это всего лишь бомж. Всего лишь пьяный обмочившийся бомж, который испугался тебя еще больше, чем ты его".
– Тебе туда нельзя. Возвращайся, откуда пришел. Или умрешь.
– Где они? Я ищу маму.
– А найдешь смерть. Говорю тебе: возвращайся обратно. Здесь нет прохода.
Валя снова услышал шорох, который сначала принял за шелест одежды. Но звук издавал не бомж. Что-то шуршало за его спиной. Животный звук, похожий на урчание гигантского желудка. Костлявая рука ухватила его за край брючины.
– Ты все-таки выбираешь смерть?
– Пусти! – Валя дернул ногу на себя. Застиранная материя лопнула. Раздался всплеск.
– Ты должен умереть, – успел повторить бомж, прежде чем поперхнулся зловонной жижей. Кашель раздался уже в нескольких метрах дальше по тоннелю. Валя представил себе протоку и скользящие по бетону грязные пальцы. Бомж исчез, а запах остался и даже, кажется, стал сильнее.
Валя выставил перед собой телефон, шагнул – и тут же споткнулся обо что-то мягкое. Препятствие шевельнулось. Валя наклонился, чтобы получше разглядеть его.
Зрелище походило на кошмарный сон. Бледный свет экрана выхватывал из тьмы грязные перекошенные лица, переплетенные руки и скрюченные пальцы. Их было не семь и не двадцать. Больше. Намного больше. Тьма могла скрывать и сотни, и тысячи. Они корчились, извивались и скручивались в огромный змеиный клубок. Вымазанная в грязи одежда в бледном свете телефона выглядела солдатской униформой поземной армии. В первые секунды ему показалось, что они пытаются схватить его за ноги, но тут же он сообразил, что они беспомощны как черви. Движения их были бессмысленны и рефлекторны. Он был для них просто частью окружающего мира. Как бетон и вода. Во всяком случае, пока что. Где-то в этом живом месиве была его мама.
Ему никогда не отыскать ее. Даже если бы он вдруг набрался смелости шагнуть в эту кашу из человеческих тел, раскидать в стороны верхних, чтобы добраться до нижних, хватать их за головы, чтобы заглянуть в лицо. Даже если бы здесь были не тысячи, а несколько десятков тел. Все равно. Ему ее никогда не отыскать.
В раздумьях, не решаясь ни шагнуть вперед, ни развернуться и уйти, он стоял перед копошащимися телами не меньше получаса, прежде чем где-то впереди в темноте запиликал сотовый телефон. Сначала он принял мелодию за игру воображения. Вроде как услышал то, что хотел. Как такт знакомой песни в стуке дождя. И только когда мелодия дважды повторилась, он поверил в ее реальность. "Собачий вальс"! Он глянул на дисплей собственного телефона. Часы показывали двадцать ноль-ноль. Пол таблетки капотена и одна престариума. Все верно. Совпадений быть не могло.
Телефон лежал где-то впереди в пяти-семи шагах, может, немного дальше. Будут еще два повтора, если никто не нажмет на "сброс".
Всего десять шагов. Валя шагнул вперед. Раз – нога проскользнула внутрь и нащупала землю. Свалка из живых человеческих тел доходила ему до пояса. Два – а вдруг он давно выпал у нее из кармана? Под ногой оказалась чья-то рука, и он поспешил шагнуть еще раз. Три.
Снова заиграл будильник. Спереди и справа. В какой-то момент он начал воспринимать себя в третьем лице. Казалось, вместо него здесь был кто-то другой. Сам он давно бы убежал или, скорее, вовсе не спускался вниз. После каждого шага бледное пятно света пробегало по телам вокруг. Не она. Снова не она.
Восьмой шаг. Мокрые от соприкосновения с грязными телами штанины джинсов прилипли к ногам. Где-то совсем рядом. Последняя попытка.
Он увидел ее прежде, чем будильник сыграл первый такт. Вымазанное грязью лицо вытянулось, рот приоткрылся, обнажая ровный ряд нижних зубов.
Левая щека подергивалась. Из дыры рта доносилось низкий хрип, переходящий в шипение.
– Мама, это ты?
Она не отвечала и продолжала хрипеть, не отрывая глаз от светящейся точки на телефоне. Валя чуть повернул телефон, чтобы не слепить ее.
– Давай выбираться отсюда.
Он взял ее под мышки и потянул на себя. Мамино тощее тело было холодным как мертвая рыба. Из кармана платья на бетон упал телефон – слава Богу, что это случилось только сейчас. "Самсунг Г48К". Четыре тысячи пятьсот рублей плюс сим-карта с подключенной услугой "Ребенок под присмотром".
12.
Все началось с того трупа в квартире десять дней назад. Как будто негр распахнул дверь в преисподнюю и закричал: "За мной, ребята!". Двадцать шесть убийств за неделю. Это больше, чем за последние восемь лет вместе взятых. Ни одной кражи, ни грабежа, ни угона. И, черт побери, на двадцать шесть трупов ни одного свидетеля.
Последнее убийство случилось вчера вечером около восьми. Трое неизвестных – а, по мнению судмедэксперта, нападавших было именно трое – убивают беременную женщину на порожках торгового центра. Забивают до смерти брусчаткой, выковырнутой здесь же у края проезжей части. Но никто этого не замечает. Ни одного свидетеля, ни одного подозреваемого, ни одной версии мотива преступления, ни одной улики. Совершенный висяк. Как и в случае с остальными двадцатью пятью трупами.
Над забором висела красная парусиновая растяжка с надписью "Продается" и контактным телефоном внизу. Во дворе стоял белый мерседес с абхазской растаможкой (ПТС, в котором единственным номером был государственный регистрационный знак, давно стал байкой у местных гаишников). На крыше машины стояли восемь огромных сумок, перетянутых буксировочным тросом. Вокруг кружились две толстые тетки в пестрых красно-черных платьях. В ушах одной из них болтались знакомые Терентьеву бриллиантовые сережки.
На пороге появился хозяин со свертком в руках.
– Привет, дорогой. Держи. Здесь все, как договаривались. В дом не зову. Там погром. Думал сам заехать к командиру, попрощаться, но раз он тебя прислал, передавай ему прощальный привет. Может, когда и вернусь, но не скоро.
Каждый день преподносил новые сюрпризы. Если иметь в виду масштабы деятельности и продолжительность сотрудничества, у Джорджа были серьезные шансы получить пулю в затылок из табельного оружия уже при выезде из города.
– А как же бизнес?
– Бизнес умер еще во вторник. Из четырехсот восьмидесяти шести постоянных покупателей не появился ни один. Все вдруг исчезли. Вместе с барыгами и с товаром. Я так и не смог их найти. Но дело не в этом. Происходит что-то непонятное и плохое. Понимаешь?
Терентьев с трудом сдержал улыбку. Главный "мафиози" города вдруг испугался "чего-то плохого".
– Шестнадцать лет я держал руку на пульсе города. Я думал, что насквозь пропитался этим местом. Я мог сказать тебе, чем позавтракал водитель троллейбуса на втором маршруте, сколько котят было у соседской кошки, и назвать день рождения каждого. Оказывается, я не знаю о городе самого главного. Проклятие. И теперь оно проснулось.
"У цыгана поехала крыша либо сел на иглу, – подумал Терентьев. – Это, в принципе, вполне предсказуемый поворот событий, принимая во внимание специфику его работы".
– В понедельник пропал мой старший брат. Дети вчера нашли его под строительным корытом. Он пролежал там двое суток. А когда его стали оттуда доставать, он вырывался и кусался как собака.
Врач, которого вызвали, сказал, что такие вещи сейчас происходят повсюду. Люди пропадают, прячутся от света в подвалах и гаражах, а потом возвращаются обратно. Другими. Он сказал, что надо уезжать из города. Люди бегут уже тысячами. На выезде из города пробка.
Терентьев пожал плечами и скривил рот.
– Пробка на кольце собирается два раза на день уже лет восемь.
– Город меняется. И те, кто не успеет убежать, изменятся вместе с ним или умрут.
– Похоже на вводное слово к фильму про зомби "Апокалипсис". Ты убегаешь неизвестно куда и неизвестно от кого.
Джордж достал сигареты и закурил.
– Будь я один, я бы остался. Не может цыган бежать от чего-то. К чему-то может, от чего-то – нет. Неписаный закон – один из немногих, который я до сих пор неукоснительно соблюдал. Но у меня семья. А семья – больше чем закон. Хотел сначала женщин и детей куда-нибудь на отдых отправить. В пошлом году в Таиланде всем очень понравилось. Пусть бы покупались пару месяцев, пока здесь все уляжется. Так нет. Бабка прицепилась: уезжать, говорит, всем надо. Черт бы ее подрал. Ей, видишь ли, сон приснился: ползет по городу муравей и головы людям отгрызает. Девяносто восемь лет человеку. Когда ее Бог к себе заберет? Осенью болела сильно. Я и гроб в "Ритуале" присмотрел. Из красного дерева с золотыми ручками, а внутри красный атлас. И сторговался уже. Так нет – оклемалась ведьма. Снова ей сны снятся, – Джордж коротко выругался на роме. – Не за себя, за детей боюсь. Старуха говорит: беда будет. А за жизнь она ни разу не ошиблась. У нее дар – предвидеть умеет.
13.
– Осторожно… Осторожно… – бездушным голосом повторяла сестра, умело объезжая живые препятствия.
На боку тележки кривыми красными буквами было написано "Хирургия". Внутри рядом с эмалированным ведерком, наполненным окровавленными бинтами, лежали никелированные пинцеты и скальпели. Валя шагнул ей наперерез. Зазвенел инструмент. Тележка ударила его в бедро, едва не сбив с ног.
– Извините. Подскажите…
– Аккуратнее, молодой человек. Водительская комиссия в пятнадцатом кабинете.
– Я маму привел. Из приемного отделения к вам направили.
– Регистратура справа у входа.
– Там никого нет.
Женщина нервно ухмыльнулась.
– Это уже не мое дело.
Валю мелко затрясло. Случись это вчера, позавчера или еще когда-нибудь до вчерашнего вечера, он бы смутился, отступил, попросил бы о помощи в конце концов. Но минувшая ночь и утро сильно изменили его. После путешествия под землей, утренних скитаний по больницам и тяжелых телефонных объяснений с Ефимовым (за очередной прогул тот пообещал уволить Валю без расчета) он больше не мог себя сдерживать.
– Да вы в своем уме! – он заорал так, что все, кто стоял в коридоре, обернулись. – Я три часа разъезжаю по городу с умирающим человеком на руках, а вы футболите нас с места на место.
Женщина густо покраснела.
– Вы что себе позволяете? Вам самому лечиться надо.
– Что случилось, Вера Васильевна? – из глубины коридора вышел врач. Видимо, он тоже услышал "вопль вопиющего".
– Хулиганит парень. Сначала чуть с ног не сбил. Теперь орет на всю Ивановскую.
Врач повернулся к нему. Валя рукой показал на мать, сидящую в углу на кушетке.
– Ей срочно нужна помощь.
– Что с ней?
– То же, что со всеми, – не замедлила вставить медсестра.
– Я не у вас спрашиваю, Вера Васильевна. И кстати, почему в регистратуре никого. Где Иванишина? Опять в процедурке Донцову читает? Ну-ка, живо тащи ее сюда!
Осмотр занял не больше минуты. Врач заглянул под веки, поводил карандашом перед глазами, нажал большими пальцами под ключицами и за ушами.
– А она права, – врач кивнул в сторону исчезающей за поворотом медсестры. – То же, что и у всех. В принципе, ты вполне можешь требовать госпитализации. Более того, случись эта встреча месяц назад, я бы и сам настаивал на том, чтобы она осталась в больнице. Но не сейчас. Пойдем. Я хочу кое-что показать. Да не переживайте так за нее. За пять минут ничего с ней не случится.
– Она пропустила уже два приема таблеток.
– И без угрозы для жизни может пропустить еще столько же. Пойдем.
Коридор дважды вильнул, и они очутились перед железной двустворчатой дверью. Дыры высыпавшейся штукатурки вокруг анкеров и свежие опалины в тех местах, где работали сваркой, указывали на то, что монтаж провели сравнительно недавно. Ручки оплетала толстая цепь, на которой висел крупный амбарный замок. В правой створке были вырезаны два окошка – вверху и внизу, прикрываемые глухими задвижками.
– Подойди поближе, – врач отодвинул верхнюю задвижку. Знакомый запах и знакомый шорох.
– Здесь мы сейчас держим больных. Язык не поворачивается назвать это место отделением. Больше похоже на террариум.
Валя заглянул внутрь.
Прямо за дверью на потолке горели две лампы. Сумрак в глубине коридора шевелился. В нем проступали силуэты подергивающихся переплетенных тел. Как в сточном коллекторе. Рядом с дверью, под лавкой, на животе лежала женщина. Ее голова мелко подрагивала. Сквозь спутанные волосы, упавшие на лицо, смотрели открытые белые глаза с закатившимися зрачками. Верхняя губа поднялась, обнажив крупные лошадиные зубы. Руки, вывернутые в локтях, делали ее похожей на забившуюся в щель летучую мышь.