– Фаза рептилии быстро заканчивается. Потом им становится заметно лучше. Они приходят в себя. Начинают разговаривать. В коридоре сейчас только те, что в острой фазе. Остальные сидят по палатам. Болезнь длится не больше недели. Потом все благополучно заканчивается. Исчезают практически все симптомы, кроме светобоязни. На две с лишним тысячи обращений у нас не было ни одного смертельного случая.
Услышав голос врача, женщина забилась глубже под лавку.
– Друг друга они не трогают, а вот санитаров не любят. Дважды нападали. Теперь через окошко кормим, – врач постучал туфлей по нижней заслонке. – Шестьдесят восемь человек, а отделение рассчитано на тридцать шесть коек. Тут, конечно, не в койках дело. Они все равно все спят на полу. Я о том, что их здесь слишком много. Думаю, ты не хочешь, чтобы твоя мать примкнула к этой компании. Толку от такой госпитализации ноль. Лечение чисто симптоматическое и малоэффективное. То же самое можно проделать и дома, только больной будет находиться в комфортных условиях, а не на скотном дворе. Как зафиксировать тело на кровати, я подскажу. Это не сложно. Острая фаза длится пять-семь дней. Потом все исчезает. Вот моя визитка. Позвони, если что. И не бойся ее полусонного состояния. Это классический сценарий течения болезни.
– Какой болезни?
– Из лаборатории пришли еще не все результаты, но похоже на новый тип энцефалита.
– И что будет потом?
– Ничего. Течение болезни, безусловно, яркое, пугает неадекватностью больного, но еще раз повторю: в городе не было еще ни одного летального исхода. Через неделю, максимум через десять дней все пройдет как страшный сон.
14.
Стасов лежал в шестнадцатой. Это была единственная палата, изолированная от переполненного отделения. Вообще-то она была рассчитана на двух человек, но Перов уломал главного, чтобы к Юре никого не подселяли.
Четыре дня Стасов молчал как рыба. Когда же Перов достучался до него, изо рта Стасова потек беспросветный бред, как из вскрытого скальпелем гнойника. Еще через неделю в голове несчастного забрезжил свет сознания.
Перов бодрой походкой зашел в палату, держа в руках электрический чайник с кипятком и прозрачную пластиковую коробку для кондитерских изделий. Чай, сахар и стаканы в палате были.
– Доброе утро. Еще не завтракал?
– Нет.
Грустный, подавленный болезнью подросток встал с кровати и протянул ему руку. Выглядел он скверно. Поразительно, как мог физически сдать человек на фоне сугубо психологических проблем: нос заострился, щеки впали, безжизненные глаза провалились в дыры глазниц. Стасов сильно напоминал теперь Перову покойную жену за неделю до смерти.
– Держи, сейчас чайку попьем, – Перов протянул Стасову купленный по дороге из дома торт "Муравейник".
Стасов прочел надпись на коробке и вяло улыбнулся.
– Издеваетесь? Не надо. И так тошно. Оно не дает мне спать.
Перов вспомнил, как мерзко хихикал и как будто даже приплясывал Стасов, когда тянул его внутрь груды хлама. Даже самых страшных монстров мучают кошмары.
– О ком ты говоришь?
– Муравьи. Вы знаете, что они произошли от ос? Что муравьиная матка живет до пятнадцати лет? Матка одного вида может проникнуть в муравейник другого, уничтожить их королеву и стать на ее место. А бывает еще круче: попав в чужой муравейник, она запудривает мозги муравьям-рабочим и солдатам, и те убивают свою королеву. После чего черная королева первым делом уничтожает имеющиеся муравьиные яйца и начинает откладывать собственные. Есть даже виды муравьев-паразитов, которые не способны жить самостоятельно, а только паразитируя на других. И если гибнет хозяйский, пораженный паразитами муравейник, с ним вместе погибают и паразиты – от голода.
– Ты чувствуешь себя муравьем?
– Во мне его память. Мне сняться сны, как Шварценеггеру про Марс. Мне снится, что я сбежал из муравейника и ползу по красному песку. За мной гоняться мои соплеменники. Они поздно хватились меня, и у меня есть некоторое преимущество по времени. Как ни стараюсь, ползу я медленно, лапки вязнут в песке. Я больше гребу песок от себя, чем передвигаю тело вперед. За мной остается широкий след. Жаль, что я не умею летать как матка, тогда бы я двигался намного быстрее и не оставлял бы следа. Они видят мой след, чувствуют запах, а я чувствую запах погони. И все острее. Они стали прескверно пахнуть с тех пор, как в них поселился Он. Все до единого. Этот чертов глист. Он проникает в мозг и превращает жертву в зомби. А я все ползу. Песок осыпается. И когда погоня совсем близко, вдруг просыпаюсь. После этого я уже не могу заснуть. Боюсь. Потому что все может повториться, и в конце концов они меня настигнут.
Перов внимательно посмотрел на Стасова. В парне действительно просматривалось что-то насекомое. Короткие резкие повороты обритой наголо головы. Руки он держал всегда перед собой и никогда не разводил в стороны, словно плечевые суставы стали работать в единственной плоскости, параллельной туловищу. Сперва Перов списывал особенности движения на травму грудной клетки – на груди Стасова синела огромная гематома, но вчерашний визит Климова из хирургии опроверг его предположение. Кости в порядке. Значит, причину надо искать в голове. Завтрашнее МРТ прояснит очень многое.
– Ладно. Со снами разберемся позже. Расскажи мне еще раз, с чего все началось.
15.
Крупные стразы, похожие на пчелиные соты, размером с рублевую монету. Ему даже не пришлось придумывать повод, чтобы взглянуть на ее гардероб. Она встретила его в той самой синей майке до колен, на которой стразами бело написано: Enjoi. По дороге он несколько раз представлял, как достанет из кармана блестящую звездочку и приставит к тому месту на майке, где она была. Как недостающий пазл в сложной картинке. Но подходящего пустого места на майке не оказалось.
Взгляд Терентьева прошел от левой груди к правой и обратно. Все на месте. Та, замазанная побуревшей кровью майка, с недостающей точкой над j больше месяца прела на городской свалке, а эту, точно такую же, но новую, Анжела купила два дня назад.
– Если не ошибаюсь, расчетный день через неделю.
– Я мимо шел. Дай, думаю, зайду.
– Всегда рады, товарищ капитан. Проходите. Как раз только чайник закипел.
Окно на кухне было плотно зашторено. Видимо от жары. Как всегда, работал радиоприемник. Электроскрипка дарила вторую жизнь скучной классической мелодии. Ванесса Мей – неожиданно для себя Терентьев вдруг вспомнил имя исполнительницы. Он как-то смотрел по телевизору ее концерт.
На столике лежала широкая салфетка, плетеная из бамбуковых палочек. На ней стояла плоская квадратная тарелка с пятью роллами, кусочком зеленой горчицы и целой горой розового имбиря.
– Будете? – Анжела кивнула на стол.
– Я эти заморские яства не жалую. Лучше чаю.
– А мне нравится. Особенно маринованная приправа. Удивительный вкус. В старинном немецком пиве он звучал божественно. Сейчас, к сожалению, такого не делают. Вам черный или зеленый?
Фокус со стразами провалился, но что-то в хозяйке было не так. Слишком бледная и неожиданно гостеприимная.
– Черный. С сахаром. И с лимоном, если есть.
Анжела потянулась к верхней полке и край майки приподнялся.
– У нас все есть. Как в Греции. И лимон, и сахар. Он еще раз посмотрел на нее, ища подтверждения своим подозрениям. С какой стати ей убивать негра? Переливающих на солнце кусочков пластмассы миллиарды. Их наклеивают сейчас чуть ли не на каждую шмотку. И все же он поговорит с ней об этом.
– Давно хотел поинтересоваться: вы на выезде не работаете? – к вопросу об убитом негре Терентьев по привычке он решил зайти издалека.
– Хотите домой пригласить? Мы с радостью. Хоть сейчас! – Анжела поджала ноги. Майка снова поднялась, и Терентьев увидел, что трусов на собеседнице не было.
Ее намерения были очевидны. А вот причины намерений оставались неизвестными.
– Может, проведем субботник? У меня сейчас как раз окно, – она поковырялась кончиком палочки в зубах.
В общем-то, он был совсем не против. Кого-то возбуждает недоступность. Но не его. Именно мысль о десятках, а, скорее, о сотнях мужиков, прошедших через эту потаскуху, вызывала эрекцию.
– Что-то ты сегодня очень добрая.
– Есть такое. Пассажирооборот упал, а организм привык. К хорошему быстро привыкаешь. Опять же настоящих мужиков осталось совсем мало. И вы, товарищ капитан, один из них. Ну, так как? – она улыбнулась, и в уголках губ выступил соевый соус.
– А чай потом попьем?
– Ну, это как получится, – она подошла и взяла его за руку.
Вряд ли проститутка могла быть опасна. К тому же это отличная возможность застать ее вопросом о негре врасплох.
В спальне было сумрачно как в кинозале. Тяжелые занавески почти не пропускали свет. Он протянул руку приоткрыть окно.
– Не надо. Пусть остается как есть, – она толкнула его на кровать.
– Раздевайся.
Пояс, штаны и рубашка упали на пол. Он залез на кровать и на секунду закрыл глаза. Когда он открыл их снова, то первым, что он увидел, было дуло собственного пистолета. Анжела держала его в вытянутой руке. Майки на ней уже не было.
– Эй, не дури. Он заряжен.
– Ты же хотел острых ощущений? – Анжела опустила предохранитель и передернула затвор с легкостью инструктора по стрельбе.
Ствол коснулся губ Терентьева. Возбуждение уступило место страху. Одно неосторожное движение – и стена за спиной окажется заляпана его мозгами.
– Возьми эту штучку в рот, – скулы проститутки вздулись, под кожей шеи проступили натянутые жилы.
"А ведь это она убила негра, – подумал Терентьев. – И сейчас она убьет меня". Мысли шумно закружились в голове испуганной воробьиной стаей.
– Закрой глаза и открой рот. Просто поверь мне. Я знаю, что делаю.
Терентьев подчинился. У пистолета был привкус машинного масла. Губы задрожали, и он услышал как зубы часто и мелко стучат по металлу. Анжела села ему на колени.
– Ты должен умереть, – тихо прошептала она ему в ухо, прежде чем нажать на курок.
16.
Мозг, несколько секунд назад воображавший зловещую развязку, действительно оказался размазанным по синим в мелкий цветок обоям "Страны грез". Анжела приложила подушку к стволу и дважды выстрелила в грудь Терентьеву. Пули передернули тело, на пол потекла кровь. Для нее это был единственный способ остаться на свободе. Для мистера Хайда – единственный способ остаться в живых. Полицейский зашел слишком далеко.
Она встала с дивана, положила пистолет на тумбочку и, немного промедлив, прибавила громкость на радиоприемнике. Две недели назад алгоритм был бы обратный. Перед выстрелом она выкрутила бы громкость на всю, а потом убавила. Но прятаться больше было не от кого.
– Радио "Орфей" приветствует своих радиослушателей. В Москве одиннадцать часов вечера. В студии Елена Даль…
Правая рука до локтя была покрыта мелкими красными крапинками. Срочно искупаться. Чтобы лучше слышать радиоприемник, дверь Анжела оставила открытой. Она хотела слышать музыку и ничего больше. Лучше не думать об этом. Ковыряние в себе редко приносит что-нибудь, кроме расстройства.
Моцарт. Соната номер одиннадцать. Сквозь шум воды слух улавливал одну ноту из трех, но Анжела этого не замечала. Знакомая до мельчайших деталей музыка звучала в ее голове божественно безупречно. До тех пор, пока кто-то внутри нее не захотел поговорить. И это был не мистер Хайд.
"И что теперь? Что ты собираешься делать?", – на этот раз говорила она сама. Та часть ее, которая была прежней Анжелой. – "Жить". – "Зомби собирается жить? Очень смешно. Демон доел твои мозги еще две недели назад. А сама ты призраком витаешь вокруг некогда собственной головы. Тебя больше нет, а ты собираешься жить".
К чему пустые дебаты? Лучше промолчать. Да, она сильно изменилась и очень сильно. Можно сказать, она уже не совсем человек. Да что тут притворяться? Она больше не человек. Люди не видят мир тысячами глаз, рассыпанными по городу, не слышат происходящего в радиусе десятков километров. Людей нельзя убить, отрезав от остальных непроницаемым для электромагнитных волн экраном. И повышение температуры до тридцати восьми градусов для них тоже, в общем-то, не смертельно. Да. Она больше не человек – это свершившийся факт. И с ним она собирается жить дальше. А для того чтобы жить, она вынуждена защищаться.
"Разве на тебя кто-то нападал?" – призрак умел читать мысли – это уже было ей известно.
Ничего, она потерпит его присутствие еще немного. А потом он исчезнет навсегда.
"Ты только что убила человека. Понимаешь: ЧЕЛОВЕКА".
Она пожала плечами и выключила воду: "Ну и что? Как будто в первый раз. Как будто негр не в счет. И кого ты называешь человеком? Ту мразь, что на протяжении двух лет обирала и насиловала меня?" – "Возможно, Терентьев был не подарок. Но ведь дело было не в его личностных качествах. Если бы не знакомство с мистером Хайдом, ты бы никогда не стала его убивать. Да. Но знакомство состоялось – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мы вынуждены обороняться. По ту сторону Периметра – враги. Он бы донес. Обнаружить нас совсем не сложно. Их слишком много, а мы слишком уязвимы, чтобы быть великодушными". – "Но ты здесь гость". – "Не больший, чем они. На каком основании ты считаешь их хозяевами? Только лишь потому, что они появились здесь раньше? Если следовать этой логике, то этот мир должен принадлежать бактериям и вирусам. Так что, все по-честному. Пусть победит сильнейший".
17.
Что будет, если она умрет? Правильно сказать, не "если", а "когда". Он гнал эту мысль прочь, но она плелась за ним как шакал. Что он будет делать? Во-первых, позвонит тете Зое. Потом в скорую помощь, потом в полицию. А надо ли в полицию? Потом в похоронное бюро (номер – в квитанции ЖКХ). Возможно, он воспользуется их кредитным предложением. Какие-то деньги мама хранила в шифоньере под стопкой пахнущего нафталином белья. Но кто знает, сколько их там и на что их хватит. Думать обо всем этом было противно, а не думать – глупо.
Он побоялся зайти в аптеку по пути из больницы, и сначала отвел маму домой. Она сама выпила чаю и, казалось, почувствовала себя лучше. О том, чтобы отправиться на работу, не могло быть и речи. Сон валил с ног. Но прежде чем лечь и уснуть – скорее всего, до позднего вечера – надо было подготовиться к ночи.
Сорокалетняя школьница у прилавка аптеки встретила его широкой улыбкой.
– Фонарик принес? – к такой физиономии не хватало пары косичек с бантами и ранца за спиной. – Так что там было? Вчера я еще час после работы проторчала у люка. Ты нашел, что искал?
Валя неопределенно кивнул головой. Да, нашел или нет, не нашел – какая разница? На свете не было ответа, который смог бы убрать эту идиотскую улыбку с ее лица. Объясняться не было ни сил, ни смысла.
– Я потерял фонарь, но я обязательно куплю вам новый. У вас есть… – он достал из кармана два рецепта, выписанных утром, и попробовал прочесть названия, – ле… пе…
– Дай я посмотрю. Но-шпа в ампулах есть, новокаин есть, это тоже есть. Тебе жгут нужен или эластичный бинт пойдет?
– А как там написано?
– Написано: "жгут".
– Значит, жгут.
Пальцы с коротко остриженными ногтями пробежали по калькулятору.
– Восемьсот сорок шесть рублей.
На кульке, с которым он вышел из аптеки, было написано "Следуйте рекомендациям вашего врача". Помимо всего прочего, врач порекомендовал связать маму и объяснил, как это сделать, чтобы не нарушать кровоток. Ничего сложного, просто подложить свернутые бинты в нужные места. "Конечно, ты можешь этого и не делать. Но весьма вероятно, что тогда с утра тебе вновь придется отправиться на ее поиски".
Связать маму. Это лучше, чем надевать на нее памперсы (кстати, возможно, это ему тоже еще предстоит), но все-таки сильно похоже на извращенную глупость. Грядущая ночь не обещала быть спокойной. Не будет ничего хорошего. Возможно, лучше было бы все же оставить ее в больнице. Да, там скотские условия, но квалифицированный персонал. Что он будет делать, если ей станет по-настоящему плохо?
Перед светофором притормозил грузовик, заставивший Валю отвлечься от прежних размышлений. Дочерна затонированная кабина ЗИЛа выглядела крайне необычно, а то, что лежало в кузове, и вовсе не лезло ни в какие рамки.
Валя остановился посреди дороги. Под тонким брезентом проступали контуры неподвижных человеческих тел. Валя оглянулся вокруг. На улице не было никого, кто мог бы подтвердить или опровергнуть его наблюдения.
Загорелся желтый сигнал светофора – и грузовик рванул с места. Поток пыльного горячего воздуха оттолкнул на шаг назад.
"Ты должен умереть". Он обернулся. В окне дома около остановки, закачалась занавеска. "Зрительные и звуковые галлюцинации как результат недостатка сна и нервного переутомления", – так, наверное, сказал бы тот врач, с которым он разговаривал утром.