23.
По четвергам она навещала родителей.
Ужин напоминал визит посла в МИД вражеского государства. Холодный (она подумала, что на столе вместо лапши должно было стоять заливное) и подчеркнуто вежливый. Шесть лет назад они разошлись во мнениях. Отец считал, что Анжела должна была учиться на юриста, а она захотела стать музыкантом.
– Тогда поспеши обзавестись ослом, собакой и петухом и отправляйся в Бремен. Если что, это где-то в Германии.
Мать перешла на сторону опыта и житейской мудрости. Анжела осталась в меньшинстве, но все равно поступила по-своему.
Несмотря на поздний час, солнцезащитные очки она не снимала.
– Скрываешься от папарацци? – отец приподнял брови и отправил в рот ложку куриной лапши. Метать камни в ее сад несбывшихся надежд было его излюбленным занятием.
– Что-то в этом роде.
Со вчерашнего дня солнечный свет резал ей глаза. Настолько сильно, что в обед она побоялась выйти на улицу.
Лапша повисла из угла рта отца. Противно шморгнув, он втянул ее в себя. Мать шутливо-укоризненно посмотрела на него.
Зомби-папа и мышка-мама. Как они могли оказаться ее родителями? В детстве ей не раз приходила в голову мысль, что она – приемный ребенок в семье. А ее настоящие родители, смелые и свободные, погибли в автокатастрофе (или еще что-нибудь в этом роде).
– Что с работой?
Два года назад, после первой ночи в "Стране грез", она наплела им про риелторскую контору.
– Нормально.
– Можно поздравить с удачной сделкой? – он кивнул на серьги, купленные с гонорара полуночного психа. Отец всегда отличался особенной наблюдательностью.
– Два миллиона за трешку в Южном. Десять процентов комиссионных.
Он уважительно присвистнул. В полном соответствии с духом времени он воспринимал только цифры, и проявлял полное безразличие к любому искусству. Отец относился к типу людей, перешедших на цифровое восприятие мира.
– Дать сметаны?
– Нет. Спасибо, я все, – она вытерла руки о салфетку.
– В холодильнике на верхней полке стоит чизкейк Буше. Если не сложно…
– Сейчас порежу, – Анжела подошла к холодильнику и открыла дверку.
Вместо коробки с пирожным на полке стояла папка с надписью "Основные средства" на корешке. Буквы были выведены толстым синим маркером.
Анжела отступила назад, споткнулась о табуретку и едва не упала. Зазвенела посуда, и она приготовилась услышать, как кружки посыплются на пол.
– Что случилось? – голос матери звучал как будто издалека.
– Все нормально.
– Ты чай будешь?
– Нет. Попозже, – она нащупала под ногами опрокинутую табуретку, поставила ее на ножки и села.
24.
Ее тело по-прежнему оставалось в родительской квартире, но сознание как будто раздвоилось. Анжела чувствовала холод из открытого холодильника, слышала его урчание, но перед глазами стоял книжный шкаф, заставленный папками.
Женская рука, узкая и старая, с дряблой кожей и вздутыми синими венами под тонкой веснушчатой кожей взяла папку с полки.
Сальдо начальное. Оборот по дебету. Оборот по кредиту. Сальдо конечное. Таблица из четырех столбцов, заполненная цифрами. Тощий палец отвратительным корявым ногтем перевернул несколько страниц и скользнул сверху на середину листа. "Завтра после обеда надо заехать к Оле. На пару минут по дороге в инспекцию. Или лучше на обратном пути…" Обрывки чужих мыслей дремой наплывали на сознание. Она видела не сквозь другие глаза, а именно другими глазами – сквозь жирную ретушь чужого восприятия. Вспомнился Терентьев. "Как в анекдоте. Только бухгалтерии прибавится".
Вдруг она заметила, что перестала чувствовать табурет под собой и давно не слышит ни холодильника, ни телевизора. Последняя ниточка между сознанием и собственным телом оборвалась.
А что, если она умерла? Прямо там, посреди кухни. Кровоизлияние в мозг и мгновенная смерть. Внезапно возникший неделю назад в голове голос был предтечей, и все эти истории про переселение душ умерших – это не просто страшилки на ночь. Мысль забилась выброшенной на берег рыбой.
Она попробовала припомнить до мелочей последние секунды пребывания в своем теле. Просьба подать десерт. Вибрирующая дверка холодильника. Голос телеведущего. Ничего особенного, предвещающего страшные метаморфозы, не происходило. И сама она ничего не делала. Все случилось само собой.
Вдруг костлявый палец прекратил свое движение вдоль колонки "Конечное сальдо" и замер на нижней строчке. Кажется, старуха почувствовала чужое присутствие. Она потерла глаза и поправила цепочку на шее.
Анжела не видела украшения, но живо представляла себе чешуйчатые крупные звенья из дутого турецкого золота и католический (хозяйка тела узнала о различии между христианским и католическим распятием только через шесть лет после покупки украшения) крест.
В кабинет постучали. На пороге появилась виновато улыбающаяся женщина в полосатом платье.
"…Как тельняшка, которую купила мне мама. Пятьдесят шесть лет назад в Анапе. В тот день на рыбалке Петька не давал мне удочку. За это я выпустила из банки морских блох, которых он наловил для наживки".
Анжела была единственным ребенком в семье, и Петькиных блох она не выпускала.
– Марья Федоровна, уже девятый час.
– Ты оплатила соцстрах? – неожиданно властный старческий голос плохо сочетался с детским морским воспоминанием.
– Конечно, Марья Федоровна. Еще вчера. Может, завтра продолжим?
– Завтра отчет должен быть сдан, поэтому закончить его мы должны сегодня. Никто никуда не уйдет, пока мы не закончим работу, – старуха скрюченным пальцем указала на дверь. – Постой. Еще мне нужен журнал-ордер по двадцатому счету за январь на бумаге. Не могу больше читать с экрана. Глаза болят.
– Конечно, Марья Федоровна. Как скажете. Женщина вышла. Старуха достала из ящика стола круглую пудреницу и чуть не уронила ее, когда увидела в зеркале собственные глаза.
– О Боже!
Изумление и холодный скользкий ужас. То же самое, что Анжела сама испытала во время знакомства с мистером Хайдом. Взгляд старухи вцепился в отражение.
– Можешь не прятаться. Я все равно вижу тебя. Немедленно убирайся отсюда!
Как она могла видеть то, что увидеть нельзя? Лживая маразматичка.
– Немедленно убирайся. Слышишь? Пытаться отвечать было бессмысленно. Разговор довел бы до истерики их обеих. Да и что толку – старуха все равно ничем ей не поможет.
25.
Сорок четвертый вопрос: метафизика Имманула Канта. Глаза слипались. Он давно перестал понимать, и чтение превратилось в мысленное фонетическое упражнение. Валя перевел взгляд с конспекта на вошедшую в комнату маму.
– Второй час ночи. Ложись спать. Перед смертью не надышишься, – она невесело усмехнулась и добавила: – По себе знаю.
По спине пробежали мурашки. Валя отложил конспекты и посмотрел на нее.
В ночной рубашке она выглядела особенно плохо. Чепчик на голове напоминал о выпадающих клоками волосах, клубки которых плохо смывались в унитазе. Щеки впали, а левый глаз наполовину закрывала мутно-желтая катаракта. Поймав его взгляд, она достала из кармана ночной рубашки очки и дрожащей рукой надела их на переносицу.
– Так лучше?
– Мне все равно. Я люблю тебя такою, какая ты есть. Кстати, ты помнишь, что в пятницу у тебя день рождения. Что тебе подарить?
В прошлый раз это был тот самый "Самсунг" с локатором от "МТС". Он одурачил мать в ее день рождения. Когда она заболела, это стало выглядеть особенно отвратительным. Теперь появилась возможность исправиться.
– Дисконтную карту в городскую аптеку или полугодовой абонемент в радиологическое отделение.
Кажется, к ночи ее отпустило. Наверное, болезнь тоже устает грызть человека и иногда отдыхает.
– А если серьезно?
– Убери в квартире и накрой стол к приходу гостей. Это будет лучшим подарком. Я позову Аню, Иру и Свету. Хотела бы их увидеть.
"В последний раз", – мысленно закончил он фразу. Именно это ты хотела сказать.
Прощальный вечер или прижизненные поминки – вот как это будет выглядеть. Гостьи придут с четным количеством цветов и в черных платках. Сядут вокруг хозяйки и начнут осыпать ее достоверными историями о чудесных исцелениях, сменяя друг друга, чтобы по очереди поплакать в туалете. Он не хотел участвовать во всем этом. Но отказать умирающей матери он тоже не мог.
26.
Когда в тебя
Вселился этот бес?
И до, ре, ми,
Фа, соль, ля, си
И фа-диез.
Слова бородатого шлягера крутились в голове закольцованным роликом. Что-то выскользнуло из рук и упало на пол. Анжела пришла в себя.
Она стояла в темноте посреди просторной комнаты. Она снова была одна. Старуха исчезла. Может, заснула. Анжела перестала чувствовать ее. Никаких признаков второго сознания не было. Она ощупала грязными липкими руками лицо, провела рукой по груди и животу и нащупала вышитую стразами надпись на майке: Enjoi. Это про нее. Кошмар кончился. Все вернулось на свои места. Хотелось кричать от счастья.
Судя по квадрату окна, она была в спальне "Страны грез". В теплом воздухе витал едва уловимый запах "Фаренгейта". Где-то рядом спал солидный папик. Древнейшая профессия обязывала знать мужской парфюм и его стоимость.
Но ни его дыхания, ни шелеста одежды она не слышала. Тишина была поразительной: она слышала стук собственного сердца. И не чувствовала ничего, кроме запаха. Возможно, в комнате всего лишь лежала одежда владельца респектабельного одеколона.
Пальцы рук слиплись. Срочно в душ. Анжела сделала шаг – и больно ударилась ногой о невидимое препятствие. Перестановка? Она обогнула условный стул, подошла к окну и дернула занавеску.
Ночной пейзаж за окном оказался незнакомым. Она была не дома, не на работе и не у родителей в гостях. Что ж, не важно. Находиться в чужом доме куда комфортнее, чем в чужом теле. Выключатель оказался не там, где она ожидала. Щелчок. Загорелся свет. Анжела зажмурилась и отступила в полумрак прихожей.
Незнакомая спальня в незнакомой квартире. Слева на расправленной кровати лежало окровавленное тело чернокожего мужчины. Остекленевшие глаза смотрели ей прямо в лицо. От кровати к тому месту, где она стояла, шли кровавые следы. На полу лежал грязный нож. Анжела вспомнила стук упавшего в темноте предмета, вернувшего ее в сознание. Перед глазами появились слипшиеся от крови пальцы. Пока она находилась в теле старухи-бухгалтерши, кто-то побывал в ней.
Она набрала в легкие воздуха и задержала дыхание.
Цвет кожи убитого заставил задуматься ее о собственной географии. Египет, Зимбабве или Мозамбик? По фонарям внизу вдоль тротуара и фарам проезжающих автомобилей сложно было судить. Впрочем, чугунные батареи, репродукция Шишкина на стене и газета "Сольские новости" на прикроватной тумбочке позволяли надеяться, что она по-прежнему находится в родном городе.
"Ну что ты застыла как статуя? – неожиданное возвращение мистера Хайда заставило ее вздрогнуть. – Пойдем домой. И не переживай за этого черномазого. Он сам виноват. А ведь мы могли быть друзьями. Видишь, к чему приводит глупое упрямство. Нет, я не пытаюсь тебя запугать. Просто хочу, чтобы ты знала, что лучше со мною не ссориться".
27.
Изначально он не собирался убивать ученого.
Во-первых, форма выглядела многообещающей. Негр часто рассказывал крысе о своих предположениях, проявляя при этом чрезвычайную проницательность и дальновидность. Всегда был бодр и подтянут. Его здоровое и крепкое тело могло прослужить не одно десятилетие. Во-вторых, у них было много общего. Негр тоже был чужаком в этом городе и тоже был полон масштабных планов. Он тоже твердо шел по пути их реализации. В-третьих (а может быть и во-первых – это как посмотреть), он хотел отыграться на нем. Негр унизил его. Скорее всего, неумышленно, но это не имело значения. Он заставил его поселиться в смертельно тесной форме, держал взаперти и ставил свои дурацкие эксперименты. За это он должен был ответить. А для того чтобы ответить, он должен был продолжать жить.
Но так он думал вначале. Позже его точка зрения в корне изменилась.
За два месяца их знакомства ученый многое понял, хотя так и не разобрался, кто у кого под колпаком. Из потенциального раба он превратился в опасного противника, единственным надежным способом нейтрализовать которого было убийство.
Жаль. Он отлично бы пополнил команду. Но марлевая повязка, резиновые перчатки и герметично закрываемый аквариум усложнили дело. Можно сказать, негра убила его осторожность.
При других обстоятельствах можно было бы подождать. Тем более, что очень скоро он широко расставит сети и счет пойдет на десятки тысяч форм. Вероятность, что негр оказался бы в их числе, более чем высокая. Но был еще один пунктик. Подопытные муравьи требовали скорейшего разрешения вопроса: они вносили мучительное неудобство и всерьез мешали заполнению. Пока он не избавится от насекомых, каждая заполненная им форма будет первые сутки ползать на брюхе и возбуждать интерес свидетелей. Назойливый вопрос: "А что это с ними происходит?" – будет снова и снова нарушать тишину. Он собирался залить кипятком проклятый муравейник и покончить с ним. Но контакт оборвался. С емкими формами это случается сплошь и рядом. Девчонка сбежала. Работа оказалась выполненной лишь наполовину.
28.
Ослепительный свет огнем полоснул по сетчатке. Анжела зажмурилась. Свет продолжал пробиваться сквозь веки. Кровяные сосуды пылали красными деревьями на сине-черном фоне. Она приложила к глазам ладони. Так было лучше. Но только глазам. Теперь свет жег руки. Как будто она проспала пару часов на пляже в полдень и обгорела до волдырей. Анжела сдвинулась в тень.
В пяти шагах перед ней прошуршал колесами автомобиль. Где-то играл радиоприемник.
– Магазин "Бугор" предлагает вам широкий ассортимент строительных материалов. Приходите. Наши цены вас приятно удивят.
Реклама закончилась. Трижды пропищал сигнал.
– В Москве семь часов утра.
Грязными липкими ладонями она ощупала ссадины на лице. Майка прилипла к телу. Жирные волосы спутались, сбились и веревками свисали с головы. Ногти были сломаны, локти сбиты.
Память, как игрок в карты, выбрасывала перед разумом на стол картины вчерашней ночи. Книжная полка в холодильнике… Скрюченные артритом пальцы… Распахнутый от ужаса глаз старухи в зеркальце, чуть присыпанном пудрой… Черное окровавленное тело на белой простыне… Пустынная ночная улица… Навес остановки в первых лучах солнца…
– Пьяная что ли?
– Бомжует. А может, потаскали и выбросили. Кто знает?
Разговаривали две женщины. Анжела повернулась на звук голосов.
– Эй!
Голоса смолкли.
– Пожалуйста…
Ответом стали удаляющиеся шаги. Она представила себя со стороны. Измятая и грязная бродяга, зажмурив глаза, просит о помощи. Реакция невидимых собеседниц была более чем предсказуема.
Солнце продолжало жечь. Она сдвинулась в тень еще глубже. Попытка хоть немного приоткрыть глаза провалилась – боль была нестерпимой. Потекли слезы.
– Господи, сделай так, чтобы это был только сон. Сон во сне. Такое ведь нередко случается.
В голову лезла всякая чушь. "Теперь она мертва. Ее ручные змеи проели ей глаза". Где она могла прочесть эту чудовищную фразу? То ли Рембо, то ли Бодлер… Не важно. Одну змею звали Гордыня, другую – Бездарность.
Грохоча пустым кузовом, проехал грузовик. Потом остановился троллейбус (она узнала его по гулу электродвигателя) и зашипел раскрывающимися дверями.
Надо позвонить. Кому? Людка наверняка спит. Остаются родители.
"Наконец-то ты о них вспомнила. Кажется, твоя независимость разбилась вдребезги о первое серьезное происшествие. "Мне от вас ничего не нужно. Не учите меня жить. Я сама решу, что мне делать…" Сотни высокопарных фраз на деле оказались пустым звуком?"
Плевать, как это выглядит. Нужна помощь.
Анжела провела рукой по лавке в поисках сумочки с телефоном. Кусок облезшей краски неприятно царапнул ладонь. Кроме прилепленной жвачки на лавке ничего не было. Она поискала ногой на земле, отметив отсутствие каблука на правой туфле. Сумочки не было. Может быть, она лежала на другом конце лавки – под солнцем. Но для Анжелы это было все равно что на другом конце света.
Солнечный свет отвоевал у тени еще несколько сантиметров пространства и вновь коснулся ее руки. Анжела подвинулась и уперлась плечом в столб. Лавка на остановке закончилась. Максимум через двадцать минут тень исчезнет. Солнце сначала ослепит ее, выжжет глаза, а затем сжарит заживо.
В двух шагах справа от нее приглушенно играла музыка.
– Эй, послушайте, – Анжела протянула руку к невидимому собеседнику.
Никто не ответил. С дороги долетел низкий шум электромотора и шипение двери. Она представила, как человек с плеером в ушах повернулся к подъехавшему троллейбусу, чтобы взглянуть на номер. Анжела шагнула на звуки музыки, схватила чью-то руку и отступила обратно в тень.
Это был мальчишка. Причем довольно хлипкий. Сквозь майку она чувствовала его тощий бицепс. Он дернул руку на себя, но освободиться не смог.
– Эй, вы что делаете? Отпустите.
Музыка зазвучала громче. То ли динамик выпал из уха, то ли парень сам вынул его свободной рукой. Люда услышала голос Земфиры.
– Послушай, мне нужна твоя помощь.
– Денег нет, – парень снова попробовал выдернуть руку и снова безрезультатно.
– Мне не нужны деньги.
– Отпустите руку.
– Сначала послушай.
– У меня через двадцать минут тренировка.
– Я отпущу, только послушай. Всего одну минутку. Сначала давай кое-что уточним. Мы стоим за перекрестком Мира и Маяковского. Верно?
– Да, напротив музея.
Это было в десяти минутах ходьбы от "Страны грез". Ключей у нее не было, но Люда сегодня была в первую смену.
– В двух кварталах отсюда, по Гоголя, есть магазин "Гардины и шторы". Знаешь такой?
– И что?
Она сняла с левого уха сережку и протянула ему.