Все темное поднялось наверх. Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, лока-тайри мыслью пребывала внизу, на земле… Руки ее опустились, и тело стало скручиваться вниз - по спирали. Вдруг возникла ненависть к стоящим вне круга - таким сильным, всемогущим, и… недоступным. Они не любят ее. Они вообще никого не любят. И никто никогда ее не любил… Ее школьные враги - компания девчонок, и на миг она снова почувствовала себя девочкой, зажатой в угол, издевательствами доведенной до исступления… Несправедливость учительницы литературы, поставившей двойку, злобно ее оскорблявшей. Линна сейчас не была взрослой и многоопытной - она была в точности той же Светланой, которая страдала от тех обид. Сашка… его злые глаза, лицо вполоборота - "Хватить на мне висеть. Ты мне всю жизнь испортила". Он тогда ведь уничтожил все хорошее, что было… все перечеркнул. Как будто и не было тех ночей, того звездного неба над головой, того счастья. Для него - не было? Но это значит, что и для нее вся эта любовь была лишь иллюзией. А есть ли она вообще - любовь? Вот что хуже всего… Любви-то и не было. Она что-то пыталась сделать всю жизнь… она любила детей. Но вот они выросли - и разве они теперь любят ее? Ну так… испытывают какие-то чувства, конечно. Разве они относятся к ней так, как она - к ним? Готовы пожертвовать ради нее хоть кусочком жизни? Нет, но ведь она их не для этого растила, пусть живут своей жизнью… Но кто-то, хоть кто-то на земле должен был дать ей любовь? Ей самой? Володя… просто жили, терпели друг друга, и он, случалось, говорил ей злые, обидные вещи. Он не любил ее. Просто привык. И она его не любила. Сашка… лучше уж не вспоминать. Может, ей мать дала то, что она потом передала детям? Отец Светланы погиб на войне, она его и не помнила. Мать… не было никаких светлых моментов любви, понимания. Ничего. Вспоминалось, как несколько раз мать больно ее отлупила - вот и все. Наверное, любила… Это там, на земле, называется любовью. Да, жизнь Светланы была, наверное, лучше, чем у многих других. Но… какой же это был в сущности ужас.
Но ведь теперь все иначе. Лока-тайри ощутила свое могущество снова. Ведь все эти люди - в полной ее власти… во власти… но что она сделает с ними? Отомстит? Глупо, несправедливо. Да, они причиняли боль, но они же и делали что-то для нее, растили, кормили, учили. Они не понимают, как живут, они сами страдают… и этого нельзя изменить, невозможно. Отчаяние стало захлестывать ее. И вдруг чья-то рука извне словно коснулась сознания, успокаивая, снимая боль. Лока-тайри нервно дернулась - ей это не нужно, она и сама обойдется, она разберется со всем…. "Детка", сказал кто-то в ее сознании, "маленькая, успокойся! Все будет хорошо". Линна лишь на миг прислушалась к этому голосу - и все отхлынуло. Ушло навсегда.
Ужаса больше не существовало. В отношении нее - нет. Она избавлена от боли. И… ее любят.
Она будто физически ощутила, как расслабились с облегчением тайри, стоявшие вне круга.
Теперь Линна понимала, что имела в виду Кьена, сказав "этого достаточно". Достаточно ее жизни - без особых бед и потрясений. Не сравнимо с жизнью самой Кьены, узнавшей и смерть детей, и войну, и заключение. Так ей казалось - не сравнимо. Но теперь она знала, что страдания не сравнивают. Линна как бы на миг увидела все страдания своей земной жизни - обычные, не выходящие из ряда вон - и ужаснулась тому, как устроен мир. Но тотчас же и преодолела с чьей-то невидимой помощью этот ужас, но знала, что отныне не забудет этого, и что это всегда будет жить в ней.
Не как жажда мести. Как неутолимая жажда помогать и спасать, избавить всех других от страданий.
Она стала думать о тайри, стоящих вокруг - о себе она понимала теперь уже все. Она знала тайные уголочки своей души, все то темное, стыдное, что носила в себе - и когда это выходило на свет, Линна не отбрасывала эти вещи, внутренне они превращались в нечто совсем новое. Другое. Линна познала себя, познала до конца - по крайней мере так, как только может познать себя земной человек - и это было великолепно. Но уже не так интересно. А что остальные? Острое любопытство, желание познать вот так же и других, захватило ее. Интерес, внимание. Она впервые почувствовала, как любит Кьену. И Кела. И Эйн. Всех, кто окружал ее в последнее время, кто ласково обнимал ее. Разговаривал с ней. Впервые она ощущала себя не ребенком, обласканным и слегка избалованным общим вниманием, а равной им - и понимала, что и в их душах живет боль. Ей самой захотелось обнять Кьену. Она словно увидела первую жизнь своей наставницы, представила ее, уже полуседую, истощенную, с потускневшими от усталости и боли глазами, где-то у пульта под землей, в руднике, на койке в бараке… С умершим ребенком на руках. Все это живет в ней, все это никуда не делось. И вдруг Линна увидела Кьену.
Это было так, словно открылся новый поток. Открылся и хлынул, и Кьена была в нем, в сверкающих струях, радостная, живая…
Линна ощутила все чувства наставницы, все ее мысли. Ей не нужен был комп - комп и отключили на время инициации.
"Я так рада за тебя, девочка!" Чувство было похоже на искрящийся родник, Кьена была счастлива, как счастлив человек, вернувшийся с войны - с победой, как счастлива мать, после родов держа в руках свое дитя. Тем счастьем, от которого плачут.
И вызвано это было тем, что Линна, любимая, родная, вот теперь уже совсем рядом с ней, такая же, как все они - что Линна становится тайри.
Линна привыкала к этому ощущению несколько минут. Она была Кьеной - и была собой одновременно. Никакой разницы между ними не было, но свои границы Линна четко ощущала. А потом в ее сознание хлынул новый поток.
Безудержный.
Она ощутила всех тайри, стоявших рядом. Кела, Реети, Эйн…
Она ощутила всех тайри Виэрена, и все они радовались ей, приветствовали, как бы мысленно обнимали ее.
Их были тысячи… десятки тысяч…
И потом сознание ее совершило новый скачок, и она почувствовала весь Союз Тайри.
Если подбирать сравнения, это было похоже на радиоэфир, в котором звучат миллионы голосов… И Линна, ошеломленная маленькая девочка среди огромного мира, среди незнакомых, но прекрасных людей, где каждый, почуяв ее робкое касание, радостно улыбался, протягивал ладонь, брал ее на руки… "Здравствуй, лока-тайри!", "Какая радость, что ты с нами!", "Я так рад тебе, привет, Светлая!", "Какая ты красивая, хорошая, милая!" И она скользила всеми шестью потоками мысли по чужим сознаниям, но не успевала осмыслить и прочувствовать, лишь накапливала информацию, а все ее чувства были заняты радостью встречи, чистым изумлением от того, что она видела - от того, как прекрасны все эти люди… тайри… От того, что любовь - есть. Теперь она понимала, что была неправа, что любовь есть и на земле - но это как искорки в давно затвердевшей каменной корке, как тлеющие угли погасшего костра. Теперь она сама была частью костра.
Она давно ощущала льющийся сквозь тело поток лучей. Немного неприятно, но терпимо. Она знала, что это за лучи, и как они действуют на ее клетки. И вдруг излучение прекратилось. Линна шагнула из круга. Посмотрела на тайри, стоявших вокруг - на их глазах были слезы, на лицах улыбки. "Это всегда так замечательно…"
Им больше не нужна была речь.
Кьена обняла ее и поцеловала, и тут же ее обнял Кел.
Инициация тайри завершилась.
Доктор Мартин Клаус играл в Final Fantasy.
По правде сказать, игра уже не доставляла ему того ослепительного детского удовольствия, которое наверное, по идее, должна была доставлять раньше. Но в промежутках между работой - а работать Мартин любил больше вего на свете - он с удовольствием гонял по экрану нарисованные фигурки. Одна девчонка в игре, темноволосая, напоминала ему Аманду. Он даже показывал Аманде эту игру, они прошли вместе несколько раундов. У нее хорошо получалось - у нее вообще все получалось хорошо, у этой фантастической женщины.
Мартин не отдавал себе в этом отчета, но Final Fantasy он любил потому, что эта игра что-то напоминала ему из прошлого. Несуществующего прошлого, до аварии. И вот увидев эту игру, он вспомнил какие-то детали. Наверное, просиживал часами за компом… В общем, что-то она пробуждала в его душе, ему казалось, что он узнает некоторые картинки, повороты действия, что пальцы запомнили нужные движения.
Мартин закончил раунд. Посидел, тупо глядя в экран. Отправился на кухню за кофе. Руди поднял голову, подумал, вскочил и побежал за хозяином.
…Стоя у окна с чашкой кофе, Мартин уныло обозревал зеленеющую боннскую улицу. Он думал об Аманде. Он вообще всегда о ней думал.
И не знал, как оно будет дальше.
Слишком уж все это было серьезно. Аманда старше его на восемь лет. Иногда ему казалось - на столетие. С ней было невообразимо хорошо, во всех смыслах. Но что будет дальше? Жениться на ней? Мартин хотел бы жениться в принципе, завести детей. Хочет ли этого Аманда? Мартин совершенно этого не представлял и даже спросить об этом было невозможно. Может, просто съехаться наконец и жить вместе? Мартин как-то заговорил об этом, но Аманда в два счета доказала, что это не нужно: они и так встречаются три-четыре раза в неделю, чаще не получится - у обоих напряженная работа. Да и зачем? Весь этот совместный быт только убивает отношения… Наверное, она права. Но получается какое-то подвешенное состояние. Почему сейчас все так сложно? Почему нельзя прожить жизнь так, как его родители - Мартин помнил очень мало и смутно, но оставалось чудесное, солнечное ощущение детства, защищенности, любви.
Наверное, для такой женщины, как Аманда - сделавшей неплохую карьеру, талантливой, яркой - жизнь замужней жены не подойдет. Но что делать - искать кого-то другого?
"Но я люблю ее".
Мартин отхлебнул кофе. Вот ведь горе… он действительно очень ее любит. Он уже не сможет без нее, никогда. Аманда - его новая жизнь, ВСЯ его жизнь. Эти два года он не жил, а мучительно пытался вспомнить, что же было до аварии. А теперь он жил заново, в полную силу.
Правда, он работал. И с работой-то все как раз очень неплохо. Мысли Мартина переключились на распечатку, сделанную сегодня утром. Теперь он понял замысел шефа. Понял, кстати, и намеки, которые делала Аманда - интересно, а откуда она-то об этом могла знать? Может, конечно, до нее что-нибудь доходит…
Мартину не нравилось то, что затеял шеф. Влияние электромагнитных колебаний на мозг вообще - совершенно неизученная тема. Работы непочатый край. Перспективы могут открыться очень интересные. Но нельзя же так, с наскоку, сразу разрабатывать практические методы. Да еще в такой области, с мескалином, с усилением внушаемости. Как-то возникало ощущение, что шеф просто хочет скандальной славы, ну и финансирования, конечно… С другой стороны, это не его дело. И потом… Мартин порозовел от удовольствия, вспомнив вчерашнюю сцену: обсуждали в кабинете Лонке обоснование серии экспериментов, и потом шеф, перегнувшись через стол и глядя ему в глаза, сказал:
- Клаус, вы - самый толковый здесь из всех. Когда я увидел ту вашу статью, я немедленно затребовал вас сюда, но честно сказать, вы даже превзошли мои ожидания. Знаете - зарплата, условия, все это можно еще раз обсудить. Вы главное, только поставьте меня в известность, если вас что-то не устраивает…
Мартин допил кофе. Аккуратно вымыл чашку. У него даже не было посудомоечной машины, а зачем одному-то? Он почти и не ел дома. Вот Аманда - та прекрасно готовит, и порой угощает его вкусными обедами и ужинами.
Что ж, шеф действительно боится, что Мартина куда-то переманят. Бывает такое. В Германии вряд ли, а вот за границу могут и сманить. В общем, надо бы радоваться… А ведь он и защитился-то только перед аварией, и то слишком рано - в 27 лет уже доктор, это редко бывает. И быстро идет в гору. Как знать, может, и Нобелевка… и в таком случае, уже не с позиции небогатого ученого нейрофизиолога, а в качестве лауреата можно будет и поговорить с Амандой о семье, о замужестве и даже детях.
Вот только - откуда такое ощущение, будто им манипулируют?
И шефу он нужен для каких-то его собственных целей. Хотя это как раз понятно, в жизни все так - каждый сам за себя, и все стремятся использовать чужие ресурсы. А может, шеф и его продвинет, подтолкнет, если поддерживать сотрудничество.
Но ведь и Аманде он, кажется, нужен для чего-то другого. Она что-то недоговаривает. Она… конечно, очень хорошая, но… бывают какие-то очень настораживающие моменты.
Например, позавчера. Она вдруг стала расспрашивать Мартина о том, что он помнит об аварии, о больнице.
Об аварии - вообще ничего. Он знал - ему рассказали - что он вел свой "Мерс", хотел свозить родителей на премьеру в Кельн, они были театралы, был гололед, машину понесло на автобане, ну и… обычное в таких случаях. Он ничего не помнил.
Но и больницу он помнил очень смутно. Помнил только вторую, куда попал уже на реабилитацию, клинику в Кельне, вот оттуда уже все помнилось совершенно нормально - отдельная палата у него была, лечащие врачи, кафе внизу, садик, где он прогуливался.
А первую, где лежал в коме, он, конечно, не запомнил.
Но зачем она вообще его расспрашивала? Или это у него паранойя? Мало ли…
На самом деле Мартин помнил кое-что о больнице, и эти воспоминания были такими странными и обрывочными, что невозможно было их хоть как-то разумно объяснить.
Может быть, это были вообще плоды его фантазии.
Например, он помнил, что в больнице все время было темно. Точнее, был тусклый утробный свет, красновато-оранжевый - и тьма, влажная тьма, шуршащая, бормочущая тысячами голосов, она пугала, но он был надежно защищен от этой тьмы теплыми высокими стенками…
Еще ему почему-то казалось, что к затылку его был присоединен шланг, подобный пуповине, этот шланг врастал в голову, питая его, связывая с внешним миром. Мартин даже сейчас иногда чувствовал место, куда был прикреплен этот шланг. И будто видел себя - лежащего в кювезе под красноватым светом, во тьме, извивающегося на конце длинного гибкого шланга. И уж совершенная дикость - этот шланг представлялся ему не пластиковым, как можно ожидать в больнице, а почему-то органическим, с кожей, как настоящая пуповина.
Иногда Мартину казалось, что это не шланг присоединили к нему, а он са вырос на конце шланга, гигантский пульсирующий отросток…
Но это все, разумеется, был бред. Посмотрев "Матрицу", Мартин подумал, что вероятно, детские впечатления от фильма наложились на реальные переживания.
Руди вдруг вскочил и звонко залаял, глядя на входную дверь.
- Тихо, - велел Мартин, - а ну, замолчи!
Не хватало еще неприятностей с соседями из-за лающей собаки. Но Руди продолжал заливаться, да и Мартин уже слышал шаги в подъезде, ну что за пес, реагирует на каждое движение… к соседям, очевидно, пришли.
Внезапно раздался звонок в дверь, Руди залился еще громче. Мартин взял его за шкирку, затолкал в спальню и закрыл там. Потом пошел к входной двери, лихорадочно соображая, что в последнее время заказывал, и почему почта пришла в такое неурочное время… а может, это опять какой-нибудь гад, намеревающийся продать ему контракт с новым интернет-провайдером?
Мартин открыл дверь. Остолбенел.
Не один, не два, как обычно ходят патрульные - четверо полицейских.
- Господин доктор Клаус? - поинтересовался стоящий впереди коп. Мартин ошеломленно подтвердил.
- Вы задержаны на основании… - он пробубнил какие-то непонятные Мартину цифры и буквы, - в вашей квартире будет произведен обыск, а вы проедете с вами. Вот бумаги, пожалуйста, - он сунул Мартину под нос какое-то невнятное "Разрешение".
- Но… за что? - поразился Мартин.
- Руки, - выступил второй коп, он шагнул в квартиру, оттесняя Мартина от входа. Протянул наручники. Мартин вздрогнул.
- Что?
- Руки, - с нажимом повторил полицейский. Двое других вдруг грубо схватили Мартина за руки и вдавили лицом в стену. Мартин, совершенно раздавленный и ничего не понимающий, стоял молча, пока его обшаривали, пока надевали наручники - на руки, сведенные за спиной, будто он был каким-то террористом! Руди выпустили, он бегал вокруг полицейских и лаял, на него никто не обращал внимания.
- Собаку? - спросил один из копов.
- Пока оставь здесь, потом заберем в приют, - ответил второй. Этого Мартин уже не выдержал. Он дернулся, насколько позволяли наручники и держащие его копы, и завопил.
- Что вы себе позволяете! Вы кто - штази, что ли?! Какое право вы имеете!? Я ни в чем не виноват! Я ученый!
- Вам предъявили допуск, - равнодушно ответил полицейский, - потрудитесь пройти в машину.
В полицейской машине Мартин слегка успокоился, и приключение стало его забавлять. Хотя обращение с ним было возмутительным и унизительным, ну да ничего, они за это ответят. Мы живем в правовом государстве, слава Богу, и вот так обращаться с его гражданами…
Мартин с некоторым даже сочувствием посмотрел на конвоиров. Скоро они потеряют работу, он об этом обязательно позаботится. Да и вообще головы полетят. Если не сам Мартин - то Лонке обязательно нажмет на рычаги.
Интересно только, куда его везут?
Сергей уселся на табурет в центре комнаты. Мальчика, похоже, трясло. Лисицын попробовал было его успокоить, но это ему не удалось. Ладно, это будет недолго. Эксперименты на детях, горько сказал себе полковник. Сволочь ты все-таки. Как фашист прямо. Но что делать? - спросил он себя. Что - вот так и смириться, и жить со всей этой гадостью? Не для себя же делаешь - для Родины. Для людей.
- Все будет хорошо, - с обычной загадочной полуулыбкой успокоил его Марченко. Лисицын вздохнул. Спасибо, конечно, за такие утешения.
Через большой экран он видел пустое помещение, излучатели по углам, мальчика, беспокойно ерзающего на стуле.
- Можно начинать, - спокойно сказал целитель. Лисицын затолкал страх подальше.
- Поехали, - сказал он по-гагарински. Ничего на экране не изменилось. Через помещение полился поток тройного невидимого излучения. Стрелки приборов скакнули вверх.
- Как себя чувствуешь, Сергей? - спросил Лисицын. Мальчик шумно вздохнул.
- Нормально. А когда начнется?
- Уже началось. Сиди спокойно и постарайся не двигаться.
Сегодня в институт идти было не надо. Алейн всю ночь просидела в любимом кресле. Почти закончила анимационный фильм на компьютере. Фильм она собиралась выложить в интернет открыто, под ником - не возиться же с авторскими правами. Это была ее первая работа в таком плане, Алейн было любопытно - как примут зрители? Будут ли смотреть, станет ли фильм популярным? Сюжет фильма представлял собой историю, происшедшую на одной из планет Тайрона, Лив-Лакосе, Алейн с наслаждением воспроизводила в примитивномо двухмерном фильме виды Лив-Лакоса… Туда они с Дьеном вернутся. Потом, когда все кончится. Там будут валяться на белом песке, бродить среди вечноцветущих белых и розовых рощ. Он будет держать ее за руку, обнимать за плечи. Он будет совсем рядышком… Лив-Лакос был символом счастья, обещанием счастья. А придумать забавную историю с приключениями двух мальчишек было нетрудно.