"Угрожало, - не сразу ответила Алейн, - видишь ли, ты, может быть, это еще не до конца понимаешь… тебе кажется, что мы все еще люди, ведь мы вот с тобой говорим отдельно, и других тайри как бы здесь нет. Но на самом деле Союз - единый разум. Уже единый. Нам только не хватает пока каналов, чтобы постоянно держать друг друга в поле внимания. Но уже десятки тысяч лет мы - единый разум. Если частица этого разума становится с ним несовместимой… она умирает. Дьен хотел меня спасти в этом случае. Может быть, ему удалось бы это, не знаю. Но пойми, все искренне хотели согласования со мной. Тайри все разные - как личности. Но все мы согласованы, между нами - гармония, мы едины в главном. Все очень хотели бы такой гармонии со мной, до такой степени, что даже готовы были бы пересмотреть собственные убеждения. Но тайри не может солгать и не может быть неискренним, как это бывает у людей. Если бы мы оказались несовместимыми… но теперь я вижу, какая это ерунда. Да, конечно. Я просто была глупой. А в сущности они собрались просто, чтобы утешить меня. И это им удалось".
"У тайри не всегда было столько каналов мышления?"
"Конечно - вначале был один, как у людей. И телепатия была направленной, невозможно было говорить о едином разуме. Но мы же работаем над этим".
"И когда-нибудь…"
"Когда-нибудь сознание тайри станет совершенно единым. Может быть, тогда мы окончательно откажемся от человеческой формы… но пока это труднопредставимо. Это новая ступень, понимаешь? Сверхразум, полное всемогущество. Пока мы - только зачатки сверхразума, или есть еще такой термин - слабый сверхразум, то есть просто усиленный во множество раз человеческий разум. Но однажды мы совершим качественный скачок. Что там дальше, за этим? Очевидно, решение проблемы керы… решение проблемы гибели Вселенной. Если удастся решить проблему керы, удастся решить и проблему всех умерших до нас. Воскресить мертвых. И главной проблемы нашего бытия - перевод всех людей в состояние тайри… хотя здесь я вижу почти непреодолимый момент".
"Да, я понимаю. Люди должны сами захотеть… быть готовыми стать тайри. А не одрин. Даже если они получат возможность инициации".
"Ты знаешь, они здесь на Земле уже приблизились к технологическому скачку, который позволит инициировать тайри. Может быть, они даже откроют тайри самостоятельно. Я слежу за этим, чтобы помочь в нужный момент. Но знаешь, я отслеживаю их инфосферу. У них царят мечты о том, как всемогущим властелином Вселенной станет отдельный человек. Отдельная личность. Обычно это мужчина, интеллектуал, владеющий технической специальностью. Предполагается, что он разовьет или технически усовершенствует свой разум таким образом, что овладеет всеми нашими способностями, а затем изменится качественно и начнет преобразовывать вселенную. Мечты о таких сверхлюдях, созданных из обычных людей, бродят здесь давно.
Но они одного понять не могут - отдельный человек, отдельная личность никогда не совершит качественного скачка. Возможности мозга ограничены. Сверхразум - это только союз разумов, союз - а затем и слияние, при котором индивидуальности сохранятся, но сольются в дружной гармонии. А для того, чтобы войти в такой союз, надо быть готовым. Наши отношения - тейрин, эльтин, канри, кельтар - в них нет ничего невозможного и для человека. Пусть они у людей не так глубоки и всеобъемлющи. Но посмотри… на многих. Способны ли они будут так относиться друг к другу? Об этом говорят многие религии, в первую очередь христианство. Посмертное слияние с Богом, вечное пребывание в Любви - рай; или же отторжение. Нарушение гармонии - ад, без возможности развития, скачка; вечный голод, вечная зависимость от поступающей кавалы. Это трагедия, Ли, это страшная мировая трагедия, и лучше не думать об этом, загонять эту мысль в подсознание, если не хочешь сойти с ума от сострадания одрин. Хорошо еще, думаю я иногда, что мы не знаем, что там, за порогом, куда уходит кера…"
Вместе с Лий Серебрянкой они порезвились в Средиземном море, поиграли в морских наяд, танцуя над зеленоватой глубью. Лий поразила Линну - эта тайри так сильно отличалась от суровой, серьезно относящейся к жизни Алейн, не говоря о Дьене и Ульвире; Лий была легкая, текучая, живчик, такая красивая, что смотреть на нее хотелось не отрываясь. Она то и дело смеялась, она почти все время танцевала. И не то, что сложные мировые проблемы не касались ее, но она жила как бы над ними, как бы на поверхности, и плясала, и смеялась, и радовала собой. Она была как цветок - а велик ли спрос с цветка? С ней было легко и радостно жить.
Линна обняла Алейн на прощание, поцеловала кэриен в черный нос - и отправилась на корабль, на челноке, присланном за ней, и ожидающем ее под экраном невидимости.
Алейн грустно поглядела на то место, где только что стояла подруга, и отправилась к себе. И вовремя - в институте, где она работала, как раз назрели важные перемены.
Алейн уселась в кресло, сосредоточилась на несколько минут, обдумывая ситуацию. План ее был готов.
В Германии как раз пробило полночь. Алейн переместилась в лабораторию профессора Лонке. Несколько секунд она осматривалась. Затем подошла к шкафу, где хранились препараты, в том числе, имипрамин. На завтра было назначено начало первой серии опытов.
Алейн протянула ладони к шкафу и закрыла глаза. В коридоре что-то отдаленно звякнуло, Алейн отметила, что это охранник у входа положил ключи на тумбочку. Неважно. Сосредоточиться. Она замерла не дыша.
Имипрамин в ампулах превратился в воду.
Первая часть работы была сделана. Алейн вернулась домой. Снова уселась в кресло, глядя на изображение Дьена на простом листе бумаге, карандашом.
"Аленькая", - позвал Дьен, жестокий диктатор с планеты Монрог.
"Я здесь, Денюшка. Я здесь".
"Я смотрю, у тебя опять работа в разгаре".
"А что делать? Завтра Лонке начнет опыты. Через полгода сконструирует первый образец нейротронного оружия. Помнишь, как это было на Венаре, на Иирте? Не хватало еще, чтобы на Земле…"
"Да, я помню. Все верно. Боюсь только, что пальцем ты не удержишь наводнения…"
"Я не так глупа, мой друг…"
Лаборатория Лонке в мире почти уникальна, никому другому еще не удалось так близко подойти к его результатам - да честно говоря, это направление и не считалось перспективным.
Алейн понимала, что единственная возможность - заставить Лонке вообще переменить ход мысли. И она ведь не зря сблизилась с доктором Клаусом.
"А что там у тебя? - спросила она вдруг тревожно, - Ты никогда не открываешься мне. А ведь тебе намного тяжелее".
"Я просто боюсь, что ты не выдержишь этого. Ты… Аля, ты слишком еще маленькая. Молодая. Этот Айри чуть не доконал тебя".
"Мне кажется, я теперь смогу выдержать больше. Однажды мы перестанем быть с тобой тейрин, Дьен. Так ведь будет не вечно. Я стану тебе эльтар".
"Это тебе мешает? То, что ты - моя чила?"
"Нет. Мне это приятно. Я хочу быть кем угодно для тебя. Подругой, дочерью, сестрой, любимой, птицей в твоих ладонях, или твоим убежищем, твоей крепостью, или камушком на цепочке у тебя на груди. Твоим щенком, твоим кэриен. Кем захочешь. Мне все хорошо, лишь бы с тобой".
"Ах, Аленькая… какая ты светлая, какая милая. Ты для меня - свет мира, вот кто ты".
"Ты… рискнешь мне показать?"
"Если хочешь. Я боюсь только повредить тебе".
И он на секунду приоткрыл сознание. Так, как это делают эльтар - равные друг другу тайри, полностью открытые друг для друга.
У Дьена вообще оставалось в Союзе не так уж много эльтар.
Поток образов, как неумолимая железная лавина, хлынул в сознание Алейн. Она вся сжалась, стиснула кулаки - она видела темные коридоры, топот ног, чьи-то руки - кажется, детские руки - хватающие оружие. Она слышала оглушительный треск перестрелки, и грохот боя, чей-то отчаянный крик, потом все смешалось, и она увидела трупы на земле, трупы, трупы, мерзкий запах крови, мертвые дети, подростки; потом все смешалось, и она увидела некое собрание в стеклянном дворце, самодовольных, жирных мужчин, роскошно одетых, и коснулась их сознаний, и ее едва не вывернуло от этого - мужчины решали, сколько людей и когда послать на смерть, и на возвышении перед ними сидел спокойный, бледный Дьен, и управлял этим жутким собранием…
"Да, - выдохнула она, - пока хватит".
"Я же говорил, это слишком для тебя".
"Но это ничего. Я научусь, Дьен. Постепенно. Я привыкну. Ты не думай, я сильная, я все могу".
"Милая, я знал это, когда ты была еще лока-тайри. Но сколько же можно тебе быть сильной? Я не могу уже на это смотреть".
"Дьен, мы с тобой - мы очень сильные. Я, может быть, и нет. Но с тобой - да. Мы с тобой все выдержим. Мы сможем И мы опять будем вместе".
Мартин лежал молча, глядя в белый потолок больничной палаты.
Он ни с кем не разговаривал с тех пор, как его привезли сюда. В Германию. Сестры говорили по-немецки, с ним обращались приветливо, ласково, как с обычным больным. Врач осмотрел его вчера, сказал, что у него, очевидно, последствия старой травмы, но сейчас мозговое кровообращение полностью восстановлено. Ситуация не совсем ясна, возможно потребуется консультация психиатра. И конечно, лечебная физкультура - он должен научиться двигаться заново.
Мартин ничего не ответил. Он хотел спросить врача об Индии, о том, когда его привезли сюда, но - не мог. Просто не мог. Не мог и отвечать на вопросы.
Он медленно выстраивал в мозгу непрозрачную стену, капсулируя нечеловеческие воспоминания своего недавнего бытия.
Он еще помнил спасение. Какие-то люди… чем-то странно похожие на Аманду - такие же красивые, с добрыми, сияющими глазами - возились вокруг него; его вынули из огромного прибора, напоминающего саркофаг, уложили на постель; за ним ухаживали, кормили с ложечки, меняли памперсы - он чувствовал позывы, но не мог сам попроситься в туалет.
Потом он заснул - а пришел в себя уже в этой, обычной немецкой больнице.
Страшно было спать. В сне он снова возвращался ТУДА. Мартин старался не спать как можно дольше, топорщил веки, массировал акупунктурные точки на пальцах и ушах - но все равно засыпал неизбежно. Чтобы через час проснуться от собственного вопля…
Ему давали седативное, и он засыпал крепко, без сновидений.
Днем он лежал без движения. Научился самостоятельно есть; поднос с едой подавали ему в постель. Научился знаком сообщать, когда ему нужно в туалет, а потом и нажимать кнопку вызова сестры, так что больше не приходилось лежать в мокрой прокладке.
Психиатр пытался поговорить с ним, но Мартин ничего не отвечал и смотрел на него безучастно, неподвижным взглядом. Тот что-то строчил в карточке, вздыхал и уходил не солоно хлебавши.
Мартину поставили телевизор в палату, и он с безразличным выражением, однако внимательно смотрел передачи.
Наконец случилось то, чего он ждал.
Открылась дверь, и в палату вошла Аманда.
Мартин встрепенулся и потянулся к ней навстречу. Аманда была такая же, как всегда - в джинсах, голубой рубашке и синем жилете, черные волосы забраны в хвост, глаза ласково сияют. Присела рядом с кроватью, на стул. Наклонилась, поцеловала его в губы. Прошептала.
- Привет.
Он смотрел на нее молча и настороженно.
- Я знаю, что произошло с тобой, - сказала она, - не надо рассказывать. Страшно?
- Да, - он наконец услышал собственный голос и испугался его.
- Это пройдет, - так же тихо продолжала Аманда, - я обещаю тебе. Это пройдет. Ты сильный, Мартин, и ты справишься. Мы могли бы стереть твою память о случившемся. Мы это сделали со всеми остальными - потому что очень трудно жить потом, помня такое. Но я попросила оставить тебе всю память. Так ведь лучше?
- Да, - снова сказал он. Почему-то казалось, что больше говорить не надо, она и так все понимает. Что лучше жить с болью - но помнить. Что нет ничего хуже, чем стать безвольной марионеткой на ниточках, что он устал так жить - не зная ничего о себе самом, пытаясь найти доказательства представленной ему лжи.
- Лжи больше не будет, - сказала Аманда, - поэтому я и попросила оставить тебе память. Я верю в тебя, Мартин. Я знаю, что ты сможешь жить так. Зная всю правду. И я расскажу тебе все остальное тоже.
Он по-прежнему молчал, глядя на нее. Было ясно, что говорить и не нужно.
- Твое тело теперь - новое и настоящее. И не думай, что ты клон и какой-то там не такой, что у тебя нет прав, как они говорили. Ты человек, Мартин. Ты более человек, чем многие, рожденные женщинами. Это тело будет служить тебе очень долго, возможно, даже намного дольше, чем тело обычного человека. Оно нормальное, здоровое, построено на атомном уровне в соответствии с твоим генотипом. И ты сейчас здоров, только в психическом шоке. Они хотят тебя перевести в психиатрию, чтобы этого не случилось, лучше тебе преодолеть себя и начать говорить с ними.
Мартин снова с трудом разлепил губы.
- Он… оно…
- Это существо уничтожено. Тот, кто создал супермозг. Шри Шанкара. Нам удалось уничтожить его. А сам супермозг… ты ведь понимаешь, что большинство личностей в нем - безумны. Часть нам удалось реабилитировать, как тебя, но мы стерли всем память. Думаю, ты понимаешь, почему. Но ты сильный, и я буду рядом с тобой и помогу - я надеюсь, ты сможешь жить с этим. Остальные личности мы тоже спасли. Но к сожалению, вылечить их уже не удастся. Однако они избавлены от боли, избавлены от присутствия… этого, как ты его называешь, Чудовища. Это просто неизлечимые дементные больные, таких на Земле много.
- Ты…
- Я расскажу тебе о себе. Почему я захотела и попросила, чтобы тебе оставили память? Потому что я хочу играть с тобой в открытую, Мартин. Не сердись, прости меня. Когда мы начинали отношения, я… не думала об этом. Ты меня привлекаешь, да, но я не имею права раскрывать свою личность. Ты поймешь, почему. Однако теперь… Понимаешь, я хочу, чтобы ты стал моим другом. Мне очень нужен друг. Просто друг.
Глядя на ее лицо, прекрасное, чистое, Мартин вдруг вспомнил ощущение - как Чудовище поглощает его, и последняя мысль "Аманда". Она спасет. Если кто-то еще может спасти его - то она. Значит, правильно он понял это. Иначе, если бы не эта надежда - возможно, он сошел бы с ума сразу.
- Мне иногда теперь кажется, мне уже лет восемьдесят.
Они сидели в больничном кафетерии. За спиной Мартина галдело шумное семейство, пришедшее проведать больного дедушку. Дедушка скрючился тут же, в инвалидном кресле.
- Смешно, да? На самом деле мне и трех лет еще нет. Я младенец. Но там… там - целая жизнь. Там я узнал столько… обо всем - о людях, о жизни, о боли - сколько большинство, вот хоть этот дед, и за свои 80 не узнают.
Аманда - Алейн - положила ладонь ему на предплечье.
- Прости меня, Март.
- Тебя-то за что? - голубые глаза пристально взглянули на нее.
- За многое. Я должна была увидеть это! Тайри считают, что никто на моем месте не понял бы - ведь у тебя была ложная память. Но при глубоком сканировании, думаю, я разобралась бы. Только я… мы все-таки испытываем неловкость в этом смысле. Сканируем только самое необходимое, поверхностно. Если изучать человека глубоко - можно дойти до таких скелетов в шкафу, до таких глубоких проблем; душа каждого человека изогнута, вывернута, искалечена, и то, что мы видим снаружи благополучие - ни о чем не говорит. Это как пышная крона дерева, скрывающая искривленный ствол. Мы не лезем по возможности… А надо было влезть и посмотреть. Самое непростительное - то, что я ведь чувствовала в тебе необычное. Что-то не то. Но…
- А зачем ты вообще связалась со мной? - спросил Мартин, - раз вы такие сверхлюди. И ты ведь неправду говоришь, ты вовсе не одинока. Зачем я тебе понадобился?
Алейн повертела в пальцах кофейную ложечку. Пристально взглянула в лицо Мартина.
- Если я тебе скажу, что ты понравился мне - это будет полуправда. Да, понравился. И если помнишь, ты первый предложил мне встретиться. Я согласилась. Но дело не только в этом, Мартин. Знаешь, почему я работаю в этом институте? Уже третий год. Нет, не из-за тебя, я понятия о тебе не имела. Из-за Лонке.
- Он тоже какой-нибудь супер-пупер?
- Нет, он обычный человек. Очень талантливый ученый, к сожалению, с весьма сомнительным мировоззрением. Эти опыты с ЭМИ и мескалином… Видишь ли, Март, одна из моих задач - регулировка научного прогресса. Не торможение, как ты подумал, а наоборот - я стараюсь, чтобы идеи приходили вовремя, чаще раньше, чем позже. Но научный прогресс в ваших условиях - это примерно как если в группу детского сада принести взрывное устройство и надеяться, что дети его не запустят. У вас катастрофически низкий уровень социального развития, общественной психологии. Так вот, ты же сам, думаешь, понимаешь, куда могут выйти опыты Лонке.
- Нейротронное оружие. Массовое внушение.
- Да, примерно.
- Он уже собирается закладывать серию.
- Я знаю. И приму меры, чтобы это не получилось.
- Хорошо, а я тебе зачем? Ты можешь все считать из мозга самого Лонке.
- Сейчас объясню. Ты у нас многообещающий молодой ученый. Перспективный. Если просто остановить Лонке, он будет искать обходные пути, повторять, а я не могу с ним все время нянчиться. Мне нужно перенаправить его внимание на другие идеи. Тоже связанные с ЭМИ. У тебя есть предложения - что можно было бы сделать?
- Да, у меня были мысли, конечно… На самом деле ЭМИ мало кто занимается, это считается малоперспективным, но вот сочетание электромагнитного возбуждения нейронов, повышающего их сродство к определенным веществам - и самих этих веществ… Это такая универсальная мысль, под которую можно уже подбирать сочетания.
- Скажем, разработать методы разрушения амилоида при болезни Альцгеймера, - тихонько сказала Алейн. Мартин резко поднял голову. Взглянул на дедушку в соседнем кресле, бессмысленно перебирающего в руках носовой платок.
- Скажем, если взять DAPH, - тон Мартина стал вдруг взрывным, напряженным, - эта молекула надежно разрушает амилоид. Диагностика ранних стадий уже разработана. И если повысить селективность…
- Займешься этим? - буднично спросила Алейн. Мартин быстро и косо глянул на нее.
- Странный вопрос. Аманда, Господи, да если удастся надежно обезвредить эту гадость… Я уверен, Лонке заинтересуется этим. Он честолюбив, знаешь. Мировая известность…
Алейн читала его мысли. "Если взять комбинацию АТ2282… или пусть 2290. Надо попробовать. А ведь в сущности это только начало! Если удастся добиться целевой доставки в патологически измененные клетки нужных веществ… это же страшно подумать, что открывается в плане лечения онкологии; и кстати прионовых инфекций тоже. Священное дерьмо, и почему шеф вляпался в этот мескалин, зачем ему это-то сдалось? Конечно, интересно… Но почему никто из нас не подумал о целевой доставке? Как теперь убедить шефа этим заняться? Лучше бы мне самому, конечно, но там видно будет".
- Вот за это я тебя и люблю, - сказала она нежно, снова положив ладонь на его руку. Мартин накрыл ее пальцы второй рукой.
- За что?