* * *
Мищук стал офицером, поскольку заслужил звание на войне. Немецкая контратака раскидала советские силы на этом отрезке фронта. Под угрозой оказался даже штаб русских. И в этот момент в атаку пошли два польских танка. Ми щук привязал себе к шее детскую чугунную ванночку. Она должна была служить в качестве брони. За ним шел Васяк. Одну здоровенную стальную сковородку он сунул себе в штаны, вторую - под куртку, за спиной; ручка высовывалась из воротника. У обоих было по два ППШ.
- Мы польские танки! - орали они.
И лупили, каждый из пары ППШ, что держали в руках. Русский офицер, увидав это явление, выскочил из бункера.
Каждый получил по паре попаданий. Мищук в ванночку, Васяк - в сковородку. Немцы стреляли прицельно. Они бежали, поскольку им, наверное, не хотелось умирать. Другие русские тоже высыпали наружу, глядя с изумлением.
- А вы что тут делаете? - спросили они.
- Ну, в общем-то служим в качестве танков, гражданин хороший… Я плохо разбираюсь в ваших званиях. - Мищук дергался с привязанной к шее ванночкой. - Пан, ну…
- Я не пан.
- Ну… ну… пан офицер.
- Как ты смешно говоришь. - Русский неожиданно усмехнулся. Он присел на бортике не действующего фонтана, сдвинул фуражку на затылок. - А откуда это ты?
- Из деревни.
- Из какой?
- Из Могилёво. Далеко отсюда. Деды говорили, что там была страшная битва между нашими и чужими. Но, по-моему, нам надавали по заднице.
- Зато сейчас ты бьешь врага по заднице.
- Может и так.
Русский офицер закурил папиросу.
- А знаешь что? Я ведь тоже поляк, как и генерал Глуздовский, который командует этим наступлением. Как и ты - в русской армии. Нужно было взять черта в союзники, чтобы отобрать у них Бреслау. Мы не простим.
- Так точно, пан офицер.
- Все черту отдадим. Но… - он сделал глубокую затяжку, - Бреслау будет наш. Либо мы его захватим, либо они сдадутся.
Их беседу перебили громкие сообщения, провозглашаемые по-немецки через громкоговорители. Предложения капитуляции, описание того, что происходило вокруг города, и сообщение, что армия Шернера не придет им на помощь, поскольку, как можно скорее, сматывается на запад.
- Слушай. Поговорим, как поляк с поляком.
- Так пан же по-польски почти не говорит.
Офицер улыбнулся.
- А ты храбрец. - Он кивнул. - За военные заслуги представляю тебя к званию лейтенанта. А второго, со сковородкой на яйцах - сержанта.
- Так точно, товарищ.
- Ну вот, наконец-то правильно ответил. Хотя из меня такой "товарищ", как из козьей задницы пианино. - Он снова сдвинул фуражку на лоб. - В польской армии отвечают: "Во славу отчизны!". Правда, мы пока что не в польской армии. - Офицер легко встал, он был очень худой. - Когда уже добудем Бреслау, попытайтесь его защищать. Уж вы никому его не отдадите. - Снова улыбка. - Мужики, с деда-прадеда.
* * *
Бреслау сделался Вроцлавом уже через несколько дней. Мищук с Васяком пошли в Гражданскую Милицию несколькими месяцами позднее, после демобилизации. Обоих приняли, потому что документы были образцовые - служба в Советской Армии, крестьянское происхождение и ордена за мужество. Черту они заплатили все, что следовало. Столько, сколько могли. Только черт хотел большего. Они записались в партию, потому что им так сказали. По воскресеньям ходили на воскресники, на которых вывозили мусор из моря руин, хотя для крестьян по происхождению работа по воскресеньям была словно рана. Ведь грех же! Но, раз партия приказала… Что поделаешь. Стискивали зубы и делали свое. Украдкой ходили в костел. Каждый в разной части города, чтобы никто не вычислил. Мищуку удалось даже пройти пешком из центра в костел на Карловицах. Туда и назад. Только лишь благодаря этому его не распознали.
Работали они неплохо. Мародеры, воры, бандиты. Перестрелки в Бискупине, который тогда казался таким же далеким, как Дикий Запад от Англии. Там было легко потерять жизнь. Только ведь и люди были не такие, которые чего-либо боятся. Шли пешком. Джипы и грузовики были для службы безопасности. Мищук с Васяком не оказались столь достойными, как офицеры СБ - Виленштейн, Блюгенвитц или Розевидский, чтобы возить их американскими машинами.
Тем не менее, партия о них беспокоилась. Сначала им выделили лежанки в общей комнате на двадцать человек. К этому еще и столовка давнего гестапо, где они в качестве еды получали всякую дрянь, зато - за гроши. А потом дали служебную квартиру. К сожалению, у жилища имелся один маленький недостаток: одной стены не было, потому ужасно дуло. Чтобы не выпасть ночью, когда ходили отлить, перед самым краешком пропасти они выставили рядок пустых бутылок из под самогона. Даже сонный тип, если пихнет такую бутылку и услышит грохот, обязательно отвернет. Идея срабатывала. С завистью глядели они на польские семьи, которые прибывали в город, таща за собой тележки с тем, что им позволили забрать с Востока - из Вильно или Львова. Оба они были холостяками. Когда их записали в русскую армию, их семьями занялись украинцы. Так что теперь они остались одни. Без близких, без своих сел, без какого-либо имущества, если не считать американской посылки, и того, что дала им партия: два паршивеньких одеяла с надписью "Wermacht" и два отличных матраса с надписью "US Army". Несмотря на отсутствие стены, им было тепло, потому что накрывались куртками. Жить было можно. Но вот это странное дело…
* * *
Сташевский подрегулировал отопление у себя в квартире. Было немного прохладно. Сначала принял горячую ванну. Потом выпил две таблетки аспирина и витамин С. Приготовил выпивку и пиво. Включил плазменный телевизор. Как обычно в это время. Кто-то что-то готовит, а ведущие ходят среди людей, которые, например, разводят кроликов. Всякая мура. Ну, и еще американские сериалы, в которых Джо пуляет в преступников; или же бразильские, в которых Хозе любит Хуаниту, но что-то у него не вытанцовывается. Наверное, это у него по причине язв на пенисе, подумал Сташевский. Тем не менее, сериалы с мусорника смотрел, потому что не было сил искать чего-то более осмысленного. С чего все это началось? - задал он себе вопрос. Грюневальд, Мищук, Васяк. Все погибли, расследуя одно дело. Как такое возможно? Он позвонил в архив, переключив телефон на громкую связь, потому что как раз заваривал себе кофе.
- Прошу простить, что помешал, - перекрикивал он свист электрического чайника. - У нас есть акты Альберта Грюневальда. Это 1939 год.
Минута ожидания.
- Да, есть. Кроме того, имеется его дневник.
- О!
- Вам подослать?
- Если можно.
- Тогда сообщите адрес вашей электронной почты.
Сообщил.
- И заранее благодарю.
Электрическая бритва на батарейках работала не ахти, но ничего большего от нее и не требовалось. В планах на сегодня встреч со своей женщиной не значилось. Можно было оставаться и небритым.
Дневник Грюневальда? Наверное, будет любопытно. Интересно, с чего же все это началось…
* * *
Кугер хромал из тюремной камеры в комнату для допросов. У него была только одна рука. При этом он опирался на костыль, поскольку нога у него тоже была одна. К счастью, охранники не были слишком злыми и даже пытались его поддержать. До допросной добрался. Ему позволили присесть, что Кугер принял с благодарностью. Правда, Мищук с Васяком взялись за него строго.
- Ну, и что вы имеете в свое оправдание, Кугер? Ну, и что?
Девушка - переводчица справлялась с трудом. Она знала только школьный немецкий.
- Как вам оправдаться, Кугер, - переводила она. - Что вам теперь сказать?
- Да я и не знаю. - Он задумался. - А что я должен вам сказать?
- Он ничего не хочет говорить, - переводила девушка на польский.
- Тогда скажи, что мы сделаем с ним, как польское гестапо! - заорал Мищук.
Та перевела.
- Сделают с тобой как польское НКВД, - так это звучало в ее версии. По-видимому, кое-чего в жизни она узнала.
Кугер перепугался.
- Я ничего не знаю! - крикнул он. - Я простой полицейский. На войну меня не взяли, потому что какой-то силезец покалечил мне руку. А потом русский бомбардировщик оторвал ногу! Я всего… был, - поправился он, - обычным полицейским. Точно так же, как и вы.
Переводчица выдавала из себя все, на что была способна:
- Он говорит, что был бомбардировщиком, а вы - это обычные полицаи.
- Никакие мы не полицаи, - перебил ее Мищук. - Мы из Гражданской Милиции!
Женщина старалась, как только могла:
- Он говорит, что они не из полиции, а только… только… из ополчения.
- Боже! Не понимаю.
- Ну… - ей не удавалось собраться. - Aufstand. Восстание. "Эй, поляки, на штыки!" - попробовала объяснить та в песне.
Немец не понял.
- Какие еще штыки? Вы же выиграли войну.
- Ну, что, не понимаешь? - она снова фальшиво запела: "Стрельцы маршируют, уланы вербуют… в войско иди!"
- Совсем ничего не понимаю.
Девушка перевела:
- Он совершенно отказывается сотрудничать. Он ярый нацист и сказал, что Гитлер победит.
Мищук покачал головой.
- Такого он не говорил. Может я дурак, но даже я знаю, как кто говорит "Хайль Гитлер". Он вообще слова "Гитлер" не употребил.
Тут включился Васяк.
- Спроси у него, как долго он провел времени с Грюневальдом над этим делом.
Та перевела:
- Они спрашивают, как долго ты занимался любовью с Грюневальдом.
Кугер онемел.
- Простите, что?! Я никогда не занимался любовью с мужчиной. Я протестант. Я человек верующий. Я? С Грюневальдом?
- Что он говорит? - допытывался Васяк.
- Говорит, что не сражался под Грюнвальдом. И в этом его нельзя обвинять. - Переводчица задумалась. И прибавила: - Холера! Возможно, он и прав. Ведь это было давно. Или думаете, будто можно прожить столько лет?
Мищук разнервничался. Васяк спрятал лицо в ладонях.
- Девонька, ты где учила немецкий?
- Ну, в Советском Союзе. Всю семью вывезли, и мы отправились в колхоз. Это еще повезло. Ведь других повезли… - она замялась, - ну, сами знаете, куда.
Оба согласно кивнули.
- Ага, в этом колхозе я и познакомилась с одним таким профессором. Свеклу копал. То был всемирно известный профессор германистики. Писал какие-то там работы по немецкой поэзии. Правда, он был русский, а я по-русски слабо понимаю. Когда же нас двоих послали возить навоз на поля, он стал меня немного учить. Столько я и могу. - Она опустила голову. - А школ я никаких не кончала.
- Все ясно. - Мищук закурил "кэмэл" и вдруг, в порыве жалости, сунул его в рот немца. Тот принял сигарету столь жадно, что Мищуку сделалось не по себе. Он отрезал толстый ломоть от черствой буханки, которую ему прислали давние соседи из родного села. Солидно намазал соленым американским маслом и подал калеке. Кугер не знал, что делать раньше, курить или есть. Так что делал и то, и другое. А если учесть, что у него была только одна рука, это можно было признать мировым достижением.
- Так мы ничего не узнаем. - Васяк встал с места и подошел к окну. Глянул на охранников. - Отведите заключенного!
Один из них начал дергать дверь.
- Пан сержант, - доложил он, что-то в замке испортилось!
- Я вам покажу, - с полным ртом пробормотал Кугер. - Тут имеется защелка, которая запирает дверь, если кто-нибудь нажмет на аварийную кнопку в столе. Наверное, кто-то случайно нажал коленом. Сейчас я вам все покажу.
- Что он говорит? - спросил Мищук.
- Что сейчас мне все покажет! Только я не хочу видеть! - Переводчица отвернулась к стене. - Я же женщина!
Васяк только рукой махнул. Подготовка в милиции у него была самая минимальная, но сказал:
- Ну, на извращенца он никак не похож. Подведите заключенного к двери.
Кугер, которого два охранника поднесли к двери, быстро разблокировал замок.
- Сейчас в дежурке охранников воет сирена, но ее тоже можно выключить.
- Что он говорит? Переводи.
- Он говорит, что сейчас будет выть.
- Холера ясна! С чего это он хочет выть? Дали ему сигарету, дали хлеба, не били… Почему он хочет выть?
- Он говорит, что сирены поют. Ой, нет! - женщина быстро исправилась. - Сирена воет.
- И правда, - сообщил охранник. - Издали слышен вой.
- Ладно, - перебил их Мищук. - Если он скажет, как это хозяйство выключить, дайте ему пачку сигарет, спички и хлеба.
- Погоди, - включился Мищук. - А откуда он все это знает?
Кугер догадался про смысл вопроса. И ответил:
- До войны я работал в этой комнате.
* * *
Они ехали на извозчике до Jahrhunderthalle. Автомобиль им не предоставили. На автомобилях могли разъезжать только гестаповцы. Уголовная полиция вдруг потеряла свое значение. Но это медленная поездка радовала Кугера. Он перелистывал свои любимые газеты.
- Гляди, - обратился он к Грюневальду. - Наши уже пару дней штурмуют Вестерплатте. У поляков там всего лишь небольшой отряд. У нас там имеется броненосец, бомбардировочная авиация, пушки, а так же отряды специального назначения. И ничего. - Он перелистнул газету на следующую сторону. - Чем они там защищаются? Бросают в наших камнями? Или дерутся дубинами?
Грюневальду не хотелось развивать дискуссию.
- Ты и вправду пораженец, - все же ответил он. - Ведь наши сейчас в паре шагов от Варшавы. И сейчас еще должен атаковать Сталин. Они у нас в клещах. Через несколько недель Польша исчезнет.
- Говори… - Кугер закурил. - Она уже много раз исчезала. И все время, как-то существует.
- Прекрати.
- Так? А Франция с Англией? Они объявили нам войну.
- Послушай, расскажу тебе старый анекдот, как три народа проектировали шлемы для своих солдат. Немцы сделали наиболее функциональный. Французы - самый красивый. Англичане - такой, чтобы был наиболее дешевым.
- И что с того?
- Так вот, Франция не пойдет воевать, потому что им не хочется. По радио я слышал, что в бункерах на Линии Мажино для солдат выступал сам Морис Шевалье. Ты можешь представить что-либо подобное в германских казармах? Они будут сидеть, окопавшись, по самого конца света, правда, скучно им, так что через пару дней выпишут себе девочек из "Мулен Руж". Англия тоже не выступит, потому что им это не выгодно. Слишком много у них там туманов, опять же - пролив Ла-Манш слишком широкий, - издевался он. - Уж слишком много денег пошло бы на войну. Не лучше ли потратить их в пивной? Так что Польшу нам выставили в качестве легкой цели.
Кугер качал головой.
- А сейчас я расскажу тебе историю, военную. Как-то мы пошли в штыки, и мне удалось захватить заплечный мешок одного русского солдата. И знаешь, что я в нем обнаружил?
- Письма от матери?
- Нет. Странную такую куколку, наверняка памятку.
- Что, говорила по-русски?
- Не издевайся. Называлась она "ванька-встанька". Если положить ее на бок, она всегда поднималась. Безразлично, что бы ты с ней не сделал, всегда она поднималась.
- И что с того?
- Польша - как раз такая вот игрушка. Мы ликвидировали ее уже много раз. А она потом всегда вставала на ноги.
- О чем ты, черт подери, говоришь?
Кугер затянулся в последний раз и выбросил окурок.
- Я надеюсь лишь на то, что Бреслау останется нашим. Не хотелось бы, чтобы поляки допрашивали меня в той же комнате, где я сейчас работаю. Я люблю этот город.
- Сумасшедший. Они все погибнут.
- К счастью, в армию меня не возьмут, потому что у меня нет руки. Тебя тоже, ведь ты офицер крипо. Так что шанс у нас двоих имеется.