Они проехали под сверхсовременным проходом для пешеходов, выстроенным Гитлером. Справа от них был один из крупнейших зоопарков Европы. Слева - футуристический купол Зала Столетия, окруженный зелеными аллеями. Они переехали через дополнительную трамвайную ветку, специально приспособленную для обслуживания массовых мероприятий. Коляска остановилась у входа.
- Приехали, - сообщил извозчик и назвал сумму. - А знаете, - прибавил он, - что тут выступал сам Гитлер? Он - почетный гражданин Бреслау.
- Знаем, знаем, - ответил ему Кугер. - Не хватает только, чтобы еще папа римский стал почетным гражданином нашего города. А самое смешное будет, если он окажется поляком. И тоже будет выступать в этом Зале.
- Ты совсем с ума сошел. Поляка никогда не выберут. И вообще, они всегда одни итальянцы.
- Боже, ну сколько раз тебе повторять. Ты их не знаешь. Душу дьяволу отдадут, все, что у них есть, отдадут. Но не попустят.
- Это у тебя какая-то навязчивая идея.
- Может. - Кугер свернул газеты в рулон и сунул себе под культю, после чего с трудом сошел с дорожки. - Надеюсь лишь на то, что это ты будешь прав.
Они прошли по идеально ухоженной аллее. Широченный вестибюль подавлял своей величиной. Огромные двери вели в зал, который подавлял еще больше. Во всей Европе не было здания подобного объема и с такой конструкцией. Мужчины не стали заходить в зрительный зал. Они поймали кого-то из обслуги и потребовали вызвать инженера Клауса.
Тот знал, кто им нужен; провел их к ресторану, а потом умчался выполнить поручение. Полицейские уселись в громадном зале с панорамными окнами, откуда можно было наслаждаться видом красивейшей перголы, приличных размеров озера с фонтаном, окруженного колоннами, оплетенными диким виноградом и плющом. Они заказали себе десерт: пончики с вишневой начинкой, мороженое с клубникой и горячие блинчики с творогом. К этому же - бутерброды с горячей ветчиной и пару котлеток с мускатным орехом.
- Так что здесь, собственно, произошло? - спросил Грюневальд.
Кугер отложил газеты и вытащил из своей сумки папку с документами, после чего начал искусно перелистывать их одной рукой.
- Один тип пришел на свою смену. Начал работать и вдруг взорвался.
- Что?
- Взорвался.
- Дурака из меня делаешь?
- Все это выглядело так, словно он проглотил гранату и высрал чеку. Единственным свидетелем является инженер Клаус… Господи, как непонятно написали… Клаус Винтер-что-то-там.
- Его что, выпотрошили?
- Нет. Тело вскрывали в патологии. Следов разрезов ножа никаких.
Разговор был прерван появлением инженера.
- Meine herren, меня зовут Клаус Винтербаум.
- Пожалуйста, пожалуйста, - начал Грюневальд. - Может, присядете?
- Господа из крипо?
Оба, как по команде, предъявили удостоверения.
- Перекусите с нами?
- Нет, благодарю. Вообще-то я голоден, но, простите, куча работы. Завтра здесь состоится митинг нашей, нацистской партии. Так что работы - уйма.
- А чем вы занимаетесь? - спросил Грюневальд.
- Я занимаюсь усилением. - Инженер глянул на газеты Кугера. - Не таким, о котором можете подумать. Не пропагандой. Моя задача: кабели, микрофоны и динамики. В этом зале ужасная акустика, и нужно хорошенько попотеть, чтобы все услышали, что будет говорить гауляйтер.
- Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот день с… - Кугер перелистывал документы, - с…
- Я знаю, о чем вы хотите спросить. С самого начала это было странным. Мастер шел на смену по улице Вильгельмсхафенштрассе с другими рабочими. Шел он, словно был пьян. Слонялся, время от времени как бы собирался повернуть или, по крайней мере, сменить направление движения. Рабочие его поддерживали, а он не соглашался жестами головы и что-то бормотал. Выглядело это, якобы он хотел от них защищаться, убежать от них или нечто подобное.
Понятное дело, рабочие мне сразу же донесли. Работа с электричеством, господа, это вам не фунт изюму.
- Конечно же, вы правы.
- Вот именно. Я сразу же побежал проверить, поскольку пьяного к работе с кабелями допустить не мог. Он сидел сам в раздевалке. И пел.
- Простите, что? - Грюневальд слегка склонился вперед. - Пел?
- Ну, вообще-то, напевал. Звучало это словно мантра или какие-то гавайские припевки. Не знаю. В музыке я не разбираюсь.
- Ну да. Продолжайте, пожалуйста.
- А потом он начал танцевать.
- Не понял?
- Вы все правильно расслышали. Он начал танцевать. Даже и не знаю, как это определить. Такие негритянские или там индейские подрыгивания. Я схватил его за плечо, насколько он пьян, понюхал - а что еще я мог сделать? В его дыхании запаха алкоголя я не почувствовал. Луком, да, вонял, и, кажется, сосисками. Не знаю, чем, но спиртного я не почувствовал.
- И что он сделал?
- Вырвался. Но без агрессии. Он явно не собирался на меня нападать. Он выкладывал те цветы в странный узор.
- Какие цветы?
- Прошу прощения, но я инженер, а не садовник. Были тюльпаны, розы и еще какие-то, назвать не могу. Видимо, он купил их в дорогом цветочном магазине, поскольку они были красиво обрезаны и украшены. Судя по количеству, он потратил на них кучу денег, понятно, в масштабе зарплаты мастера. - Инженер удивленно глянул на собеседников. - Погодите, ведь у вас же должны быть фотографии с места преступления.
Грюневальд с Кугером поглядели один на другого.
- Вы понимаете, война. У нас мобилизовали половину персонала. Самые лучшие фотографы сейчас делают снимки польских позиций под Варшавой для войсковой разведки.
- А. Понимаю.
- Но давайте закончим. Что произошло дальше?
- Он оттолкнул меня под стенку. Но, как я уже говорил, без агрессии. Он ничего не хотел мне сделать. Так я, по крайней мере, понял.
- А вот я не понимаю. Простой рабочий бьет вас, а вы…
- Это был мастер.
Грюневальд махнул рукой.
- Ну ладно, мастер бьет вас, а вы…
- Он не бил меня. Просто отодвинул.
- Ладно, пускай так и будет. А что было дальше?
- Я споткнулся. Упал под стенку.
- И?…
- Он продолжал напевать что-то непонятное. Сам же я пытался встать. А потом взорвался.
- Простите, как?
- Взорвался.
Кугер вытер лоб рукой.
- У него были какие-то взрывчатые материалы?
Инженер покачал головой.
- Не думаю. Я немного в этом разбираюсь, поскольку практику имел в горном деле. Мне не было видно, чтобы он запуска какой-либо запал. Сам я был полностью оглушен. Только это не был звук, как от взрывчатки, что выбивает барабанные перепонки. Что-то… - он задумался, - вибрировало. Ну да, вибрировало. Я кричал на рабочих, чтобы те помогли. Когда те прибежали, то я их не слышал. Зато они оперли мне кровь с лица, его кровь. Занесли в амбулаторию.
- Какие-нибудь осколки?
- Да нет, это же была не граната. Я получил… "им". Мастера с меня стирали добрый час. Пару раз меня вырвало. Это было ужасно.
- Погодите, - вмешался Грюневальд. - Вы говорите, что грохота не было, и в то же время вы не слышали рабочих.
- Да, это правда.
- И как это объяснить?
- Не знаю. Честное слово, не знаю. Я видел их шевелящиеся губы и ничего не слышал. - Он задумался. - Никакого грохота, взрыва не было. Но я чувствовал себя так, словно приложил ухо к пушке самого крупного калибра в момент выстрела. Просто-напросто оглох.
- Когда к вам вернулся слух?
Часа через два, или даже через три. Но самое худшее то, что…
Тут инженер замялся и скривился.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Перед тем я слышал какие-то шепоты.
Кугер рассмеялся.
- Это нормально. Вы слышали собственных рабочих, только нечетко. Это барабанные перепонки…
- Простите, но нет. Я слышал шепот своего мастера. Того, что погиб.
Грюневальд прикрыл рот, чтобы не была видна его усмешка. Кугер тоже пытался овладеть мышцами лица.
- Послушайте. Это абсолютно естественно. Вас достало ударной волной от приличной порции динамита. Или тротила. Обломков не было, значит, это не граната.
- Ну да, - вмешался Грюневальд. - Это обычный шок.
- Грохота не было, - сказал инженер.
- Ой, вы ничего не слышали просто потому, что на мгновение потеряли сознание. Когда русские ударили на нас в прошлую войну, то я не знал где небо, а где земля. Даже не знал, где окоп, в котором я сидел.
Винтербаум потер виски.
- И где же был тот окоп? - очень серьезно спросил он. - Вы его нашли?
Грюневальд с Кугером глянули друг на друга. Кугер кривил губы, чтобы не рассмеяться. И крутил пальцем у виска, чтобы инженер не видел.
- Да, нашел. - Он пытался оставаться серьезным. - Я сидел в нем.
- Я тоже провел войну на фронте, - сказал Грюневальд. - Только что, на западном. Когда рядом с нами взорвался английский снаряд из здоровенной пушки, то я даже не знал, как меня зовут. Это нормально. Обычный шок.
- Но он проходит, - прибавил Кугер.
- Грохота не было, - ответил на это Винтербаум. - Ничего не взорвалось, если не считать мастера. Грохота не было.
- Да ну, просто, когда он вас толкнул, вы ударились головой об стенку, и ничего не помните.
- Да не ударился я. Нет ни следов шишки, ни даже синяка. Я человек рациональный. Инженер. - Какое-то время он не знал, что сказать. - Эти шепоты, - продолжил он. - Я слышал, как ко мне обращается мой мастер. И другие люди… - Затем поправился. - Другие существа. Они взывали.
Кугер занялся своим мороженым, чтобы скрыть радостное выражение на лице.
Но Грюневальд спросил:
- К чему они взывали?
- Просто, к себе.
К счастью, идиотскую дискуссию прервал приход одного из рабочих, который радостно размахивал специальным военным изданием газеты.
- Прошу прощения, прошу прощения, господа. Но хочу сообщить вам новейшее известие. Мы захватили Вестерплатте!
Грюневальд с инженером улыбнулись. Кугер печально покачал головой.
- Мы и вправду добыли его в бою? - спросил он.
- Нет. Они сдались.
- Ага. Не удалось попасть камнем в наш броненосец. Или сбить веткой самолет? - буркнул он.
- Простите?
- Они сражались в окружении. У них просто закончились боеприпасы, - пояснил он.
- Немедленно прекрати, - рыкнул Грюневальд.
Но Кугер поднялся и положил свою единственную руку рабочему на плече. После чего сказал:
- Старик, тебе нужно будет найти переводчика. И выучить по-польски: "Я никогда не принадлежал к членам национал-социалистической партии Германии".
- Извините, но я как раз член нашей партии.
Кугер улыбнулся ему:
- Ну, в таком случае, ты все просрал.
- Да перестань ты! - заорал перепуганный Грюневальд.
* * *
Теперь у них был переводчик получше, так что с Кугером могли договориться. Мищук вопил:
- А знаешь, что мы делаем с немецкими пленными?! Знаешь что? - тут он разорался на всю Ивановскую. - Мы приказываем им выкапывать трупы и затаскивать в братские могилы. Знаешь, какая там вонь? И что можно видеть?
- Я не слишком гожусь для выкапывания трупов. У меня всего одна рука и одна нога, - спокойно отвечал Кугер.
Тут подскочил Васяк:
- Ты, свинья! Говори, с какого времени ты в нацистской партии?
И вот тут пленный их поразил абсолютно. Он ответил им на чистом польском языке:
- На самом деле, я никогда не был членом национал-социалистической партии Германии.
Милиционеры онемели. Они глядели друг на друга и не могли ничего сказать. У обоих отняло речь.
- Ты… ты… - запинался Мищук. - Ты поляк?
- Нет. Я немец.
- Так как ты можешь так здорово сказать?
- Я приготовился. Я человек предусмотрительный.
Васяк лишь покачал головой.
- Тогда скажи еще чего-нибудь по-польски.
Кугер на это:
- Я не из гестапо, я не из РСХА, я не принимал участия в войне, потому что у меня только одна рука; я не был в СС, ни разу даже не видел концентрационного лагеря. Никого туда не посылал. Я унтер-офицер уголовной полиции. Бандиты, воры, убийцы - я занимался только этим.
Мищук грохнулся на стул. Васяк оперся о стенку.
- Ты знаешь польский?
- Да нет же, не знаю. Эти несколько предложений я выучил на память. Нанял самого лучшего переводчика в Бреслау, чтобы он меня натаскал… Простите, во Вроцлаве. Я чувствовал, что мне эти слова пригодятся.
Мищук с Васяком не могли выйти из шока.
- Ты, слушай, - сказал один другому. - Что-то я так думаю, что он правду говорит.
- Ну, мне тоже так кажется.
- Ладно, черт с ним. Проверим захваченные документы.
- А как ты проверишь? Сколько у тебя переводчиков?
- Да, правда. - Мищук повернулся к охранникам. - Подбросьте ему в камеру пачку "кэмэла".
Один из них возмутился.
- Американские сигареты ему давать?! Русские дам!
- Так он же задохнется. Это же немец.
- Факт, - прибавил Васяк. - Он же не прошел того, что мы. - Он вернулся к допросу: - Так что там с тем следствием в Народном Зале?
Видя, что Кугер тоже в стрессовом состоянии, уже мирно прибавил:
- Да не бойся ты. Мы же не из УБ, обычная милиция. - Какое-то время подумал. - Мы не вышлем тебя в гулаг или другой какой лагерь. Если все хорошенько расскажешь, как на исповеди, мы тебя освободим, и тогда поедешь. Немцев теперь выселяют, так что, бляха, дружки занесут тебя в поезд, и поедешь в свою Германию. Будешь там лопать эти свои… - Тут он замялся и повернул голову. - Что они там едят?
- Рульку, - подсказал переводчик.
- Ну, будешь лопать свою рульку и пить водку.
- Они пиво пьют, - снова вмешался переводчик. - Хотя и водочку не презирают.
- Ну, именно, - продолжал Васяк. - Будешь есть рульку и пить пиво с водкой. А там еще и бабонька какая поблизости. - Он закурил. - Ты хоть знаешь, сколько у тебя на родине одиноких баб? Знаешь, сколько немцев на войне погибло? И сколько там баб для окучивания? Спокойно, спокойно. Даже на калеку бросятся. Будешь ебаться как кролик, яиц же тебе не оторвало.
- А уж охотных баб будет множество, - подключился Мищук. - Вот представь-ка. Рулька, пивко, а ты с бабой в теплой постельке. Под одеяльцем. Утречком газетку просмотришь, пока она тебе завтрак будет готовить. К примеру, яичницу на сале.
Рот Кугера заполнился слюной. Мищук не останавливался.
- Понятное дело, мы можем передать тебя в УБ. Вот только, видишь… - он понизил голос. - Сначала признаешься, что прокопал канал под Атлантическим океаном, после чего тебя вышлют в лагерь за полярным кругом, в котором ты через пару месяцев сдохнешь с полными портками дерьма.
Васяк подошел сборку. Теперь он был "хорошим полицейским".
- Так что, выбирай. Яичница утром, пивко и тепленькая бабенка под одеялом, или заполярный круг, где будешь скользить по льду, потому что тебе не дадут никакой подпорки. А работать обязан…
Мищук прибавил:
- Как долго ты можешь выжить при минус сорока?
- Теплая женщина в постели, - манил Васяк. - Рулетка, пивко, сигаретка и утренняя газета. Или… минус сорок, вокруг только проволока и охрана. Люди, которые будут хотеть тебя сожрать. И все украсть, а ты ведь от них и не защитишься.
Кугер оттер слюну с губ.
- Скажу! - завопил он. - Все вам скажу!
Мищук закурил, сделал глубокую затяжку.
- Этого нам и было нужно, - вырвалось у него. - Валяй, как на святой исповеди.
Кугер прикрыл ладонью глаза.
- Вы меня и вправду освободите? Отошлете в Германию?
- Да. - Мищук жевал американскую конфету. Странная какая-то она была, никак нельзя ее было раскусить. На упаковке писали "chewing gum". И точно, тянулась словно резина. Милиционер скорчил геройскую мину и проглотил всю конфету.
- Грюневальд отстранял меня от следствия, потому что считал пораженцем. Но кое-что мне известно. Ведь я был с ним с самого начала.
Гестаповская столовка не работала. Отключили электричество и воду. Сделалось ужасно холодно, потому что отопление в доме накрылось. В этом городе ничего не работало. Власти хотели запустить одну трамвайную линию, но не удалось. На рельсах стоял разбитый русский танк, причем, самый тяжелый. Никак нельзя было его отпихнуть или даже оттащить с помощью грузовика. А никакого другого оборудования не было. В каменных каньонах царили мародеры и Верфольф.
Они разложили на столе то, что у них было. От партии они получили две селедки и краюху хлеба. Со стола было есть как-то неприлично, так что под низ подстелили газету. Видя отчаяние немца, дали ему кусок хлеба с селедкой. И немного воды запить. А потом еще и пол стакана самогона, чтобы немчура знал, как положительно они к нему относятся.
- Ну, ладно. Как же оно было?