Были ли обитатели его собственного мира перевезены с одной подпространственной планеты на другую? Если так, то как же они сумели воспринять новую среду обитания? Нет объяснения, как и в случаях, когда он гадал, почему обитатели других миров, помимо З-1, без всяких вопросов воспринимали изменения в своем обществе и в своей географии, возникающие в результате серий Ситуаций Нестабильной Материи? Он часто удивлялся этому. Однажды он определил их как "живущих в постоянном сне и постоянном "сейчас"".
Различие Земли-Ноль было в том, что он чувствовал себя достаточно реальным, но вся планета, казалось, была спящим миром, также застывшем в статичном времени. При всех причудливых изменениях, происходивших на других подпространственных мирах, он никогда не испытывал от них такого впечатления - только от их обитателей.
Несомненно, приспособляемость, имевшая место на столь разительно изменяемых мирах, могла быть более или, напротив, менее, применена на З-Ноль.
Он не мог додуматься, кто создал альтернативные Земли. Он мог только надеяться, что придет время, когда он будет в состоянии раз и навсегда получить ответы на все, пусть даже от Мэгги Уайт или Стеффломеиса. Фаустафф не мог даже предположить, зачем миры создаются, а затем разрушаются. Область науки, для которой необходима такая задача, была бы для него слишком изощренной, чтобы немедленно понять ее, даже если он никогда не изучал ее принципов.
Творцы подпространственных миров, похоже, не могли непосредственно вмешиваться в их дела. Вот почему они создали андроидов-У-легионеров, несомненно, для уничтожения собственной работы. Стеффломеис и Мэгги Уайт были сравнительно новым явлением. Они, очевидно, были либо людьми, либо роботами более совершенного типа, чем У-легионеры, и их работа не была прямо связана с уничтожением подпространственных миров, но с устранением случайных факторов вроде него самого.
Следовательно, эти творцы, кем бы они ни были, не способны полностью контролировать свои творения. Обитатели миров должны быть в значительной степени наделены свободной волей, иначе бы он и его отец никогда бы не смогли создать организацию, используемую для защиты и сохранения других альтернатив. Короче, творцы не были всемогущи в полном смысле этого слова - они не были даже всезнающи, иначе бы они действовали быстрее, чем поступили, посылая Стеффломеиса и Мэгги Уайт убрать его. По крайней мере, это придавало храбрости. Отсюда было также ясно, что Стеффломеис верил, что их можно ослушаться, из-за чего он явно их предал и готов был восстать против них. На руку это было Фаустаффу или нет, он не мог сказать, ибо только Стеффломеис или Мэгги Уайт точно знали, против кого он восстает. Мэгги Уайт сохраняла верность. Возможно, она могла каким-то путем связаться со своими "хозяевами" и уже известила их о предательстве Стеффломеиса. Стеффломеиса, похоже, такая вероятность не беспокоила. Могли ли "хозяева" полагаться только на Стеффломеиса и Мэгги Уайт? Почему, в таком случае, они столь могущественны и в то же время столь бессильны? Еще один вопрос, на который он пока не мог дать ответа.
Фаустафф вспомнил, что он допускал возможность временно использовать Стеффломеиса в своих целях. Теперь он отверг эту мысль. Стеффломеис и Орелли оба доказали свою неверность: Стеффломеис - своим работодателям, Орелли - ему самому. Но Мэгги Уайт казалась лояльной к своим хозяевам, и однажды она сказала, что их и Фаустаффа идеалы в перспективе не столь уж различны.
Следовательно, нужно найти Мэгги Уайт. Если он собирается искать чьей-либо помощи, а это самоочевидно, остается она одна. Конечно, оставалась сильная вероятность, что она уже покинула Землю-Ноль или захвачена Стеффломеисом. Все, на что он мог теперь надеяться, думал он, - шанс связаться с творцами. Тогда, наконец, он точно узнает, против чего борется. Возможно, Мэгги Уайт можно будет уговорить. Не сказала ли она Стеффломеису, что он, Фаустафф, будет ближе ее хозяевам, чем сам Стеффломеис? Фаустафф не в состоянии был помешать им, но он продолжал надеяться, что найдет способ убедить их в безнравственности их действий.
Он понятия не имел, куда направлялась Мэгги. Единственное, что он мог предпринять - повернуть в обратном направлении и посмотреть, сумеет ли он ее отыскать.
Все это время он смотрел на часы, но только сейчас заметил положение стрелок - прошел ровно час. Он встал и прихватил с собой часы.
Оглядываясь, он по-прежнему ощущал, как на него наваливается нереальность всего происходящего, но чувствовал себя менее смущенным этим.
Он двинулся обратно к машине. И, только подойдя к ней и забравшись внутрь, он осознал, что Нэнси Хант и Гордона Огга там больше нет. Он посмотрел во всех направлениях, надеясь их увидеть, но они исчезли. Неужели они захвачены Стеффломеисом и Орелли? Или их нашла Мэгги Уайт и принудила уйти вместе с ней? Или они просто сбежали, полностью деморализованные страхом?
Теперь появилась дополнительная причина как можно скорее разыскать Мэгги Уайт.
Распятие в соборе
Когда он ехал по шоссе назад, глядя на виднеющийся впереди шпиль собора, выступающий над крышами домов, Фаустафф хотел бы, чтоб при нем было бы одно из тех ружей, что он видел на свалке. Он бы чувствовал себя лучше, располагая хоть каким-нибудь оружием.
Неожиданно он затормозил, увидев несколько фигур, приближающихся к нему по середине дороги. Они вели себя странно и, казалось, не замечали автомобиля.
Когда он приблизился, то узнал в них людей Орелли, но по-иному одетых. Это были необычные, театральные одежды того рода, что традиционно видишь на карнавалах. Одни были одеты римскими солдатами, другие - священниками, остальные были в женских платьях. Они двигались по шоссе, представляя собой преувеличенно торжественную процессию, охваченные необъяснимым восторгом.
Фаустафф не испытывал перед ними страха и включил автомобильный гудок. Они, казалось, не услышали. Очень медленно он повел среди них машину, вглядываясь в них, по возможности близко. Было что-то знакомое в этих костюмах, какую-то струну они в нем задевали, но он не стал вычислять, какую именно, и не считал, что у него есть на это время.
Он миновал их, а потом дом, в котором его транспортировали на Землю-Ноль. Дом выглядел значительно более реальным по контрасту с соседними. Он свернул за угол и увидел впереди собор. Тот стоял на собственном участке земли, обнесенном каменной стеной. Стены размыкали два массивных привратных столба, окованные железом ворота были открыты. Фаустафф проехал через них. Он чувствовал, что предосторожности здесь бесполезны.
Он остановил машину у восточного фасада собора, где располагался главный вход с высокими башнями с обеих сторон. Как и большинство соборов, этот, похоже, строился и перестраивался на протяжении нескольких веков, хотя в основном преобладал готический стиль с его непременными арками, окнами витражей и тяжелыми дверями с металлическим литьем.
Фаустафф поднялся на несколько ступенек и оказался перед дверями. Они были не заперты и, когда он толкнул их, немного приоткрылись, ровно настолько, чтоб можно было пройти. Он вошел в неф, и высокий свод воздвигся над ним. Скамей здесь не было, так же, как и в прошлый его приход. Но алтарь здесь теперь был и на нем горели свечи. Он был покрыт богато украшенным покровом. Фаустафф этого почти не заметил, поскольку его внимание привлекло распятие в натуральную величину, и не только в натуральную величину, но и натурально жизнеподобное. Фаустафф медленно подошел ближе, отказываясь верить в то, что - он уже знал это - было правдой.
Крест был из простого дерева, хотя и хорошо обработанного. Распятый человек был живым. Это был Орелли, обнаженный, с кровоточащими ранами на руках и ногах, грудь его медленно вздымалась и опадала, голова свесилась на грудь.
Теперь Фаустафф понял, кого изображали люди Орелли - народ на Голгофе. Несомненно, именно они его и распяли. С возгласом ужаса Фаустафф бросился вперед и взобрался на алтарь, ища, как бы ему снять Орелли. От экс-кардинала несло потом, тело было изранено. На голове его был терновый венец.
Почему люди Орелли так с ним поступили? Это было, конечно же, не сознательное извращение христианства, не намеренное богохульство. Фаустафф сомневался, что бандитов Орелли религия волнует настолько, чтобы поступать подобным образом.
Ему нужно было чем-то выдернуть гвозди.
Затем Орелли поднял голову и открыл глаза. Фаустафф был потрясен спокойствием, которое увидел в этих глазах. Казалось, лицо Орелли превратилось не в пародию на Христа, но в его живое воплощение.
Орелли ласково улыбнулся Фаустаффу.
- Могу я помочь тебе, сын мой? - спросил он спокойно.
- Орелли? - Фаустафф не способен был произнести что-нибудь еще в этот момент. После паузы он наконец спросил:
- Как это случилось?
- Такова моя судьба, - отвечал Орелли. - Я это знал, и они поняли, что обязаны сделать. Ты видишь - я должен умереть.
- Это безумие! - Фаустафф попытался вырвать один из гвоздей. - Ты - не Христос! Что происходит?
- То, что должно, - сказал Орелли тем же самым тоном. - Ступай, сын мой. Не спрашивай об этом. Оставь меня.
- Но ты, Орелли - лжец, убийца, предатель! Ты… ты не заслуживаешь этого! Ты не имеешь права… - Фаустафф был атеистом, и христианство было для него одной из многих религий, уже переставших служить своим целям, но что-то в разыгрывающемся перед ним спектакле выводило его из равновесия. - Христос в Библии был идеей, а не человеком! - выкрикнул он. - Ты все вывернул наизнанку!
- Все мы идеи, - ответил Орелли, - свои ли собственные, или чьи-либо еще. Я - идея в их сознании, я - та же самая идея в своем собственном. То, что случилось - это истинно, это реально, это необходимо! Не пытайся помочь мне. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
Хотя слова его звучали сдержанно, у Фаустаффа создалось впечатление, что Орелли также говорит со сверхъестественной ясностью. Это помогло ему кое-что понять в том, что пугало его на З-Ноль. Этот мир не только грозил разрушением личности, он выворачивал человека наизнанку. Внешняя сущность Орелли ушла куда-то вглубь (если не была утрачена вовсе), а здесь выдало себя его внутреннее "я" - не Дьявол, которым он старался быть, но Христос, которым он хотел быть.
Фаустафф медленно опустился с алтаря, в то время как вслед ему улыбался Орелли. Это была не идиотская улыбка, не безумная - это была улыбка преосуществления. Ее разумность и спокойствие ужасали Фаустаффа. Он повернулся к ней спиной и с усилием побрел к двери.
Когда он приблизился к ней, какая-то фигура выступила из тени под арками и коснулась его руки.
- Орелли не только умирает за вас, профессор, - улыбаясь, сказал Стеффломеис. - Он умирает из-за вас. Вы начали активацию. Поздравляю вас с подобной силой воли. А я было ожидал, что теперь вы покоритесь. Все остальные это уже сделали.
- Покориться - чему, Стеффломеис?
- Ритуалу. Ритуалу активации. Каждая новая планета должна ее пройти. При нормальных обстоятельствах все население свежеиспеченной симуляции перед пробуждением должно сыграть свои мифические роли. "Работа перед сном, и сон пред пробуждением", - как когда-то сказал один ваш писатель. Вы, люди, знаете ли, время от времени высказываете разумное понимание своего положения. Идемте, - Стеффломеис вывел Фаустаффа из собора. - Я могу показать вам много больше. Зрелище принимает серьезный оборот. Не могу гарантировать, что вы его переживете.
Теперь в небе сияло солнце, отбрасывая яркий свет и тяжелые тени в мир, по-прежнему неживой. Солнце казалось разбухшим и отливало красным; Фаустафф заморгал и полез в карман за солнцезащитными очками, потом надел их.
- Это правильно, - усмехнулся Стеффломеис. - Облачайтесь в доспехи и изготовьтесь к интересной битве.
- Куда мы идем? - неуверенно спросил Фаустафф.
- В мир. Вы увидите его обнаженным. Каждый человек сегодня играет свою роль. Вы ведь победили меня, Фаустафф, хоть вы, возможно, и не поняли этого. Своими невежественными действиями вы привели З-Ноль в движение, и мне остается только надеяться, что З-Ноль, в свою очередь, победит вас, хотя я не уверен.
- Почему вы не уверены? - спросил Фаустафф, только отчасти заинтересованный.
- Есть уровни, к которым даже я не подготовлен, - ответил Стеффломеис. - Возможно, вы не найдете на З-Ноль своей роли. Возможно, вы устояли и сохранили свою личность, потому что уже живете свою роль. Не случилось ли так, что все мы недооценили вас?
Действа на Земле-Ноль
Фаустафф не мог понять всего, что подразумевало утверждение Стеффломеиса, но позволил ему вывести себя с участка, занятого собором, в расположенный позади лесопарк.
- Знаете, сейчас мало что осталось от Земли-1, - небрежно бросил Стеффломеис, пока они шли. - Война была очень короткой. Думаю, в конечном счете, лишь несколько выживших пока держатся на этом свете.
Фаустафф догадался, что Стеффломеис намеренно выбрал этот момент, возможно, надеясь деморализовать его. Он сдержал нахлынувшие на него чувства потери и отчаяния и постарался отвечать как бы небрежно.
- Полагаю, именно этого и следовало ожидать.
Стеффломеис улыбнулся: - Возможно, вам приятно будет узнать, что многие люди в других симуляциях были перевезены на Землю-Ноль. Конечно, это не акт милосердия со стороны хозяев. Просто селекция наиболее пригодных для заселения Земли.
Фаустафф молчал. Впереди он различал несколько фигур. Хмурясь, он вглядывался в них сквозь деревья. Большинство из них были обнажены. Как и люди Орелли, они двигались на ритуальный кукольный манер, лица их были пусты. Здесь было примерно одинаковое количество мужчин и женщин.
Стеффломеис взмахнул рукой: - Они нас не видят - мы невидимы для них, пока они в этом состоянии.
Фаустаффу стало интересно.
- Что они делают?
- Определяют свои позиции в мире. Если хотите, подойдем поближе.
Стеффломеис подвел Фаустаффа к группе.
Фаустафф почувствовал, что наблюдает древнюю и примитивную церемонию. Люди, казалось, имитировали различных животных. Один человек укрепил на голове ветви, явно изображая самца оленя - сочетание человека, животного и растения, много значащее для Фаустаффа, хоть он и не знал почему. Одна женщина нагнулась и подобрала шкуру львицы, обмотав ее вокруг голого тела. Посередине пространства, занятого людьми, лежала целая груда звериных шкур. Некоторые уже натянули шкуры и маски. Здесь были воплощения медведей, сов, зайцев, волков, змей, орлов, летучих мышей, лис, барсуков и многих других животных. На другой стороне прогалины пылал костер.
В центре стояла женщина, на плечах ее была собачья шкура, лицо скрывала маска с нарисованной злобной собачьей мордой. Ее длинные черные волосы выбивались из-под маски и падали ей на спину. Танец вокруг нее стал преувеличенно церемонным, но гораздо быстрее, чем первоначально.
Фаустафф смотрел, и нервы его напрягались. Хоровод все больше сужался вокруг женщины-собаки. Она стояла равнодушно до того мгновения, пока группа неожиданно не остановилась, повернувшись к ней. Тогда она начала сгибаться, с долгим собачьим воем, запрокинув назад голову и вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами.
Толпа с ревом ринулась на нее.
Фаустафф бросился вперед, надеясь помочь девушке. Стеффломеис поймал его за руку.
- Слишком поздно, - сказал он. - Это никогда не тянется долго.
Толпа уже откатывалась назад. Фаустафф разглядел лежащий на земле изувеченный труп девушки, завернутый в собачью шкуру.
Увенчанный рогами человек с окровавленным ртом подбежал к костру и выхватил из него головню. Другие принесли уже заготовленные дрова и обложили ими труп. Дрова подожгли, и огонь разгорелся.
Улюлюкающая песня без слов полилась из уст собравшихся, и начался новый танец - на сей раз он, похоже, символизировал своего рода экзальтацию.
Фаустафф отвернулся.
- Но это не что иное, как магия - примитивное суеверие! Каким извращенным сознанием должны обладать ваши хозяева, если они могут творить научные чудеса - и допускают такое!
- Допускают? Они это поощряют. Это необходимо каждой симуляции.
- Как может ритуальное жертвоприношение быть необходимым современному обществу?
- И вы спрашиваете об этом после того, как ваша симуляция только что сама уничтожила себя? Здесь, знаете ли, мало разницы - только в степени и сложности. Эта женщина умерла быстро. Она могла бы умереть гораздо медленней от лучевой болезни на З-1, если она родом оттуда.
- Но какой цели служит подобное действие?
Стеффломеис пожал плечами.
- Ах, практичный Фаустафф. Вы думаете, здесь есть цель?
- Я обязан так думать, Стеффломеис.
- Предполагается, что ритуал подобного рода служит определенной цели. Даже в вашей терминологии должно быть ясно, что примитивные люди выражают в ритуале свои страхи и желания. Трусливая собака, злонравная женщина - обе уничтожаются в действе, свидетелем коему вы стали.
- Хотя в действительности они продолжают существовать. Таким ритуалом ничего не достигнешь.
- Только временного чувства безопасности. Вы правы. Вы - рационалист, Фаустафф. Я по-прежнему не в состоянии понять, почему бы вам не объединить свои силы с моими - ведь я тоже рационалист. Вы цепляетесь за примитивные инстинкты, наивные идеалы. Вы не даете вашему же разуму воцариться над вами. Вот почему вы потрясены только что увиденным. Никто из нас не в силах изменить этих людей, но мы можем использовать их слабости и, в конечном счете, выгадаем сами.
Фаустафф не собирался отвечать, но доводы Стеффломеиса оставались для него совершенно не убедительными. Он медленно покачал головой.
Стеффломеис сделал нетерпеливое движение.
- Упорствуете? А я надеялся, что после разгрома вы объединитесь со мной! - Он рассмеялся.
Они вышли из парка и двинулись вдоль улицы. На лужайках, на тротуарах, в садах и на свободных местах разворачивались ритуальные действа Земли-Ноль. Стеффломеиса и Фаустаффа не замечали и не трогали. Это больше, чем возврат к дикости, размышлял Фаустафф, пока они брели между сценами темного карнавала, это полное усвоение индивидуальностями психологически-мифических архетипов. Как верно сказал Стеффломеис, у всех мужчин и женщин своя роль. Роли эти укладывались в несколько различных категорий. Более выдающиеся особи доминировали над остальными. Он видел мужчин и женщин в плащах с капюшонами, с закрытыми лицами, ведущих за собой десятки обнаженных аколитов, неся цепи или ветки деревьев, он видел, как мужчина совокуплялся с женщиной, одетой обезьяной, и как другая женщина руководила оргией, казалось, сама не принимая в ней участия. Повсюду были сцены кровопролития и зверства. Они напоминали Фаустаффу римские игры, Темные Века, нацизм. Но были здесь и другие ритуалы, казалось, несовместимые с остальными - более мирные, менее яростные ритуалы, сильно напоминавшие Фаустаффу те редкие церковные службы, что он посещал в детстве.