* * *
Впервые я встретился с ней в лаборатории. Я говорю "лаборатория", и люди представляют себе белые стены и стерильные пробирки. Они заблуждаются. Я занимаюсь в основном математикой и кое-чем близким к металлургии. Все это - за стенами из толстого стекла. Я смотрю в растровый электронный микроскоп, изучаю кристаллические решетки и их причуды.
Она вошла следом за Хэлом, начальником лаборатории.
- Это лаборатория памяти металлов, - сказал ей Хэл, делая жест в мою сторону.
Она кивнула. Молодая, стройная, с гладкой темной кожей, лицо, которое с первого взгляда показалось довольно наглым. Таково было мое первое впечатление о ней - симпатичная новая сотрудница, которую начальники вывели на экскурсию. Вот и все. Затем она прошла мимо меня, следом за менеджером, в глубь лаборатории. В то время я еще понятия не имел о том, кто она такая.
Я слышал, как менеджер продолжал что-то зудеть, показывая ей печи и газовый хроматограф в следующей комнате. Когда они вернулись, он шел за ней.
Она остановилась точно напротив моего стола.
- Значит, вы и есть тот самый гений, - услышал я.
И она направила его на меня. Этот взгляд. Она смотрела на меня большими темными глазами, и я почти видел, как движутся шестеренки - ее рот сложился в улыбку, которая пыталась казаться более чувственной, чем была на самом деле. Она улыбалась так, как будто знала что-то такое, чего не знал я.
Я мог бы сказать десятки разных вещей, но ядерный ветер за этими глазами снес все мои слова. Все, что осталось в итоге, - печальная истина. Я знал, что она имела в виду.
- Да, - сказал я. - Думаю, это я и есть. Она повернулась к менеджеру.
- Спасибо, что уделили мне время.
Хэл кивнул и ушел. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что произошло. Начальника лаборатории - моего непосредственного руководителя - только что выгнали.
- Расскажите мне, чем вы тут занимаетесь? - попросила она. Прежде чем заговорить, я выдержал паузу, переживая сейсмический сдвиг. А затем начал повествование.
Пока я говорил, она улыбалась. Я выступал с этой речью перед аудиторией десятки раз, устраивая небольшие представления. Это фактически было частью моей работы, с тех пор как слияние двух корпораций сделало Аспар-Нагои крупнейшей в мире компанией по производству стали. Последние два года я работал на три различные корпорации, не покидая при этом своего кабинета.
Ребята с заводов называли их "белыми шляпами". Все эти команды менеджеров, которые устраивали туры по заводам, пожимали руки, улыбались из-под безупречно чистых белых касок, пытаясь вписать свое текущее окружение в схему последних международных приобретений компании. Больше всего их интересовали исследования. Здесь этих менеджеров было трудно вычленить из толпы "пиджаков", которые ежедневно отирались в лаборатории. Порой я затруднялся понять, с кем разговариваю. Но за две вещи я мог поручиться. Менеджеры обычно превосходили возрастом девушку, которая сейчас стояла передо мной. И они всегда, вплоть до нынешнего момента, были мужчинами.
Я объяснял все так же, как всегда. Ну, или, может, чуть более красочно. Вероятно, я немного рисовался. Не знаю.
- Никель-титановые сплавы, - произнес я. Открыв сушильную печь, я вытащил из нее небольшую полоску стали. Она была длинной и узкой, вырезанной почти по форме линейки.
- Сначала берем сталь, - сказал я, держась за полоску металла, - и нагреваем.
Я зажег бунзеновскую горелку и поднес сталь к пламени. Ничего не происходило десять, двадцать секунд. Она смотрела на меня. На мгновение я окинул себя внутренним взором: голубые глаза, следящие за нагревающейся сталью, короткие волосы, встопорщившиеся над защитными очками. Еще один техник-маньяк, еще один одержимый. Это был стереотип.
Пламя лизало края самого обыкновенного металла.
Я улыбнулся, и вдруг металл пошевелился.
Он сократился, словно мускул, словно живое существо, закручиваясь ленточкой, завитком, спиралью.
- Это вызвано реструктуризацией на микро- и наноуровне, - пояснил я. - Изменение формы происходит из-за фазовых превращений. Холодный - мартенсит, горячий - аустенит. Сталь запоминает свои предыдущие формы. В разных фазах она может принимать разный вид.
- Память металлов, - она кивнула. - Всегда хотела на это посмотреть. Какова область применения?
Сталь продолжала изгибаться, стягиваясь еще туже.
- Медицина, строительство, автомобилестроение, все, что угодно.
- Медицина?
- Для сломанных костей. Сплав, запомнивший нужную форму, трансформируется при температуре, близкой к температуре тела. Присоединяете пластинку к месту перелома, и тепло тела заставляет сплав стягивать оба конца сломанной кости.
- Любопытно.
- Сейчас также исследуется возможность применения этой технологии для сердечных эндопротезов. В узкие артерии можно помещать смятую в холодном виде стальную трубочку, которая расширится, как только нагреется до температуры крови.
- Вы также упомянули автомобилестроение. Я кивнул. Автомобили. Большие деньги.
- Представьте, что у вас образовалась маленькая вмятина на крыле. Вместо того чтобы возиться с ремонтом, вы просто достаете фен - и сталь принимает изначальную форму.
Она пробыла в лаборатории еще час, задавая умные вопросы и наблюдая за тем, как сталь остывает и распрямляется. Прежде чем уйти, она вежливо пожала мне руку и поблагодарила. Она так и не назвала своего имени.
Две недели спустя она вернулась. На этот раз уже без Хэла.
Она проскользнула в лабораторию, словно призрак. Это случилось в конце моей смены.
За две недели, прошедшие с ее предыдущего визита, я навел о ней справки. Я узнал ее имя и то, что она была не просто менеджером, она была руководителем высшего звена. Она получила диплом инженера на востоке, затем к двадцати годам стала аспиранткой "Лиги плюща". Она составляла отчеты для людей, которые занимались корпоративной экономикой, превышающей ВВП средней страны. Золотая дочурка, быстро продвигаемая в высшие сферы бизнеса. Штаб-квартира ее фирмы находилась в восточном Чикаго, но время от времени она летала в Корею, Индию, Южную Африку, инспектируя многочисленные новые учреждения, которые предстояло ввести в корпоративную сеть. Она была голосом в ухе мирового рынка приобретений.
Сегодняшний бизнес устроен в соответствии с законами дарвиновской теории эволюции. Крупная рыба заглатывает мелкую рыбешку. Корпорация Аспар-Нагои, по всеобщему признанию, была кашалотом. Если расти быстро и достаточно долго, то очень скоро потребуется целая армия одаренных людей, чтобы понять, чем вы владеете и как это все взаимодействует. Она была частью этой армии.
- Ну, и над чем еще вы работаете? - спросила она.
Я обернулся на голос Вероники - ее симпатичное лицо не выражало никаких эмоций, улыбка ушла с ее губ.
- Хорошо, - кивнул я. И на этот раз показал ей свои настоящие фокусы. Я показал ей, на что способен. Потому что она попросила об этом.
Мартенсит - своего рода искусство. Мягкое пламя - медленное, плавное разворачивание оригами.
Мы вместе смотрели на это. Огонь и металл, вещь, которую я никому ранее не показывал.
- Красиво, - прошептала она.
Я показал ей бабочку, моего маленького голема - тонкие стальные крылышки мотылька медленно сгибались, проходя фазовые изменения.
- Это сделали вы? Я кивнул.
- Тут нет механических частей, - пояснил я. - Единый лист стали.
- Похоже на магию, - она тронула бабочку тонким указательным пальцем.
- Всего лишь наука, - ответил я. - Продвинутая наука.
Мы следили за тем, как бабочка остывала, медленно взмахивая крыльями. Затем она начала сворачиваться, превращаться в кокон.
- Прорывом стало использование сдвигов на микроуровне, - пояснил я. - Это дает больший контроль над формой.
- А почему именно эта форма? Я пожал плечами.
- Нагреваешь медленно, и получается бабочка.
- А что произойдет, если нагревать быстро? Я посмотрел на нее:
- Будет дракон.
* * *
Той ночью, когда я пришел к ней, она медленно снимала одежду, и ее губы были очень сообразительными. Хотя я был выше ее на полголовы, я обнаружил, что ее ноги такой же длины, как мои. Сильные, стройные ноги бегуньи, пучки мускулов на икрах напоминали кулаки. Затем мы распластались на темных простынях и наблюдали за тем, как уличные огни, проходящие сквозь занавески, рисуют узор на стене.
- Останешься до утра? - спросила она.
Я подумал о своем доме, о пустых комнатах и тишине.
- Ты хочешь, чтобы я остался? Наступила пауза.
- Да, хочу.
- Тогда останусь.
Вентилятор над ее кроватью мягко жужжал, гоняя воздух и охлаждая пот на моем голом теле.
- Я изучала тебя последнюю неделю, - сообщила она. - Вернее, то, чем ты занимаешься.
- Наводила обо мне справки?
Она проигнорировала этот вопрос и положила руку мне на плечо.
- У Нагой есть лаборатории в Азии, которые работают в параллельном с тобой направлении. Ты знал об этом?
- Нет.
- Умные сплавы с химическими переключателями вместо тепла. И всякие еще более странные вещи. Специальный медно-алюминиево-никелевый сплав, формой которого можно управлять удаленно определенной частотой. Нажимаешь кнопку на передатчике, и происходит изменение фазы благодаря какому-то резонансу. Впрочем, большую часть объяснений я не поняла. Это еще какие-то разновидности твоей волшебной стали.
- Не волшебной, - поправил я.
- Современная химия выросла из искусства алхимии. С какого момента она снова становится алхимией?
- В душе она всегда была алхимией. Просто теперь мы достигли в этом больших успехов.
- Должна сказать тебе, - начала она, запуская пальцы в мои волосы, - что я не верю в межрасовые связи.
Тогда она произнесла это в первый раз - а затем часто повторяла на протяжении следующих полутора лет, как правило, когда мы лежали в постели.
- Значит, не веришь?
- Нет, - ответила она.
В темноте она была силуэтом, причудливой тенью на фоне лившегося из окна света. Она смотрела в потолок, не на меня. Я изучал ее профиль - округлый лоб, линия подбородка, расположение рта, - рот располагался не просто между носом и подбородком, но еще и выступал вперед, будто что-то в архитектуре ее лица тянулось наружу. Она носила серое стальное ожерелье с логотипом Аспар-Нагой. Ожерелье блестело на темных изгибах ее груди. Я прикоснулся пальцем к ее нижней губе.
- Ты не права, - сказал я.
- Как это?
- Я их видел. Они существуют. Я закрыл глаза и уснул.
Дождь стихал, создавая лужи на чикагских улицах. Мы припарковали машину на стоянке. Когда мы подошли к ресторану, Вероника сжала мою руку.
Войчека я увидел сразу. Он оказался моложе, чем я ожидал - бледный, широколицый, с бритой головой, в темных очках. Он стоял у входа в ресторан, скрестив руки на груди. Парень больше походил на вышибалу, чем на ученого.
- Вы, должно быть, Войчек, - произнесла Вероника, протягивая руку.
На мгновение он заколебался.
- Не ожидал, что вы черная. Она лишь слегка сощурилась.
- Да, некоторые люди этого не ожидают. Знакомьтесь, мой помощник Джон.
"Типичная восточно-европейская бестактность", - подумал я, а затем кивнул и пожал ему руку. Войчек не был расистом. Просто люди, приезжающие в эту страну, не знают, чего не следует говорить. Они не понимают контекста. На одном сталелитейном заводе в Чикаго русский ученый как-то спросил меня, довольно громко, как я отличаю мексиканских рабочих от пуэрториканцев. Ему действительно было любопытно.
- Их не различают, - ответил я ему. - Никогда.
Хозяйка провела нас по темному ковру, мимо рядов растущего в горшках бамбука, и усадила за стол. Официантка принесла напитки. Войчек снял очки и потер переносицу. Темные стекла, как я заметил, были корректирующими линзами. За последние десять лет хирургия в штатах стала настолько дешевой и доступной, что сейчас очки носили только иностранцы и любители старины. Войчек сделал большой глоток своего коктейля и перешел прямо к делу.
- Давайте условимся о цене. Вероника покачала головой.
- Сначала мы должны узнать, как это изготовить.
- За эту информацию вы и будете платить, - у него был сильный акцент, и он разговаривал достаточно медленно для того, чтобы его поняли. Он раскрыл кулак и показал нам маленькую серую флешку, которая стоит тридцать долларов в "Бест Бай". Его пальцы снова сжались в кулак. - Эти данные здесь. Вы сможете их понять.
- А вы? - спросила Вероника. Он улыбнулся:
- Я понимаю достаточно, для того чтобы знать, чего это стоит.
- Откуда это?
- Изначально из Донецка. Затем лаборатория в Кишиневе. Сейчас разработкой владеет компания, которая предпочитает скрывать свое название. Работа совершенно секретная. Всего несколько людей в компании знают об этом прорыве. У меня есть все файлы. Теперь давайте обсудим цену.
Вероника молчала. Она знала, что лучше не делать предложение первой.
- Сто тринадцать тысяч, - объявил Войчек.
- Довольно точная цифра, - усмехнулась Вероника.
- Да, это ровно в два раза больше, чем я получу, сделав предложение первому встречному.
Вероника моргнула.
- Значит, вы возьмете половину?
- Вы предлагаете пятьдесят шесть с половиной тысяч? Мой ответ: нет. Но тут я почешу подбородок и, чувствуя себя щедрым, скажу, что мы можем разделить разницу. Мы же ведем переговоры, не так ли? Затем один из нас проведет расчеты, и мы придем к восьмидесяти пяти тысячам. Эта цифра для вас достаточно круглая?
- Пятьдесят шесть тысяч мне нравились больше.
- Восемьдесят пять минимум.
- Это слишком много.
- Вы что, хотите меня разорить? Вы уже отговорили меня от ста тринадцати тысяч…
- Мы не сможем заплатить… Войчек поднял руку.
- Восемьдесят пять в течение трех дней.
- Не знаю, сможем ли мы достать эту сумму за три дня.
- Если не сможете, я исчезну. Все просто. Вероника посмотрела на меня. Впервые за всю встречу я подал голос:
- Откуда нам знать, что мы покупаем? Вы хотите, чтобы мы заплатили восемьдесят пять штук за какую-то флешку?
Войчек посмотрел на меня и нахмурился.
- Нет, конечно же, - он раскрыл второй кулак. - Еще и за это, - он уронил что-то на стол. Что-то, похожее на маленькую красную проволочку.
- Люди погибли из-за этой вещицы, - он указал на проволоку. - Можете взять себе.
Я посмотрел внимательнее. Это была не одна проволока, а два отдельных куска. Два проводника, покрытых резиновой изоляцией, вроде тех, что можно найти под выключателем. Войчек заметил наше с Вероникой замешательство.
- Изоляция нужна для защиты и для того, чтобы сделать ее видимой, - пояснил он.
- Зачем ей защита?
- Не ей. Вам. Изоляция защищает вас. Вероника встала и посмотрела на меня.
- Пойдем. Он просто тратит наше время впустую.
- Нет, подождите, - сказал Войчек. - Смотрите, - он взял одну из проволочек и аккуратно поднял ее за конец. Другая проволочка тоже поднялась, оторвалась от поверхности стола, словно это был трюк фокусника.
Тогда я понял, что ошибался. Все же перед нами была одна проволока, а не две.
- В середине не хватает десяти сантиметров покрытия, - объяснил Войчек, - вы должны видеть, что находится под ним.
Но в слабом свете видеть было нечего. Я наклонился поближе. Совсем ничего. В том месте, где покрытие было удалено, проволока оставалась невидимой.
- Что это? - спросил я.
- Одна из форм углерода, из структурного семейства фуллеренов. Забирайте, - предложил он. - Проводите тесты, подтверждайте. Но помните, что без этого проволока - всего лишь игрушка, - он достал флешку. - Здесь рассказывается, как производятся углеродные нанотрубки. Как из них можно делать листы, какая лаборатория ведет исследования и прочее.
Я уставился на собеседника:
- Самая длинная углеродная нанотрубка, которую когда-либо удавалось сделать, была длиной всего в сантиметр.
- Вплоть до нынешнего момента, - ответил Войчек. - Теперь их длина может достигать многих миль… Возвращайтесь через три дня. Вы даете мне восемьдесят пять тысяч, я даю вам информацию о том, где была сделана эта графеновая веревка.
Вероника взяла проволоку.
- Хорошо, - сказала она. - Три дня.