И когда предметы в комнате начали вновь обретать призрачные яркие контуры, в голове у Барока вдруг, совершенно некстати, зашевелился забытый, потерянный, и не до конца заглушенный бойджей Рудольф.
– Бари, что происходит? – донесся до Барока его стон.
– Пошел вон! – если Рудольф и мог выбрать самое неподходящее время для своих вопросов, то он это сделал сейчас.
Единственным желанием Барока было избавиться от любого, кто может его отвлечь. В руке он все еще сжимал только что опустошенную бутылку, его взгляд упал на нее…. И вдруг оказалось, что узор способен не только строить дороги. Яркая искра сознания Рудольфа вырвалась из головы Барока и метеором ворвалась в пустующую бутылку. Барок и сам не знал, что заставило его закрыть ее пробкой. А на злорадство и другие чувства времени уже не осталось: за его спиной вновь открылась дверь, ведущая в полумрак.
Горечь. Ярость. Досада. Плач. Безысходность и отчаяние.
Барок бродил по дому и крушил все, что попадалось ему под руку. Он бы не ушел из полумрака, но там не было совсем ничего, на чем он бы мог сорвать злость. А дома было. И Барок шел. Шел и крушил. А за его спиной, тихо и виновато (хотя как раз он-то и не был ни в чем виноват) плыл неярко мерцающий узор.
У него ничего не вышло. Вообще ничего. Те же пять шагов, которые Барок не смог сделать. И та же дорога домой, которую ему не суждено пройти. И ни одной подсказки. Пустой полумрак, уходящая вдаль дорога, безмолвный узор – и все.
– У-у-у!!! – сначала Барок ревел, как раненый зверь, круша все, до чего дотягивались руки, но силы потихоньку покидали его, и сейчас из горла вырывался только горестный вой. – У-у-у-у….
В одной из комнат Барок обнаружил, что узор помогает ему уничтожать предметы, изменяя их новые контуры. Те самые светящиеся. Он даже взорвал пару ваз, которые разлетелись сверкающими брызгами. Но для этого нужно было стоять на месте и напрягать голову. Руки не участвовали. А ему нужно было как раз наоборот.
Слепая ярость привела его обратно в спальню. Удар – какая-то подушка улетает в сторону. Еще удар – и в ноге отзывается боль поваленного стула. Барок не мог понять, чего больше в его отчаянии: невозможности идти по дороге домой, или последней тонкой перегородки, не пускающей его к остаткам памяти. Тем самым остаткам, которые, он уже почти физически чувствовал это, смогут вернуть ему его потерянный мир.
На пути попался комод. Большой, несуразный. Барок помнил его. В нем Рудольф хранил то, что называлось архивом. Какие-то счета, документы, чертежи. Перемешанные и перепутанные, помятые и надорванные, как и все в бестолковой жизни этого червяка, оставшегося в запечатанной бутылке, валяющейся на полу. Ха, Барок даже криво улыбнулся, вспомнив, как легко у него получилось избавиться от надоевшего "соседа". Всего-то: вино и бойджа. И чего он раньше ее не пробовал? А потом он опять вернулся к своим страданиям.
Удар. Комод перевернулся, из него вывалился ящик с архивом. Разлетелись листы. Открылся какой-то конверт. Картинки. Барок скривился: очередные бабы? Но все же зачем-то нагнулся и поднял выскользнувшие изображения.
Что это? Мемо-фото? Да это сам миляга Руди. Еще не лысый. Молодой, веселый. Обнимает какую-то женщину. Ничего так, кстати, машинально отметил Барок. Она тоже его обнимает. Довольная. На руках оба они держат какого-то странно маленького человека. Все улыбаются. И тут же заемная память Рудольфа ехидно напомнила – ребенок. Этот маленький человек называется "ребенок". "Да вы что?", прищурился Барок. С этой стороной жизни он еще не сталкивался. И в его алидадской жизни их еще не было. Только сам процесс создания….
А память Рудольфа вдруг съежилась, свернулась, попыталась исчезнуть и закрыться. Что такое? Барок удивился. Настолько, что даже забыл про свои несчастья. Ты куда? Он попытался ее остановить. Получалось очень плохо: память вертелась, извивалась, как живая, пыталась выскользнуть из сжимающихся приказов сознания. Да что происходит, в конце концов? И все-таки он ее поймал. Прижал, вскрыл, и препарировал, безжалостно вытаскивая из памяти Рудольфа все самые сокровенные (так вот что он прятал так усердно все это время) воспоминания.
И вытащил.
Семья. Дом. Жена. Счастливый детский смех. Яркое солнце. Любовь, нежность и счастье. Семья. Жена. Любимая женщина, заменяющая собой весь мир. Дочка. Маленький смешной человечек, за одну улыбку которого не жалко отдать все сокровища этого же мира….
Семья….
– А-а-а-а-а!!! – и Барок врезался в стену, не замечая ничего перед собой. – А-а-а-а!!!
Хлынувшая из носа кровь мгновенно залила подбородок, но ему было плевать. Он зашатался по комнате, невидяще снося во все, что попадалось на пути. Семья…. Последняя перегородка памяти трещала по всем швам. С грохотом рушились в голове у Барока древние, казалось, намертво запечатанные стены, разделяющие его сознание. Семья…. Смутных образов уже было достаточно, чтобы начать восстанавливать полную картину его мира, но Барок, как измученный жаждой странник в пустыне пил, пил и не мог напиться этими воспоминаниями. Сквозь рушащиеся стены он уже почти видел себя прежнего – огромное мутное пятно, которое с каждой секундой обретало конкретные черты. Семья…. А в самой дальней комнатке лежал его страх. Его ужас, приближаясь к которому, Барок не мог удержаться от мелкой дрожи, охватывающей его всего. Семья…. Дала трещину эта самая, последняя дверь, и в измученной памяти появились образы….
– Нет, – прошептал Барок, пытаясь отвернуться. – Нет.
Он хотел закрыть глаза, не вспоминать, оставить это на когда-нибудь потом, но было поздно. Барок вспомнил, увидел, услышал, почувствовал…. У него тоже была семья…. У тут на него нахлынул ужас. Тот самый ужас. Нет, не была – есть. Она есть. Там, за полумраком, за мириадами лет, километров, миров. А он здесь. Он оставил их. Его семь……
– Ах-хах-ха…, – горло вдруг как будто перехватили стальным канатом. Воздух кончился.
Что случилось? Барок с трудом моргнул сквозь рушащийся мир. Предметы в комнате начали терять свои странные контуры, превращаясь в обыкновенные вещи. Бойджа заканчивала свое действие. Как не вовремя…. Но воздух…? Почему в прошлый раз такого не было? И тут же пришел ответ. Верный узор метнулся в сторону, исчез из головы и заметался над почти закатившейся под диван пустой бутылкой из-под вина, с каждой секундой теряя вместе с уходящей властью бойджи свой яркий цвет. Той самой бутылкой, где билась так же бледнеющая на глазах точка. Остатки сознания Рудольфа.
Что? Он не может жить без этого слизняка? Барок застонал, но тут же его стон был перехвачен накатывающей дурнотой. Воздух заканчивался. Жизнь заканчивалась. Нет, только не это. Погибнуть сейчас, когда он только-только нашел самого себя…? Когда он нашел свою семью? Так глупо? Он же вспомнил. Все вспомнил….
Но задыхающемуся телу было наплевать на его прошлое. Оно просто хотело жить. А ему не давали. Судорожный кашель выбил последние кубики воздуха из перекрученных легких.
Но все же умереть сейчас, под этими звездами Бароку было не суждено. Помощь пришла оттуда, откуда он ее не ждал вовсе. Дикий ужас, тот самый, прятавшийся в самой дальней каморке памяти, вздернул на ноги плывущее тело. Он звал, показывал, напоминал, издевался….
В последнем усилии, стиснув зубы, Барок сделал два шага от стены, возле которой он уже был готов потерять жизнь вместе с сознанием, и тяжело рухнул возле почти укатившейся бутылки. Слабеющие пальцы заскребли по пробке. Ухватили ее. Нет, сил не хватает. Не хватит….
И сквозь темное стекло на Барока глянул Рудольф. Отчаянными глазами, полными боли и слез. А за его спиной проглядывали еще глаза. Те самые, которые Барок только что вспомнил. Глаза маленького существа по имени "ребенок". Не-е-ет!
И пробка вылетела.
– Урод! – ворвавшийся в его сознание Рудольф был страшен. – Ты не имел права лезть туда! Я убью тебя!
Барок попытался отмахнуться, но силы покидали его тело настолько быстро, что получился всего лишь еще одни хрип. Но Рудольфу было плевать на его состояние, и, если честно, Барок его сейчас понимал. Очень хорошо понимал.
Рудольф наскакивал на Барока, не замечая ничего вокруг. Ни задыхающегося тела, ни пребывающего в прострации Барока, ни-че-го. Он защищал свое прошлое. Мотающийся из стороны в сторону Барок даже не сопротивлялся. Зачем?
И неизвестно, чем бы закончилась эта потасовка двух сознаний, но в этот момент все контуры вещей в комнате вспыхнули в последний раз и пропали, оставив после себя сосущую пустоту исчезнувших воспоминаний. Они успели. Успели воссоединиться. Успели выскользнуть из-под падающей на них плиты.
Но ничего еще не закончилось. Хлынувший в легкие воздух, нисколько не облегчил жизнь. Он просто напомнил обо всех событиях уходящей ночи, а тело вдогонку предъявило еще и счет за алкоголь, нервы, страхи и боль. А поскольку ни один из "арендаторов" заплатить сейчас был не в состоянии, то "предоставление услуг по осуществлению жизнедеятельности" временно прекратилось. До выяснения всех обстоятельств.
Барок-Рудольф, вытянувшись во весь рост на полу, тяжело вздохнул, дернулся и замер. За окном вступал в свои права новый рассвет.
Глава 15
– Милый, что у нас сегодня на завтрак? – розовая со сна Селена, невинно и очаровательно хлопая ресницами, появилась на кухне как раз в тот момент, когда Степа, отчаянно шипя от боли в обожженной руке, пытался удержать ковш с убегающим молоком.
Это должно было быть сюрпризом. Символом его любви и заботы. Степа еще с вечера (восхитительного, надо отметить) решил, что утром сделает ей кашу. Простую овсяную кашу. Ту самую, которую любой домашний автомат готовит за несколько секунд (если по-простому) или минут (это если автомат дорогущий и приготовление идет по полному циклу, начиная с зерен). Но что может быть лучше блюда, которое любящий мужчина приготовил собственноручно, вкладывая всю свою душу? Правильно: то же самое блюдо, но приготовленное вкусно и вовремя. Ну, что там автомат? С автоматом любой дурак завтрак сделает, ты без автомата попробуй. Степа попробовал. И у него даже получилось. Почти. Если бы только не это дурацкое молоко…. Ну кто знал, что оно так сильно кипит? На упаковке об этом не было ни слова. Там только про полезности написано.
– Обжегся? Бедненький, – Селена потянулась посмотреть, но Степа не дал. Нечего, и так пройдет.
– Ну, тогда ты от готовки освобождаешься, – успокоила его Селена … и ткнула пальцем в аппарат для приготовления … каши.
Даже у дорогущих аппаратов есть функция быстрого приготовления. И пока Степа хлопал глазами, Селена протянула ему две миски с ароматной дымящейся кашей. Как раз такой, какая должна была получиться, у Степы. Если бы не это дурацкое молоко….
– Вкусно-о, – промычала Селена с набитым ртом. Поймала скептический взгляд Донката и пояснила. – Как я мечтала поесть такой каши. Именно такой, из автомата, как в детстве. Я ее так люблю. У нас последние месяцы на Зуте-4 повар все время готовил кашу сам, из настоящего молока. Я под конец видеть ее уже не могла.
Степа за спиной выплеснул злосчастное молоко в раковину и мило улыбнулся. Конечно, любимая. Все так, как ты хотела.
– Куда летим сегодня? – Селена взяла огромную Степину чашку с кофе и почти нырнула в нее. Сверху остались только два огромных глаза, опушенных длинными ресницами.
– На Парад Метеоритов, – Степа, лишившись кружки, занялся приготовлением новой порции кофе. – Завтра же День Планеты. Ты вовремя приехала.
– Ура, – Селена оставила кружку и лучезарно улыбнулась. – Будем смотреть?
– Будем участвовать, – поправил ее Донкат.
– А можно? – огромные глазищи стали еще больше. – Я никогда в бот-параде еще не участвовала.
– Не можно, а нужно, – самодовольно ухмыльнулся Степа. – Зря что ли Шойс месяц там пропадал? И ты, кстати, долго не рассиживайся, они за нами скоро залетят.
Бот-парад в честь Дня Планеты, даты, когда первые поселенцы спустились на поверхность Изюбра, был одним из самых зрелищных мероприятий. В нем участвовали исключительно добровольцы, отобранные строгой комиссией из огромного числа желающих. И естественно, что Шойс Декстер, ветеран галактических войн, "пес космоса", да еще и владелец одного их самых известных клубов орбиты не мог пропустить такое мероприятие. Хотя для участия ему, как и любому желающему пришлось приложить немало усилий. И не только в плане уговаривания знакомых, внесения лепты в подготовку и прочего продвижения своей кандидатуры. Таких как он, солидных, уважаемых и обеспеченных кандидатов на Изюбре было пруд пруди. А участие в Параде Метеоритов считалось чем-то вроде ордена. Им гордились, о нем рассказывали родственникам, им хвастались перед знакомыми.
И интрига сохранялась до самого конца. До финального раунда, во время которого выбранные претенденты соревновались друг с другом в искусстве вождения ботов. Участники должны были после торжественного пролета четким строем по орбите огненным водопадом обрушиться на поверхность, венчая феерическое зрелище.
Изюминка еще заключалась в том, что использование маршрутных программ на параде запрещалось категорически под страхом позора и вечного исключения. Хотя, никто из участников и не подумал бы никогда унизиться использованием автомата.
Но индивидуальные полеты стали для Декстера холодным душем: оказалось, что мастеров пространственного вождения, в том числе и из штурмфлота, на Изюбре очень много, и все искусство сакса с трудом дотягивает до "четверки". Но он все-таки прошел квалификацию и был допущен до финального раунда, хотя Донкат сильно подозревал, что тут все же не обошлось без некоего "дружеского" ресурса Декстера.
За три остававшихся до финального конкурса дня Шойс вымотал Степе все нервы, пытая его на предмет информации, необходимой для подготовки к "водопаду". Он пропадал в космосе часами, отрабатывая нехитрые с виду маневры, не ел, не пил (коньяка – ни капли, Степа свидетель) и все же победил.
Армейская выучка таки взяла верх над личным искусством, поскольку вертеться в открытом пространстве все же могут многие, а вот держать строй среди сотен и сотен ботов, одновременно рушащихся на поверхность планеты, тут нужен определенный навык, чтобы не врезаться ни в кого из соседей. Авария при массовых маневрах приравнивалась к использованию автоматических маршрутных программ.
Как же Декстер сиял, когда почтовый ботик (никаких программ связи, все максимально консервативно – только жесткие носители), доставил в "Мамкин валик" пестреющее многими печатями уведомление, в котором Шойса Декстера приглашали принять участие в очередном Параде Метеоритов.
И вот сегодня памятное событие должно было состояться. Сама церемония проводилась в секторе "Восток", на другой стороне Изюбра, поэтому времени на утреннюю раскачку у них было не очень много. Вот-вот должны был заявиться Декстер с Элечкой. Привилегия участников – они могли брать с собой пассажиров.
– Как скоро? – деловито поинтересовалась Селена.
– Минут сорок – час, – прикинул Степа. – Хотя, скорее минут сорок. Декстер на месте не усидит. Ему уже сны кошмарные начинают сниться, что он опаздывает. Была его воля, он бы там ночевал.
Он задел ошпаренной рукой столешницу и коротко зашипел.
– Дай посмотрю, – протянула руку Селена.
– Да нечего там смотреть, – попытался отмахнуться Степа, но Селена была непреклонна.
– Давай, тебе говорят.
Пришлось подчиниться.
– И что тут? – Селена осторожно погладила покрасневшую кисть. – Бе-едный.
Прикосновение было настолько нежным, что Степа на полном серьезе задумался обжечь себе еще что-нибудь. Хотя в чем в чем, а в нежных прикосновениях в последнее время недостатка не было совсем.
– Хочешь фокус? – Селена подняла глаза на Донката.
Она подула на ошпаренную руку. И чем сильнее она дула, тем меньше болела рука. Фф-ух. Последнее дуновение вымело боль совсем. Донкат посмотрел на гладкую, без единого красного пятнышка кожу и перевел задумчивый взгляд на девушку.
– "Белое место"? – ровно поинтересовался он.
– Именно, – Селена поправила лезущий в глаза каштановый локон. – Помнишь, я тебе говорила?
– Помню, – кивнул Донкат, припоминая последний разговор по ком-фону. – Это опять по всей галактике происходит?
Как правило, загадочные "белые места", располагающиеся на планетах, где растет Бойджа, активизировались одновременно. В эти моменты в них происходило что-то особенное, что и пытались найти небезызвестный профессор Петрухин с компанией, частью которой и являлась Селена Коваль.
– Вот в том-то и дело, что в этот раз – нет, – Селена протерла рукой поверхность стола перед собой, накрошила несколько крупных кусков лежащей на тарелочке булки и начала выкладывать их в определенном порядке.
– Смотри, – она показала на крайний из них. – Вот это был наш Бойджер.
Степа кивнул. Бойджер он, естественно, помнил.
– Тогда, если помнишь, все белые места полыхнули одновременно….
– Конечно, – криво ухмыльнулся Степа. – И все решили, что это однозначно свидетельствует о пришествии "четвертой" расы галактики.
– Не перебивай, пожалуйста, – попросила его Селена. – Так вот, после того случая "места" затихли, и молчали месяца четыре. А недавно….
– Поэтому ты тогда сорвалась? – вздохнул Степа.
– Степа, мы же договорились, – умоляюще протянул Селена. Донкат закивал, да-да, он все помнит. Жизнь с научной ведьмой предполагает внезапные исчезновения, ночные вызовы и длинные командировки. Но это не значит, что ему все нравится.
– Так вот, – продолжила Селена, сочтя вопрос решенным. – А недавно они начали по одному активизироваться. Но как-то странно. Ненадолго и по очереди.
Она ткнула в первый кусок булки, потом во второй, третий, четвертый, пятый.
– Как будто их включали и выключали один за другим.
– А теперь все кончилось что ли? – нахмурился Степа. – И поэтому ты приехала?
– Все, да не все, – вздохнула Селена. – Последнее "место" на Зуте-4 замолчало, но….
Она выразительно показала на руку Степы.
– Ты хочешь сказать, что есть еще где-то неизвестные "белые места"? – понял Донкат. – Все, про которые мы знаем, замолчали, но твои способности все еще при тебе. Я правильно понял?
– Правильно, – кивнула Селена и начала по одной закидывать себе в рот накрошенные куски, запивая их кофе. – Только учти еще одну вещь: промежутки между вспышками активности мест, – она показала на два оставшихся куска булки на столе, – составляли не больше недели. А экспедиция закончилась почти три недели назад.
– Ты хочешь сказать, что этих мест еще ого-го сколько? – этот вывод настроения Степе не добавил.
– Может быть, – пожала плечами Селена. – А может быть есть какое-то одно, которое до сих пор активно.
Она проследила пальцем точки, где лежали куски булки, и показала новый, пустой участок.