- Так и чудовищ. Люди, которые простые, а не работники ваших Центров, они вас слишком давно не видели, а таких, как вы, Дис… не могу сказать, что я видел хоть еще одного такого. Но память о вас будет еще долго жить в человеческом фольклоре, как и память о наших человеческих богах, которых вы, чужаки, кстати, сами создали, и сами же уничтожили фактом собственного существования. Ладно, мы отвлеклись… этот Ян был человеком состоятельным, и однажды купил у Центра один из ненадолго широко распространившихся тогда "Муравейников". Он был человек со странностями. Он хотел отследить отстающий сценарий, существование которого тогда широко обсуждалось, а именно - так называемого сценария "ПсевдоМ-2", следы которого слабо фиксировались именно благодаря встроенной в "Муравейники" программе. Он решил проникнуть в "ПсевдоМ-2" через собственный, одному ему доступный вход - то есть через приобретенный им стерильный сценарий типа "Муравейник".
- Стерильный?
- Там совсем пусто. Нет даже стандартного минимума насекомых.
- Действительно, странный человек…
- Эффект оказался неожиданным для всех. Ян ушел в "ПсевдоМ-2". Но… как бы это… без тела. Его приборы фиксируют удачную переброску. Но сам он остался в своем Муравейнике. И стал еще более странным.
- Тронулся? Какая интересная формулировка… то, что называется - метафора. Значит, приборы фиксируют 100 % переброску, но переброшенный остался на месте, и у него, говоря твоими словами, поехала крыша?
- Ко всему прочему, этого Яна искать тоже почти безнадежно… его Муравейник поддерживается только номинально - на практике это означает, что большинство архивов уничтожено. Я бы, во всяком случае, не взялся вести такой поиск.
Дис прошелся по комнате. Ситуация ему не нравилась, если не сказать больше. Ситуация вышла из-под контроля, и разрешить ее может только… двенадцатилетний мальчик. Ребенок, созданный гипотетически существующим обгоняющим сценарием, базой для которого является давно и почти безвозвратно утраченная матричная схема, в которую проникнуть можно только с помощью некого эффекта Яна, каковой Ян также находится в законсервированном, правда, вроде бы в реальном сценарии, но при этом слегка сошел с катушек… и кстати, как узнать, сошел он с катушек до возникновения искомого эффекта, или в результате его?
- Арго… мне нужны реквизиты этого Муравейника.
Старик наклонил голову: он с самого начала знал, что разговор кончится именно так. А еще Арго знал, что бессмертные чудовища еще как смертны… в определенных условиях. В древнем - почти пять лет прошло! - стерильном сценарии его начальнику могла грозить нешуточная опасность. Но кто он такой, чтобы запрещать что-то члену Большой Пятерки?..
- Я найду их, - тихо сказал Арго, - И мы попробуем туда попасть.
Дис встал возле окна, так что Арго мог видеть только его силуэт.
- Я знаю, что у тебя получится, Арго, дружище…
Дису было грустно. Он чувствовал, что время Арго приходит к концу. Ничего не поделаешь, с людьми всегда так бывает. А к Арго он просто привык. Да, привык! Вот нужное слово. Без Арго будет трудно… потом. А пока можно не думать об этом… и о гибнущих сценариях… и о Муравейнике, в который не проникнуть… и о своем новом "Летающем Доме", в который вряд ль удастся вернуться… потом.
***
К вечеру пошел дождь. Его дробь стучала по черепичной крыше, отзвуками далеких барабанов прокатывалась вдали гроза. Саня сидел на скрипучем стуле на веранде дома Инны Андреевны, и безнадежно ждал Машу. Умом он понимал, что в такую погоду она, конечно, и не подумает выходить на улицу, а завтра извинится, и еще долго будет смотреть на него виноватыми глазами. Это тоже было бы не плохо, но лучше бы она сегодня пришла. Инна Андреевна поставит чай, можно будет сидеть, говорить о проблемах экологии, рассматривать старые фотографии на стенах, и украдкой - Машу.
Какая она, Маша, красивая или нет, Саня судить не взялся бы. Обыкновенная. Но - особенная. Да и можно ли назвать красавицей девушку, которая а) - почти не использует косметику, б) все время ходит в старых рабочих джинсах и футболке, в) умеет говорить на серьезные темы так, что многие куда более взрослые люди готовы слушать не возражая. Она совсем не была похожа на тех девчонок, которые жили в Санином, реальном мире, а может, ему просто раньше не везло. Маша была просто Маша, единственная в своем роде. И теперь Сане очень хотелось, чтобы она зашла к нему. Вообще-то, они собирались дойти до фермы, где ей надо было оформить заказ на продукты для лесников, потому что в деревенский магазин бегать каждый раз дорого и не всегда можно найти то, что надо. А у Викентьевых и дешевле и, в случае чего, они всегда готовы помочь - довезти заказ на собственном четвероногом транспорте лошадиной породы. Сане на ферме, вообще-то делать было нечего, но с Машей он готов был пойти куда угодно - хоть в волчий загон, где сейчас приходили в себя и отъедались два полуторамесячных волчонка, рожденных в неволе, но предназначенных для вольной жизни в лесу. Однако погода не способствовала лесным прогулкам, и потому Санино ожидание было почти безнадежным.
Калитка заскрипела, но появилась там, конечно, не Маша, а Верка, племянница Инны Андреевны. Верка успела порядком вымокнуть - она бежала от магазина, куда ее послала тетушка за мукой и пшеном. С хвостиков, торчащих из-под косынки, стекали ручейки воды.
- Привет! - крикнула она с лестницы, на бегу скидывая кроссовки, - любуешься дождем?
- Жду, когда кончится.
- А скоро!
Верка встала напротив Сани. Если бы не хвостики да не сережки, вполне сошла бы за мальчишку-подростка, такая же была долговязая и жилистая, да и одета была, как пацан. Она потерла нос ладонью, и пояснила:
- На западе небо посветлело, так что скоро, наверно, солнце выйдет. А знаешь, чё мне сегодня по секрету выболтал Шитов? Говорит, мост на трассе не сегодня-завтра откроют. Так что, наверно, будет прямой автобус до Города. Хорошо бы, да?
Автобус до Березихи ходил из Города и раньше - не такие это уж глухие места. Но два года назад ближайший к деревне участок трассы был закрыт на ремонт. На капитальный ремонт был поставлен мост через неглубокую, но широкую речку Мшу, правый приток Волги. Теперь с автобуса, при необходимости, приходилось идти километров семь - от повертки на объезд. Впрочем, дачники и местные жители летом предпочитали пользоваться речным транспортом. От Города вниз раз в сутки бегал пароходик под названием ОМ-10. Местные жители звали сие транспортное средство ласково, по свойски - "Омик". Зимой, конечно, было тяжелее. Именно поэтому все с нетерпением ждали открытия моста.
- Было бы здорово, - согласился Саня.
Верка убежала в комнату, а он снова остался в одиночестве. Впрочем, дождь за окном, кажется, и впрямь стал мельче.
Спустя примерно час к Инне Андреевне зашла знакомая, приехавшая из Города, привезла пряников и конфет фабрики "Красный октябрь". Женщины звали Саню присоединиться к их маленькому чайному застолью, но он отказался: наконец тучи убрались куда-то на юг, выглянуло нежаркое, ласковое вечернее солнышко. Маша так и не пришла, и ждать ее стало бесполезно, но Саня решил нежданный свободный вечер использовать для небольшого расследования того, что сопутствовало его появлению в деревне. До заката было еще часа два-три, времени достаточно, чтобы вернуться в то самое подземелье, осмотреть его как следует. Надо только взять с собой фонарик и, пожалуй, веревку. На всякий случай. Кстати, веревка есть, бельевая, а фонарик он точно видел у Верки.
Верка фонарик дала. Правда, Сане пришлось потратить несколько минут, чтобы уговорить вредную девчонку с ним сегодня не ходить. Кажется, она обиделась. Но ничего, это не страшно - тем более что он обещал взять ее с собой в другой раз…
Вход в подземелье, как и следовало ожидать, он не нашел. Во всяком случае, не нашел сразу. И вообще, все было как-то иначе… может из-за того, что вечер, из-за того, что солнце с другой стороны неба, и не желтое оно, а оранжевое, текучее, как ртуть. И ветра нет, и все цвета другие. Под деревьями роились сумерки, но тропка была на месте, та, по которой он спустился в деревню. Только непонятно, где именно он на эту тропку вышел, и долго ли до этого спускался прямо по склону холма, без дороги.
Саня, поплутав в полусвете с четверть часа, поднялся вместе с тропинкой на гребень холма, который оказался краем обрыва. Здесь тоже росли осины, но теперь это был, скорей, осиновый кустарник, густая поросль гибких серых стволов. Тропинка уверенно пробивала эти заросли, здесь она стала даже шире и, в конце концов, она вывела Саню на хорошо накатанную грунтовку, тянущуюся вдоль бетонного забора. Грунтовка вилась, повторяя линию обрыва, вправо и влево, насколько хватало глаз. Бетонная ограда была явно короче. В ней не было ни лазов, ни щелей, ни ворот, что впрочем, еще ничего не значило. Саня вспомнил когда-то слышанное от Верки слово "объект". Верка говорила, что у объекта есть две зоны - дальняя и ближняя. С дальней он познакомился, когда стал работать в лесхозе. А теперь, кажется, настала пора познакомиться с ближней…
И было тихо-тихо, даже для безветренного летнего вечера, не стрекотали даже насекомые. Поворачивать обратно было еще рано, не хотелось поворачивать. И Саня решил пойти по дороге налево, туда, где небо светлее от заката, туда, где бетонная ограда кажется короче. Шел он недолго, с минуту. Убедился, что и слева у стены нет никаких входов-выходов, никаких проходных. Дальше, после забора этого, начинался пустырь, поросший разнотравьем, за пустырем росли деревья - там был уже настоящий лес. Солнце застыло над горизонтом мутным красным шаром, и вроде даже перестало светить. Странное какое-то, почти не земное солнце. Смотреть на него было неприятно и тревожно. Саня постоял немного, и все-таки пошел дальше вперед, навстречу красному зареву… попробовал пойти. То есть, у него получилось сделать шаг, а после этого он почувствовал некое сопротивление воздуха, словно тот сгустился, стал похож на кисель… у него даже цвет стал, как у киселя - малиновый от солнца, с багровыми точками, которые как раз могли просто прыгать у Сани перед глазами. От удивления он отпрыгнул назад. А там - ничего, никаких отклонений от нормы, с пустыря слабо веет горячей травой, солнце у самого горизонта, готово на ночь занырнуть в реку на самое дно и там спать до рассвета. На дороге мелкие камни и тяжелый желтый песок. То есть, полные идиллия и покой. Саня снова осторожно шагнул вперед - снова перед глазами поплыл малиновый кисель, ноги почему-то стали ватными… ощущение было на что-то очень похоже. Он испытывал нечто подобное, и не раз, надо только вспомнить… Саня отошел к обочине, сел на травку и стал думать. Потому что то, что он почувствовал, было напрямую связано с его работой. Не здесь, а там, дома, в студии, где они моделировали виртуальную реальность для игр. Саня отрешенно подумал - жаль, он уже успел привыкнуть к мысли, что этот мир реален. Да нет, бред! Конечно, он реален! Такого уровня виртуалки создавать в наше время невозможно! Уйма денег, уйма энергии, чертова прорва памяти, и ради чего? И все таки, никуда не денешься - вот реальное доказательство противоположного.
Что-то подобное испытывает находящийся в игре человек, когда пытается попасть в зону, доступ в которую ограничен, или вообще не предусмотрен разработчиком. Если это так и есть, Саня пройти дальше просто не сможет…
Он встал и решительно направился к препятствию. Судя по всему, даже слишком решительно. Он влетел в малиновый кисель воздуха, как прыгают в воду, ожидая встречного мягкого давления чужой среды, которая просто обязана вытолкнуть его обратно, в человеческое пространство… ни чуть не бывало! Саня с разбегу прошиб зазвеневший лопнувшим стеклом воздух, выпал из него, и не почувствовал под ногами земли. Проще говоря - он провалился куда-то. Не очень высоко, а то мог бы и руку сломать. Собственно, совершив удачное приземление, он так и сказал невидимым в темноте местам вокруг себя:
- Эй! Так и руку сломать можно!
И понял, что находится под землей.
То есть, в подземелье. Как тогда, в тот день, когда в первый раз появился здесь! Как в тот раз, только совсем темно, нет даже намека на свет! Саня нашарил пальцами сырую замшелую кладку стены, облокотился об нее, и тут же обругал себя тупицей и последним дураком. Фонарик! У него есть фонарик, а значит, не все потеряно. Фонарик - это мысль, это спасение!
Тот, другой, который появляется только если Сане плохо или страшно, кажется, ухмыльнулся в бороду на такие мысли. Почему-то представился утренний городок, освещенный слишком белыми лучами, ребенок на велосипеде, а потом, без перехода - деревенский дом и собака с ушами в репьях. Собака старая, ходить ей трудно, тем более бегать, и она лежит, подставив морду солнцу… опять какому-то слишком белому солнцу. "Чур меня!" - пробормотал Саня детское заклинание против всяких напастей, загнал чужую память туда, где ей и надлежит быть - на самые задворки сознания… и ощутил новую ухмылку того, другого.
Фонарик включился сразу, яркий луч запрыгал по камням как солнечный зайчик. Замаячил впереди знакомый старый обвал… подземелье было то же самое, хоть на этот счет можно быть спокойным… но все-таки, почему так темно?
Ответ на этот вопрос нашелся легко и быстро - стоило только подойти к осыпи, и посмотреть вверх: просто солнце успело уже закатиться, и в лаз сквозь ветки крапивы заглядывали две неяркие звездочки. Глаза ночи. Проснулись какие-то ночные кузнечики, в зарослях звенело и стрекотало. Саня недолго подышал свежим крапивным воздухом, послушал ночные звуки, и с сожалением вернулся в пещеру. В конце концов, он здесь не на отдыхе, а чтобы разобраться.
…А ведь холодно было. Мог же и догадаться, когда сюда шел, что замерзну, подумал он. Только это тоже не повод, чтобы возвращаться. Надо узнать… понять. Хотя бы, откуда и куда ведет этот подземный ход и что на самом деле скрывает тьма там, в глубине. Луч фонарика выхватил застоявшуюся лужу с какими-то белыми и тонкими побегами по краю. Не реальными. Не отсюда. Как то закатное солнце. Обойти лужу по кромке, у самой стены. Постараться не дотрагиваться до мокрых холодных камней. Кстати, не отесанных. Что бы это могло значить? Что ход старый, ясен пень. Старый… новый был бы из бетона. На худой конец, из кирпича. Ветхий такой туннельчик… Саня опрометчиво посветил на потолок - лучше бы он этого не делал. Потолок держался на прогнивших деревянных балках. На опорах, готовых рассыпаться в труху, и не рассыпавшихся еще только потому, что влажность высокая. Какая, к чертям, труха при такой влажности?! Саня дал себе слово не чихать здесь. Ни при каких обстоятельствах. Может, тот обвал, по которому он в прошлый раз наружу вылез, как раз и произошел от чьего-то опрометчивого чиха. И похоронил под собой чихнувшего… Саня шел все дальше, а сколько прошло времени, в туннельной мокрой, пахнущей гнилью тишине, определить было невозможно. И путь его закончился еще одной банальностью - железной дверью, обыкновенной, запертой на висячий замок, и запертый, ясно дело, с той стороны. Дверь слегка отходила от косяка, и Саня при свете фонарика смог худо-бедно разглядеть этот самый замок. Черный, амбарный, большой. Нет, за дверь так просто попасть было нельзя. И значит, пора возвращаться. И думать. И, наверно, придется завтра вернуться на ту дорогу, и попытаться пройти по ней еще раз. "Стоял осел у озера…", то ли подумал, то ли пробормотал он.
***
Маша у зеркала заплетала волосы в косу. Солнечный квадрат косо лежал на подоконнике - значит, уже восемь утра, и пора идти. День, к тому же, обещал быть теплым и приятным, а главное, можно не бояться опоздать - она сегодня дежурит на телефоне. Утро. Одна. Это интересно. Не то, что надо дежурить, а то, что одна она будет во всем домике - администрации лесничества. Выглянув на улицу, девушка обнаружила возле своего забора субъекта двенадцати лет, отличающегося сильным загаром, льняными волосами и манерой бегать по деревне босиком. Субъект был Маше знаком, это был знаменитый Джим, обладатель таинственной биографии, тонкого юмора и синих атласных шортов от спортивной школьной формы. Видимо, Джим предпочитал эти шорты другим видам одежды, потому что его редко можно было увидеть в чем-нибудь ином. Джим тоже увидел Машу, но вместо традиционного приветственного кивка, за которым обычно следует поспешный уход и от разговора и из поля зрения, Джим медленно подошел к открытому окну, так, что расстояние между ними позволило говорить, не повышая голос. Между ними состоялся довольно странный разговор:
- Здравствуйте, - сказал Джим, - можно у вас спросить?…
- Ну, спроси.
- Ну… только не смейтесь… - Джим неловко переступил ногами, - Александру… Сане… удалось?
- Чего удалось?!
Но мальчик словно бы уже получил ответ, он поскучнел, снова потоптался, и констатировал:
- Ясно. Саня тоже не прошел. Что бы это значило?
И убежал, не дав возможности Маше разрешить возникшее недоумение.
В лесничестве все было, как надо, кто-то даже удосужился вымыть пол, а вот стекла немыты давно - некому, да и незачем. Маша села за стол. Под стеклом лежал календарик и записка от директора свинофермы, оставленная для лесника кем-то из прошлой смены. В домике было тихо, и Маша не поленилась встать и открыть форточку - сразу прилетели звуки леса - пение и щебетание птиц, стрекот насекомых, шелест и шепот ветра в кронах. Утро начало превращаться в день, жаркий и безоблачно-ясный. И, конечно, жалко тратить такой день на бессмысленное сидение пусть в убранном и чистом, но пустом кабинете. Она попробовала читать книжку - не читалось. Солнечные зайчики, легко колышимая ветерком тюль - все сбивало с толку. Именно поэтому она так обрадовалась, когда пришла эколог Валентина Алексеевна Захарова, принесла лоточек еловых саженцев. Каждое деревце не выше десяти сантиметров высотой.
С саженцами они провозились до обеда. Валентина Алексеевна измеряла каждое растеньице и пересаживала в лоток поглубже, а Маша заносила результаты замеров в специальную амбарную книгу. Саженцы были не обыкновенные, а экспериментальные, сорт, выведенный на основе каких-то морозоустойчивых видов с высокой плотностью древесины. Маша знала, что с этими деревьями связаны несколько лет кропотливого труда Валентины Алексеевны: почти все попытки акклиматизировать этот вид были провальными - саженцы, высаженные в грунт неизбежно и необъяснимо погибали. Но все-таки, по словам эколога, эта работа неизбежно и постепенно приближалась к своему логическому концу.
Женщины как раз собирались уйти на делянки, когда неожиданно из леса выбежали ребята. Деревенские пацаны, трое, Маша хорошо знала их - а с одним даже разговаривала утром. Они прибежали запыхавшиеся, с раскрасневшимися лицами, и первое, о чем спросили, есть ли на станции телефон, а если есть, работает ли.