- Как ты только можешь так говорить? И что ты хочешь? Чтобы я всегда так жила? Чтобы у меня не оставалось даже надежды что-либо изменить? И чтобы мы вместе мечтали, что ты станешь великим адвокатом? Но ведь ты не ходишь на занятия и жульнически сдаешь экзамены, а все свое время проводишь на помойках. Шляешься каждую ночь. Я ненавижу этот дом. Ненавижу Ирландию и все, что тут есть. А ты бросаешь меня в этой отвратительной норе, и я сама должна приводить ее в порядок.
- Заткни свою пасть.
- Ни за что.
- Заткнись.
- Ни за что.
Он медленно протянул вперед руку и взял за абажур настольную лампу. Поставил перед собой на маленький столик.
- Так ты заткнешься или нет?
- Нет.
Он взял лампу за ножку и швырнул ее об стенку. Лампа разлетелась на куски.
- А теперь заткнись
Притихшая, с испуганными, полными слез глазами, Мэрион смотрит на мужчину в плетеном кресле. Розовыми, пухлыми пальцами мужчина держит остов разбитой лампы. Зловещий человек. Смотрит на нее в упор, и она не находит в себе сил, чтобы встать и выйти из комнаты. Мужчина рычит:
- Дегенератка. Чертова англичанка. Дура. Слышишь меня? Плачь, плачь. Ты сделала то, за чтобы я вообще убил бы любого. Шлюха-интриганка. Слышишь, что я сказал? Я сказал, что ты шлюха-интриганка.
- Не говори со мной так, пожалуйста.
- Это письмо обойдется тебе в хорошенькую сумму денег. Слышишь? Денег. Если ты еще раз напишешь моему отцу, я тебя задушу.
- Прекрати, ради Бога.
- Я в полном бешенстве. Чтобы такое творилось у меня дома. Только этого не хватало. Мне хочется разгромить этот дом. И все, что в нем находится, я превращу в щепки. И тогда у тебя не будет дома. Ты окажешься в канаве. И там твое место. Черт бы побрал твоего хама-отца, грубиянку-мать и титулованного стукача - твоего дедушку. Знаешь, кто они? Нежизнеспособные отбросы общества.
- Пожалуйста, прошу тебя, прекрати.
- Убирайся.
- Пожалуйста, Себастьян.
- Убирайся, черт тебя побери. Слушай, что я тебе говорю, убирайся или я придушу тебя прямо тут.
- Почему ты стал таким?
- Ты меня таким сделала. Именно ты.
- Нет, не я. Ты не можешь меня в этом обвинять. Я сожалею, что написала твоему отцу. Я сожалею об этом.
- Убирайся.
- Неужели ты не видишь, что я раскаиваюсь? Неужели ты ничего не видишь?
- Ни черта я не вижу. Я сумасшедший и слепой. Я свихнулся.
- Пожалуйста, прекрати. Прошу тебя, Себастьян, прекрати.
Мэрион прошла половину комнаты по направлению к извивающемуся в кресле, скалящему зубы, размахивающему руками человеку.
- Не подходи ко мне! Убирайся! И зачем только я притащился в эту чертову страну? Я пропал, пропал. Пропал навсегда. Здесь не смог бы жить даже проклятый богом змий. Никто не может здесь жить. Меня достали. Со всех сторон. И достают постоянно. Что вы все хотите сделать со мной? Покончить со мной навсегда? Почему я должен страдать? Почему? Почему бы тебе не заткнуться и перестать твердить о работе, учебе, работе? Я не собираюсь работать. Никогда. Письмо обойдется тебе очень дорого. Черт тебя побери!
- Неужели ты не в состоянии понять, что я сожалею о своем поступке? Я и не собиралась ему писать. Но неужели ты не понимаешь, что сам вынудил меня?
- Двадцать тысяч фунтов. О Боже!
- Ты оставлял меня день за днем в этой страшной дыре. Без газа, горячей воды, туалета, с протекающей крышей. Это я должна была злиться и огорчаться. Но разве я так себя вела?
- Ради Бога, хватит. Не хочу этого слышать. Немедленно замолчи. Из-за тебя я лишился наследства.
- Ты бы еще не скоро его получил.
- Заткнись. Я сам знаю, когда бы я его получил.
- Ты получишь его через много лет.
- Ты-то жива. Ты не мертва. И не больна. Неужели ты не могла подождать еще год?
- Я не так уж хорошо себя чувствую. К тому времени мы уже умерли бы. И Фелисити, ведь она - твоя. Подумай о ней.
- Не хочу ничего этого знать. Забирай все. Забирай. Я сыт по горло, и, клянусь Христом, я разнесу сейчас этот дом. Выбью окна. Превращу в груды камней. Чтобы он мне не мешал. Где моя чертова голова? Где?
- Здесь на плите.
- Не хочу больше ничего. Ничего. О, Боже. Если честно, мне нужно развлечься. Не могу больше мириться с этим. Забудь обо мне, оставь меня сегодня в покое, потому что, если меня не оставят в покое, - мне конец.
- Кастрюли в столе.
- Спасибо.
- У нас есть две головки лука и одна морковь, если хочешь - положи их в бульон.
- Спасибо.
- Я вбросила пятипенсовую монетку в газовый счетчик.
- Ладно.
- Я помогу, если хочешь.
- Хорошо. Чеснока не осталось?
- Мне попадался один зубок в верхнем ящике.
Мэрион стоит, сложив руки на груди. Нервничает. Предается отчаянию. Обходит его стороной, садится на стул и смотрит на темнеющее небо и на капли дождя, барабанящие по оконному стеклу. С грохотом орудует кастрюлями. Нож впивается в поверхность стола, а голова скрывается в бульоне. В ящиках кухонного стола я нахожу засохшие, сморщенные овощи. Немного спокойствия. Только немного. Мне бы хотелось на несколько деньков оказаться в деревне, чтобы понаблюдать, как коровы щиплют траву.
- Мэрион, я выскочу на минутку. Тебе что-нибудь принести?
Не реви. Ради всего святого, не реви. Я вернусь через минутку. Успокойся. Так тебе ничего не надо?
- Нет.
Упокойтесь в бозе, джентльмены-весельчаки. Все дело времени. Опять идет дождь. И снова холодно. Пропустить еще стаканчик. Мне нужно выпить, чтобы успокоить нервы. Мне следовало бы стать фармацевтом; бальзам "Никогда" - изобретение Дэнджерфилда - самое популярное лекарство в мире. Реклама по всей Ирландии. Избавляет от денег и помогает сохранить, чувство собственного достоинства тем, у кого его нет.
Он быстро выходит на улицу, заходит в бар и стоя выпивает большую кружку темного пива. Заказывает еще одну и усаживается возле камина. Забрасывает ногу на ногу и внимательно рассматривает дыру в каблуке; ступни ног согревает приятное тепло, а "коричневая настойка" помогает забыться. Бедная Мэрион. Не такая уж она плохая. Но голова ее забита фантасмагорическими идеями. И осталось ли в ней еще место для любви? Думаю, что при нынешних обстоятельствах лучше затаиться и ждать, пока тучи развеются. Ну и достанется же мне от предка.
А теперь мне пора вернуться к бараньей голове. Глаза. Я люблю есть глаза. Бульон отдам Мэрион. Она должна штопать мои носки и стирать рубашки. Все могло бы быть иначе. Я не должен распускаться. Может лопнуть сосуд в мозгу, и я скончаюсь в ужасных муках. Каждому хочется отхватить обе стороны медали: и деньги, и любовь. Мне досталась только любовь - и все пошло наперекосяк. Пятьдесят граммов масла. Толкаю дверь крошечной лавчонки.
- Доброго вам вечера, сэр.
- Добрый вечер.
- Прекрасный вечер. Похоже, что такая погода еще постоит.
- Да.
- Веет ветерок. Лучшей погоды не приходится и желать.
- Не приходится и ждать.
- Я бы хотел купить пятьдесят граммов масла.
- Вы сказали пятьдесят граммов масла, сэр?
- Да.
- Не знаю даже. Мы продаем обычно полфунта или фунт.
- А по четверть фунта вы продаете?
- Думаю, да.
- Тогда продайте мне половину четверти.
Себастьян наблюдает за ним. О хитрый ростовщик! В мире нет ничего грязнее подсобок таких магазинчиков. Он заправляет там вместе со своей пышногрудой женой; лязг металлической посудины. Невыносимый, тупой олух.
Продавец подает ему маленький, аккуратно перевязанный пакетик с веревочной петелькой для пальца.
Обратно на улицу. Здесь получше. Чуть-чуть пахнет торфом. Все не так уж плохо. Выждать и посмотреть, что произойдет. Придется смириться с последствиями. Нет худа без добра. Мудрая старая поговорка. Как можно лгать во время нервного потрясения? О господи, это ужасно. Быть сотворенным для мира. Но мир был сотворен для меня. Задолго до того, как я появился на свет, они готовили его для меня долгие годы. И в доставшемся мне наследии, однако, царит полный беспорядок.
Открывает зеленую дверь носком ботинка и закрывает ее каблуком. Мэрион сидит в кресле. Я не стану просить, чтобы она убралась и не портила мне этот вечер. Смирюсь с неудобствами ради душевного спокойствия. Запугать ее и держать в страхе. Чтобы стала тихоней. О, какой аромат. Ну, какой я повар! Ух! О’Кифи сдох бы от зависти. Надо бы написать ему письмо. У меня способности к кулинарии. Да, да. А теперь бульончику для Мэрион. Добавить чуточку масла, чтобы сделать "букет" еще богаче. Успокойся, прими бальзам "Никогда".
- Мэрион!
Она робко смотрит на него. Протягивает руки и берет белую тарелку. Куски стекла - следы моего гнева - уже убраны.
- Спасибо.
- Вот хлеб и кусочек масла.
- Спасибо.
- Попробуй.
- Вкусно. Благодарю тебя.
- Достаточно соли? Ну, не плачь, все в порядке. Просто сегодня вечером я ехал домой в электричке с торчащим наружу членом.
- Что ты сказал?
- Я забыл застегнуть ширинку.
- И люди видели?
- К сожалению. Никогда со мной не случалось ничего подобного. Я совершенно потерял контроль над собой. И это - от Дублина и до Скалы.
- Бедняжка. Прости меня.
Жизнь уже не кажется мне столь ужасной. Примирение. Ко мне возвращается уверенность в себе. Если бы только мы смогли выбраться из этой трущобы. Скалли вцепился в нас волчьей хваткой. Аренда жилья - это ловушка. О’Кифи был прав - ни при каких обстоятельствах не следует платить за арендованное жилье. Загнан в ловушку из сырых стен. Ребенок уже совершенно меня достал. Нужно найти квартиру побольше. Убраться отсюда раз и навсегда. Объяснить все отцу. Впрочем, на этот раз с помощью новых легенд отвертеться не удастся.
Наливает тарелку, вылавливает ложкой глаза, глотает их, садится и отдыхает. И чувствует себя очень уютно.
- Ты куда, Себастьян?
- Меня осенила идея. Для хорошего настроения нужно развести огонь в камине.
На секундочку в коридор. И сразу назад, и вот уже ноги топчут, превращают в щепки, ломают единственную антикварную вещь в этом доме - стул эпохи Луи Кота.
- Себастьян, не надо…
- Нет, он пригодится нам для камина. Видишь ли, милый Эгберт, мы были в кино, а ребенка оставили с тетушкой. Вероятно, зашел вор или воры. Парадная дверь не закрывается. Он сам во всем виноват. Подумаешь, маленькая кража в этой большой католической стране.
- Он не поверит.
- У него не будет выбора. Если он начнет обвинять меня, то я привлеку его к ответственности за клевету. Как-никак я изучаю юриспруденцию. Я заставлю его понять, что я специалист в области права.
Себастьян становится на тахту и надавливает ногой на середину стула.
- А теперь это дело техники. Дыра ослабляет всю конструкцию.
Он перевернул стул и выломал одну за одной все ножки.
- Положи немного бумаги в камин, Мэрион. Я вернусь через минуту.
Он взял небольшую сумку и вышел на улицу. Мэрион кладет в огонь части стула. Себастьян возвращается, гордо открывает небольшую котомку и вынимает из нее семь кусков угля.
- Себастьян, ради всего святого, что ты наделал? Где ты взял этот уголь?
- Никогда не задавай мне таких вопросов.
- Но это же кража!
- Разве что воображаемая.
- О Господи!
- Мэрион, вспомни: "Земля надежды и славы, мать свободных людей".
- Таким ты мне нравишься.
Сидят в маленькой комнатке; двери и окна закрыты. Пылает камин, да здравствуют семейные радости. Я наелся бараньих глаз. И бульона из черепа. Беру ручку.
Мой дорогой Кеннет!
Есть такое словечко "фаншут". Если ты будешь повторять его по утрам, едва проснувшись, и перед каждой едой, то увидишь, что жизнь преобразится. Чтобы использовать это словечко наилучшим образом, нужно закусить губу верхними резцами и выдыхать воздух так, чтобы получалось шипение, и лишь затем произносить это слово. Оно также способствует фертильности.
А я должен добавить, что я искренне верю в фертильность. Ситуация здесь безнадежная. Например, арендная плата. Понимаешь ли, некий тип дает тебе ключ, и ты поселяешься в доме и живешь как тебе заблагорассудится, а в конце недели ты суешь этому человеку три бумажонки, подлежащие обмену на золото в Лондоне, и тогда он позволяет тебе остаться. Но если ты не дашь ему эти три жалкие купюры, то замечаешь, что он подсматривает через окно, как ты чешешь яйца, а как ты понимаешь, совершенно невыносимо находиться на виду у посторонних лиц, когда ты испытываешь зуд в области мошонки. Поэтому, Святой Герцог, позволь мне несколько повременить с возвратом десяти конвертируемых в Лондоне бумаженций. Кстати, Лондон - прекрасный город, причем самый большой в мире. И у меня есть предчувствие, что я увижу его в ближайшее время.
А теперь о мальчике. Я - шокирован. И вовсе не потому, что я ханжа. Совсем наоборот. Но разве разумно отказываться от радостей разнополой жизни, не поразмыслив прежде над всеми таящимися в ней возможностями. Готов согласиться с тобой, что соблюдать целибат нелегко, я бы сказал, почти невозможно, но стоит лишь раз добиться успеха - и полный вперед, мой дорой О’Кифи. Но если ты потерял надежду, если тебя посещает призрак противоположного пола, тебе остается только предаться отчаянию. Но что касается мальчугана. Пусть он узнает тебя получше. Пусть поймет, что тебя интересуют и другие. К сожалению, мне трудно тебе советовать в том, в чем мои познания основываются лишь на общеизвестных истинах. Пройдет немало времени, Кеннет, немало времени, прежде чем мы добьемся всего, чего хотим. И нам нужно набраться терпения. Но мы обязательно добьемся своего в одно радостное, солнечное летнее утро. А теперь о преждевременном семяизвержении; его механизм отрегулируется сам по себе при должной тренировке. Думаю, в настоящее время ты достигаешь его с помощью рук. Поэтому не принимай все так близко к сердцу. Все зависит от того, насколько мы несчастны, но я обнаружил, что чем ужаснее обстоятельства, в которых я нахожусь, тем закаленнее я становлюсь, во мне развивается естественный иммунитет, что-то наподобие обратной реакции. Вот как мне видится наше положение.
Вот уже несколько месяцев прошло, с тех пор как ты уехал, я не видел никого из наших, потому что мне приходилось держаться подальше от центральных улиц, но постепенно я становлюсь храбрее и, думается, я когда-нибудь еще сумею неплохо провести время в компании некоторых из тех, кого я не видел все это время. Дублин - странный город. Все в нем есть, но все же мы слишком спешим, чтобы подумать о таких простых вещах, как хлеб, и чай, и местечко для сна, где протекающая крыша не дает забыть о "Титанике". Я часто и подолгу гулял вдоль канала и, когда мог себе позволить, пил кофе в "Жюри". Когда ты возвратишься на "зеленый остров", я с удовольствием угощу тебя там. В этом кафе ты сидишь под пальмами, забросив ногу на ногу, говоришь и приходишь к разным умозаключениям, некоторые из которых ценные, а некоторые не более чем любопытные. И это вполне естественно. Каждое утро они по- прежнему хоронят на Гренджеском кладбище. Меня это приводит в восторг, и, чтобы насладиться зрелищем еще больше, я приобрел подержанный велосипед, выкрасил его в черный цвет, и теперь я замыкаю траурные процессии, направляющиеся к Гренджескому кладбищу. Я обнаружил, что некоторые подсмеиваются надо мной из - за этого и думают, что, возможно, этот парень свихнулся, но я не обращаю на них внимания. Я обнаружил одну из главных причин болезней, распространенных в Ирландии: 67 процентов населения за свою жизнь так и не разделись догола. Разве и тебе, человеку столь глубоко познавшему древние языки, не покажется это странным и даже несколько негигиеничным? Я же уверен, что это и то, и другое. То есть, я хочу сказать, что это, должно быть, в значительной степени объясняет то затаенное страдание, которое приходится наблюдать здесь на лицах прохожих. У этой страны есть и другие недостатки, но я не буду их сейчас касаться, потому что они еще не до конца мной осознаны. Но ты не должен принимать свои проблемы слишком близко к сердцу. Ведь секс существует для того, чтобы мы могли производить все новых и все лучших детей. Если ты можешь сделать ребенка, значит с тобой все в порядке. Думаю, что именно этот эгоистичный мир поощряет тот дурацкий восторг, который охватывает нас при появлении на свет ребенка. Так что не думай об этом.
Сегодня вечером я удобно устроился в нашей маленькой гостиной. День был ужасный. Некоторые утверждают, что жизнь у меня всегда будет столь же трудная, но это в основном выродки. Я совершил непристойный поступок, когда в электричке возвращался на Скалу, но о нем расскажу после твоего возвращения на этот древний остров. Когда ты возвратишься, я расскажу тебе и о кое-чем еще. Насколько я понимаю, ты дошел до отчаяния и хочешь возвратиться в старую добрую Ирландию. Почему бы и в самом деле не возвратиться? Ты без труда сможешь найти здесь какое-нибудь занятие, особенно если будешь болтать по-французски. Я буду рад, если ты поселишься у нас, и поделюсь с тобой всем имеющимся у нас съестным, а в заключение, мой дорогой Кеннет, я надеюсь, ты сможешь найти применение нижеследующему стихотворению, возможно, в виде песни для хора в одной из твоих опер.
В городе Дингли,
Где мужчины одиноки,
Простолюдин в кладовке,
А ведьма в постели.
Антихрист страдает,
Но ростовщик уже помер
В городе Дингли.
Твой друг Себастьян Дэнджерфилд
12
На улице дождь. Холодное утро, Фелисити сидит в своей колясочке на кухне и ковыряет зубной щеткой в баночке с джемом. Мэрион стоит возле черной решетки опустевшего камина. На ней домашние тапочки; она закуталась в одеяло, из-под которого торчат щиколотки. Она только что закончила читать письмо, аккуратно сложила его и засунула в конверт.
Я сразу почуял недоброе. Ничего не подозревая, я спустился по лестнице и наткнулся на ее молчание - знак того, что она получила оружие против меня. Она смотрела на меня, как смотрят на слугу, седлающего лошадь. В уголке ее рта размазалась помада, и оттого улыбка казалось кривой. Целое мгновение она напоминала мне индейца-инку. А когда я спросил, от кого письмо, она довольно вежливо ответила мне. От твоего отца, просто сказала она.
- Я пойду возьму очки.
- Боюсь, что письмо адресовано мне.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что сказала. Ты не будешь его читать.
- Подожди-ка, письмо от моего отца, и я хочу знать, что в нем.
- А я не хочу, чтобы ты это знал.
- Не задавайся.
- Это уж как мне вздумается. Мне не придется больше терпеть твои безобразия.
- Что ты болтаешь. Ведешь себя так, словно раздобыла досье на меня.
- Это не болтовня. Я ухожу из этого дома.
- Послушай, Мэрион, мне нездоровится. И я не в состоянии ни свет ни заря выяснять с тобой отношения. Что, черт побери, ты имеешь в виду, когда говоришь, что уходишь из этого дома.