- Когда-нибудь ты пожалеешь об этом. Грубиян.
- А ты бы хотела, чтобы всю жизнь я щебетал канарейкой, как диктор Би-Би-Си? Специально для тебя я выпущу в эфир серию передач под названием "Зеленая задница".
- У тебя в голове одни непристойности.
- Нет уж, нет, я - человек культурный.
- И к тому же из Америки, где все хромируют и натирают до блеска.
- У меня незаурядная внешность. По-английски я говорю, как аристократ. Одет безупречно.
- Ну и негодяй. И зачем только я познакомила тебя с мамочкой и папочкой?
- Твои мамочка и папочка думали, что у меня денег куры не клюют. А я в свою очередь думал, что у них денег куры не клюют. Оказалось, что ни у одной из сторон нет ни гроша, ни шиша, ни любви.
- Ложь. Сам знаешь, что это ложь. Ты первый тогда заговорил о деньгах.
- Ну ладно, давай ребенка. Просто невыносимо. И как мне только выбраться из этого дерьма?
- Выбраться? Тебе? Это я должна бежать отсюда. И это может произойти в любой момент.
- Ладно уж. Давай не будем ссориться.
- По-твоему, это так просто? И вел ты себя совершенно омерзительно.
- Я возьму ребенка.
- Можешь заодно сделать покупки. Купи у мясника немного костей, только не вздумай принести тошнотворную баранью голову. И смотри, чтобы Фелисити не свалилась в пруд.
- А я настаиваю на том, чтобы мы купили именно баранью голову.
- Осторожно закрывай дверь, утром она упала на почтальона.
- О Боже мой праведный! Только мне не хватало, чтобы на меня к тому же подали в суд.
Столпотворение на Мохаммед-Роуд. Грохот трамваев. Прачечная напоминает встревоженный улей. Увидеть бы их на скомканных простынях. И это было бы правильно. Теплое желтое солнце. Самая прекрасная страна в мире, в ней много водорослей, и водоросли эти - люди. Остаются здесь, чтобы умирать, и не умирают. Посмотрите на мясной магазин. Посмотрите на крюки, на которых стонет мясо. Мясник подрезает рукав разделочным ножом. За прилавком их целая орава.
В парке зеленая, мягкая, чуть влажная после ночного дождя трава. Цветочные клумбы. Кресты, и кружки, и миленькие невысокие оградки. А вот и скамейка. Свежевыкрашенная. Если осенью умрет мой отец, я стану богатым, богатым, как Крез. И до конца своих дней буду сидеть на скамейке. Какой замечательный, славный денек! Я бы снял рубашку, чтобы погреться на солнышке, но они вышвырнут меня отсюда за непристойное поведение. Хотя солнечные лучи способствуют росту волос и придают им модный золотистый опенок. Милый ребенок, прекрати пинать меня в спину. Иди-ка сюда, на одеяльце, играй и не делай глупостей. И если ты удерешь с одеяла, думаю, я покончу с тобой раз и навсегда. Папочке нужно поштудировать право. Он станет королевским адвокатом и заработает кучу денег. Целую кучу золотых монет. Моя загорелая грудь - символ богатства и уверенности в себе. В то же время я горжусь собственным уничижением. И вот я здесь, читаю на мертвом языке книгу по римскому праву. За отцеубийство сбрасывали со скалы в море в одном мешке с гадюкой. В паху копошится осклизлая гадливость. И ты, дочурка, захлебывающаяся от смеха на газоне, можешь продолжать развлекаться. Потому что твой папочка человек конченый. Получает оплеухи со всех сторон. Даже во сне. Этой ночью мне приснилось, что я с пачкой газет под мышкой сел в автобус и тот понесся по Куррэ, а рядом с ним бежали кони-тяжеловозы. В автобусе какой-то тип рассматривал бабочек в увеличительное стекло. Мы ехали на запад. А потом из - за ограды выпрыгнул вол и автобус рассек его надвое и он остался висеть на крюке у входа в деревенский магазин, торгующий мясом. Затем я неожиданно очутился в Кашели. На улице не протолкнуться из-за множества коз, а сточные канавы почернели от засохшей крови. В тишине, в жарких лучах солнца медленно двигалась толпа мужчин и женщин в теплых, черных пальто. Похороны ростовщика. Он застал ее с выпученными глазами, сидящую на продавце, а постелью им служил ящик, присланный из Чикаго, он услышал, как тот рухнул, и погнался за ними с топором. И, обжигая друг друга дыханием, они сговорились подложить в чай яд, чтобы дрожащими руками добраться до кассы и плоти друг друга, и сплести кокон греха среди ананасов и персиков. Ящик забит. Лето. Длинная процессия шаркает ногами, пересекая улицу Кашель. Песня:
Шаркают по Кашели
В лучах солнца - гроб.
По Кашели, по Кашели
Ростовщик ведь мертв,
Ростовщик ведь мертв.
В лучах солнца - гроб.
Жена досталась продавцу
Смерть - ростовщику -
Божья милость с ним.
Кто-то разговаривает с Фелисити. О Господи, неужели? Она стала на одно колено, согнув свои свежие крепкие ножки; за ее палец ухватилась Фелисити. Она приветливо кивает. Привет, малышка, привет. На ней зеленая юбка, гармонирующая с травой, а из - под нее виднеются стройные ножки в фильдекосовых чулочках.
- Привет.
Она не оглянулась. Гладит ребенка по животику. Волшебный миг проходит. Какая копна черных волос!
- Привет.
Оглядывается через плечо. Открытый взгляд темных глаз. Грудной голос.
- Привет. Замечательная у вас малышка. Как ее зовут?
- Фелисити.
- Здравствуй, Фелисити, вот ты какая славная девчушка, правда?
Пухлые губы, белые зубки. Из узких прорезей рукавов выглядывают ее руки. Мне хочется вцепиться в тебя.
- Вы работаете в прачечной, не так ли?
- Да. А вы живете в доме напротив?
- Да. Я думаю, вы видели, как я заглядываю к вам в окна.
- Чем вы занимаетесь в той комнате?
- Это моя контора.
- Я заметила, что вы пьете много чая.
- Кофе.
- Очень мило.
- У нее такие чудные волосики. Правда, славная девочка? Мне пора идти. Пока, Фелисити, пока.
Длинными пальчиками она делает прощальный жест и, слегка улыбаясь, уходит по заасфальтированной дорожке. Стрелки чулок делят ее икры пополам, становясь шире на бедрах. Она снова машет рукой и улыбается. Пожалуйста, вернись и поиграй со мной. Твоя сдержанная одежда сексуальна.
Так и зашвырнул бы в море учебник по юриспруденции! Ни черта не могу запомнить. Дети - лучшая реклама. Демонстрируют девушкам конечный продукт - то, ради чего это делается. Я думаю, на ногах у нее есть волоски. Как раз то, что я люблю - слабый намек на мужественность. Я влюблен в эту девушку. В то, как она ходит, в изгиб ее бедра. Ее шея говорит сама за себя, правда, чуть-чуть длинновата. Разумеется, я не гомосексуалист и не с неба свалился. Я хочу знать, где она живет, чем занимается по ночам. Я должен это знать. Я думаю, постепенно все уладится. Если мне удастся починить туалет. Каким угодно образом. Заткнуть его, отвести на улицу, все равно. Но с Эгбертом мне ни за что не договориться, особенно если речь идет о деньгах. В каких выражениях и как рассказать ему о поломке канализационной трубы? Мне кажется, я поднимаюсь на новую ступень жизненного опыта. Выкупить мой темный костюм из ломбарда и угостить Мэрион в "Дельфине" бифштексом-гриль и бутылочкой божоле. Ей нужно немного отдохнуть. Бедная девочка. Со мной ведь так трудно ужиться. И завтра я снова пойду в парк.
В большом черном котле на медленном огне варится баранья голова. Мэрион подмывается в кастрюле, поставленной на пол. Неплохая вещичка и досталась в общем-то по дешевке. Ребенок затих в постельке наверху, день прошел и наступил вечер. По всему Дублину люди возвращаются в свои дома с несколькими сосисками, кусочками прогорклого масла и пакетиками чая.
- Себастьян, дай мне, пожалуйста, тальк, он на подоконнике.
- С удовольствием.
- Как было в парке?
- Очень славно.
- Воняет.
- А я говорю тебе, что это самая вкусная еда в мире. Она необходима для мозгов. Баранья голова подпитывает мозг.
Себастьян взял журнал о кино и расположился в кресле, поджидая, пока приготовится баранина. Легкий приступ тошноты от ярких лиц. Когда - то в летнем лагере я разговорился с "охотником за талантами". Он спросил, не хочу ли я поехать в Голливуд. Я ответил, что им день и ночь придется накачивать меня бренди. Он заметил, что говорит вполне серьезно и просит обдумать его предложение. Я ответил, что из дома мне присылают кругленькую сумму. Но, парень, ты увидишь, сколько тебе отвалят после первого же фильма. Его звали Билл Келли. Называй меня Бендер Келли. Он рассказал, что его мать и отец родились в Ирландии, и когда-нибудь он совершит туда поездку в поисках талантов и, может быть, найдет кого-нибудь действительно одаренного. Мистер Келли рассказал, что у них там полно девчонок из Ирландии, но, видишь ли, в Голливуде им не удается сделать карьеру. В решающий момент необходимо снимать трусики. Понимаешь ли, в этой жизни нет и не может быть компромисса: или тебя сношают, или выгоняют. Некоторые упрямятся, но недолго. Ну а такой парень, как ты, мог бы далеко пойти. Где ты учился играть? Извините, мистер Келли, я врожденный актер. Верно, все так говорят. Мистер Келли выпил еще и заявил, что Голливуд убивает, подобно тому, как ацтеки брали девчонку, наряжали ее в пух и прах, как кинозвезду, клали на алтарь и вырывали у нее сердце. Как это подло, мистер Келли. Подло, это правда, вот почему нужно уметь постоять за себя. Я точно знаю, что не смог бы этого вынести. Ну да ладно, мистер Себастьян Биф, Себастьян Балф Дэнджерфилд. О Господи. Во всяком случае я хотел бы жениться и иметь детей. Мне удалось уговорить нескольких старшеклассниц. Может быть, это и плохо, но разве жизнь все время не дразнит нас и не ввергает в соблазн? В свое время я вел дела нескольких кинозвезд. По- настоящему знаменитых. Мистер Келли напился, и его вытошнило прямо на стойку бара. И все-таки приятно вспомнить, что на свете существует деревушка Голливуд, расположенная в Уиклокских горах.
Мэрион мурлычет на кухне. Не так уж часто это случается.
- Поджарь тосты, малышка.
- Порежь хлеб.
- Я занимаюсь.
- Я же вижу - дурацкий киножурнал.
- Мэрион, тебе нравится, когда у мужчин волосатая грудь?
- Да.
- Бицепсы?
- Да.
- Плечи?
- Но так, чтобы влезал в костюм.
- То есть, ты хочешь сказать, что я как раз тот мужчина, который тебе нравится?
- Не люблю, когда у мужчин живот.
- Не понял? Живот? У меня его нет. Посмотри! Посмотри-ка сюда. Вообще нет живота. Ты же сама видишь - страшно похудел.
- Иди сюда и займись этой несчастной головой.
- Клянусь, это будет вкуснятина. Эй там, веселитесь и пусть волшебник творит чудеса. А вы, педерасты, дуйте во французские рожки!
- Порежь хлеб.
- Разумеется, дорогая.
- Не называй меня так, если ты действительно не имеешь это в виду.
- Я это имею в виду.
- Неправда.
- Ну ладно, неправда. Почему бы нам не купить радиоприемник? Я думаю, нам нужен радиоприемник.
- Но за что мы его купим?
- В рассрочку. Это предусмотрено для таких людей, как мы.
- А чем мы будем платить за молоко?
- Хватит у нас и на молоко. Подумаешь, несколько шиллингов в неделю.
- Тогда работай по вечерам.
- Мне нужно учиться.
- О, разумеется. Тебе нужно учиться.
- Поцелуй меня. Поцелуй меня в губы. Ну, давай же.
- Оставь меня.
- Это нечестно.
- Принеси стул, пожалуйста.
- Давай сходим в кино.
- Ты что, забыл? У нас же ребенок.
- Дерьмо.
- Прекрати, прекрати. Не произноси при мне это ужасное слово.
- Дерьмо.
- Если ты еще раз повторишь его, я уйду из этого дома. Ты можешь так выражаться при своих друзьях-люмпенах, но я этого не потерплю.
- Уходи.
- Мы никогда не можем поесть спокойно.
- Мы - поесть? Что поесть?
- О Господи, зачем я только вышла замуж?
- Тебе, разумеется, не следовало выходить за меня замуж.
- Теперь я уже жалею об этом. Отец был прав. Ты просто бездельник. Ничего не делаешь, только пьешь с этими жалкими, никчемными выродками. Разве они помогут тебе выбиться в люди?
- Выбиться в люди? Английская несуразица.
- Сделать карьеру. Ты думаешь это очень легко, не так ли? Не думаю, что тебе удастся закончить университет. Ты жульничаешь на экзаменах. Сомневаюсь, что тебе удастся всех провести. Не притворяйся удивленным, я знаю, как ты подмасливаешь преподавателей. И ты думаешь, это всегда будет сходить тебе с рук?
- Бред.
- Ты оскорбил всех моих друзей без исключения. Людей, которые могли бы тебе помочь. Неужели ты думаешь, что они станут помогать подонку, отъявленному подонку?
- Подонок? Подонок? Так я подонок?!
- И лжец.
- Лжец?!
- И не ухмыляйся. Мои друзья могли бы нам помочь. Лорд Гоук мог бы познакомить тебя с людьми из одной лондонской фирмы.
- И что же ему мешает?
- Твоя манера всех оскорблять. Из-за тебя общество от меня отвернулось.
- Неправда, зачем винить меня, если даже твои близкие друзья тебя игнорируют?
- Винить тебя? О Господи, как ты только можешь говорить, что я не могу винить тебя, если ты обозвал леди Гоук шлюхой, испортил тогда весь вечер и опозорил меня?
- Эта женщина глупа, и повадки ее весьма сомнительны.
- Ложь. Посмотри на себя, ты не мылся уже целый месяц - от твоих ног воняет, а под ногтями грязь.
- Согласен.
- И мне приходилось страдать от унижения, поскольку речь идет о моей семье, разве не так? Папочка был совершенно прав.
- Папочка был совершенно прав! Прав. О Господи, дай же мне, Христа ради, спокойно поужинать. Папочка, папочка. Выхолощенный недоумок этот твой папочка, пиявка на заднице Адмиралтейства и расфуфыренная куча дерьма.
Мэрион выбежала из комнаты и, спотыкаясь на узкой лестнице, взбежала наверх. Он услышал, как скрипнула дверь и заныли пружины, когда она бросилась на постель. Тишина, а затем сдавленные рыдания. Он потянулся за солонкой, потрусил ее над тарелкой. Ни крупинки. Он поднял руку. Солонка пробила стекло и разбилась на мелкие осколки о серую бетонную стену. Он лягнул стул, схватил пиджак. Заглянул за часы, где, как он знал, Мэрион в последнее время хранила мелочь. Он сгреб ее всю и со звоном высыпал в карман.
Раскрасневшееся лицо. Чувство вины. Скрежет зубов. Душа рвется наружу, норовя выпрыгнуть через рот, но он заглатывает ее обратно. Не позволить себе рыдать.
Он заказал бутылку темного пива и рюмку "Голден Лейбл", а затем попросил повторить. Официант не понял. Себастьян топнул ногой, закричал:
- Делай, как тебе говорят!
Официант, в рубашке с короткими рукавами, пробормотал:
- Мне кажется, вам не следует так себя вести, сэр.
- Извините, я расстроен. Ах да, принесите мне сигарет.
Какой несчастливый, печальный день. Мне нужно общество.
А здесь - гнилое скопище людей в черных пальто. Все плюют и кашляют. Нужно выметаться отсюда.
Он перешел через дорогу, подошел к пианоле-автомату. Выбрал "Древнюю черную магию" и "Джон никогда не дарит мне красивые цветы". Как в Чикаго. Тип в Чикаго обвинил меня в том, что я разговариваю с гарвардским акцентом. А ты что ли из Эвансона? Вот и не разговаривай с такими парнями, как я. Покрытыми синяками, тупыми, злыми и вонючими. Ее волосатые груди. Я не виню ее за волоски вокруг сосков. Это еще ничего. Но я просто не люблю англичан, бесплодную, бесполую нацию. Примечательны только их домашние животные. Слава Богу, они держат собак. Она, видно, хочет провести жизнь в Индии, не поднимая лишний раз свой зад и воспитывая туземцев плетью. Желает разгуливать по Бонд-стрит. Пить по вечерам чай в "Кларидже". Леди Гоук обмахивает свое рыло китайским веером. Когда-нибудь я что-нибудь разобью на лице этой женщины. Я самым ужасным образом теряю чувство собственного достоинства. Волнуюсь из-за мелких недоразумений. Она может уйти. Я скажу, чтобы она убиралась. И не возвращалась.
Песня закончилась. На тротуаре у кинотеатра он ожидает громыхающего трамвая. Он ведь так скрежещет, когда по ночам спускается с горы, сумасшедшая, раскачивающаяся из стороны в сторону, колымага. Напоминает кофемолку. Но мне нравится его цвет и сиденья, зеленые и теплые, бывают, правда, оранжевые, розовые и других цветов, которые у нас ассоциируются с пылкой страстью. Мне приятно взбегать по спиральной лестнице и наблюдать за школьниками, сидящими на втором этаже трамвая. Мне нравится это, потому что я могу рассматривать садики, а по вечерам заглядывать в окна. Трамваи поразили меня, как только я оказался в этой стране. С верхнего этажа удается рассмотреть некоторые интимные подробности. Женщин в ночных рубашках. Постели из хромированной стали и накаленные до красна электрокамины. На постелях толстые пуховые одеяла в красных сатиновых чехлах.
Он вышел на Колледж-стрит. Толпы людей. У входа в Тринити марширует оркестр девушек-волынщиц, одетых во все зеленое. Их одежду украшает множество кисточек. Они играют: до, до ре ми, до. За ними тянутся зеваки. Английский луна-парк.
Надо бы зайти в распивочную. Но в какую? Я уже задолжал в каждой из них. Никто не может отрицать, что мне удается открывать кредит в распивочных, а ведь это говорит само за себя. Пройдусь-ка по Графтон-стрит, может быть, меня приободрит эта богатая улица. Но где же богачи? Всюду такие же несчастные, нищие бездари, как я, которым некуда деться, которых нигде не ждут. Почему меня никто не приглашает? Ну, давайте же, пригласите меня. Ага, вы все боитесь.
На улице Дюка. Он уже собирался переходить дорогу. Уже было занес ногу над мостовой. Стой!
На другой стороне рассматривает обувной магазин. Только без паники. И чтобы все не испортить. Подойти к ней, пока она еще там. А она еще там. Замри. Меня прогонят. Но я не уйду. Ну вот, заметила меня. Смущена. Удобный момент. Нужно показать, что я чуть-чуть удивлен. Но только не переигрывать, нужно вести себя естественно. Храбро и благородно. И, разумеется, по-джентльменски. Обмен приветствиями.
- Добрый вечер!
- Привет!
- Рассматриваете витрины?
- Да, развлекаюсь таким образом.
Решить все одним махом.
- Пойдемте куда-нибудь, посидим.
- Не знаю даже…
- Ну пойдемте же.
- Ладно, в общем-то других дел у меня нет. Я согласна.
- Где вы живете?
- На Южной Окружной.
- Вы не ирландка.
- Почему вы так считаете? Из-за моего голоса?
- Нет, из-за зубов. У всех ирландцев гнилые зубы. А у вас зубы отличные.
- Ха-ха-ха.
Они спустились по Графтон-стрит.
- Зайдем в этот бар. Там на втором этаже прекрасные мягкие стулья.
- Хорошо.
Ждут на обочине. Мимо проезжают две жукообразные американские машины. Свежий ветер. Сжимает ее руку и ощущает тепло ее длинных пальцев. Осторожно переводит ее через дорогу. Она поднимается по лестнице перед ним, с любопытством поглядывая по сторонам. Белая нижняя юбка. Пальцы ног чуть-чуть обращены внутрь. Когда они входят, голоса стихают. Садятся. Она кладет ногу на ногу и расправляет складку юбки на хорошенькой коленке.
- Меня зовут Кристина.
- А меня…
- Я знаю.
- Откуда?
- От одной из девушек в прачечной. Ее подружка работает в бакалейном магазине, где обычно делает покупки ваша жена.
- Невероятно.
- Пожалуй.
- Тогда вы должны знать, что я ем.
- Да.
- И что же?
- Баранью голову.
- Верно.