Но… чем больше думаешь, том больше боишься. Зато эта дорога до почты была чуть не втрое короче обычной, через посёлок. Не надо огибать холм, сразу окажешься в Почтовом переулке, что выходит к берегу… Кроме того, закопошился в Марко "приключенческий жучок" - тот, что не раз подбивал его на всякие неразумные (с точки зрения здравомыслящих людей) поступки. "Не рискуешь - не живёшь…" Путь до почты по крутизне над морем мог считаться настоящим приключением.
И джольчик тогда будет заработан совсем честно!..
Марко глубоко-глубоко вздохнул, сказал себе, как противнику-шахматисту, "взялся - ходи!" и со ступеньки прыгнул направо, на длинный ракушечный выступ…
Ну и что? Было не так уж трудно. И не так уж страшно. Почти как во время прежних игр. Правда, раньше не забирался так высоко, но какая разница? Надо только покрепче хвататься за камни, твёрже ставить ноги и не смотреть вниз. Смотреть следует перед собой, выбирая подходящие щели и выемки, чтобы вцепиться как следует.
И лучше совсем не думать, что такой путь будет тянуться целую милю. Надо просто двигаться шаг за шагом, скачок за скачком, толчок за толчком… Хорошо, что не видят его мама и Евгения обмерли бы… А вот если бы увидела девочка Юнка, было бы, пожалуй, замечательно. Тоже обмерла бы, зато…
А что "зато"?
Девочка Юнка, наверно, и не вспоминает бывшего одноклассника Марко Солончука. У неё полно других забот. Эти хлопоты с переездами, с репетициями… А может, опять разболелось плечо… А сам-то он часто ли вспоминает Юнку?
Путь не всегда был головоломным. Попадались и безопасные места: широкие длинные карнизы, на которых угадывались остатки дорожек может быть, тысячелетней давности. Здесь ведь столько всякой старины. То и дело видишь впрессованные в толщу песчаника обломки капителей от храмовых колонн, мраморные карнизы с орнаментом и сложенные арками блоки известняка. А внизу прибой перемывает оранжевые осколки древних амфор и горошины из радужного стекла - от ожерелий эллинских красавиц. У девочек в посёлке почти у каждой такая бусинка на шее, а то и по нескольку…
Иногда открывались и совсем широкие площадки - с теннисный стол. Можно постоять, передохнуть, присесть даже. Можно без опаски взглянуть вдаль. Сизые горизонты размыты и туманны. Жёлтые кучевые облака над ними - как всплывшие острова. Море рябит. Оно ярко-синее, но там и тут пятна солнечных россыпей. И было бы совсем прекрасно, если бы не лиловый прыщ крейсера… А ближе к берегу море становится зелёным. И даже отсюда, с высоты, видно, что оно прозрачное. Кажется, можно разглядеть на дне плоские обросшие камни, на которых рябь от лучей… И носятся над водой, орут чайки, ищут выброшенную штормом добычу…
За площадкой, после короткой передышки опять "сплошной альпинизм". И уже рубашка на груди и животе изжёвана, а ноги и руки в царапинах и белых следах известняка, в рыжих заплатах глины. И босые ступни горят, как надраенные тёркой. Конечно, босиком карабкаться и прыгать по уступам удобнее, чем в сандалетах, но ведь подошвы-то не железные… Зато позади осталось две трети пути! Это Марко понял, когда за скальным поворотом открылась вдали оконечность Тарханайской косы с красно-белой башней маяка. И тут же оказалась впереди ещё одна площадка - этакий каменный балкон, будто приглашающий: "Отдохни…". И даже "скамеечка" была, торчал из вертикальной стены узкий выступ.
Как удержишься от соблазна, когда ноги гудят, а солнце жарит пуще обычного (нет, чтобы хоть на минуту спрятаться в облако!).
Марко сел. Потёр икры и ступни, хныкнул. как брякнувшийся с качелей малыш (всё равно никого рядом нет). И решил, что имеет право отдохнуть подольше. Скосил глаза вниз, на рубашку… Досталось ей. Материя всмятку, две пуговицы потеряны, нагрудный карман, в котором медаль, надорван. Хорошо, что не сильно, а то бы прощай, будущий джольчик… Всё-таки лучше переложить в другой карман, справа.
Марко выудил медаль за ленточку и вспомнил, что даже не рассмотрел её. Ну, с одной стороны - якорёк и надпись: "Тарханайская коса. Южный край". А на обороте?
На таких медалях были самые разные картинки: кораблики, крабы, старинные пушки… А на этой оказался морской конёк!
Вот это да! Совпадение? Или примета?..
В любом случае теперь уже ясно - это именно его. Марко Солончука, джольчик. Гораздо крепче и надёжнее стеклянного пистолетика, который сломался при отъезде в столицу. Пистолетик был всё-таки случайной вещицей, а медаль с коньком…
"Эй, горбач, морской конёк,
Разогнись хоть на денёк!.."
"А мне нравится, что у тебя такое прозвище - Конёк… Даже не прозвище, а просто имя…"
"Почему нравится?"
"Ну, ты же весь такой… морской житель…"
Он и правда иногда был похож на морского конька. Во-первых, потому, что часто сутулился. Не из-за какой-то болезни или слабости позвоночника, а просто "из-за лени и вредности", как заявляла старшая сестрица Евгения. Ему даже купили ранец со специальной твёрдой спинкой - чтобы держался прямее. Ну, он и старался держаться, если не забывал… Но было ещё одно сходство: отбеленные неутомимым солнцем волосы иногда взъерошивались от затылка до лба. Будто гребешок у морского конька. А третье сходство - то, что Марко часто вытягивал губы в трубочку. Ему казалось, что в этом случае толстые и совсем "не мужественные" губы его делаются меньше и твёрже. Мама и Евгения говорили: "Ну, снова рот дудкой. Лучше улыбнись…". Он послушно улыбался, а потом - всё опять. Особенно, если думал о чем-то важном или что- то вспоминал… А известно ведь, что у морского конька губы тоже трубочкой. Ну и вот. Если глянуть на Марко сбоку, когда стоит согнутый, волосы - торчком, губы - вперёд, в точности морской конёк. Вроде тех, что малышня ловит на мелководье, среди косматых подводных валунов (ловит, а потом отпускает)…
На кого похож Марко, замечали многие и порой поддевали его добродушными замечаниями. Но прозвища "Морской конёк" в посёлке у Марко не было. Вообще никакого не было, хотя у многих мальчишек они имелись. Появилось прозвище только в столичном Лицее.
Почему он уехал в столицу НЮШа (зачем согласился?!), Марко потом и сам не мог себе объяснить. Ну да, хотелось нового, дальних дорог, чудес большого города, всяких открытий… Но не настолько же, чтобы отрывать себя от моря, от родного берега с Тарханайской косой и маяком, от мамы, от Женьки; от привычного ребячьего народа с Маячной улицы ("Марко, пошли на Камни! Слон обещал рассказать про пришельцев с Персияды!").
А случилось вот что. В прошлом августе наведалась в гости двоюродная мамина сестра тётя Даша с мужем Германом Алексеевичем. Тётя Даша была добрейшая душа, хотя и чересчур со столичными привычками (моды там всякие, косметика). А Герман Алексеевич - усмешливо сдержанный, неразговорчивый и, вроде бы с крепким характером, но с женой всегда соглашавшийся во всех её планах. А планы Дарьи Григорьевны возникали стремительно. И строились они всегда на желании осчастливить ближних.
Маме и отцу Марко она с первых дней принялась внушать:
- Марусенька, Гоша! Я понимаю, вы вросли в эти места всеми корнями. Но зачем обрекать детей на провинциальное прозябание? Женечка красавица! Её милые веснушки - золотая россыпь для создания современного имиджа! У неё все данные, чтобы в столице стать звездой сцены или бизнеса!.. А Марик! С его задатками философа, с его способностью смотреть в глубину явлений!.. А что его ждёт в Фонарях? Судьба приморского Гавроша, а потом должность бригадира рыбачьей артели?.. Неужели он этого хочет от жизни?
Женя морщила конопатую переносицу и деликатно уходила на веранду. Она не хотела быть звездой, а хотела стать научным сотрудником в Институте южных морей. Но он не в столице. И Женя изо всех сил готовилась поступать на биофак в Ново-Византийском Филиале. А Марко делал вид, что разговор не про него. Чего он хочет от жизни. Марко никому не говорил, отвечал, что пока не знает. А внутри себя знал, но ни с кем не делился, потому что сочли бы параноиком…
Он был не такой решительный, как сестрица. Тётушке удалось уломать его "пожить хотя бы годик в главном городе Новых Штатов".
- Ты убедишься, сколько возможностей в столице! Ты ведь нигде не бывал дальше Сканевска! А у нас ты увидишь столько всего! И поймёшь, как отличается Лицей от школы в Фонарях! У нас есть возможности устроить в него племянника! Тем более, у тебя почти сплошь отличные оценки…
Неизвестное всегда заманчиво. А Дарья Григорьевна была настойчива (и муж кивал в такт её словам). Потом уже Марко понял (или почуял), что пожилой, но ещё энергичной супружеской паре, чьи дети выросли и разъехались, очень хотелось иметь кого-нибудь, о ком надо заботиться и тревожиться. Чтобы в жизни виделось побольше смысла!..
Столичный Лицей и правда был не похож на поселковую школу - трёхэтажку из белых известняковых блоков, где в сентябре всегда пахнет побелкой и масляной краской. В гранитном корпусе с полукруглыми окнами и колоннами пахло стариной и науками. Портреты в золочёных рамах украшали стены сводчатых коридоров (какие-то генералы, писатели и прежние директора Лицея). Здесь невозможно было представить игру в конный бой или догонялки-прыгалки - это понимали даже малыши. Впрочем, они, малыши, отличались от старших лицеистов лишь размерами. Лицейская форма с длинными сюртуками и отутюженными брюками делала их уменьшенными копиями выпускников. В самом деле - поскачи-ка в таких костюмах.
Эту форму - кусачую и тяжёлую, как доспехи, - Марко возненавидел с первого дня. Было непонятно, почему при жаре чуть не в тридцать градусов, надо приходить на занятия в суконном мундире и галстуке. Появись в таком виде в поселковой школе, весь народ полёг бы от хохота…
Ну ладно, Марко притерпелся. Потому что было в лицее и много интересного (тётушка не зря обещала). Полукруглые классы (аудитории!) с амфитеатрами скамеек и столов, с экранами и электронными досками. Компьютерные комнаты, где никаких очередей и графиков - садись и занимайся. Библиотека в двухэтажном зале, где всякого, даже первоклассника, встречали, как долгожданного гостя (может, потому, что "гостей" было немного, лицеисты больше "клеились" к мониторам)…
И учиться оказалось не труднее, чем дома. Ну, подумаешь, элементы высшей математики! В Фонарях директор Юрий Юрьевич тоже преподавал эти элементы (правда, не в обязательном порядке, а всем желающим). И желающих было немало. А семиклассник Гаврик Вахта настолько преуспел в этой науке, что занял первое место на олимпиаде в Ново-Византийске (даже в газете писали). Марко никаких побед не одерживал, но тоже кое-что соображал в таких вопросах, Юрий Юрьевич его похваливал…
А вот с одноклассниками в столице он сходился туго. Вернее, никак не сходился. Нет, никто не отпихивал его откровенно, вражды не показывал - культурные люди всё-таки, лицеисты, - но…
В прежней школе всё было просто. Без хитростей и долгих обид. Могли ссориться, могли подраться (если один на один и силы примерно одинаковые), могли даже допекать дразнилками. Но если видели, что довели человека до слез, тут же отступали: "Ну, чего ты. мы же не по правде… Ладно, хлопцы, отдать якоря.
Якорь - лапою за дно,
Все мы будем заодно!.." -
И на ладонь того, кто обижен, хлоп-хлоп свои ладони!
В Лицее никто никому не чинил явных обид. Но были усмешки. Это Марко ощутил в первые же дни.
Оказалось, что здесь шестиклассники не носят книги и тетрадки в ранцах. В посёлке Фонари их носили в чем угодно: в торбах, в портфелях, в сумках, в магазинных пакетах. Миколка Яшин таскал свою школьную ношу в чемоданчике из ивовых прутьев, который сам сплёл на хуторе у деда. Ходили и с рюкзаками, и с разрисованными ранцами, которые у многих сохранились чуть ли не с первого класса. Никто не обращал на это внимания. А в Лицее полагалось иметь модные, "с наворотами", сумки, которые в столичных магазинах стоили не дешевле мобильников последнего образца.
В шестом классе "Г" ("гуманитарный") все, кроме Марко, были "свои", знали друг дружку с давних пор.
С новичком познакомились без лишней приветливости, но и без подначек. Лишь когда услышали, что он из посёлка на Побережье, кое у кого мелькнули ухмылки. Краем уха Марко услыхал: "Туземный представитель… морской Маугли из края, где лиманы и туманы…". Ну и ладно, это девчонки чесали языки. Марко решил, что безобидно. А потом подошёл один из главных людей в классе, Фарик Сагайдак, - красивый такой, улыбчивый, всеми любимый, - похлопал по ранцу, который висел на крючке у нарты. Снисходительно спросил:
- А ты чего это, юноша, ходишь с малышовым атрибутом?
Стоявшие рядом хихикнули. Почти дружелюбно. Марко знал по прежнему опыту, что лучшая защита от насмешек - весёлая откровенность, и признался:
- Ностальгия по раннему детству. А ещё - "ортопедическое средство". С детсадовских времён отучают от сутулости: держись, мол, хлопец, прямо, а то как неандерталец…
Хихикнули опять, вроде бы не обидно, понимающе. Но Фарик посоветовал:
- Всё же обзаведись чем-нибудь посовременнее, надо блюсти имидж. Здесь свои обычаи…
- Я обдумаю, ваш совет, милорд, - пообещал Марко самым шутливым тоном.
Зося Карневская - изящная, как девочка из рекламы тайваньских солнечных очков, - протяжно произнесла:
- Знаешь, "хлопец", ты не так уж похож на первобытного человека. Скорее на морского конька. Особенно, если смотреть в профиль… Особенно, когда губы дудочкой…
Марко втянул губы и посоветовал:
- А ты смотри не в профиль, а спереди. Вдруг я покажусь привлекательней?
- Нет, сбоку ты смотришься гармоничнее. Морские коньки, это ведь из твоей стихии, да?
- Из моей, - согласился Марко. - А ещё в этой стихии водятся медузы "абажурки". С виду красавицы, но ядовитые, как кобры…
Мальчишки ухмыльнулись, а девчонки этих слов новичку, разумеется, не простили…
Марко понимал, что со своими обычаями соваться в "чужие лицеи" себе дороже. Можно было, конечно, пойти на принцип, но… может, и правда, ранец - это для малолеток? Он поделился сомнениями с тётушкой Дарьей Григорьевной. Та без лишних слов повлекла его в ближний супермаркет и велела выбирать "то, что нравится больше всего". Марко выбрал сумку из коричневой искусственной кожи - простенькую, но современной формы (в общем-то, ему было всё равно). И думал, что вопрос решён.
И правда, никто в классе о ранце не вспоминал, а на сумку будто и не обратили внимания. Зато стали клеить к Марко Солончуку то самое прозвище. Несколько раз на дню он слышал: "Эй, Морской конёк, тебя записывать на экскурсию?" или "Морской конёк, запали огонёк…" - это когда трое шестиклассников задумали "посмолить" в туалете, а зажигалки не оказалось. Марко, не помышлявший о куреве никогда в жизни, так и сказал. И от того его "имидж" съехал ещё на ступеньку… Наплевать.
И на прозвище Марко решил не обижаться. "Морской конёк" - чем плохо? Правда, скоро его сократили просто до "Конька", но и это терпимо.
Пускай хихикают, если охота! Воображают себя черт знает какими продвинутыми, анекдоты про всякую эротику травят на переменах, а развитие, как у питекантропов. На викторине "Любимое чтение" Стивенсона путали со Стивеном Кингом, а Гайдара с режиссёром Гайдаем. "Л-лицеисты…". Пушкин сбежал бы от таких друзей в Михайловское раньше срока…
"Ах, Лицей! Ах, престижное образование!"… Конечно, можно учиться, когда тут всё к твоим услугам. В поселковой школе всего десяток компьютеров, а здесь - чуть не на каждого ученика. В Интернет можно влезать по уши. Правда, учителя поглядывали, чтобы влезали по делу, а не за всякими глупостями. Зато сдувать готовенькие сочинения - это сколько угодно. А в Фонарях Серафима Андреевна за такие фокусы вляпывала старшеклассникам полновесные "пары". И при этом пренебрежительно морщилась: "Надо иметь свои, а не электронные мозги, господа…"
Здесь же "пары" вообще не ставили. Тройка была самая низкая и презрительная оценка. Потому что в поселковой школе использовали пятибалльную систему (министерство просвещения - имперское), а в Лицее - двенадцатибалльную ("міністерство освіты НЮШ").
- Конёк, у тебя семёрка за изложение, - с ненатуральным сочувствием извещала Зося Карневская. - Инга Остаповна сказала, что грамотность - как в каменном веке…
- А у неё - как в глиняном…
Грамматику "южной мовы" толком знали не многие, хотя язык был обязательным в лицейской программе. Как и язык "северных регионов", то есть Империи. В Фонарях дела обстояли проще. Там разрешалось учить один язык - по выбору. Правда, почти все школьники учили оба, но для аттестата можно было выбрать одну оценку, лучшую…
Кстати, Марко оба языка знал на "имперскую" пятёрку, его хвалили и Серафима Андреевна, и Оксана Глебовна. Здесь дела пошли похуже. Марко ли был виноват или учителя проявляли холодок по отношению к "приморскому Маугли"?
"Вы, Солончук, неверно пишете это слово!" "Почему неверно? Оно всегда так писалось!" - "Вы полагаете, что здесь корень от северного "корабль", а на самом деле от южного "карбас" и писать следует через "а" - "карабельский"…
Дурь какая! Ему ли, жителю Побережья, не знать всё, что касается кораблей и карбасов? В поселковой библиотеке есть даже словарь корабельных терминов и рыбачьих наречий. На двух языках. Но в лицейской библиотеке такого словаря не оказалось, и Марко там - при библиотекаре и ребятах - в сердцах сказал:
- Академия… Скоро слово "грот-мачта" заставят писать через "и" с двумя точками…
Кто-то донёс Инге Остаповне. Та на следующем уроке заявила:
- Мне стало известно, Солончук, что вас не устраивают правила нашего языка. Вы можете иметь любое мнение, но советую держать его при себе. Ещё одно такое высказывание, и может встать вопрос о правомерности вашего пребывания в Лицее.
У Марко было тошно на душе. Он спросил:
- А можно прямо сейчас?
- Что… сейчас?
- Такое высказывание. Чтобы вопрос встал сразу…
Инга Остаповна сдержала эмоции.
- Нет, - сказала она. - Не надо искусственно выстраивать ситуацию. Думаю, в ближайшее время она возникнет естественным путём…
В ближайшее время ничего не возникло. Но и лучше не стало. Дни бежали за днями. На всякие подначки Марко не обращал внимания, а сильной вражды не было. По крайней мере, на драки никто не нарывался.
Дарья Григорьевна и Герман Алексеевич о горестях племянника не догадывались. Да и что за горести? Вроде бы так, пустяки…
Конечно, Марко скучал по дому: по маме и Женьке, по прежним одноклассникам и ребятам с Маячной. По кудлатому Бензелю. Но связь работала нормально, старенький мобильник не отказывал, Марко звонил домой по несколько раз в неделю и узнавал, что "всё у нас хорошо".
Хотя не всё было хорошо. Отец далеко от дома (гораздо дальше, чем Марко), в Северных регионах. Его неожиданно призвали на сборы в имперские войска. На целых полгода. Он был офицером запаса, штабс-капитаном инженерной службы… Можно было бы заупрямиться и отказаться. Но тогда - ещё хуже. По Южному краю сновали комиссары нюшской "вийськовой армады", они утверждали, что здешние места - территория их государства. Мол, все мужчины, не служившие раньше в "армаде", могут быть призваны под рыже-салатные знамёна в любое время. Увезут под конвоем, и не пикнешь. "Лучше уж под своим флагом", - рассудил штабс-капитан Солончук. Тем более что обещали полное офицерское жалование и почти штатскую должность техника-консультанта.