Зареченский нашел полковника в большом зале с погрузчиками. Мартынов стоял возле пожарного ящика с белым трафаретом "ПГ-16". Тоннель, по которому их группа входила сюда, напоминал раскрытый рот, из которого далеко вперед выдавался серый язык, состоящий из камней и бетонной крошки. Экономя батарейку, Роберт отключил фонарь. И вдруг, неожиданно даже для самого себя, проворно юркнул за пустые бочки, рядком выстроившиеся вдоль стены. Что-то в настороженной позе Мартынова смутило его. Лишь спустя несколько секунд мозг осознал то, что уже успели понять глаза и тело: из самого обычного деревянного ящика свисал перевитый кольцами шнур. Игнат Федорович крепко прижимал к уху телефонную трубку.
– Да ты, щенок, знаешь, с кем разговариваешь?! – шипел Мартынов на невидимого собеседника. – А ну живо соединяй!
Несколько минут он молчал, нервно постукивая пальцами по красному корпусу пожарного щитка. Когда же трубка хрипло каркнула в ответ, Игнат Федорович подпрыгнул как ужаленный, непроизвольно вытягиваясь во фрунт.
– Полковник Мартынов, особый отдел УГБ! Товарищ Первый министр… – Пауза. – Инцидент на руднике "Маяк"… д-да… Но как же?! Ведь были четкие инструкции… весь персонал "Таймырского" к этому готовили!
В полковничьем голосе проклюнулись плаксивые нотки, но, похоже, собеседник остался непреклонен. Кулак Мартынова треснул по телефону, выбив обиженный звон.
– Я не обсуждаю волю Владыки! – взревел он, но тут же осекся и, воровато оглянувшись, затараторил горячечным шепотом: – Я не обсуждаю волю Владыки, ни в коем случае! Я просто… это какая-то ошибка! Да послушайте же меня! Това… сука! Не смей вешать!.. Я!..
Мартынов заорал, дубася тяжелой трубкой по рычагам и корпусу телефона. Он плевался и матерился, угрожал, взывал и плакал, лихорадочно крутил диск, набирая короткий номер вновь, и опять сатанел, слушая гробовое молчание на том конце провода. Наконец ухватился за телефон обеими руками и, одним невероятным усилием вырвав его из стены, злобно швырнул прямо в укрытие Роберта. От неожиданности Зареченский подпрыгнул, вскрикнув испуганным зайцем. И замер, замороженный ледяным взглядом Мартынова. В горле у Роберта вдруг стало невыносимо сухо.
– Фхы… – с усилием протолкнул он сквозь сжавшуюся гортань. – Вы кричали громко… Игнат Федорович, с вами… вы…
Зареченский лепетал какую-то бессмыслицу, не отрывая взгляда от полковничьей руки, медленно подбирающейся к кобуре. Тонкие, похожие на паучьи лапки пальцы легли на коричневую кожу, подцепив застежку. Надо было бежать что есть мочи, но ноги отчего-то упрямо не желали двигаться. Медленно, точно боясь спугнуть, Мартынов расстегнул кобуру…
И рудник заверещал пронзительным женским голосом.
Когда из мрака выскочила кричащая растрепанная ведьма, Роберт испуганно отпрянул к стене. Чудовище проскочило мимо и забилось в руках Мартынова, причитая голосом Иоланты Белых. Толкнув ее за спину, Игнат Федорович поднял пистолет и дважды выстрелил в темноту. От грохота заложило уши, но это не помешало Роберту услышать, как тоннель отозвался рассерженным визгом. Многократно отраженный от стен, он набирал дикую силу, ввинчивался в мозг ржавым сверлом. Казалось, будто целый сонм дьявольских созданий негодует из-за упущенной добычи. Никогда еще Зареченскому не приходилось слышать ничего подобного. В ушах все еще звенело, когда полковник помог ему подняться.
– Надо больше света. Светите вперед, – велел Мартынов, указав направление стволом пистолета. – Держитесь на два шага позади…
Голос твердый, ровный. Будто ничего необычного не произошло. Будто не он каких-то пять минут назад пытался достать пистолет, чтобы… Об этом "чтобы" Зареченский старался не думать.
– Я т-ту-уда не п-пойд-ду! – всхлипнула "ведьма". Перепуганные глаза вполлица, трясущиеся губы. – П-паша… П-пашу…
Приложив палец к губам, полковник шикнул, заставив Белых замолчать. Лицо его сделалось страшным, белым как у покойника. В наступившей тишине отчетливо слышалось, как эхо гоняет слабый звук, похожий то ли на плач, то ли на смех. Несмотря на жару, затылок Зареченского стянуло "гусиной кожей". Порывало спросить, что случилось с фотографом-трудовиком, но Роберт понимал – не время, не сейчас. Держа пистолет на отлете, Мартынов плавно потек вдоль стены. Так, с черепашьей скоростью, замирая от каждого громкого звука, они дошли до места, где пропал фотограф Паша. Полковник осторожно поднял валявшиеся в пыли очки, держа двумя пальцами за дужку. На стекле запеклась багровая клякса. Небольшая. Столько могло натечь из глубокой царапины. Однако же увидев кровь, Белых прикрыла ладонью дрожащие губы.
– Вы видели, что здесь произошло? – Мартынов обвел тоннель окровавленными очками. – Что тут случилось?
– Н-нет… Паша п-пленку менял. Б-без света… Господи, он так страшно кри-ичал…
Подбородок Белых мелко затрясся. Пожав плечами, Мартынов отшвырнул очки в сторону. Кувыркнувшись в воздухе, они отразили желтые фонарные лучи и мягко, почти без звука, упали в густую пыль. Полковник было вновь двинулся вперед, но Роберт поймал его за плечо.
– Ему понадобятся очки… – твердо сказал он и повторил с нажимом: – Когда мы найдем Павла, ему понадобятся очки.
Ничего не выражающий взгляд Мартынова переполз с Зареченского на Белых. Сбросив руку Роберта, полковник вновь пожал плечами и продолжил осторожное движение вдоль стенки. Но очки все же подобрал и сунул в карман. Через несколько переходов впереди наконец забрезжили синеватые "аварийки". Остановившись, Мартынов ожесточенно потер нос ладонью, встопорщив и без того неаккуратные усы. Роберт тоже почувствовал – острый запах, похожий на запах гимнастического зала, в котором недавно занималась большая группа людей, только более едкий, насыщенный. За спиной громко чихнула Иоланта. Мартынов махнул пистолетом, веля следовать за собой.
– Там не только музей. Там две бытовки, складское помещение, – пояснял он на ходу. – Может, шахтеры…
Однако стоило выйти на свет, как стало ясно: шахтеров здесь они не встретят. Зал-музей заполняли многочисленные застекленные стенды, в которых, подписанные заботливой рукой, лежали экспонаты: треснувшие каски, образцы пород и минералов, кубки и грамоты за участие в соцсоревнованиях, разнообразный шанцевый инструмент. Упомянутые Мартыновым бытовки зияли распахнутыми дверями, одна из которых удерживалась лишь благодаря верхней петле. Сорвав декоративный замок на ближайшем стенде, Роберт взвесил в руках тяжелую кирку с проржавевшим обухом. Вес орудия придавал уверенности. Полковник обернулся. Заметив кайло в руках Зареченского, одобрительно кивнул и молча шагнул в ближайший проем. Игнорируя протестующий шепот Иоланты, Роберт, стараясь подражать движениям полковника, боком вошел во вторую комнату. Падающий из зала свет ложился ровным прямоугольником, не решаясь заходить далеко во тьму. Вспыхнувший фонарь проявил детали помещения: узкие шкафчики для одежды повалены на пол, скамейки разломаны в щепу. Лишь массивный стол, сколоченный из обрезной доски, стоял как ни в чем не бывало. Пытаясь заглянуть за него, Роберт неосторожно задел ногой жестяную пепельницу. Подпрыгнув, та приглушенно звякнула. И точно среагировав на звук, под столом кто-то сдавленно всхлипнул. С бешено колотящимся сердцем Зареченский присел на корточки, выставив кирку перед собой. Фонарь осветил худую спину, состоящую, казалось, из одних ребер и позвонков. Почерневшие от грязи пальцы неловко ползали по лопатке, пытаясь зажать круглую дырочку, толчками выплевывающую кровь.
"Мальчишка, – вспомнил Роберт. – Паша видел каких-то подростков в тоннеле!"
– Эй… – осторожно позвал он. – Эй, все в порядке, мы тебе поможем…
Отведя кирку в сторону, Роберт попытался дотронуться до подрагивающей спины, но подросток отшатнулся и проворно вскарабкался на стол. Роберт поднял голову, осветив найденыша целиком. Слова утешения застряли поперек горла. Мочевой пузырь болезненно сжался. На голове мальчика сидела уродливая тварь – вытянутый хоботок венчало два десятка щупалец, образующих овальную звезду, на месте глаз блестели неподвижные бельма, похожие на вареный яичный белок. И только когда "звезда" задралась кверху, обнажая острый частокол тонких зубов, Роберт понял – это и есть голова "подростка"! И их лица разделяют какие-то сорок сантиметров!
Когда существо прыгнуло, Зареченский успел лишь испуганно вскрикнуть. Зал мгновенно отозвался визгом Иоланты. Маленькие сильные ноги ударили Роберта в грудь, повалив на пол. Весу в кошмарном создании было всего ничего, но сбросить его никак не получалось. Роберт отчаянно боролся, сжимая по-детски тонкие запястья, но дюйм за дюймом проигрывал схватку. Оскаленная морда наклонялась все ниже, протягиваясь змееподобными наростами к перекошенному ужасом лицу Зареченского. Холодная влажная щупальца прошлась по его щеке, дотронулась до глаза. Вместе с запахом земли и пота попыталась пролезть в ноздрю…
И отлетела в сторону, потерявшись в мешанине из крови, мозга и осколков черепа. Практически обезглавленное тело упало на обессилевшего Роберта. Подоспевший Мартынов, не выпуская из руки пистолет, оттащил мертвую тварь в сторону. Зареченский торопливо стянул с себя окровавленную куртку, содрал безнадежно испорченную рубашку, оставив только почти не пострадавшую белую майку.
– А я, значит, его задел… – Игнат Федорович задумчиво ковырнул стволом рану на лопатке существа.
Сейчас Роберт не мог взять в толк, каким образом он так обманулся. Уродливое худое тельце подземника походило на человеческое лишь издали. Задние лапы кривые, короткие, плохо развитые. Зато передние – мускулистые, украшенные широкими черными когтями, растущими прямо из ладоней. Как ни странно, Зареченский не чувствовал особого удивления. Он видал шогготов и мверзей в Москве, и глубоководных в ленинградских портах. Почему бы в Независимой Сибири не быть…
– Что оно такое? Это из Разлома, да?
Не ответив, полковник покинул бытовку. Роберт поспешил следом и как раз успел увидеть, как Мартынов со злостью пнул ближайший стенд. С тонким обиженным звоном в разные стороны брызнуло стекло и мелкие экспонаты: кусочки породы, ржавые гвозди и деревянные клинья. Перебарывая ярость, Игнат Федорович спрятал осунувшееся лицо в ладонях. Постоял так с минуту и наконец выдохнул, точно приговор объявил:
– Это чудь. Чудь белоглазая.
Понятнее не стало. Но безнадежность, пропитавшая полковничий голос, неприятно поразила Зареченского. Колени его ощутимо дрогнули. Бесшумно, как невесомая тень, подошла Иоланта. От нее несло страхом и перегаром.
– Мой генерал… все очень плохо, да?
Несколько мгновений тот затравленно смотрел ей в лицо, затем вынул из разбитого стенда молоток на длинной ручке и протянул его Белых. Без слов.
– Так нельзя… – невпопад залепетала Иоланта. – Мы журналисты, мы граждане другого государства, в конце концов… Будет скандал… международный…
– Будет международный траур, – горько поправил ее Мартынов. – Главы государств, объединенные общим горем. Что может быть прекраснее? И купол нашей столицы станет крепче и простоит еще десяток лет. Во имя жизни, блядь, и прогресса…
– О чем это вы? – Белых зябко повела плечами.
– Вы же журналист, Иоланта! Сделайте выводы! Вспомните, десять лет назад, шахтерский поселок Медвежий Ручей… ну?!
– Ушел под землю из-за сильнейшего землетрясения. Да, я хорошо помню. Погибло около трехсот человек…
– Триста душ! – Полковник повел в воздухе стволом пистолета, точно делая ударение на последнем слове. – А через год завершилось строительство Большого Норильска. И ваши высоколобые до сих пор не знают ни из чего сделан купол, ни как он держится, ни даже откуда город берет столько энергии.
Роберт почувствовал, как индевеет, покрываясь снежной кухтой, позвоночник. Осененная догадкой, Белых сдавленно охнула.
– Любой рудник, любой завод можно взорвать в считанные секунды. – Игнат Федорович продолжал как ни в чем не бывало. – Главное перед этим загнать рабочих в бомбоубежище и призвать чудь. А потом поплакаться мировому сообществу о страшной техногенной катастрофе… Землетрясение, как же. Да у нас отродясь землетрясений не было! Разлом не в счет.
– И вы так спокойно нам об этом рассказываете? – нахмурился Роберт. Он никак не мог забыть паучьи движения Мартынова, пытающегося осторожно вытащить пистолет.
– А чего теперь скрывать? Вы ведь покойники, Зареченский. И я… тоже покойник.
– Почему? Почему вас бросили с нами? Я ведь слышал, что вы говорили…
Полковник невесело улыбнулся.
– Есть старая байка, про маленькую юркую крысу. Она всю жизнь занималась тем, что выражала волю Владыки. Носила людям его приказы, а седому подземному богу – людские молитвы. Она бегала под землю и обратно долгие годы. Время шло, крыса росла, становилась сильнее и больше. Пока однажды она не подумала, что способна потягаться с богом на равных…
Он замолчал, тревожно вглядываясь во мрак.
– Вот только остальные крысы так не думали. А бог всего лишь щелкнул челюстями, перемолов дуреху в мелкий фарш. Потому что для него она по-прежнему оставалась маленькой тварью. Глупой, слабой, но слишком надменной, чтобы это осознать.
– Ах, оставьте вы уже эти сказки! – раздраженно прервала его Иоланта. – Что нам теперь делать-то?
– Бежать, – прошипел внезапно замерший Мартынов и выстрелил едва ли не раньше, чем в зал влетел первый звездорылый уродец. Тщедушное тело по инерции проехало еще пару метров, а из круглого зева тоннеля, словно черти из ада, наползали черные тени. С треском погас свет, и обрадованная тьма торопливо нахлынула, захлестывая собой все свободное пространство. Уже в темноте еще трижды отрывисто рявкнул пистолет. В этих вспышках Роберт, избавившись наконец от ступора, сгреб Иоланту в охапку и ввалился в бытовку. Он едва успел включить фонарь и привалиться спиной к двери, как с той стороны врезался многоногий и многорукий невидимка. Широкие лапы скребли податливое дерево. Маленькие деформированные тела, упираясь, объединенные общей волей, постепенно отвоевывали дюйм за дюймом. Визг стоял такой, что закладывало уши. Но все это: треск, грохот ударов, жадное клекотание – разом смолкло, когда над залом, лавиной, сметающим все на своем пути камнепадом разнеслось громогласное:
– Магьян Кербет вернулся! Повинуйтесь!
Словно неведомое божество закричало во всю силу своих легких, гневно и требовательно. Голос наполняла такая невыносимая мощь, что Зареченский упал на колени, сжался, закрывая уши ладонями. Рядом в беззвучном крике раззявила рот Иоланта. В попытке скрыться от нахлынувшего ужаса она слепым котенком тыкалась в пол, в стены, в трясущегося Роберта, а у того даже не было сил, чтобы обнять, прижать, спрятать под собой.
– Повинуйтесь! Вернулся Магьян Кербет – Седой Незрячий! Повинуйтесь!
В громыхающем реве стали проскакивать трескучие помехи. Глас стихал, исчезая, как вода в сливной воронке, пока не пропал вовсе. Обессилевшая Иоланта лежала на полу, дергая перекошенным лицом, как после приступа падучей. Роберт недоверчиво отнял руки от ушей, все еще опасаясь возвращения божественного гласа. Тишина стояла такая, что можно было без труда расслышать неровное дыхание Белых. Ожидая какого-то подвоха, он обвел бытовку лучом фонаря, почти ожидая, что вот сейчас из каждого темного угла полезут карликовые уродцы, и вдруг понял, что его смутило: отсутствие шума. Никто не выламывал дверь, не визжал, не процарапывался, ломая когти. Пошатываясь, Зареченский поднялся на ноги. Без упора дверь приоткрылась, образовав небольшую щель. Прижавшись к ней, Роберт оглядел разгромленный зал – пустой, если не считать раздавленных шкафов. Исчез белоглазый народец, прихватив с собой усатого полковника. Чудь унесла даже своих мертвецов.
Откуда-то с потолка раздался протяжный свист. Роберт поднял глаза, с удивлением разглядывая старенький репродуктор – погнутую алюминиевую воронку. Зареченский прислушался.
– Во имя жизни и прогресса! Пови…сь! – еле слышно прошептал затухающий передатчик. – Вер… …ян Кербет! …винуйтесь! Во имя…
Не договорив, он отключился окончательно. В лучах налобного фонаря разлитая по полу кровь блестела яркой свежестью, точно пятно в детской раскраске.
Наступила полночь.
Они блуждали по кишкам "Маяка" словно сбежавшие из дома дети. Взявшись за руки, легкими тенями текли вдоль стен, цепенея от любого резкого звука. С болезненным ожиданием заглядывая за каждый поворот, выключая фонари и вжимаясь в ниши, когда мимо, с хохотом и визгом, пробегала белоглазая чудь, которая волокла отчаянно брыкающихся людей куда-то вглубь, в неведомую черную утробу. Окруженные слепыми демонами, шли перепуганные рудари в серых робах. В сопровождении подтянутых офицеров, чьи фуражки поблескивали "крысиными" кокардами, а пояса оттягивали прямые самурайские клинки, целыми отрядами шагали заключенные. Потухшие взгляды и вялые движения лучше любых цепей удерживали их от бунта. По рельсам то и дело проезжали вагонетки, вместо породы загруженные людскими телами, еще живыми, судя по тому, как мерно подрагивали их грудные клетки. Однажды, задевая покатыми плечами своды тоннеля, мимо прошел косматый зверь о шести лапах, волокущий за собой открытую тележку, в которой сидело полтора десятка фигур в грубых балахонах с низко опущенными капюшонами. Прячась в небольшом углублении, за пожарным ящиком с песком, Роберт зажимал Иоланте рот, пока чудовище не скрылось в темноте, увозя своих странных пассажиров.
Надеясь убраться подальше от того места, что как магнит притягивало чудь, ведущую безропотное мясо на убой, Зареченский шел в противоположную сторону. Петляя и кружа по лабиринтам "Маяка", они с Иолантой сбили ноги и нечеловечески устали. Больше не пугал вкрадчивый шепот репродукторов, возвещающий о начале Ночи Повиновения. Белых переставала плакать всякий раз, когда подлое эхо доносило до нее всхлипывающие завывания чуди. Страх притупился, истерся, точно натруженные за день ноги. Но, несмотря на исхоженные километры, вопли подземных жителей становились все громче и многочисленнее, тоннели незаметно уводили ниже, ниже, еще ниже, туда, где стены укреплял не армированный бетон, а грубо обработанные камни, гладкие от времени и миллионов тел, прошедших этим кошмарным путем. Шахта упрямо выдавливала журналистов в единственном нужном направлении. С каждым пройденным футом набирал силу влажный удушливый жар, идущий, казалось, из самого сердца преисподней. Не хватало только запаха серы, но его с успехом заменяла резкая вонь чудинского пота.
В какой-то момент тоннель выплюнул беглецов на открытое пространство. Разъехались, разбежались в стороны облицованные камнем стены. Пол резко, без предупреждения, ухнул в пропасть. Взвился и потерялся во тьме потолок. Только эхо – эхо давно произнесенных слов, шепотков, стенаний, молитв, – мечущееся под его сводами, давало понять, насколько колоссальны размеры пещеры. Все детали этого титанического нерукотворного зала проявлялись в поднимающемся со дна ровном сиянии, растворяющем в себе свет фонарей. Гладкие, точно отполированные, стены изрешечены ходами, лазами, дырами, как лунная поверхность кратерами. Со всех сторон к центру тянутся подвесные мосты, широкие и прочные, блестящие заводской смазкой на толстых стальных тросах, белеющие свежей стружкой на досках. А по мостам, раскачивающимся в такт движению, мерно вышагивает послушный двуногий скот…