– Ты не понял? Они сперли деньги, безделушки и дали деру. Мои парни готовы их задержать. Но я хочу услышать твое мнение…
– Мнение… – Александр Ильич не мог осознать реальности происходящего. Столкнуться с подобным явлением в кругу близко знакомых ему людей профессор был не готов.
– Папа, решай. Я должен дать команду.
– Какую команду?
– Пойми, случись это с кем-то другим, сотрудники бы действовали по инструкции. Но тут они в затруднении. Похитители – твои ребята. Что если их фортели с тобой согласованы?
– Сын, ты в своем уме? Я приказал украсть твои деньги?
– В том-то и дело, не мои – вкладчиков.
– Подожди, дай подумать… Я, кажется, начинаю понимать.
– Что понимать, отец?
– Арс, двоим уголовникам я не активизировал ген "h", а пересадил его.
– Какая разница?
– Большая. Я взял "h" у своих помощников и пересадил рецидивистам.
– Зачем?
– У Лыкарина и Водиняпина "h" отсутствовал полностью. Там нечего было активизировать. Вот я и позаимствовал у аспирантов.
– Ты хочешь сказать, парни стали ворюгами по твоей вине? О чем ты думал, когда шел на это?
– У нормальных людей с развитым интеллектом "h" восстанавливается. Во всяком случае, должен. Так было у макак…
– Должен, не должен, но ты сделал их ворами?
– Я не хотел. Они сами настояли.
– И сколько времени, по твоим соображениям, займет восстановление гена?
– У мартышек от двух недель до месяца. У человека, надеюсь, быстрее.
– Отец, если их задержат, передадут властям и откроется истинное положение дел – тюрьма грозит тебе. Ты это понимаешь?
– Да, я виноват. Что же делать?
– Не знаю. Но полицию подключать нельзя.
– Сынок, для тебя это значительный урон?
– Еще спрашиваешь?! Они украли валюты, ценностей и рублей на сумму в сто тысяч долларов. Я не могу терять такие деньги.
– Но ты же ими рисковал, когда клал в квартиру?
– Нисколько. За уголовниками вели наблюдение не только ты и твои помощники. Живцов так же следил за каждым их шагом. А у него комар мимо носа не пролетит.
– Вот в чем дело… Выходит, ты и отцу не слишком доверял.
– Папа, не время выяснять отношения. Надо действовать.
– Лыкарин с друзьями на месте?
– Нет, уголовники развлекаются в городе. Этим и воспользовались воришки.
– Сынок, пускай твои люди вернут аспирантов в квартиру.
– И что дальше?
– Получишь ценности назад, а Дружникова с Тарутяном, пока не восстановится их ген, придется подержать взаперти.
– Вместе с уголовниками?
– Вместе никак нельзя. Подопытных поселим у нас… Это же всего две недели.
– С мамой будешь договариваться сам.
– Согласен.
Арсений взял трубку, распорядился задержать похитителей и доставить в съемные апартаменты.
* * *
Аспиранты удирали на частнике. На красную "Ладу" с ревущим глушителем оглядывались и пешеходы, и водители. В середине Ленинградского шоссе движение встало.
– Коля, а банковские охранники за нами не увязались?
– З-з-знаешь, Вадим, как говорится, береженного бог бережет. Да-да-двай слиняем из машины, пока пробка.
– Светлая мысль. Если мы стоим, то и они стоят. – Дружников бросил на сиденье рядом с водителем тысячу рублей и приоткрыл дверцу: – Возьми, братец, мы приехали.
– Тут выйти плохо. Меня штрафовать, – возмутился смуглый владелец ревущего авто. Но пассажиров уже и след простыл. Не успел он убрать купюру во внутренний карман пиджака, как дверцы снова распахнулись и в проемах возникли три мордастых парня. Не обнаружив в салоне никого, кроме водителя, они обшарили пространство между сиденьями и бросились обследовать салоны ближайших авто. – Бандиты, однако… – вывел заезжий частник то ли по отношению к мордастым парням, то ли к покинувшим его пассажирам.
Аспиранты порадовались своей сообразительности, согнувшись в три погибели, просеменили метров триста, лавируя между машинами, и затаились за огромной фурой. Если в сторону области движение прекратилось, то к центру автомобили неслись с бешеной скоростью. Беглецы отважно, едва не оказавшись под колесами, пересекли Ленинградское шоссе и нырнули в метро. На станции Сокол поезда двигались в двух направлениях. Встал вопрос выбора.
– Куда едем?
– Мы же собрались за-за-за-границу. От Речного вокзала в Шереметьево ходит м-м-м-маршрутное такси.
– Там они нас и будут ждать.
– А что ты п-п-п-редлагаешь?
– Давай к твоему дяде-ювелиру.
– С ка-ка-какой стати?
– Отдадим цацки. Мы же не знаем, сколько они стоят и где их сбывать.
– Дя-дя-дядя нас не поймет – очень честный.
– Сдаст милиции?
– Не уверен… Он м-м-меня любит.
– Тогда вперед.
И они поехали к центру. Вышли на Новокузнецкой. По Пятницкой двигались толпы народа. Аспиранты пару раз заскакивали в магазины и, выглядывая в окна, таились у витрин. Отсутствие преследователей их успокоило. Миновав огромное здание Радиокомитета, свернули в переулок. Трехэтажный домик старинной постройки окружал сквер с множеством гаражей-ракушек. Они пересекли сквер и остановились возле парадного. Кодовый замок давно выломали хулиганы, начертав возле него три культовые буквы.
– Тихое местечко, хоть и центр, – заметил Дружников, продолжая оглядываться по сторонам.
– Дядя купил здесь квартиру в д-д-д-девяностых за три тысячи баксов.
– Сообразительный у тебя родственник.
– Дядя не дурак, – согласился Тарутян и открыл дверь.
В подъезде стоял полумрак. Друзья поднялись на третий этаж. Возле двери прислушались. В соседней квартире голосил ребенок. За дверью дяди тишина. Тарутян нажал на звонок и встал так, чтобы в глазок его увидели. Через минуту дверь бесшумно распахнулась. Невысокий мужчина с пышной седой шевелюрой широко улыбнулся:
– Коля, ты?
– Я.
– Заходи, дорогой. Рад, что вспомнил обо мне. Месяц тебя не видел. Хоть бы позвонил дяде… Набрать же номер нетрудно. Анаит каждый день спрашивает, где Коля? Здоров ли Коля? Как дела у Коли? – Арам Иванович по-русски говорил бойко, почти без акцента.
Племянник представил Дружникова.
– Знакомься, дядя Арам, это мой друг и коллега по институту.
– Заходите, ребята. Сейчас Анаит из магазина вернется, стол накроем.
– Дядя, хорошо, что тети Анаит нету – надо п-п-поговорить.
– И поговорим, и покушаем. Да бросьте вы ваши пакеты. Никто их тут не возьмет.
– Дядя, в них з-з-золото. Пошли к тебе в кабинет.
– З-з-з-золото… – Арам Иванович тоже заикался, но лишь в тех случаях, когда испытывал волнение. Слово "золото" на старого ювелира подействовало магически.
Старомодное жилье армянина поражало обилием ковров, салфеточек и занавесок. Единственным помещением, лишенным подобных излишеств, оставался кабинет, служивший хозяину и мастерской.
– З-з-золото, говоришь? Где?
Николай опустошил пакет. Драгоценности сверкнули под ярким светом настольной лампы.
– Боже мой, что это? – изумился Арам Иванович, на цыпочках приближаясь к сокровищам.
– Наша д-д-добыча…
– Д-д-добыча? – переспросил дядя.
Два заики – это уже эстрадный номер. И Дружников, не углубляясь в подробности, сам обрисовал ситуацию. Сообразив, что его племянник замешан в грабеже, Арам Иванович побледнел и схватился за сердце. Николай бросился к дяде, усадил его в кресло. Дружников побежал за водой, едва не сбив с ног хозяйку. Анаит только что вернулась из магазина и не могла понять, что тут делает посторонний парень. В квартире началась страшная суматоха, в результате которой хозяин квартиры получил капли и оказался в постели. Отдышавшись, попросил жену оставить его с молодыми людьми наедине:
– Сейчас же звоните профессору и говорите – мы глупо пошутили. Ценности вернете на место и будете ждать решения вашего руководителя. Простит – хорошо. Не простит, так вам и надо. В роду Тарутянов воров и жу-жу-жуликов нет. Ты, Коля, опозорил нашу фамилию.
– Дядя, мы не с-с-с-собираемся ничего возвращать. Мы с Вадей все это заработали, горбатясь на профессора годами за г-г-г-гроши. Нам за сто лет такого не нажить! Мы же нищие! Де-де-девушку в кафе пригласить не могли. Теперь все можем. Купим себе по машине, человеческое жи-жи-жи-жилье, одежду. Укатим за границу. Станем не хуже других.
Выслушав племянника, Арам Иванович приподнялся в постели и заговорил по-армянски. Бросая гортанные слова все громче и яростнее, вскоре перешел на крик. Дружников армянского не знал, но заметил – на родном языке ювелир заикаться перестал. В конце пламенного монолога Арам Иванович огненным взглядом окинул обоих и сказал по-русски:
– Убирайтесь.
Снова оказавшись на улице, аспиранты устроили совет.
– В общежитие ехать нельзя. Куда подадимся?
– Я з-з-знаю одну норку… Там наши часто бывают…
Тарутян вышел на проезжую часть и поднял руку. Частник оказался местным, что теперь для седоков редкая удача. В основном левым извозом в Москве промышляют нацмены. Эти берут дешевле, но полное незнание города и жуткое состояние их подержанных авто чреваты неприятностями. Недаром острые на язык москвичи прозвали этот вид сервиса "шайтан-такси". На сей раз друзьям повезло, и они без приключений добрались до Волгоградского проспекта. Из соображений конспирации до места не доехали. Два квартала преодолели пешком. Дружников шел и озирался:
– Куда ты меня завез?
– Скоро увидишь.
Они свернули в щель между новыми домами, и Вадим действительно увидел двухэтажный теремок с вывеской "Веселый дворик".
– Что это?
– Сауна и н-н-н-несколько номеров. Там и девушки есть.
– Отель-бордель?
– Скорее павильон д-д-для отдыха. Или, как теперь это называется, спа-салон.
– Откуда знаешь это место?
– Сурен хозяин. В-в институте с ним учились.
– Не заложит?
– Сурен? С-с-смеешься?!
– А он на месте?
– На месте. В-в-вон его Мерс стоит.
– Дорогая машина.
– Между наукой и бабками он выбрал б-б-бабки… – И Тарутян нажал на кнопку звонка. Из дырочек микрофона спросили: "Кто?"
Николай ответил по-армянски. Дверь сама собой распахнулась. Рубленный из бревен теремок начинался просторным холлом. Низкий стол, диван, три кресла и жара. Оглядевшись, молодые ученые ощутили странное волнение. Убранство интерьеров их поразить не могло, шика здесь не было, был разврат. В чем он заключался, аспиранты так и не поняли, но чувство неловкости их не оставляло. Хозяин возник как черт из коробочки – смуглый широкоплечий малый, в джинсовых шортах и без рубашки. Узнав сокурсника, обнял его и троекратно поцеловал. Затем пожал руку Вадиму:
– Сурен.
Дружников назвал себя и пожаловался:
– У тебя жарко.
– Раздевайтесь. У нас одежда не нужна. Это я не могу без порток – гости не поймут. А вам самое дело.
Николай стянул с себя рубашку:
– Мы у тебя немного п-п-поживем? Не бойся, не бесплатно. Б-б-б-бабки есть.
При слове "бабки" улыбка Сурена стала шире, а взгляд теплее:
– Обижаешь, дорогой. Сегодня вы мои гости. Дверь на замке, и, кроме вас, никого не пущу. Парная к вашим услугам. Бассейн есть, правда, маленький, зато не утонешь… Сейчас на стол накрою, девочек вызову. Земляки должны уважать друг друга. И ты, Вадим, чувствуй себя, как дома, чего в одежде паришься. Снимай все. Пусть тело дышит. Могу халат дать, могу простыню. Но вы и так не замерзнете.
– А в-в-вещи куда?
– Пошли со мной. – Сурен открыл дверь в комнатку, где стояли три железных шкафа. – Выбирайте любой. Сам запрешь, сам откроешь. У меня не воруют.
– Спасибо.
– О чем речь? Вы тут осваивайтесь, а я в шашлычную слетаю, заказ сделаю.
– Шашлычная далеко?
– Вадим, у меня все близко. В нашем же доме, только с другой стороны. Даже на улицу выходить не надо…
Оставшись вдвоем, аспиранты разделись до трусов, запихнули одежду в пакеты с "добычей", а пакеты заперли в железный шкаф. Вернувшись в холл, развалились на диване.
– Приятный парень Сурен. Ты его давно знаешь?
– Я же с-с-сказал – с института. Лет семь, восемь. Диплом защитил с отличием, но решил – н-н-наука не прокормит. Родственники помогли свой бизнес начать. Ты не волнуйся, он нас не с-с-сдаст. Давай лучше думать, что д-д-делать дальше…
– В каком смысле?
– В п-п-прямом. Ты разглядел тех парней на Ленинградке?
– Нет.
– А я разглядел. Это охранники банка сына Бородина.
– Ну и что?
– А то… Это з-з-з-начит, нас ищет не полиция. Что радует.
– Чем? Менты посадят, а эти прибьют.
– Не соображаешь – профессор в полицию не з-з-заявлял.
– Не заявлял, так заявит. Или сам, или его сынок.
– Не д-д-думаю. Опыты над уголовниками он проводил незаконно. У них с сыном у самих р-р-рыльце в пушку. Если охранники нас не найдут, мы в шоколаде.
– Обидно, с проекта соскочили. Интересно, чем все закончится.
– Чем бы не з-з-з-закончилось, таких бабок нам не видать. Мне д-д-ругое обидно… Катя меня презирать будет. Но уд-д-д-дивительный факт – ее прелести перестают волновать мою персону. А что если я всю эту любовь придумал?
– Слышу речь не мальчика, но мужа. Катька – баба красивая, но с мозгами у нее полный кирдык. Смотрит на старика влюбленными глазами. Это же сдвиг по фазе…
Сурен появился с огромным подносом – зелень, сыр, бутылка армянского коньяка. С ходу наполнил бокалы:
– Мужики, шашлычок подождать придется, зато качество гарантирую.
– Подождем. Не на сухую же пьем – закуску ты принес классную, – Дружников и Тарутян чокнулись с хозяином, выпили по глотку.
Сурен спросил:
– Девочек сразу вызывать или сначала покушаем, а их на десерт?
Тарутян смутился:
– А нужно?
Сурен подмигнул Дружникову:
– Вы гости, вам решать. Я бы на вашем месте не отказался. Девочки чистенькие, все умеют. Зачем себя удовольствия лишать?
– Тогда вызывай.
– Сколько? Две, три, шесть?
– Нас же трое, – напомнил Вадим.
Сурен рассмеялся:
– Мне не положено. Я на работе. Вы на себя рассчитывайте.
– Тогда п-п-по одной. Мне и Вадику. Зачем нам больше?
– Ладно, я вызову десяток, а вы себе выберете. Девки у нас табунами ходят, хохлушки, белоруски, кого только нет… Сегодня я угощаю.
Сурен взял трубку и прошелся по кнопкам.
– Старшина, взвод в ружье, – и улыбнулся гостям – Через часа два будут. Вы как раз покушать успеете.
Дружников отломил кусочек сыра и с удовольствием его пожевал.
– Полиции не боишься?
Сурен посмотрел на него с удивлением:
– Ты чего, брат? С ними у меня дружба. С ментами я никого не боюсь. Ребята не дешевые, зато спокойно. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь.
– К-к-к-какие проблемы?
– Откуда я знаю? С регистрацией, или права по пьянке где отберут. Мало ли чего по жизни случается.
Дружников заинтересовался:
– А документы новые твои друзья могут сделать?
– Смотря какие…
– К примеру, паспорта. Допустим, мы с Колей захотим сменить имя и фамилию?
– Дорого, но можно.
– Как дорого?
– Если чистые, штук по пять баксов. Но это не липа. Все по закону, через компьютер. Можешь хоть в Америку ехать.
– А срок?
– Этого не скажу. Сведу вас, а дальше сами договаривайтесь. А что, правда нужно?
– Нужно, друг. Мы с одного секретного проекта соскочили. Приходится концы в воду прятать. Так, кажется, у бандитов говорят…
Сурен внимательно оглядел аспирантов, словно увидел их впервые, и улыбнулся уже совсем другой улыбкой:
– Как говорят у бандитов, не знаю. Общаюсь только с культурными людьми. Но за деньги все можно сделать. В России живем… А фотки у вас есть?
– Зачем?
– Для документов.
– Нет.
– Тогда одевайтесь. Фотограф в соседнем доме.
Дружников подмигнул Николаю:
– У него что ни спросишь – все рядом: шашлыки за стенкой, фотограф в соседнем доме. Ловкий парень, твой Сурен. Браво!
– Хочешь в Москве жить, умей вертеться, – ответил хозяин заведения и раскланялся, как артист перед публикой.
* * *
Суркова возвращалась в Москву, не заезжая домой. Днем ей позвонил лаборант Шаньков и сообщил о краже в апартаментах. Известие молодую женщину ошеломило. Даже не сам факт злодейства, совершенного аспирантами, а сила удара для профессора Бородина. Это она предложила пересадить "h" уголовникам. Это ее идея привела к этим ужасающим последствиям. Она сидела у окна в самой середине вагона и сгорала от желания оказаться в его кабинете. Электричка, связывающая академический городок Дубна со столицей, отличалась старомодным совковым комфортом – мягкие кресла, давно потертые и драные, меньше пассажиров и, как результат, отсутствие духоты. В окне ей навстречу бежал щемящий пейзаж родины. По Савеловской железной дороге он отличался особой задушевностью и красотой, словно с картинок Ивана Билибина. Леса разбегались по холмам и оврагам, временами состав мчался вдоль берегов Волги, а потом старого канала, прорытого сталинскими рабами еще в дни детства ее деда, известного физика Григория Вениаминовича Суркова. Каждый буерак, каждый ручей на пути следования Катерина примечала, как близкого друга.
Она родилась и выросла в Дубне. Ее семья потомственных ученых и сейчас проживала там, хотя последние годы городок утерял былую славу цитадели отечественной высокой науки. Отсюда она пятилетним ребенком впервые попала в Москву. А потом ездила чуть не каждый день уже студенткой биофака МГУ. И сколько раз ездила, столько и любовалась красотами окрестных пейзажей. Они оставались прекрасны в любое время года – и в дымке осенних туманов, и во время весенних гроз и летнего зноя, и зимой, под шапками серебристых сугробов. И теперь, когда молодая зелень, еще сохраняя свежесть весны, матерела зрелой красотой лета.
Но сегодня она всего этого не видела. Перед ее глазами картинкой в мониторе стояло лицо профессора. Она представляла его по-детски растерянные глаза, подрагивающий нос, когда он произносил слова возмущения. Он, такой гордый и при этом беззащитный, подобный удар мог и не перенести. Именно сейчас, как никогда, ее поддержка ему необходима. Но быстрей оказаться рядом она не могла – самолеты из Дубны не летали. До боли обидно в такой момент маяться вдалеке. Господи, она даже забыла сообщить матери о внезапном отъезде. Суркова достала мобильный и, стараясь не выдать волнения, предупредила маму. Но та что-то почувствовала.
– Катенька, ты здорова? Мне твой голос не нравится.
Она возражала, у нее все в порядке. Но мама, кажется, так ей и не поверила. Состав шел ходко, оставляя за собой знакомые с детства платформы – Вербилки, Димитров, Турист. В каждом названии свой смысл, за каждым своя история. Ведь это ее дорога в прямом и переносном смысле. Но почему сегодня так медленно ползут навстречу знакомые станции? Кажется, она уже вечность в пути, а еще только Лобня. В Лобне дача друзей ее родителей. Они часто привозили ее сюда девочкой, и все вместе ходили купаться на канал. Как она любила смотреть на огромные речные суда, величаво вертящие колеса по бокам белоснежных палуб и издающие мощный рев предупреждения купальщикам. А следом волна от их тяжести, почти морская.