- Ну, Джамиль со Светланой. Но кто может это доказать? Они всегда на официальных встречах и приемах были вместе…
- Кто?
- Ну кто? Ольга Викторовна с Джамилем, конечно. Ты что, плохо слышишь?
- Я слышу хорошо.
- По-моему, Светлана ей завидовала.
- Вполне возможно, - сказал я. - Но это не наше дело, Катя.
Эскалатор вынес нас из теплой утробы метро в метель, подстерегавшую у выхода на площадь. Последние дни февраля стояли очень холодные. Катя заторопилась к троллейбусной остановке, но я застрял у киоска, у меня сигареты кончились. Купил две пачки "Мальборо" - из-за этого опоздали на троллейбус. Катя расстроилась:
- Теперь жди полчаса! Они же по вечерам редко ходят. Такая холодина!
Я обнял ее:
- Не дам тебе замерзнуть.
Но Катя движением плеч отвергла мою заботу.
- Не надувай губки, - попросил я.
Она промолчала, отвернувшись. С огорчением я подумал, что у нас участились размолвки. Катя часто бывала недовольна мной, как мне казалось, по пустякам. Но, конечно, была и глубинная причина ее недовольства. Я понимал это - но что же мог я поделать? Наверное, Кате нужен был не такой, как я… более молодой, более обеспеченный… Более подходящий…
Март шел бодрой поступью, то высыпая снежные заряды, то разгоняя тучи и растапливая сугробы на обочинах улиц. Весна заявляла о скором приходе.
А у меня подходил к концу лирический цикл Тукарама. Должен признаться, я устал от его красивых слов, от жалостливых вздохов и восклицаний. Зачем оповещать весь мир, что тебя недостаточно сильно любят?
Вот он сравнивает наплыв своих чувств с волнением моря. В английском тексте - "будто синие волны бегут по морю". Я расхаживаю по комнате, с сигаретой в зубах, и бормочу варианты: "Будто море плеснуло синей волной… синью волн наливается море… ходит синей волной Кондо-озеро…" Ну, занесло меня: "Кондо-озеро"! Это же из Луговского. Достаю со стеллажа томик его избранных стихов. Вот оно: "Вьются листья - червонные козыри. Ходит синей волной Кондо-озеро. Кондо-озеро, ширь тревожная, На отцовскую землю положенная…" Читаю это дивное стихотворение, и непонятное тревожное чувство вдруг охватывает меня. "С моря Белого журавли летят. К морю Черному журавли трубят. Снова тянется песня вечная, Перелёта нить бесконечная…"
Журавли! Что-то с ними связано. "В небе древний клич уходящих стай…" Древний клич… Прикуриваю от догоревшей сигареты новую и хожу, хожу из угла в угол.
Древний клич журавлей… Откуда это: журавли помогли опознать убийц?
Откуда, откуда?!
Из угла в угол, из угла в угол.
Вдруг - как озарение: "Ивиковы журавли"! Как жаль, что минувшей осенью я загнал на книжном толчке восьмитомник Шиллера! С деньгами было туго, Катя нуждалась в новых сапогах на зиму, и я потащил Шиллера на продажу.
Но я и так помню его балладу в переводе Жуковского. Ивик, древнегреческий поэт, певец, шел на Посейдоновы игры, на соревнования поэтов. На безлюдной лесной дороге его подстерегли и убили двое разбойников. Умирая, Ивик видит летящую над ним стаю журавлей и обращается к ним - единственным свидетелям преступления - с мольбой о мщении… обрушить на убийц гнев Зевса… На Играх, собравших огромную массу людей со всей Эллады, оплакивают Ивика. Вдруг в небе над амфитеатром появляется та самая журавлиная стая. И один из убийц (они тоже тут) в страхе кричит второму: "Смотри! Ивиковы журавли!" И по этому выкрику убийц опознают и тащат на правый суд…
Очень жаль бедного Ивика. Две тысячи лет прошло с той поры, античная цивилизация мощно развилась и расцвела, но и теперь за неким поворотом нас кто-то подстерегает. Цивилизация цивилизацией, а человеческая натура неизменна. Всегда были и есть негодяи, желающиеотнять.
Да, но почему так взволновало меня древнее происшествие? И при чем тут журавли?
Первого апреля, хотите верьте, хотите нет, я закончил Тукарама и начал подбираться к Махипати. Совсем другой поэт - отнюдь не жалостливый. Может, с ним будет легче управиться? Не знаю.
А в середине апреля Сережа угодил в больницу. В школьном дворе произошла большая драка, кто-то из дерущихся огрел Сережу по голове ранцем. До дому Сережа добрался, а в прихожей вдруг рухнул, не успев снять башмаки. Я вызвал скорую, Кате, конечно, позвонил. С тяжелым сотрясением мозга Сережу увезли в больницу.
Что там за драка была, дознаться не удалось. Но, поскольку в ней участвовали, так сказать, дети разных народов (в школе учились подростки из грузинских, армянских, узбекских семей), она, драка, явно имела национальный акцент.
- С ума посходили! - возмущалась Катя. - Когда я училась в школе, у нас в классе были кто хочешь! Армяне, евреи, один мальчик вьетнамец, девочка якутка. Ну и что, что национальность другая? Драки были, без драк мальчишки не могут, но не потому, что национальность не та! А теперь? С ума сошли!
Страшно нервничала Катя. Сама-то не могла по будням ездить в больницу, только в выходные дни. Ну а я же не на работе сижу, человек вне служебных обязанностей - я и мотался через день к Сереже, отвозил соки, фрукты и всё такое. Лечащего врача поджидал и ловил. (Катя требовала: "Расспроси его подробно, пусть честно скажет про Сережино состояние".) Врач вечно куда-то спешил, он был молодой и веселый. "Гематома, конечно, большая, - сыпал он мне скороговоркой на ходу. - Ничего! Управимся! Речь восстановится. Не помрет ваш сын!" "Спасибо!" - кричал я ему вслед.
В четверг мне назначил встречу Алексей Иванович Коробов - индолог, один из немногих у нас специалистов по языкам современной Индии, включая язык маратхи. Я просил его о консультации - кое-что в текстах было мне непонятно, - и он выкроил мне два часа из своего расписания. Накануне, в среду, я сказал Кате за вечерним чаем, что завтра не смогу поехать в больницу.
- То есть как? - Она воззрилась на меня с таким удивлением, словно я оповестил ее о конце света. - Сереже нужен сок и творог. Яблоки!
- Катенька, профессор Коробов очень занятой человек, я с трудом добился консультации…
- Ты же знаешь, какая ужасная еда в больнице! - выкрикнула Катя. - Как же ты можешь…
Она не хотела слушать моих доводов. Расплакалась, убежала, не допив чаю, из кухни, бросилась на тахту. Я поспешил за ней, присел на краешек тахты, погладил Катю по голове:
- Успокойся, милая. Яблоки у Сережи на завтра есть. А в пятницу я отвезу…
- Конечно! - проговорила она сквозь слезы. - Сережа не твой сын, и тебе безразлично…
- Ты не права, Катя. Я люблю Сережу как…
- Никого не любишь! Ни моего сына, ни меня! Кто я тебе? Так, очередная любовница…
- Ты не права, - повторил я, поднявшись. - Хорошо, - сказал я, - откажусь от консультации, поеду в больницу. Не плачь только.
Коробов, конечно, удивился, когда я ему позвонил и, сославшись на неожиданные обстоятельства, попросил перенести консультацию. "Ну, посмотрим, - сказал он. - Позвоните недели через три".
Я привез Сереже сок, творог, яблоки - всё, что надо человеку в больнице для поддержания жизни. Сережа, с обмотанной головой, заговорил. Почти неделю молчал, Катя и я беспокоились: вдруг речь не восстановится? А тут, глядя на меня из бинтов, Сережа спросил очень тихо:
- А почему Папа Римский не едет в Россию?
- Вот что тебя беспокоит, - говорю. - Видишь ли…
Я объяснил ему этот прискорбный факт с точки зрения мирянина. Вполне возможно, она, точка зрения, не совсем совпадала с действительным положением дел. Но Сережу она удовлетворила. Он съел яблоко, очищенное мною от кожуры, и, немного невпопад, заметил, что "Лексус" - самый лучший из джипов. Наверное, так оно и было.
Выйдя из больницы, я увидел, что к ее облезлой стене приставлены леса, или, если угодно, подмостье, и на него по лестнице взбирается человек восточного типа, в шляпе с опущенными полями, с большим ведром. И тотчас предстал перед мысленным взглядомнекто другой, малый в кепке, из-под которой сзади торчала коса, перевязанная черной ленточкой, - он, с доской в руке, лез по лестнице, приставленной к недостроенной кирпичной стене. Очень ясно я представил себе этого неизвестного, даже кольцо увидел на пальце той руки, что держала доску.
Приехав домой, я сразу набрал номер мобильника Адиля и рассказал о своемозарении.
Адиль удивился:
- Но это несерьезно, Хомячок. Тебе приснился парень с косой…
- Не приснился. Адиль, это трудно объяснить, но я его увидел. И косу увидел, и кольцо на пальце. Убийца строит дом.
- Где же он? Где строит дом?
- Не знаю. Наверно, где-то в Подмосковье.
- Ты представляешь, сколько людей теперь строят дома в Подмосковье? Спасибо, Хомячок, но твое видение-шмидение к делу не подошьешь.
- Еще одна деталь, - сказал я. - Журавли. Каким-то образом они связаны с этим делом. Ну да, журавлей тоже к делу не подошьешь… Ладно, Адиль, извини, что голову морочу. Но мне нужно было высказаться. Счастливо.
6
Сережа пошел на поправку. Гематома рассасывалась, полностью восстановилась речь. Как и до больницы, он засыпал меня вопросами, когда я приезжал с творогом, соком и яблоками. Кто такие шахиды? Почему американский робот ищет на Марсе воду? И так далее. Ему хотелось поскорее вернуться домой, к компьютерным стрелялкам. Думаю, этот мощный порыв способствовал процессу выздоровления.
Но и Махипати не давал мне расслабиться. Под его тяжеловатым пером страдали за веру подвижники, сражались герои народных преданий, а боги невозмутимо взирали с высоты на земную круговерть. Боги индийского пантеона ничуть не похожи на богов Эллады, которые постоянно вмешивались в людские дела и не скрывали своих пристрастий - одним покровительствовали, других терпеть не могли и преследовали. Очень не просто было мне с индуистскими божествами. Я не совсем понимал какие-то когнитивные элементы индуизма. Сложная система. Для каждой касты свой закон жизни - дхарма. Если соблюдаешь свою дхарму, получишь хорошую карму: после смерти твоя душа перейдет в тело человека высшей касты. Перевоплощения вечны. Но, если они очень уж вас утомили, то есть и покой - нирвана. Высшее блаженство… полное избавление от земной суеты, от страданий…
Но я отклонился от своего сюжета, извините.
Начало мая, в соответствии с классическим стихом, прогремело грозами. В первый же тихий солнечный день Адиль поехал на своем старом ЗИЛе в какой-то подмосковный поселок. Вечером он позвонил мне.
- Хомячок! Подумай, какое совпадение… - Его голос задыхался от волнения. - Ты Игнатьева Богдана помнишь? Знаменитый был борец, в полутяжелом…
- Помню Игнатьева. Дальше?
- Мы с Богданом дружили, хотя я ни разу не смог прижать его к ковру. Он после инсульта на даче сидит безвылазно. Ну, я поехал навестить Богдана. И сбился с дороги, повернул не туда, там проселочная дорога, которой нет на карте. Слева лес, справа заборы какие-то…
- Адиль, а нельзя ли…
- Нельзя! - крикнул он так, что я трубку отодвинул от уха. - Не перебивай! Да, заборы тянулись, и вдруг вижу указатель, на нем название места: "Журавушка". Ты понимаешь?!
- Пока нет, - говорю, а сам насторожился.
- Я тоже не сразу понял, еду дальше, въезжаю в поселок. Обычные темные домики, садики-шмадики, почта, магазин "Продукты". Вдруг озеро, а на его берегу - новенькие коттеджи. Дачный поселок строится! - Адиль закашлялся, потом снова раздался его хриплый взволнованный голос: - Возле одного недостроенного коттеджа я притормозил, на дороге грузовик разворачивался. С него стали разгружать плиты, или как они называются - ну, для крыши. Двое работали, а один им указывал. Я как глянул на этого хозяина, так сразу тебя вспомнил! Хомячок, клянусь, он точно такой был, как ты тогда по телефону… Из-под кепки коса торчит, а сам невысокий, и кольцо на пальце! Ты слышишь?
- Слышу, слышу.
- Я смотрю на него из машины, он оглянулся и кричит: "Чего стоишь? Что надо?" Я спрашиваю: "Это дорога на Кирилловку?" А он: "Не туда заехал, лох! Езжай обратно до развилки!" Я грубость не люблю, другой раз вышел бы да и набил ему морду за "лоха"…
- Значит, поселок называется "Журавушка"? - спросил я.
- Да! Ты про журавлей говорил, а тут - "Журавушка". Такое совпадение, Хомячок! Охренеть можно.
- Адиль, что ты думаешь делать?
- Хочу оперативнику доложить. Не возражаешь, если сошлюсь на тебя?
- Не возражаю, - сказал я. - Вот только поверит ли оперативник в мое… ну, в то, что я увидел…
- Гаврилюк не поверит, - сказал Адиль, помолчав немного. - А вот Мирошников… Он умный мужик. Живой. Попробую с ним связаться.
Я вернулся к Махипати, к подвигам маратхских героев. Но, по правде, мои мысли занимали не столько они, сколько застройщик из поселка Журавушка, малый с косой. Так ясно я видел его… Какого черта он влез в мою жизнь?..
А дней десять спустя опять позвонил Адиль и закричал в трубку так, что я отвел ее от уха:
- Хомячок, задержали его! Мужика из Журавушки! Представляешь? Нет, твою наводку Мирошников не принял, в ней нет юридического основания. Но он же головастый! Возьмем, говорит, по подозрению в угоне машины. Они же из Марьиной Рощи угнали…
- Я помню, - говорю. - Дальше что?
- А дальше прямая улика! Его отпечатки пальцев совпали с отпечатками на руле "девятки". Хомячок, ты здорово навёл!
Вот как получилось: здорово навел, но - не по-юридически…
Потом плотным строем пошли юридические события. Величко - такая была фамилия у застройщика из Журавушки - признался в угоне машины, а куда ему было деваться, пальцы-то отпечатались, но напрочь отрицал участие в убийстве. Стали проверять его личность, в криминальных банках данных он не числился, но выявилась удивительная вещь: Величко состоял в штате официального охранного агентства, принадлежавшего Афанасию Тимохину. Да, тому самому, мужу Светланы.
Допросили и Тимохина. Он заявил, что знает Величко давно, лет восемь, скалолазанием занимались в Теберде и других географических местах. Никогда он, Величко, не был замешан в незаконных делах. Нес охранную службу по контракту в банке, а в последние месяцы - в районной поликлинике, и никогда никаких нареканий… Угон машины? Это трудно понять, у Величко есть своя машина, кажется, "Тойота", хоть и подержанная. Может, эта "девятка" не ему понадобилась, а другому человеку… угнали, но опомнились, бросили…
"Другому человеку"… Старушка Валерия Петровна, которая вечно сидит на скамеечке у подъезда дома на улице Юных Ленинцев, подтвердила, что видела, как из синих "жигулей" вышли двое - один высокий, второй пониже, с косой.
Но главным-то свидетелем был Руслан, телохранитель Джамиля, он и номер машины запомнил и то, что убийц было двое. Стрелял ли из окна "жигулей" этот, Величко, или некто второй, Руслан показать не мог. Он, Руслан, со слов Адиля, "вообще стал психованным": плачет, кричит, что покончит с собой…
Величко упорно отрицал всё, кроме угона. Не знаю подробностей следствия (да и Адиль, конечно, знал не всё), но в первых числах июня вдруг произошел поворот: Величко стал сотрудничать со следствием. Он признал свою вину: польстился на крупную сумму денег, согласился помочь Горохову. Нет, он, Величко, не знает, кто заказал убийство Джафарова. Горохов Николай всё и организовал, и сам стрелял из окошка "девятки", а он, Величко, только за рулем сидел. Не стрелял он. И Джафарова знать не знал. А с Гороховым он, Величко, знаком по первой чеченской войне, в одном батальоне служили, вместе кровавую кашу хлебали.
Горохов был известен уголовному розыску - в связи с ограблением дорогого бутика в Юго-Западном округе. Главные персонажи дерзкого налета были надолго отправлены на нары, а Горохов, тогда еще молодой правонарушитель, только-только отслуживший в "горячей точке", получил полтора года в нестрогой колонии. Отсидев срок, Горохов какое-то время шел по пути исправления в своем городке, трудился на фабрике синтетических продуктов, но не по нём была тихая провинциальная жизнь со слабым заработком. Уехал в Москву, разыскал знакомых братков, гулявших на свободном промысле, - и покатился, как говорится, по наклонной.
Конечно, ни по каким известным милиции адресам Горохова не нашли, его объявили в федеральный розыск.
Неторопливо шло следствие. Допрашивали всех возможных конкурентов Джамиля по ресторанному и гостиничному бизнесу, коим могло быть выгодно его устранение. Задержали и того карачаевца, на которого указал Адиль; да, у него бывали ссоры с Джамилем по поводу сроков привоза и качества ранних овощей и фруктов, но чтобы замыслить и заказать убийство?! Возмутился карачаевец, раскричался - еле угомонили его. И отпустили за отсутствием оснований для дальнейшего расследования.
Однажды позвонил Адиль:
- Хомячок, я еду к тебе. Адрес знаю, только скажи, какой подъезд, этаж, домофон?
Никто никогда не спрашивал: можно к тебе приехать? не отрываю ли от работы? Моя занятость как бы и вовсе не существовала. Ничего не поделаешь. Я остановил на полуслове очередное сражение маратхских богатырей и, раскрыв холодильник, стал соображать, чем угостить Адиля. Ничего там не было такого, что порадовало бы его. Заглянул в кошелек - пожалуй, на торт хватит. Послать Сережу в угловой универсам? Да нет, он еще слабоват после больницы. Да и Катя обрушится на меня с упреками, если узнает, что я послал его…
Надо идти самому. Но только я снял пижамные штаны и натянул джинсы, как заверещал домофон. Быстро добрался Адиль. Наверное, звонил из своей машины, подъезжая к моему дому.
Он вошел пузом вперед, лысый, с неровно подстриженными седыми усами. Сунул мне в руки флакон с трехзвездным азербайджанским коньяком и какую-то коробку, скинул туфли и, жалуясь на жару, прошествовал в носках на кухню.
- Ну и накурено, - сказал, усаживаясь за стол. - Какой чай у тебя? В пакетиках? - Адиль поморщился. - Чай надо заваривать. Лучше всего - Ахмад ти английский. Ну ладно, наливай коньяк, одну рюмку выпью.
Мы выпили. В коробке, принесенной Адилем, оказалась чудная бакинская пахлава. За чаем мы поговорили о вчерашнем четвертьфинальном матче Англия - Португалия. Игра была замечательная, атака за атакой, основное время и овертаймы закончились вничью, два-два, последовал обмен пенальти, исход матча решил португальский вратарь Рикарду, сумевший отбить один из ударов. Всю ночь не спал, ликовал Лиссабон, да и я порадовался (как-никак в прошлой жизни я ведь был португальским моряком, не так ли?).
Затем Адиль приступил к делу, ради которого приехал.
- Хомячок, ты здорово нашел Величко. Теперь ты должен найти Горохова. Вот он.