- Эх - только струн волшебных серебро…
Белый ангел - на добро,
А чёрный, падший - тот для зла!
Да я видал его, козла!
Простая, резкая музыка неожиданно увлекла меня.
- А ну‑ка, ну‑ка! - я поставил ногу на спинку стула. - Как там? Играй!
Я поддержал мотив, слушая, как Юрка поёт дальше:
- Всё, хана, ребята - выписался,
Как из палаты для душевнобольных!
Весь запал мой с криком выплеснулся -
И стал диагноз как у всех остальных…
А я червонец разменял по рублю -
Сделал вид, что мне как будто не жаль!
Я теперь всё на шестнадцать делю -
И особенно любовь и печаль…
Он бросил на меня короткий взгляд:
- Как вспомню -
хрясь
лбом
в стол!Вокруг - грязь,
в мозгах - крен…
Ведь коли впредь
писать в стол -
Тогда и петь
на кой хрен?!
Эх - что–й‑то мне не молится!
Хочется - да колется…
Рад бы в рай, да знаю сам -
Проще вниз, чем к небесам!
Мы одновременно, не сговариваясь, переглянулись - и так же одновременно засмеялись, сам не знаю, почему. И - вновь одновременно! - подхватили припев, я запомнил его сразу:
- И только струн волшебных серебро…
Белый ангел - на добро,
А чёрный, падший - тот для зла!
Да я видал его, козла!
- А это?! - Юрка сыграл начало Child In Time из альбома группы "Дип Пёрпл" "Deep Purple In Rock", потом выдал замечательный гитарный рифф a la Роджер Гловер; я подхватил и слегка переделал его прямо по ходу звучания. Юрка вскинул брови и заморгал, но тут же встроился в мелодию. Я соскочил с подоконника, мы уткнулись друг в друга лбами и с подвывом затрясли головами. Конечно, получилось плоховато из‑за наших коротких стрижек, но всё равно. Когда мы доиграли, он сказал: - Уфф, здорово! Только погоди, - отдуваясь и держась за плечо, Юрка сел на кровать, осторожно потрогал повязку. Поморщился.
- Болит? - забеспокоился я. Он поморщился уже явно от досады:
- А, ерунда… А вот такую знаешь?
Он заиграл что‑то старинное, вроде какой‑то баллады. Я бы, если честно, такую музыку и просто так послушал - красиво…
Граф фон Глэйхен из Эрфурта войско собрал,
Чтоб неверных на землях святых побороть.
Много подвигов славных он там совершал,
Но готовил ему испытанье господь.
Наводил он ужас на врагов,
наводил он ужас на врагов,
Но попал к сарацинам в оковы
Граф фон Глэйхен, имперский граф.
Стал у знатного он сарацина рабом
И поставлен за садом господским смотреть.
Не надеялся больше увидеть свой дом
И в отчаяньи глубоком хотел умереть.
Поливал цветы, в горьком рабстве стенал,
поливал цветы, в горьком рабстве стенал,
И к спасенью пути не знал
Граф фон Глэйхен, имперский граф.
Но его господина прекрасная дочь
Тайно нежный бросала на пленника взор
И стыдилась открыться, чтоб графу помочь,
Но свершиться был должен судьбы приговор…
И стыдливость исчезла - пришла любовь,
и стыдливость исчезла - пришла любовь,
Вот оковы упали! Свободным стал вновь
Граф фон Глэйхен, имперский граф.
Изумлённый граф клятву верности дал -
И достигли они христианских стран.
Со слезами он землю родную узнал…
Но в сердце графа нет места обману.
Государя встречает счастливый народ,
государя встречает счастливый народ,
Сарацинку в свой замок ведёт
Граф фон Глэйхен, имперский граф!
Вот графиня стремится в объятья его…
Но на стройную спутницу граф указал:
"Эта дама супруга спасла твоего.
Я ей клятву верности дал."
Сарацинка, рыдая, графиню молит:
"Госпожа, пусть я буду твоею рабой!"
Но графиня с улыбкою ей говорит:
"Отныне мы сёстрами стали с тобой!"
Мой супруг твоим супругом стал,
мой супруг твоим супругом стал,
И с любовью обеих к сердцу прижал
Граф фон Глэйхен, имперский граф…
…Их хранила любовь - и блаженный покой
Графский дом на Петровой горе посетил,
Небесам был угоден союз их тройной
И сам Папа указом его утвердил.
До глубокой старости прожил он,
до глубокой старости прожил он,
И с супругами верными был погребён
Граф фон Глэйхен, имперский граф…
…Юрка закончил играть, и сидел, держа гитару на коленях. А я был, если честно, заворожён музыкой и песенными повторами. Конечно, я знал об эффекте повторяющихся строк в стихах - рефрене, это штука, древня, как мир! - но попал под его обаяние полностью.
- Здорово, - сказал я наконец.
- Ты играешь в сто раз лучше, - покачал он головой.
Я пожал плечами, хотя мне приятно было это слышать. И, чтобы не показывать виду, кивнул на грамоты и кубки:
- У вас в школе хорошие спортсекции?
- Неплохие, - Юрка положил гитару на подушку. - Только мало кто занимается.
- А вообще - как?
- Да как везде, наверное… - сказал он, поглядывая в окно. - Бардак… Кто бухает, кто травку курит, кому просто ни до чего… Или, - он перевёл взгляд на меня, - ты‑то, наверное, учился - там было всё чики–чики? Сплошь учились будущее нации и надежда бизнеса?
- Было чики–чики, - не стал отрицать я. - В этом отношении. Но теперь я там не учусь.
- Да, - он смерил меня долгим взглядом, - теперь ты учишься здесь.
- Ты пишешь книгу? - решился я задать этот вопрос. - Ты прости, я ночью прочитал пару листов…
- А? - он посмотрел на стол. - Да, пишу, только не получается.
- По–моему, неплохо получается, - возразил я. Юрка секунду смотрел удивлённо, потом улыбнулся:
- Да нет, я не про это. Написано, может, и неплохо. Просто времени не хватает. Кусков разных много настрочил, а вместе их собрать - руки не доходят.
- Походы мешают? - уточнил я, надеясь вызвать его на разговор о странностях, которым наблюдал вчера. Юрка сделал неопределённое движение бровями:
- И это тоже… Слушай, ты в самом деле здорово играешь… я… - он замялся, откинулся к стене. - Я… в общем, я хотел тебе кое‑что предложить…
Я вздохнул.
Мне вдруг стало ужасно скучно и даже как‑то обидно. Сейчас будет звать меня в какую‑нибудь самопальную группу, которая играет в гараже или подвале, прельщая карьерой хрестоматийных "Биттлз" или тех же "Дип Пёрпл". И горячо рассказывать, что на региональном конкурсе "отморозок…" ммм, "Самородок 20…" они "уже" заняли почётное пятое место из десяти участников, а будущее их ожидает ещё более светлое… Скучно, честное слово.
Но Юрка снова меня удивил. Похоже, это у него входило в привычку - ролевик–не ролевик, музыкант–не музыкант…
- Ладно, ближе к вечеру поговорим, - нелогично закончил он. - В пристройку зайдёшь и поговорим… А сейчас надо идти позавтракать, да на огород…
- Я с тобой пойду, - вызвался я. - Что там делать‑то?
- Много чего, - туманно сказал Юрка.
- Ну вот, а у тебя плечо.
Он опять сделал то же движение бровями и слез с кровати:
- Пошли… Ты потом жалобы писать не будешь, что тебя работать заставляют? А то смотри, у нас в школе омбудсманьячка к таким жалобам очень сочувственно относится, сразу к ней в любимчики попадёшь.
Я гордо не стал отвечать.
На кухне я сунулся было делать яичницу, но Юрка притащил из кладовки, помогая себе подбородком, окорок на металлическом блюде. Это был первый настоящий, классический окорок, который я увидел в жизни - почти как в кино, коричневый, с чёрными подпалинами от копчения, на срезе розоватый, с торчащей солидной костью. Короче, я сразу бросился резать хлеб, а Юрка проурчал:
- Попррррробууууеемммм… - и напал с ножом на мясо.
- Откуда такой? - я оглянулся через плечо.
- Дары природы, - неопределённо ответил Юрка. - Крррасотища…
Он налил себе молока, и я решил не отставать. Прожевав первую - удивительно вкусную! - порцию, я вспомнил про книгу:
- Слушай, а ты её никуда послать не пробовал? Ну, рукопись?
Юрка потёр плечо, потом сердито и откровенно обиженно ответил:
- Пробовал. В "Полярное сияние", знаешь такой журнал? - я кивнул, я знал. По–моему, этот журнал выписывали все школьные библиотеки. - А, у вас тоже выписывают? - догадался Юрка.
- Выписывали, - поправил я. Он ответил кивком, откусил ещё кусок:
- Посылал. Полгода назад, когда начал писать эту штуку. Ну чего… даже ответили - мол, всё это очень мило, но сначала следует получить образование, желательно на литературном или журналистском факультете… Слушай, эти факультеты в год выпускают по стране, наверное, тысяч сто человек. Не слышал, чтобы кто‑то из них писателем стал. По–моему, вообще никто из нормальных писателей никаких таких факультетов не заканчивал. Смотри: ДП - врач…
- А, тоже любишь? - спросил я. Юрка вздохнул:
- Грешен, даже "Дозоры" нравятся…
- Фублин!
- Ну вот нравятся…
- Он, кстати, журналистом работал.
- Работал, но журфак не кончал… - Юрка поморщился. - В общем, я обиделся тогда сильно. Потом ещё пару раз думал кому‑нибудь из писателей послать напрямую. Ну и вот.
- Что "вот"?
- Не послал, - признался Юрка.
- Зря, по–моему, - искренне сказал я.
- Да ну. Решат, что я через них напечататься хочу. Если когда закончу - в Интернет выложу, пусть читает, кто хочет.
- Не жалко? Бесплатно? - полуподначил–полусерьёзно спросил я.
- Я вообще против копирайтов на художественные произведения, - серьёзно и значительно, очень по–взрослому, ответил кузен.
- Во, - меня слегка ошарашило такое умное и решительное заявление. - А писателям с чего жить прикажешь?!
- Ну… писатели вообще пусть сами решают, конечно… каждый сам за себя… Но их наследникам там, родственникам - шиш. А то вообще одурели, за каждую букву судятся. Своё напиши и судись… - он сердито допил молоко из стакана.
- Интересно рассуждаешь, - признал я и подковырнул: - Отличник, небось?
- В основном, - спокойно ответил Юрка. - Учиться сейчас легко, если много времени на учёбу не тратить и головой думать… Я как‑то старые, ну, 40–х ещё годов прошлого века, учебники глянул. Вот тогда да. Там материальчик - закачаешься.
- Ну, тогда многих предметов не было, - напомнил я. - Потому что знаний было меньше, скажешь нет?
Юрка пожал плечами:
- Ну и что? Какие такие по–правде новые важные предметы появились? Информатика разве что, если из на самом деле значимых и нужных. А так - вот, например, история искусств. Или риторика. Или валеология. Кому они нужны? И зачем?
- Ну, чтобы быть разносторонне развитым человеком, - возразил я. Специально возразил, чтобы услышать, что он ответит - и внутренне напрягся. Юрка сердито окинул меня взглядом:
- Тогда скажи мне, почему вокруг долбаков столько? И с каждым годом всё больше, а наш учитель математики задачу из того же старого учебника решить не может? А он только что из ВУЗа… Понимаешь, будешь ты или, нет разносторонне развитым - зависит от системы преподавания. По буквам читай - С–И-С–Т-Е–М-Ы П–Р-Е–П-О–Д-А–В-А–Н-И–Я. А не от того, сколько предметов в учебный план напихают и какие названия им выдумают. Так мама говорит.
Он сказал "мама", ничем не подменяя это в общем‑то непривычное в устах наших ровесников слово - и я на секунду опустил глаза. Юрка как‑то сбился и после короткого молчания излишне оживлённо и громко напомнил:
- Пошли работать, что ли, ну?!.
…Вернувшаяся ближе к полудню тётя Лина была явно удивлена. Собственно, я её понимал, потому что она нас застала за малопочтенным занятием - мы брызгались из садового поливочного шланга. Лично я никогда раньше этого не делал вообще, и оказалось, что это гораздо интереснее, чем просто мыться после работы.
- Так, - сказала тётя Лина, слегка растерянно созерцая образовавшиеся безо всякого дождя лужи на дорожке. Посреди самой крупной стояли мы с Юркой.
- Привет, ма! - объявил Юрка из‑под моего локтя (я зажал его шею и пытался отобрать шланг, а при звуках голоса тёти немедленно выпустил кузена и встал прямо, только что не по стойке "смирно"). - А мы всё сделали, - и он пустил струю мне сзади точно между лопаток. Я ойкнул и дёрнулся, но ничем ответить ему не посмел - мне было неудобно как‑то.
- Я вижу, - согласилась тётя Лина. - А что вы делаете теперь?
- Моемся, - заявил Юрка, нагло продолжая тщательно поливать меня. Я подумал и застенчиво дал ему пинка, отпечатав свою подошву на его бедре в виде аккуратного следа. - Уййй!!! Ма–а-а! Ты видела?! Он дерётся!!!
- Вот что, - строго сказала тётя Лина. - Заканчивайте‑ка мыться и идите… мыться. Потом поможете готовить обед. Живо!
7. ТОЛЬКО ТАЙНА
Вечер пришёл бархатный и спокойный. Я даже и не думал, что в городах, пусть и небольших, может быть так тихо. На сад спускался и никак не мог спуститься сумрак, пронизанный тут и там последними лучами солнца. Кстати, до меня только сейчас дошло, что здесь, гораздо севернее привычных мне мест, практически "белые ночи". Поэтому и нет обычной темноты. Наверное, уже сейчас до самого утра будет такой полусвет - а ведь дни‑то всё ещё становятся длиннее.
В пристройке, прятавшейся в саду за деревьями так, что я её в первый день и не заметил, была даже небольшая печка- "буржуйка" из жестяной бочки, явная самоделка, но умелая. Лежали сухие даже не вид берёзовые дрова - небольшая аккуратная поленница. Стояли стол с гранёным старым графином на нём, два стула, продавленное плетёное кресло, в которое так и тянуло присесть. Свисала с потолка лампочка на шнурке. На стенах крепился разный спортинвентарь и туристское снаряжение - его было так много, что у меня глаза разбежались. Я только отметил, что тут опять‑таки много добротных самоделок. Звучал старенький магнитофон, аж кассетник - какой‑то мальчишка негромко пел незнакомую мне песню:
- Я подумал, что закончилась война…
Мёртвых - в рай. Детей и пленных - по домам…
Юрка, морщась, стоял, прислонившись к стене и работал раненым плечом - сжимая в руке солидную гантель, покрупнее, чем у него в комнате. Он был в одних спортивных трусах. Покосился на меня, но промолчал.
- Ничего, что я без приглашения? - спокойно сказал я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучали ни нахальство, ни неуверенность.
- Да пожалуйста, - он опустил гантель и взял эспандер. Напомнил: - И, кстати. Между прочим, я тебя приглашал.
Я невольно поморщился - рана на его неперевязанном плече выглядела вспухшей и покрасневшей. Но, кажется, Юрку это не слишком беспокоило.
Мы посмотрели друг на друга. И я видел, что он понимает - я пришёл не просто так. Не потому, что он меня пригласил или что‑то там ещё такое. И мог поклясться, что и меня Юрка тоже неплохо видит. Наступает, так сказать, решающий момент переговоров - оружием побряцали, потом вместе сыграли в гольф, сходили за грибами и в баню, теперь решается, будет подписан полноценный пакт о дружбе и сотрудничестве, или высокие стороны так и "разбегутся" ни с чем?
- Умеешь фехтовать? - неожиданно спросил Юрка. Да - он опять стал резким и холодноватым, как будто и не было ничего утром и днём.
- Нет, - покачал я головой.
- А единоборствами каким‑нибудь занимаешься?
- Боксом, самбо… - я чуть прищурился. Юрка поднял бровь:
- Я тоже. Только боксом и вольной борьбой… - он смерил меня взглядом и предложил неожиданно - как в упор выстрелил:
- Давай побоксируем.
Я почти что поперхнулся воздухом:
- У тебя же плечо, правое…
- Левой рукой, - настаивал он. Я пожал плечами, удивлённый этой неожиданной и странной глупой настойчивостью:
- Ну давай, ладно… А что, без перчаток?
- А что, боишься за личико? - с откровенным ехидством в упор спросил Юрка. Я было вспыхнул, но потом мило улыбнулся:
- Ну хорошо, начинаем, - и стащил через голову майку. Коснулся левым кулаком левого кулака Юрки - тот улыбался. Принял стойку.
- Почему твоя мать не взяла тебя с собой? - вдруг спросил Юрка. Я разозлился - немедленно и сильно - и так же немедленно ответил ударом - свингом в ухо, ударом, который однозначно запрещён на соревнованиях. Юрка скользнул вниз и вперёд, выбросив кулак прямым под дых. Я закрылся предплечьем. - Ей на тебя наплевать, да? - я провёл хук в бок и попал в локоть - Юрка отскочил и затанцевал в стойке, улыбаясь.
- Это моё дело! - прорычал я, с трудом сдерживаясь от того, чтобы пустить в ход правую и вбить его в стену.
- Ни хрена это не твоё дело! - снова быстрый прямой, только в подбородок - я отдёрнул голову. - Кто тебя спрашивал? Тебя сюда просто сбагрили! Чтобы не мешал карьеру делать! До этого она про нас и не думала - ни про меня, ни про своего отца, ни про мою маму, которая ей… сестра! - свинг в скулу. Я уклонился вбок и достал Юрку скользом по рёбрам - там вспыхнула алая полоса, но почти тут же я получил оглушительный удар в челюсть и тяжело сел на пол, не понимая, как это произошло.
Мой кузен и правда оказался хорошим боксёром.
Юрка, неожиданно тяжело дыша, как будто мы боксировали не полминуты, а полный раунд, отошёл и сел на плетёный стул. Взял графин, выпил - даже вылил в себя - не меньше литра. Я сидел, тупо глядя в пол между своих широко расставленных колен. Челюсть онемела, потом начала "отходить". Потом я тоскливо сказал - сказал прежде, чем осознал, что говорю:
- Уеду я… сбегу… не могу я…
На секунду я сам испугался сказанного, но потом стало всё равно. Юрка поставил графин, поднялся, подошёл и сел рядом со мной на пол. Тихо спросил:
- Плакать хочется? - я кивнул. Было уже всё равно. - Я понимаю. Я плакал, когда отец… Никто не видел, а я плакал. Но отца не вернуть, а ты через год вернёшься… домой.
- Домой? - я выплюнул это слово - туда же, в пол между ног. - У меня нет дома. Не было никогда дома. Я не знаю, что такое дом.
Юрка помолчал. Потом спросил:
- Ты знаешь, что ты на прадеда похож?
- На танкиста? - вспомнил я. Юрка кивнул и усмехнулся:
- Странно, да?
Я пожал плечами. А потом подумал, что действительно странно. Я раньше думал, что похож на неизвестного мне отца. А оказывается - на прадеда.
- А своего отца ты не знаешь? - снова спросил Юрка. Я покосился на него:
- Не знаю. Мать была с ним одну ночь. Чтобы появился я.
- А ты не искал?
- Зачем? - удивился я. Юрка пожал плечами:
- Ну… Может быть, с ним было бы лучше?