Танк подвел связанного к двери и наклонил вперед, придерживая за веревки. Кровь капала на снег, заливая его цветом смерти и боли. Ною показалось, что они и не уезжали из Голенищева, просто взяли Голенищево с собой. При виде крови, толпа громко зароптала.
Подошел Караско, Колотун открыл ему дверь, и он забрался в кабину. Грохнул выстрел. Пуля с оглушающим звоном ударилась о железный ставень возле водительского стекла.
- Ходу! - крикнул Караско.
Колотун одновременно надавил на педаль газа и рукоятку ревуна. Улица потонула в громком вопле. Он пронесся по ней, отлетая от разрушенных стен, словно завывание разбуженного демона. Танк толкнул пленника вперед, и тот упал на красный ковер снега. Двигатель заревел, и вездеход тронулся с места. Пастушата бросились врассыпную, спасаясь от острого отвала, но Пастух оставался на месте. Он встал, поднял ружье и прицелился в кабину.
- Ставень! - крикнул Колотун.
Грохнул выстрел. Пуля угодила в щель между ставнем и стойкой кабины и с высоким визгом отрекошетила. Зазвенело разбитое стекло. Новые выстрелы заколотили по кузову. Когда вездеход тронулся, дверца пассажирского отсека по инерции распахнулась, Ушки повалился назад, сжимая обеими руками бомбу. Пули выбивали искры из стен. Ной попытался встать, чтобы отойти от двери, и в этот момент что-то ударило его в плечо, отбросив на Танка. Ной закричал. Боль вспыхнула в голове и растеклась по телу огненной рекой, и что-то странное произошло с ощущением времени - оно словно сжалось, утратило непрерывность, разбивая происходящее на серию мгновенных вспышек-картин.
Ушки поднимается, цепляясь за поручень возле двери. Высовывается наружу и кидает бомбу.
Вездеход резко дергается в сторону. Дверь вырывается из рук Ушки и снова распахивается.
- Что с Ноем? - это кричит Караско.
- Живой! - это Танк.
Опять включается ревун и, одновременно, заглушая его, гремит взрыв. Вездеход снова виляет.
- Не гони, зацепим!
Ушки захлопывает дверь. Что-то трещит под колесами. Танк хватает под мышки и тянет Ноя вглубь отсека. Он стоит на коленях и поэтому тянет медленно. Плечо прожигает боль.
Ной снова закричал.
Караско оглянулся.
- Куда ранило?
- Плечо! - отозвался Танк. - За него не волнуйся!
"За него не волнуйся! - мелькнуло у Ноя в голове. - А за кого же волноваться! Я ранен! Боже мой, я ранен!".
Он попытался зажать рану, но от прикосновения стало еще больнее. Из глаз брызнули слезы. Танк быстро и осторожно стянул с него куртку и расстегнул комбинезон. Ной почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он смутно ощущал, как Танк режет ткань, пытаясь освободить раненое плечо.
- Будешь жить! - выдохнул он в ухо Ною. - Это просто царапина.
Потом Танк засмеялся и отвернулся. Ной взглянул на рану. Действительно - царапина. Глубокая, черная внутри, сочащаяся кровью. Ему стало дурно, и он отвел взгляд.
Танк вытащил из аптечки жгут, обмотал плечо немного выше раны и сильно затянул. Ной застонал.
- Сейчас обработаю, будешь, как новенький. На-ка - возьми! Сожми зубами.
Он сунул Ною в рот деревянный брусок. Тот послушно закусил его, а Танк принялся сдирать крышку со склянки.
- Увязались за нами! - крикнул Караско, глядя в боковое зеркало. - Четыре упряжки.
- С моей стороны еще две! - откликнулся Колотун.
- Догоняют!
- Быстрее не могу. Занесет, уже не выберемся! Черт, ничего не вижу!
Ушки взял ружье и, цепляясь за скамьи, направился, к двери.
Дома впереди вдруг расступились, открывая обширное белое поле с дорогой, обозначенной обломками столбов. Колотун принялся яростно выкручивать руль, направляя машину к ним. Огромный отвал вспарывал снег, взметая перед глазами блестящую белую стену. Наконец, вездеход встал на курс. Колотун увеличил скорость.
- Отстали! - сказал Караско.
Колотун глянул в свое зеркало.
- Вижу одного! Поворачивает!
- Уходят? - спросил Ушки.
- Да! Вырвались!
Они неслись по снежной целине. Вездеход покачивался на невидимых ухабах и рыскал носом.
- Сбавь! - приказал Караско. - Не хватало сейчас слететь с дороги!
Колотун послушно осадил машину. Скрытый снежными облаками, вездеход уносил их прочь.
Караско перебрался в пассажирский отсек.
Танк сидел на полу, прижимая к себе Ноя, словно ребенка. Ной выглядел бледным и испуганным, но вполне живым.
- Ну, как у вас дела?
- Все в порядке, начальник. Царапнуло его, и всего дел. Заживет.
- Хорошо.
Караско потрепал Ноя за здоровую руку и вернулся к Колотуну.
Они двигались без задержек до самого вечера и остановились лишь тогда, когда стало совсем темно. От Пастушат вездеход отделяло теперь девяносто два километра - расстояние вполне достаточное, чтобы почувствовать себя в безопасности. Вся команда собралась в пассажирском отсеке. Танк приготовил ужин.
Ной сидел в углу и без аппетита ел концентрат. Его лицо немного порозовело, боль отпустила и теперь отдавалась в плече редкими тупыми толчками. Колотун приоткрыл окно.
- Говорил я, что в говно влетим, так и вышло, - проворчал он. - Повезло, что целыми выбрались.
Он глянул на Ноя.
- С крещением тебя, сын мой.
- Про Голенищево что-нибудь удалось узнать? - спросил Ушки.
- Ты парня скрутил? - поинтересовался Караско в ответ.
- Да.
- Хорошая работа.
Караско отставил миску и потер руки.
- Узнать удалось. И новости, ребята, плохие. Пастушата шли к Городу. Если бы не Голенищево, они были бы уже у нас на пороге.
- Как я понимаю, теперь у них другие планы, - сказал Колотун.
- Да. Но главная опасность не в них. Тараканы тоже идут к Городу. Я не знаю, сколько их, но их оказалось достаточно для того, чтобы за час истребить почти всех Пастушат. Вот это, действительно, плохо.
- Ты уверен, что они идут к Городу? - спросил Ушки.
- Да. В Голенищево раньше была база, и ни о каких тараканах там не слышали. Следовательно, те пришли позже. В Городе их тоже раньше не было, только недавно стали появляться. Вы нашли гнездо на западе от Города?
- Северо-запад, - сказал Ушки. - Километрах в двухстах отсюда.
- Они идут на восток. К нам.
- Что-то медленно идут, - заметил Танк. - Сколько лет прошло.
- Пастушата говорят, что тараканы не выходят на снег. Скорее всего, это значит, что они движутся по подземным коммуникациям, если находят. И подолгу остаются на месте.
- Пока не сожрут все, что есть вокруг, - проворчал Колотун.
Они немного помолчали.
- Завтра поворачиваем обратно, - сказал Караско. - Попробуем найти путь в обход Пастушат и Голенищева. Мы с Колотуном дежурим первыми. Потом Ушки. Потом Танк. Все. Отбой.
Было темно. Ной лежал и прислушивался к дыханию спящих. Танк вытянулся бревном и храпел; Ушки, наоборот, спал беззвучно, и все время крутился с бока на бок. Из щелей двери в кабину, пробивались тонкие полоски света. Там сидели Караско с Колотуном и обсуждали предстоящую дорогу.
Ною не спалось. Ему было больно и страшно. Ему хотелось покоя, того чувства, к которому он привык с детства. Он пытался вызвать его, говоря, что рядом люди, что вездеход закрыт, что он в безопасности, но оно не приходило. Город заботился о людях, и эта забота давала чувство дома. Пустая Земля оставалась пустой. И ей не было никакого дела до чьей-то жизни или смерти. Здесь все это не имело значения.
Возле окна, которое Колотун оставил немного приоткрытым, послышалось тихое, едва уловимое шуршание. Ной скосил глаза, но ничего не увидел. "Я уже начинаю слышать то, чего нет, - подумал он. - Скоро буду шарахаться от любого звука. Надо взять себя в руки". Ной закрыл глаза и некоторое время прислушивался к тишине. Потом он задремал.
Его разбудил не звук - запах. Запах проник в сон образом Святой Сусанны над входом в комнату для исповедальной группы. Ною снилось, что он сидит на собрании, рядом с ним Лайла. Она что-то говорит. Он смотрит на святой образ, и вдруг тот подмигивает ему. Глаза Святой Сусанны моргают, трогательное истощенное лицо приобретает хищное выражение. Образ плывет, искажается и покидает картину. Другие сидят спиной и ничего не видят, Ной хочет встать, протянуть руку, крикнуть, но не может шевельнуться. Святая Сусанна касается пола тонкими ногами, делает шаг, другой. Подходит к Багуцкому, который что-то быстро говорит, наклонившись вперед. Он не видит ее. Обоняние Ноя обжигает отвратительная вонь. Он стонет и… открывает глаза.
В пассажирский отсек льется холодный воздух - окно уже не приоткрыто, а распахнуто настежь. Но даже свежий поток не может разогнать густые миазмы, напитавшие пространство вокруг Ноя. Краем глаза он уловил слабое движение и застыл. Что-то было там, возле двери в кабину, заслоняя собой часть полоски света. Что-то пряталось в темноте.
Глава 10. Возвращение
Очень осторожно и медленно Ной потянулся к спящему рядом Ушки. В полной тишине, прерываемой лишь всхрапываниями Танка, он уловил быстрое, почти бесшумное дыхание. Световая полоска впереди вытянулась почти до пола, а потом снова уменьшилась. "Проклятая темнота, - подумал Ной, продолжая тянуть руку. - Проклятая темнота". Он коснулся бока Ушки и легонько ткнул его. Тело под одеялом мгновенно напряглось. "Слава Богу!" Полоска стала еще короче и продолжала медленно таять, заслоняемая чем-то невидимым, чем-то страшным, чем-то двигающимся в темноте. Ной почти чувствовал вязкое течение времени.
Ушки не шевелился, и Ной запаниковал. "Вдруг он вовсе не проснулся? Вдруг опять заснул? Не спи! Пожалуйста, не спи!". Он боялся шептать, боялся шевельнуться. Вертикальная полоска света пропала. Ушки слабо шевельнулся.
Густой вонючий воздух впереди гудит, взрывая тишину. Ушки мгновенно сгибается и оказывается над кроватью Ноя; что-то бьет его в грудь, и он падает навзничь, давя парня. Плечо Ноя отзывается острой болью, и он кричит. Над головой раздается яростный вой, потом на него накладывается треск рвущейся ткани и быстрые скрежещущие звуки, от которых тело Ушки сотрясает крупная дрожь. Он бьет руками и ногами в темноту, давя Ноя так, что тот не может вздохнуть; пытается повернуться на бок, а потом кричит. Что-то падает в дальнем конце отсека, звенит посуда. Ной чувствует теплые струйки на лице и пытается отвернуть голову. Ушки все же поворачивается и задевает его локтем, едва не выбивая передние зубы. И снова кричит.
- Свет!
Вспыхивает свет.
Вместе с темнотой пропадает тяжесть, вжимающая Ноя в кровать. Он видит ноги Танка в теплых носках, один из них рваный. Ноги делают шаг назад, дергаются и подворачиваются одна под другую. Танк падает навзничь. В руке у него нож, в глазах - дикий страх. Ной поворачивает голову и видит это - бледная голая фигура в красных потеках, кожа блестит, словно намазанная маслом.
Таракан отпрыгивает назад, ударяясь спиной в дверцу кабины. Дверца с грохотом захлопывается, и в ту же секунду распахивается, поддаваясь сильным ударам Караско и Колотуна. Тварь сдается и срывается вперед. Мимо Ноя проносится окровавленное лицо и огромные выпученные глаза. Таракан спотыкается о Танка, падает, продолжая двигаться по инерции, и с грохотом врезается в походную кухню. Дверь кабины распахивается, и на пороге возникает Караско с ружьем. Он стреляет.
Тварь в дальнем углу громко верещит высоким голосом, от которого у Ноя закладывает уши. Снова раздается звон посуды. Караско передергивает затвор. Рядом шевелится Танк.
- Не вставать! - рявкает Караско и стреляет еще раз.
Танк вскакивает и бросается к кухне. Ной оборачивается и едва успевает закрыть глаза, видя, как Танк быстрыми движениями всаживает нож в лоснящуюся белесую грудь.
А потом в вездеходе становится очень тихо.
Ной с трудом сел. В плече пульсировала боль. Он провел рукой по лицу и посмотрел на ладонь. На пальцах была кровь. Караско и Колотун склонились над Ушки. Тот стонал и дергался.
- Вот ведь, - сказал Колотун. - Твою мать.
- Что с ним? - спросил Танк. Он сидел над убитым и вытирал нож тряпкой.
В отсеке остро пахло пороховым дымом.
Колотун не ответил.
- Давай-ка положим его на кровать, - сказал Караско.
Когда они поднимали Ушки, его рука соскользнула с груди и костяшками пальцев ударилась об пол. Он застонал. Ной заметил, что рука неестественно вывернута. "Наверное, сломана", - подумал он. Драный комбинезон почернел от крови. Она была везде: много-много черных пятен. На правом плече лежал вырванный кусок мяса, держась на красной полоске кожи.
Ушки положили на кровать, и Караско принялся аккуратно срезать ножом остатки комбинезона. Ной отвернулся, чувствуя, как ворочается в животе ужин, с таким трудом съеденный несколько часов назад. Он встал и медленно поковылял к раскрытой двери кабины. Никто не обратил на него внимания. В кабине Ной упал в кресло и закрыл глаза.
За спиной негромко переговаривались.
- Как он влез?
- Да как влез - через окно! Ты, между прочим, не закрыл.
- Черт, да будто их это остановит!
- Может и остановило бы. Он кровь учуял. Ной-то ранен!
- Тихо, тихо - не разговаривай.
- Да, точно на Ноя!
- Больно как!
- Погоди, сейчас дам тебе кое-что.
- Спас ты парня. Убил бы он его.
- Точно. Он на Ноя нацелился. У Ноя рана, а они чуют.
- Зато теперь у нас этих ран полная жопа. Толпой полезут.
- Вряд ли. Я вообще думаю, что он от Голенищева за нами увязался.
- Как, интересно?
- Вот и мне интересно.
- Ты лежи, не двигайся.
- Заберите эту дрянь.
Послышалась возня. Потом спросил Колотун.
- Куда его?
- В грузовой.
Через несколько минут хлопнула дверь отсека, и снова стало тихо. Танк что-то неразборчиво бормотал. Ной глядел в черное небо, пустое и равнодушное. Его трясло. Застонал Ушки, громко и бессловесно, а потом вдруг притих и лишь монотонно мычал.
В кабину забрался Караско с курткой в руке. Он посмотрел на руку Ноя.
- Болит?
- Да.
- Рана открылась. Ладно, Танк освободится - перебинтует. На вот, надень.
Морщась от боли, Ной принялся натягивать куртку.
- Сейчас я тебе снежку принесу, оботрешь лицо. Сиди пока здесь, в пассажирский не ходи.
Они собрались в кабине: Ной, Колотун и Караско. Не смотря на то, что щель между ставнем и стойкой кабины забили тряпками, было холодно.
- И все равно не понимаю, откуда он взялся! - сказал Колотун. - Не мог же он и в самом деле ехать с нами от Голенищева!
- Мог, - возразил Караско. - И ехал. Наверное, за днище где-то ухватился.
- За днище! Не за что там хвататься!
Колотун покачал головой.
- Целые сутки. На морозе. Голый. Вот это, начальник, пугает меня до визга. Если все так, то, по сравнению с ними, Пастушата просто невинные младенцы.
Он помолчал.
- Думаешь там еще есть? Внизу?
- Вряд ли. Утром проверим. А пока туда соваться не стоит.
- Это верно. А как он Ушки разодрал! Матерь Божья! За две секунды!
Колотун посмотрел на Ноя и нахмурился.
- Здорово болит?
- Терпимо.
- Погано. Быстрее, чем за пять дней нам до Города не добраться. С объездом этим гадским. Только бы Ушки дотянул!
- Дотянет, - сказал Караско. - Он крепкий парень.
Утром первым делом осмотрели днище вездехода, грузовой отсек и все полости, в которых, хотя бы теоретически, можно было спрятаться - ничего.
- Я не понимаю, как он там держался. Если вообще держался, - ворчал Колотун.
Он занял свое место в кабине и повел машину обратно на восток. Двигались без остановок, перекусывая на ходу, отслеживая дорогу по старой карте из Архива. Пока Ушки спал, убаюканный слабостью и лекарствами, Танк заново обработал и перебинтовал рану Ноя. Занимаясь ей, он то и дело озабоченно качал головой.
Ной спросил, насколько все плохо.
- Ничего, ничего, - ответил Танк и снова перебрался ближе к Ушки.
К вечеру тот проснулся и принялся стягивать с себя одеяло. Танк удержал его.
- Жарко.
- Потерпи, потерпи - пройдет.
Но жар не проходил.
Ной взялся готовить ужин, пока Танк занимался раненым. Сквозь шум двигателя было слышно, как он вяло вполголоса ругается, как стонет Ушки. Ужинали на ходу. Когда стемнело, вездеход сбросил скорость и Колотун включил огни. Только после полуночи, они остановились на отдых.
Ной долго не мог заснуть. Он лежал и слушал, как громко и невнятно разговаривает с кем-то Ушки. Пару раз он пытался встать, но Танк останавливал его, упрашивая потерпеть.
Ноя разбудили голоса и шум мотора. Он открыл глаза и некоторое время прислушивался. Танк стоял возле открытой дверцы в кабину и разговаривал с Караско и Колотуном. Всех слов Ной не разобрал, но понял главное - у Ушки началась гангрена, и это очень и очень плохо. С того места, где тот лежал, доносился еще слабый, но явственно различимый тяжелый запах смерти. Ушки не спал. Он смотрел в маленькое окошко вездехода, в котором в утренних сумерках проплывали неясные тени деревьев и столбов.
Глядя на него, Ной почувствовал, как болит и тянет его собственное плечо. Он отвернулся, сел на кровати и принялся натягивать башмаки.
После обеда Колотун сообщил, что они миновали Вольное и теперь можно выбираться на знакомую дорогу; что впереди будет поворот к ней; что это крюк, километров двадцать на юг, но по привычному пути они смогут двигаться быстрее. Никто не возразил. Слова Танка о состоянии Ушки звучали как приговор, и, если в отношении какой-то дороги раздавалось слово "быстрее", это сразу определяло выбор.
Около часа дня они повернули и понеслись вперед к знакомой дороге. Колотун непроизвольно прибавлял скорость, вездеход раскачивался и рыскал; было слышно, как Караско одергивает его, призывая ехать медленнее.
Время замерло. За окнами, словно водя вкруг машины хоровод, проплывали одни и те же обломки старого мира, шумел мотор, непрерывно и тихо стонал Ушки. Ной словно оказался в дурном сне, где ничего не меняется, где вновь и вновь повторяется один и тот же кошмар, и нет из него выхода.
Колотун осунулся и выглядел больным. Когда Ной принес в кабину еду, он лишь буркнул:
- Потом.
Караско взял свою миску и спросил:
- Как Ушки?