Повисла пауза, в течение которой Лайла смотрела на Ноя каким-то особенным, неподвижным мечтательным взглядом. На ее губах появилась улыбка. Ной шагнул вперед. От девушки исходил очень слабый и очень приятный аромат. Мыло. Настоящее мыло. Теперь Лайла казалась ему ангелом.
Заскрипела дверь и, в клочья разрывая сладкое мгновение, в комнату ввалился Иосиф Багуцкий. Увидев Ноя и Лайлу, он заулыбался и замахал рукой.
- Храни вас Бог!
- Храни тебя Бог, Иосиф.
- Храни вас Бог.
Иосиф хотел сказать что-то еще и даже открыл рот, но вдруг зажмурился, его толстое лицо сморщилось; он поспешно прижал ладонь ко рту и оглушительно чихнул. Он был аллергиком, и с ним часто происходило нечто в таком духе. Ной к этому давно привык, но Лайла вздрогнула от неожиданности.
Вслед за Иосифом в комнату вошел батюшка.
- Храни вас Бог!
В течение последующих десяти минут собралась почти вся группа - пять человек. Не хватало только долговязого, всегда раздражительного Торопова, но, по мнению Ноя, это было к лучшему. Он подозревал, что все они знали о Лайле заранее и пришли посмотреть: юноши - предвкушая, девушки - настороженно: с появлением новенькой, одной из них предстояло покинуть группу.
Батюшка Михаил - маленький плотный человек с венчиком седеющих волос на лысой голове встал, поднял руки, призывая к молчанию, и заговорил. Его голос - глубокий, низкий и властный, совершенно неожиданный у человека такой внешности, сразу успокоил шумных подростков, превратив их из галдящих воронят в кротких овечек.
- Дети мои, сегодня в нашей семье появилась новая сестра. Давайте все вместе поприветствуем ее и примем в наш круг.
Лайла поклонилась. Щеки ее тронул слабый румянец.
- Храни вас Бог, Лайла! Храни вас Бог! - раздалось со всех сторон.
- Давайте сядем, и Лайла расскажет нам немного о себе, - предложил батюшка.
Иосиф рванулся было к стулу рядом с новенькой, однако Ной успел первым. Смерив его презрительным взглядом, Багуцкий устроился напротив.
- Меня зовут Лайла, мне девятнадцать лет. Я учусь в третьем классе высшей школы. У меня есть мама и папа. Папа работает в центральном Архиве, мама - член комитета христианской помощи при Совете Города. Я живу на улице Десяти Заповедей. Люблю чтение и рукоделие. Вхожу в общество содействия молодым семьям. В людях больше всего ценю набожность, честность и доброту. И мне очень приятно находиться с вами.
Слова были до зубовной боли стандартны, бесцветны и безличны, и подобное Ной слышал уже много раз. Таким речам учили еще на первой групповой исповеди желторотых шестилеток. Потом дети вырастали, а слова нет.
Однако, на этот раз, Ной слушал внимательно, жадно ловя звуки ее голоса - живые, как музыкальные ноты.
Лайла села, и все хором произнесли:
- Храни тебя Бог!
- Очень хорошо, - сказал батюшка Михаил. - Нам тоже очень приятно принять тебя в семью. Мы надеемся, что твои визиты будут частыми, ибо люди вашего возраста находятся на пике противоречивых страстей и обуреваемы сомнениями. В такое время особенно важно сохранить душу свою в чистоте.
- Обещаю не пропускать собраний группы.
- Не давай скорых обещаний, дитя.
Лайла, потупившись, промолчала.
Официальная формула приема завершилась. Батюшка потер сухие ладони и сказал:
- Вот мы и познакомились с новой сестрой Лайлой. А теперь я спрашиваю вас, кто хочет раскрыть свою душу на исповеди?
Руки подняли Иосиф и Пичугин - заика и зануда, тоже выпускник высшей школы. Батюшка медлил. Он выразительно глянул на Ноя, и тот поспешил отвести глаза.
- Давай начнем с тебя, Иосиф.
Багуцкий встал, победоносно оглядел аудиторию и уставился на Лайлу колючими блестящими глазами.
- Меня зовут Иосиф Багуцкий. Мне восемнадцать лет. Я учусь…
Ной не слушал исповедь. Он сидел, краем глаза любуясь на новенькую. Заметив ее взгляд, он поспешно отвернулся и стал думать о том, какая из девушек покинет их. Наверное, Софья. Она в группе уже год, но так и не нашла общий язык с остальными. Софья была колючей, очень набожной и не особенно красивой. Пару раз они с Ноем гуляли по городу после исповеди. Говорила большей частью она, даже не говорила - негодовала. На подруг в школе, которые взяли слишком много воли в одежде и речах, на братьев и сестер по группе, которые думали на собраниях о чем угодно, кроме спасения собственной души и так далее. Ноя, который почти все время молчал, она считала правильным, и испытывала к нему странную наполовину материнскую, наполовину романтическую привязанность. Им с Лайлой не ужиться, это было ясно, как Божий день. Скорее всего, батюшка будет говорить именно с ней.
Иосиф все бубнил и бубнил, конца-края его речам не было. До Ноя доносились обрывки фраз:
- Я подглядывал за своей сестрой, когда она была в ванной. Я смотрел в маленькое окошко. Там наверху…
"О Боже! - думал Ной. - Опять началось! И почему его никто не остановит?". Ему было противно, будто он сам говорил сейчас эти гадости. Ему было стыдно за то, что вся эта грязь касается слуха Лайлы.
У каждого в группе был любимый грешок. У Багуцкого - сестра. Он мучался неотступными позывами похоти, даже пытался рисовать ее голую и тайно показывал свои рисунки. Рисовал он плохо, а потому на картинке сестра выглядела еще более непристойно и отвратительно, чем на словах. И в этом он тоже каялся и приносил рисунки батюшке Михаилу.
Лайла слушала спокойно, не выказывая никакого отношения к сказанному. Она продолжала поглядывать на Ноя, и тот каждый раз отворачивался, сладко замирая и потупив взор. Он не замечал, что и остальные играют в переглядку. И никто не слушал Иосифа.
Собрание группы закончилось, все разошлись. Ной задержался в туалете, обматывая ногу шарфом на месте прорехи в штанах: путь предстоял неблизкий, нога успеет окоченеть, а для шеи сгодится и воротник, нужно только застегнуть его на пуговицу. Пару раз в дверь стучался Иосиф, настойчиво и зло предлагая составить Ною компанию хотя бы до Центра, но, не дождавшись ответа, ушел. Стало тихо.
На улице бушевала метель. Облака снега обрушились на Город, запруживая улицы и сбиваясь в большие сугробы у стен. Снежинки мелькали в свете фонарей, бились в лицо, обжигая холодом. Ной поднял воротник повыше, сунул руки в карманы и начал спускаться по ступенькам, когда его вдруг окликнули:
- Ной!
Он обернулся. На крыльце, кутаясь в длинную шубу, стояла Лайла. Удостоверившись, что он ее услышал, она медленно пошла по лестнице, придерживая полы шубы одной рукой. Ной взял ее за другую, с гордостью чувствуя, как доверчиво, без кокетства, она отдалась его помощи. На тротуаре они остановились.
- Спасибо, - сказала Лайла. - Как метет! Дорогу, наверное, совсем занесло. Тебе придется ехать очень осторожно.
- Я пешком, - сказал Ной. - Пойду по подветренной стороне, там снега меньше.
- Пешком? - удивленно переспросила Лайла. - До Квартала?
Ной кивнул, привычно ожидая давно осточертевшие вопросы. Но их не последовало.
- Идем к моей машине, я тебя подвезу.
Он энергично замотал головой.
- Не стоит! Я доберусь! Это не так далеко. Тут всего то…
- Не надо спорить. Мне не трудно. Идем. А то я уже замерзаю.
Она снова оперлась Ною на руку, и ему ничего не оставалось, как поддерживать ее на скользком тротуаре, пока они шли к машине.
В кабине было холодно и тихо. Машина, как маленький дом, укрыла молодых людей от всех невзгод, создав вокруг них отдельный уютный мирок, предназначенный только для них.
- Я люблю машину, - сказала Лайла. - Это моя территория. Только моя.
Она включила двигатель, и тот заработал ровно и бесшумно, только ветер снаружи выл и бился в окна.
- Электрический? - спросил Ной.
- Да. Поменяла неделю назад. Светлому Городу - светлое будущее!
Она весело улыбнулась.
- Ну что? Поехали?
- Поехали, - сказал Ной и улыбнулся в ответ.
Лайла повернула руль, машина отделилась от тротуара и медленно покатилась по занесенной снегом улице. Кабину заливал свет фонарей; он гас и снова разгорался. Работали щетки.
- В вашей группе есть пары?
- Нет, - ответил Ной, глядя в темноту за окном. - Ну, то есть - были, но сейчас нет.
Сначала он хотел объяснить, рассказать о причинах: о нетерпимости Софьи и срамных фантазиях Багуцкого, о том, что Мария страшна, как смертный грех, а Торопов вообще не может говорить без крика больше трех минут. Но потом решил промолчать. Не хотелось выглядеть сплетником и зубоскалом. Лайла не стала его расспрашивать. Казалось, короткий ответ ее вполне удовлетворил.
Она включила в печку и сказала:
- У нас было две пары. Очень хороший показатель.
- А почему ты ушла? - спросил Ной.
Лайла улыбнулась и оттянула шарф вниз.
- Я портила хорошую картину.
Машина миновала оживленный Центр и начала взбираться на холм. Ной слышал, как загремели цепи на колесах. Навстречу, появляясь словно призраки в свете фар, шли работники теплицы. Огни машины выхватывали их на секунду - темных, с опущенными головами, вязнущих в глубоком снегу и снова теряли в кружащейся мгле. Ной подумал, что, не будь Лайлы, он был бы там - с ними, среди них, как один из них, и не имело никакого значения, где он живет и куда идет. Он был бы точно таким же.
Наконец, тяжелый подъем остался позади, и машина въехала в широкое, гудящее от ветра ущелье Дороги.
- Ты уже выбрал, чему себя посвятишь? - спросила Лайла.
Врать Ною не хотелось, а придумывать отговорки не было сил. Этот день, тяжелый и переполненный эмоциями вымотал его, и только сейчас он почувствовал насколько.
- Я выбрал Поиск, - просто сказал он.
- Поиск? - переспросила Лайла. - Что это?
Ной удивленно уставился на нее. Как могло случиться, что она не слышала о Поиске? Пустышкам из Квартала простительно было не знать о нем, они вообще не интересуются ничем, что выходит за рамки их Круга, но Лайла - городская девушка! С какой планеты она прилетела?
Неожиданно он ощутил прилив вдохновения, как бывает, когда собираешься посвятить новичка во что-то очень важное, новое, значительное.
- Поиск, - сказал он с жаром, - это исследовательская организация. Они занимаются территориями за пределами Города.
- Пустой Землей? - удивленно спросила Лайла. - Зачем?
Ной не знал ответа, и понял, что Лайла отнюдь не захвачена романтикой далеких путешествий.
- Ну, для того, чтобы знать. Знать, что там.
Лайла замолчала и стала внимательнее вглядываться в снежную темноту перед машиной. Ее лицо неуловимо изменилось. Оно стало как будто тверже, сосредоточеннее.
- Я этого не понимаю, - наконец сказала она. - Зачем ехать куда-то непонятно куда? Где-то что-то искать, когда в самом Городе столько достойных и интересных занятий? Пустая Земля, там только холод, грех и смерть, и больше ничего. Посвящать себя этому…
- Вообще-то, я там на практике, - поспешно сказал Ной.
Лицо Лайлы расслабилось и снова приняло обычное благожелательное выражение.
Они замолчали, погруженный каждый в свои мысли. Тихо шелестел теплый воздух из печки, где-то вдали выл ветер.
Лайла вдруг подалась вперед.
- Смотри, что это там?
Ной посмотрел. Среди метели в неярком свете фар проступил огромный черный силуэт, похожий на сказочное чудовище с четырьмя широко расставленными ногами.
- Это ветряк! - сказал он. - Мы в Квартале!
- Куда теперь?
- Вперед. Вон к тем фонарям. Наш дом - первый.
Лайла медленно подкатила к калитке и остановила машину. В доме горел свет.
- Это мама. Ждет. Спасибо, что подвезла меня.
- Не за что. До встречи на собрании. Думаю, теперь мы будем часто видеться.
Ной, который обычно посещал группу всего раз или два в неделю, кивнул.
- Да. Лайла, я… Я очень рад, что ты теперь с нами. Я имею в виду - в группе.
Я…
Она дотронулась ему до плеча.
- Я тоже, Ной. Очень рада. А теперь иди, не заставляй маму волноваться. И храни тебя Бог!
- Храни тебя Бог!
Он открыл дверцу и выбрался из машины. Ветер тут же подхватил его, ударил в спину, разметав полы пальто. Ной пригнул голову, скрючился и поспешно, насколько позволял глубокий снег, заковылял к дому. У самой двери он обернулся. Машина все еще стояла у калитки. Он помахал рукой, в ответ ему мигнули фары.
Глава 4. Среди трудов праведных
Разговор с Караско по поводу практики был коротким:
- Я хотел спросить, что значит практика? Сколько она продлится?
- Об этом говорить еще рано. Иди и займись делом.
Вот и все. И весь разговор.
Позже, когда эмоции отступили, Ной решил для себя так: ему готовят испытание. С какой стати его должны принять в команду сразу? Его - человека с улицы. Наверняка, Караско хочет прежде проверить новичка, увидеть в деле. Это выглядело логичным.
А пока Ной поступил в распоряжение Колотуна.
- Прежде, чем делать что-то серьезное, научись работать вообще, - сказал тот. - Работать - не языком трепать.
Ной сменил штаны и свитер на старый комбинезон и принялся работать: драить "приборы" - длинные железные цилиндры, очень тяжелые и очень грязные. Дело продвигалось медленно, вонючая жидкость из большой банки, которой его снабдил Колотун пахла нефтью, и от нее болела голова. Каждые полчаса приходилось делать перерыв и уходить на противоположный край ангара подышать свежим воздухом.
- Созидательный труд удерживает человека от превращения в скота, - говорил Колотун. - Полезная работа дарит радость.
Ной, отдыхавшей на куче "приборов" особенной радости не чувствовал, о чем и сообщил новоявленному начальнику. А чувствовал он, наоборот, усталость и головную боль. Колотун хохотнул и заявил, что этому тоже нужно учиться.
- Ты свою жизнь волочешь, как ярмо. У тебя каждый час повисает на шее. Но ты не переживай, все такими были. Излечишься, сын мой.
Отмытые приборы следовало относить в мастерскую к Танку, который укладывал их на длинном столе, разбирал и, нацепив очки, приступал к работе. Выглядел он при этом очень комично - этакий интеллигентный тролль. Свое священнодействие он называл "профосмотром". Ной восхищенно наблюдал за его короткими толстыми пальцами, которые с необыкновенной ловкостью перебирали тоненькие провода, вытаскивали электронные платы, прощупывали крошечные пружинки подвески. Заметив интерес Ноя, Танк попытался посвятить его в особенности процесса, но обучение других явно не было его сильной стороной. В конце концов, он запутался сам, умолк и посмотрел на Ноя, как бы говоря: "Я не хочу тебя обидеть, но все это слишком сложно". Потом пришел Колотун и предложил им не маяться дурью, а заниматься каждому своим делом.
Караско исчез еще утром первого дня и больше не появлялся, назначив вместо себя Ушки. Тот тоже своим присутствием не баловал, целыми днями просиживая в штабе или скитаясь по многочисленным отделам "Поиска". Команда оказалась предоставлена самой себе: Колотун копался в вездеходе, Танк занимался "профосмотром", Ной драил. Ибо выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера.
На второй день рабства к Ною подошла Мамочка. Она немного постояла возле него, задумчиво рассматривая едва уменьшившуюся кучу "приборов", покачала головой и повернулась к ногам Колотуна, торчащим из-под вездехода.
- Колотун, милый, у меня к тебе просьба, - сладким голосом произнесла она. - Большая человеческая просьба.
Ноги дернулись, их владелец выбрался из-под машины и сел на пол. По лицу у него стекал пот, оставляя тоненькие полоски чистой кожи в слое серой копоти.
- Заинтригован.
- Дай мне Ноя попользоваться. Я верну!
- Не дам, - нагло отозвался Колотун и принялся вытирать грязные руки грязной тряпкой. - Он постигает радость плодотворной работы.
- И это ты называешь работой? - удивилась Мамочка. - Смотри, какого парня тебе дали - умного, образованного - а ты?
У Ноя покраснели уши.
- А ты им гвозди забиваешь!
- Я им мою приборы, - миролюбиво поправил ее Колотун.
- Ну пожалуйста! Пожалуйста! У Танка этих бандур полон стол, он и до послезавтра с ними не управится. А? А мне срочно нужна умная голова!
Колотун задумался.
- Пирог хочу.
- Завтра, - быстро ответила Мамочка. - Из концентрата.
- Ладно. Бери. Только запомни - вернуть в том же виде! Мне из него еще человека делать.
Он снова залез под вездеход.
Мамочка перевела взгляд на грязного Ноя. Зрелище было жалкое.
- Ну, трудяга, давай в душ. Я буду ждать тебя в столовой.
Ной долго тер руки и лицо жесткой мочалкой, крутился, подставляя то один, то другой бок струе горячей воды, старательно пытаясь смыть с себя резкий запах "плодотворной работы". Спустя полчаса, он красный и распаренный предстал перед Мамочкой. Увидев его, она заулыбалась.
- Ты моешься, как девушка, - сказала она.
- Что значит: как девушка?
- Долго! Мужчины моются быстро.
Она поправила волосы у него на лбу.
- Ты красивый, когда чистый. Просто грех занимать тебя такой работой. Колотун выпендривается, но ты не обижайся, на самом деле он очень хороший.
- А я и не обижаюсь.
- Вижу. Садись.
Они устроились друг напротив друга за одним из столов.
- У меня есть двоюводный бват, - начала Мамочка. - Неплохой павень, но не очень-то умный. Вчева им ваздали задания для певеводного тестивования… Вобщем, он не спвавится. Если не помочь, его так и выкинут с начальной школой в аттестате. Так и будет! И куда он пойдет? Они итак едва концы с концами сводят, а тепевь и надеяться будет не на что. Помоги мне, Ной. Пожалуйста!
Мамочка говорила очень быстро и заметно картавила. Она волновалась, мяла и разглаживала листы бумаги, которые держала в руках. Ною стало ее жалко.
- А что делать нужно?
Мамочка положила на стол измятые листы.
- Вот, четыве стваницы.
Ной посмотрел. Там были арифметические примеры, вопросы по естествознанию, Закону Божию и правописанию - простые, не требующие умения думать задания. Мамочка могла бы и сама на все ответить.
Или не могла?
- Я сделаю, - сказал Ной.
- Спасибо!
Мамочка привстала и поцеловала его в щеку.
- Можешь устваиваться на кухне, там никто не помешает. А я к плите - сделаю что-нибудь вкусненькое!
По Кварталу тяжелой походкой Алона бродили слухи и милиционеры с собаками. Небольшая кубическая будка нового поста возникла на центральной площади, словно по волшебству. Алон говорил, будто ищут какого-то убивца, сумасшедшего, который задумал извести весь Квартал подчистую, начиная с наиболее уважаемых людей. Утверждал, что сам видел его раз ночью возле дома Декеров, да, пока дошел, тот уже успел скрыться. Напуганная мать Ноя ходила говорить с милиционерами, но они только вежливо слушали ее пересказ алоновых бредней и коротко отвечали: "Мы здесь для вашей безопасности". Ной успокаивал ее, как мог, но у самого на душе было неспокойно. Тараканы. Они могли прийти в Квартал, и тогда не помогут никакие посты - ничто не поможет. Но день шел за днем, и все было спокойно. Постепенно волнения улеглись, к посту привыкли, а Алону велели помалкивать и не плодить глупые слухи.