Герцог пинком отшвырнул стол и бросился за ними. Дверь кладовой захлопнулась у него перед носом. Герцог надавил плечом; дверь подалась, но Базиль и Кудеяр налегли на нее с другой стороны.
"Мы не можем здесь оставаться, его нужно связать!" - пыхтел Базиль.
"Как?"
"Не знаю - но это нужно сделать! Иначе вся моя карьера кончена!"
Снаружи послышись какой-то слабый звон и звуки шагов - тяжелых, но в то же время необычно упругих. Шаги затихли, после чего донеслись приглушенный рев и крик, полный ужаса - крик Сета Каддигана.
Кудеяр почувствовал тошноту и головокружение. Крик превратился в жалобное бульканье и умолк. Последовали глухой удар, треск ломающейся мебели, взрыв громогласного хохота и протяжный торжествующий вопль: "Я - Герцог! Убийца Герцог! Максимилиан Герцог!"
Базиль упал на колени. Глядя на него сверху, Кудеяр знал, что стыдиться следовало не Базилю, а ему. Он приоткрыл дверь кладовой и осторожно выглянул из лаборатории во внутренний кабинет и, через еще один дверной проем, в приемную.
Сет Каддиган был мертв. Кудеяр не мог оторвать взгляд от неподвижного растерзанного тела психиатра. В этот момент он воистину почувствовал себя пресловутым Чудовищем. Слезы навернулись ему на глаза.
Базиль Тинкуп, пошатываясь, направился в приемную. Заметив Каддигана, он отвернулся, закрыв лицо руками. Из коридора донеслись визгливый завывающий вопль, хриплое восклицание, а затем - звуки, подобные тем, какие раздаются, когда собака рвет зубами еще живую добычу.
Кудеяр забежал в лабораторию и наполнил инжектор анестетическим препаратом мгновенного действия. Но в качестве оружия инжектор - небольшая металлическая трубка с наконечником - был бесполезнее кухонного веничка для взбивания яичных желтков. Кудеяр схватил жесткую пластиковую трубку длиной метра полтора, примотал инжектор к ее концу клейким пластырем и привязал длинный шнурок к курку инжектора. Теперь, наконец, он был чем-то вооружен.
Кудеяр пробежал через внутренний кабинет в приемную, чуть не натолкнулся на отупевшего от шока Базиля, перескочил через тело Каддигана и опасливо выглянул в коридор.
О местонахождении Герцога свидетельствовал дрожащий, плачущий женский голос. Кудеяр пробежал по коридору и заглянул в распахнутую настежь дверь. Герцог стоял на чьем-то трупе.
К стене прижалась спиной пожилая медсестра - она застыла, ее глаза остекленели. Одной рукой Герцог держал ее за волосы, а другой игриво поворачивал ее подбородок то налево, то направо, словно собираясь свернуть ей шею одним резким движением. Из-за хрустальной перегородки за происходящим наблюдали несколько смертельно потрясенных лиц с открытыми, как розовые бутоны гвоздики, ртами.
Кудеяр задержался в дверном проеме, глядя вниз на лицо убитого. Это был главный врач Бенберри.
Глубоко вздохнув, Кудеяр бросился вперед, сделал выпад пластиковой трубкой, как рапирой, приставив наконечник инжектора к углублению между мышцами шеи под затылком Герцога, и дернул за шнурок. Послышалось шипение - инжектор сработал.
Герцог отпустил голову медсестры и развернулся на месте. Хлопнув себя по шее, он уставился на Кудеяра ничего не выражающими глазами и тут же прыгнул на него. Кудеяр ткнул сумасшедшего в лицо инжектором на конце трубки, отскочил назад и принялся хлестать Герцога трубкой по рукам.
"Ты пытаешься меня остановить? - почти удивленно буркнул Герцог. - Подожди, сейчас я разорву тебя на части голыми руками. Убью всех и каждого в этом проклятом городе - начиная с тебя!"
Кудеяр отступал, протянув перед собой полутораметровую трубку. "Почему ты не хочешь сотрудничать? - импровизировал он на ходу. - Если ты будешь слушаться, тебя выпустят!"
Пританцовывая, Герцог продвинулся вперед, схватил трубку и вырвал ее из рук Кудеяра. "А теперь сотрудничай! - рявкнул Герцог. - Отдай мне свою жизнь!" С этими словами он пошатнулся и растянулся на полу коридора: препарат наконец парализовал его мозг.
Кудеяр подобрал трубку, отошел в сторону и ждал, пока не прибыли другие фельдшеры. Вместе с ними явился дидактор Сэм Юдалл, заместитель главного врача. Остановившись, Юдалл и фельдшеры смотрели на трупы и на тело Герцога с ужасом, напоминавшим почтение.
Кудеяр прислонился спиной к стене. Ему казалось, что перекличка голосов скрылась где-то вдали - он слышал только тяжелые биения своего сердца. Сет Каддиган и главный врач Бенберри - оба перешли в мир иной…
"Все это не пройдет даром, - говорил кто-то неподалеку. - Предстоит нешуточная перетряска персонала. Ох, не хотел я бы оказаться на месте Тинкупа!"
4
Тело Каддигана унесли. Базиль стоял у окна, ломая руки: "Бедняга Каддиган…" Он повернулся лицом к Кудеяру, мрачно сидевшему в сторонке: "Что случилось? Гэйвин, ведь сначала все было в порядке! Что случилось?"
"Где-то что-то не сработало", - глухо ответил Кудеяр.
Базиль отошел от окна и остановился, глядя на Кудеяра; на какое-то мгновение в его глазах появилась искорка подозрения. Но она тут же погасла; Базиль отвернулся, скрещивая и разнимая пальцы, сжимая и разжимая ладони.
Кудеяра посетила еще одна неприятная мысль: "Надо полагать, кому-то придется позвонить жене Каддигана?"
"А? - Базиль нахмурился. - Юдалл, наверное, уже ее известил". Базиль поморщился: "Хотя, конечно, я обязан принести ей соболезнования и узнать ее новый адрес". По традиции, родственники погибшего переезжали куда-нибудь подальше от прежнего места жительства.
"Если хочешь, я ей позвоню, - предложил Кудеяр. - Я с ней недавно познакомился".
Базиль с облегчением согласился.
Кудеяр вызвал Пладж Каддиган, пользуясь ближайшим телеэкраном. Ее уже известили о трагедии, и один из врачей паллиатория прислал ей пакет "утешительных" таблеток-антидепрессантов, которыми она очевидно воспользовалась неоднократно. Ее продолговатое лицо порозовело, глаза стали яркими и блестящими, голос - высоким и возбужденным.
Кудеяр утешил ее несколькими оптимистическими прогнозами, в его эпоху заменявшими соболезнования, а Пладж, прилежно следуя тем же традициям, сообщила ему о своих планах энергичного продолжения карьеры, после чего отключила телефон.
Несколько минут Базиль и Кудеяр сидели в молчании. Затем Базиля вызвал дидактор Сэм Юдалл, отныне временно исполнявший обязанности главного врача паллиатория: "Тинкуп, следственная комиссия уже собралась, чтобы провести предварительный допрос. Вам надлежит явиться в управление главного врача".
"Разумеется, - отозвался Базиль. - Явлюсь сию минуту".
Громкоговоритель системы внутренней связи выключился; Базиль поднялся на ноги. "Вот таким образом", - сказал он, тяжело вздохнув. Взглянув на помрачневшее лицо Кудеяра, он прибавил с притворным оптимизмом: "Не беспокойся обо мне, Гэйвин. Я как-нибудь выпутаюсь". Устало похлопав Кудеяра по плечу, он удалился.
Кудеяр вернулся в лабораторию. Там все было в полном беспорядке. Он отыскал темно-оранжевую склянку, вылил ее содержимое в рукомойник, разбил сосуд и выбросил осколки в мусоропровод. После этого он вышел в приемную и сел за стол Каддигана.
Его одолевали недобрые предчувствия, вызванные не только трагическими событиями этого дня, но и другими размышлениями - в частности, об амаранте Джасинты Мартин. Что с ней? Они изрядно повеселились в Карневале… Больше он ничего не помнил.
Кудеяр встал и принялся расхаживать из угла в угол, стараясь сбросить бремя подавленности. "Почему я чувствую себя виноватым? - спрашивал он себя. - В чем я виноват?" Все обитатели Кларджеса ежеминутно руководствовались соображениями безжалостной конкуренции. Каждый, кому удавалось проникнуть в филу дебютантов, тем самым укорачивал на несколько секунд жизни всех, кто зарегистрировался в расплоде. Гэйвин Кудеяр видел жизнь такой, какой она была - жестокой игрой, в которую он играл по своим жестоким правилам. Он убеждал себя, что правда была на его стороне - общество обошлось с ним жестоко и несправедливо, тем самым заслуживая возмездия. Грэйвен Кудесник однажды уже пересек заветный рубеж - статус амаранта принадлежал ему по праву. Следовательно, любые средства восстановления этого статуса были оправданы.
Дверь приемной открылась - опустив плечи, медленно зашел Базиль Тинкуп. "Меня уволили, - сообщил он. - Я больше не занимаю никакой должности в Баллиасском паллиатории. Как мне сказали, мне еще повезло - меня могли объявить виновником всей этой катастрофы и вызвать палачей".
5
Насильственная трансформация дидактора Руфуса Бенберри и Сета Каддигана вызвала большое волнение в Кларджесе. Гэйвина Кудеяра превозносили за изобретательность и "беспримерную отвагу". Базиля Тинкупа, напротив, называли "непримиримым механистом, использовавшим несчастных кататоников, находившихся на его попечении, в качестве приставной лестницы для иерархического возвышения".
Когда Базиль окончательно прощался с Кудеяром, он был сломленным, пропащим человеком. Его щеки обвисли, глаза блестели едва сдерживаемыми слезами. Он все еще был ошеломлен провалом и жалобно вопрошал: "Что случилось? Что я сделал не так?" В конце концов он решил, что в его умозаключения вкралась какая-то фундаментальная ошибка: "Возможно, мне не суждено было найти панацею, Гэйвин. Возможно, согласно великому принципу справедливости мы обречены страдать от маниакально-кататонического синдрома, ниспосланного, чтобы наказать нас за необузданную гордыню".
"Что ты намерен делать?" - спросил Кудеяр.
"Найду себе какое-нибудь другое занятие. Надо полагать, психиатрия оказалась для меня не лучшим поприщем. Мне уже предложили другую работу и, если я с ней справлюсь, может быть… - Базиль не стал продолжать. - Все это в будущем".
"Желаю тебе удачи", - сказал Кудеяр.
"И тебе того же, Гэйвин".
IX
1
Новым главным врачом Баллиасского паллиатория назначили дидактора Джейсона Гладеллу, работавшего раньше в одном из пригородных диспансеров и не знакомого с Баллиассом. Непропорционально сложенный человек с грузным торсом и костлявыми тощими руками и ногами, он был обладателем большой и тщательно причесанной головы, его проницательные глаза сверлили собеседника.
Гладелла объявил, что проведет личные интервью с каждым из работников паллиатория, и что в результате возможно назначение некоторых служащих на другие должности. Он приступил к проведению интервью безотлагательно, начиная с врачей-резидентов.
Из кабинета, где проводились интервью, никто не выходил с улыбкой, и никто не проявлял желания рассказывать о том, что там происходило. На второй день, поздно вечером, Гладелла вызвал Гэйвина Кудеяра. Когда Кудеяр зашел в кабинет главного врача, тот предложил ему сесть. Без лишних слов Гладелла опустил в прорезь смотрового экрана полоску микрофильма - досье Кудеяра.
"Гэйвин Кудеяр, расплод, - прочел Гладелла, поднял маленькие коричневато-черные глаза и посмотрел Кудеяру в лицо. - Вы не так давно поступили на работу в паллиаторий, Кудеяр".
"Верно".
"И вы работаете фельдшером".
"Именно так".
"Почему вы решили не заканчивать учебное заведение и не получили диплом?"
"Я надеялся, что сумею себя показать на деле".
Гладеллу такой ответ не впечатлил: "Некоторым удается подниматься из филы в филу, не демонстрируя никаких достижений, кроме способности блефовать. В моем учреждении ничего подобного не будет. Ваша квалификация, указанная в досье, совершенно недостаточна".
"С этим я не могу согласиться".
Гладелла откинулся на спинку кресла: "Не сомневаюсь! И каким образом вы намерены доказать обратное?"
"Что такое психиатрия? - с вызовом спросил Кудеяр. - Это изучение психических заболеваний и методов их лечения. Когда вы говорите о "квалификации", вы очевидно имеете в виду теоретическую подготовку в высшем учебном заведении. Тем не менее, так называемые "квалифицированные специалисты", прошедшие такую подготовку, на деле оказываются, как правило, неспособными исцелять психические заболевания или даже смягчать их симптомы. Таким образом, упомянутая вами "квалификация" иллюзорна. Настоящая квалификация демонстрировалась бы способностью лечить неврозы и психозы. Вы сами можете продемонстрировать такую квалификацию?"
Реакция Гладеллы была почти радостной: "Нет - если руководствоваться вашим определением, не могу. Поэтому, надо полагать, вы считаете, что мне следует быть фельдшером, а вам - главным врачом?"
"Почему нет? Не вижу в этом ничего невозможного".
"Боюсь, что пока что вам придется удовлетвориться нынешней должностью. Имейте в виду, что за вами будут внимательно следить, а результаты вашей работы будут регулярно проверяться".
Кудеяр откланялся и вышел из кабинета.
2
В тот же вечер, когда Кудеяр уже вернулся домой и занимался чтением ученых трактатов, его прервал звонок у входной двери. За дверью стоял человек в черной униформе: "Насколько нам известно, вы - Гэйвин Кудеяр, состоящий в расплоде?"
Перед тем, как отвечать, Кудеяр смерил говорившего взглядом с головы до ног. Лицо этого человека казалось преувеличенно вытянутым: подбородок был необычно тонким и острым, а лоб выглядел, как узкий бледный выступ под шапкой тускло-коричневой шерсти. Мешковатая черная одежда этого субъекта, по-видимому, действительно была униформой, так как на его нашивке значился символ отряда палачей особого назначения.
"Я - Кудеяр. Что вам нужно?"
"Если желаете, можете проверить мое удостоверение. Я - палач. Прошу вас проследовать за мной в районное отделение с целью кратковременного допроса. Если в настоящее время для вас это неудобно, я готов согласовать с вами более подходящее время допроса".
"Допроса? По какому поводу?"
"Мы расследуем обстоятельства гнусного преступления - насильственной кончины амаранты Джасинты Мартин. Нам предоставлена информация, позволяющая включить вас в число подозреваемых. Мы желаем определить, связаны ли вы каким-либо образом с этим преступлением".
"Могу ли я поинтересоваться, кто предоставил вам эту информацию?"
"Личность информатора не подлежит разглашению. Рекомендую не откладывать участие в допросе. Тем не менее, по вашему усмотрению, допрос может быть проведен в другое время".
Кудеяр пожал плечами: "Мне нечего скрывать".
"В таком случае, будьте добры, проследуйте за мной. Нас ожидает служебная машина".
Кудеяра отвезли в массивному старому зданию с невзрачной надписью "Перментер" над входом. Они поднялись по узкой каменной лестнице на второй этаж. В продолговатом помещении с белеными стенами палач представил Кудеяра молодой распорядительнице с отливавшими оловянным блеском глазками. Та усадила его на стул с высокой прямой спинкой и предложила ему выпить аперитив или стакан минеральной воды.
Кудеяр отказался от напитков. "Где трибуны? - неприязненно спросил он. - Я не хочу, чтобы в моих мыслях копались в отсутствие понятых".
"Три трибуна уже прибыли. Если вы считаете это необходимым, вы можете назначить и вызвать любого дополнительного представителя ваших интересов".
"Кто эти трибуны?"
Распорядительница назвала их имена. Кудеяр был удовлетворен - каждое из упомянутых лиц заслужило высокую репутацию благодаря добросовестности и длительному опыту.
"Они скоро присоединятся к нам, как только закончится другой допрос".
Прошло минут пять - дверь отодвинулась в сторону; в помещение зашли трибуны, а за ними - инквизитор, высокий человек со впалыми щеками и широким ртом, слегка дрожавшим и словно готовым иронически усмехнуться в любой момент.
Инквизитор сделал официальное заявление: "Гэйвин Кудеяр, вы будете подвергнуты допросу по делу о кончине амаранты Джасинты Мартин, с целью выяснения ваших поступков на протяжении того периода времени, когда имела место эта кончина. У вас есть какие-либо возражения?"
Кудеяр задумался: "Вы упомянули о "том периоде времени, когда имела место кончина". Думаю, что это слишком расплывчатый термин. Какова продолжительность такого периода: несколько секунд, несколько минут, час, сутки, месяц? Вы можете допросить меня о том, что я делал именно в тот момент, когда имела место кончина амаранты - ничто иное не имеет отношения к цели вашего допроса".
"Интересующий нас период времени еще не определен окончательно. Поэтому мы вынуждены настаивать на возможности продления этого срока".
"Если я виновен, - возразил Кудеяр, - мне будет известна точная продолжительность периода времени, на протяжении которого было совершено преступление. Если я невиновен, излишнее вмешательство в мою личную жизнь не может быть оправдано на основании неопределенности такого срока".
Инквизитор улыбнулся: "Вы не учитываете тот факт, уважаемый, что мы - государственные служащие, обязанные хранить в тайне личную информацию. Или ваша личная жизнь носит настолько незаконный характер, что вы считаете нужным ее скрывать?"
Кудеяр повернулся к трибунам: "Вы выслушали мое возражение. Обеспечите ли вы соответствующую юридическую защиту моих прав?"
Трибуны поддержали Кудеяра. Один из них сказал: "Мы разрешаем задавать вопросы, относящиеся исключительно к периоду времени, который начался за три минуты до кончины амаранты Джасинты Мартин и закончился через три минуты после ее кончины. Таково обычное ограничение".
"Очень хорошо, - отозвался Кудеяр. - Приступайте к допросу". Он поудобнее устроился на стуле; распорядительница тут же принесла пару контактных наушников с мягкой подкладкой и закрепила их у него на голове. Послышалось тихое шипение; к углублению его шеи под затылком прикоснулось что-то влажное и холодное: распорядительница приложила к этому месту наконечник подкожного инжектора.
Наступила тишина. Инквизитор беспокойно расхаживал взад и вперед; трибуны сидели, неподвижно выпрямившись, и наблюдали за происходящим.
Прошли две минуты; инквизитор прикоснулся к кнопке. Контактные наушники наполнились пульсирующим звоном. Перед глазами Кудеяра опустили экран - на нем высветились смутные контуры; контуры стали сливаться в медленно кружащуюся спираль, будто стремящуюся к центру экрана, но в то же время остававшуюся на месте.
"Следите за экраном, - говорил инквизитор. - Расслабьтесь… это все, что от вас требуется. Просто расслабьтесь… скоро все это кончится".
Светлые пятна на экране сжались в плотный яркий узел, превратившийся затем в одинокую белую точку. Вместе с контурами сознание Кудеяра растворилось, словно провалившись в бездонное пространство за экраном, и больше не возвращалось. Тем не менее, Кудеяр слышал смутное бормотание то приближавшихся, то удалявшихся голосов, замечал краем глаза какие-то движения.
Сознание вернулось. Рядом стоял инквизитор, мрачно изучавший лицо Кудеяра. Было очевидно, что допрос не привел к ожидаемым результатам. Трибуны безразлично смотрели в пространство, убежденные в том, что неукоснительное соблюдение правил будет способствовать их дальнейшему подъему. За трибунами стояла амаранта Джасинты Мартин.
Кудеяр приподнялся на стуле и гневно указал на нее пальцем: "Почему этой женщине позволили здесь находиться? Вы допустили серьезнейшее нарушение моих прав, я требую возмещения по суду! Никто из вас не избежит наказания!"
Главный трибун, Джон Фостер, устало поднял руку: "Присутствие этой женщины выходит за рамки стандартной процедуры, ваше возмущение вполне оправдано. Тем не менее, оно не является нарушением закона".