"Нет. Я закончил психиатрический колледж в Хорсфройде. Работал два года стажером в приюте для сумасшедших преступников в Осоковой Низине. Таким образом, - Каддиган слегка развел тощими руками, - мне удалось избежать самой неприятной работы". Он смерил Кудеяра язвительно-вопросительным взглядом: "Вам не терпится узнать, в чем будут заключаться ваши обязанности?"
"По меньшей мере не помешало бы".
"Хорошо. Откровенно говоря, обязанности фельдшера отвратительны, а иногда и опасны. Если вы нанесете травму кому-либо из пациентов, из оценки вашей профессиональной пригодности вычтут несколько баллов. Никакое насилие или проявление эмоций не допускается - если, конечно, мы сами не поддадимся маниакальному приступу". Глаза Каддигана сверкнули: "А теперь, будьте добры, следуйте за мной…"
2
"Вот наша маленькая империя", - иронически произнес Каддиган, обводя рукой помещение, по какой-то непонятной причине вызвавшее у Кудеяра ассоциацию с музеем. По обеим сторонам палаты стояли рядами больничные койки. Стены были бледно-бежевыми, постельное белье - снежно-белым, пол покрывали, в шахматном порядке, коричневые и серые квадраты линолеума. Каждую койку отделяли от соседних перегородки из прозрачного пластика, образуя по сторонам центрального прохода вереницы отделений, напоминавших стойла коровника. Несмотря на исключительную прозрачность пластика, отделения в дальнем конце помещения выглядели уже расплывчатыми и потемневшими, как множественные отражения в противопоставленных зеркалах. Пациенты покоились на спине, безвольно вытянув руки по бокам. Одни лежали с открытыми глазами, другие зажмурились. Все больные были мужчинами лет двадцати-тридцати. Постели были безукоризненно заправлены, чисто выбритые лица пациентов розовели.
"Тишина, чистота и порядок, - заметил Каддиган. - В этой палате содержат больных, находящихся в глубоком кататоническом шоке - они редко шевелятся. Но в какой-то момент, рано или поздно, что-то переключается у них в мозгу. Вы заметите, что пациент начнет беспокойно двигаться, жевать губами, судорожно вздрагивать. Так начинается переход к маниакальной стадии".
"После чего они буйствуют?"
"Последствия носят индивидуальный характер. Иногда пациент просто лежит и корчится. Другие вскакивают с постели и бродят по коридорам, торжественно маршируя, как боги, и разрушая все на своем пути. То есть, - усмехнулся психотерапевт, - они этим занимались бы, если бы им позволили. Обратите внимание на эти отверстия, - он указал на участок пола рядом с обращенной к проходу спинкой ближайшей койки. - Как только пациент встает с постели, срабатывает датчик, регистрирующий отсутствие веса, и из пола мгновенно выдвигаются трубчатые стержни, образующие непреодолимую преграду. Пациент не может выйти из своего отделения, он может только рвать простыни в клочья. Мы провели множество экспериментов и разработали простыни из ткани, которая рвется, производя максимальное количество шума и вибрации. Пациент вырабатывает таким образом существенную часть накопившейся в нем энергии, после чего мы заходим в его отделение, пеленаем его в смирительную сбрую и снова укладываем на койку". Психотерапевт помолчал, глядя в пространство: "Глубокая кататония - это еще ничего. Есть палаты похуже". Он взглянул на потолок: "Выше у нас держат визгунов. Они тоже лежат, как статуи, но регулярно, как по часам, начинают вопить. Фельдшерам трудно это выдерживать. В конце концов, они тоже люди, а человеческий мозг очень чувствителен к некоторым тембрам голоса". Каддиган прервался - казалось, он о чем-то размышлял. Кудеяр с сомнением поглядывал на ряды застывших лиц. "Мне нередко приходит в голову, - нарушил молчание Каддиган, - что, если бы у меня был враг - человек в своем уме, способный адекватно воспринимать окружающее - самой изощренной пыткой для него было бы содержание в палате визгунов, откуда он не мог бы убежать и где ему приходилось бы постоянно слышать своих соседей".
"Разве вы не используете успокоительные средства?"
Каддиган пожал плечами: "Если маниакальная стадия продолжается слишком долго, приходится применять седативные препараты. В остальных случаях мы руководствуемся теорией - капризом, если хотите - главного врача-психиатра. Этой палатой заведует - номинально - дидактор Альфонс Клу. Но дидактор Клу занят подготовкой издания трактата, посвященного синхронизации функций головного мозга двойников - или, если вы предпочитаете другой термин, симбиотов, неспособных существовать в отсутствие напарника. Клу отвергает возможность телепатической связи, что, на мой взгляд, просто смехотворно. Тем не менее, я в расплоде, а дидактор Клу может проникнуть в филу кандидатов, если отзывы на его трактат будут положительными. Так как у дидактора нет времени на руководство больничным обслуживанием, эти обязанности возложены на Базиля Тинкупа; таким образом, палата глубоких кататоников стала вотчиной Тинкупа. Базиль не потчует пациентов лекарствами. Его идеи носят нетрадиционный характер. Он придерживается того достопримечательного принципа, что общепринятые методы ошибочны, и что на самом деле следует придерживаться диаметрально противоположного подхода. Несмотря на то, что тщательные исследования указывают на полезность умеренного массажа для больных с истерическими галлюцинациями, Базиль закутывает их в ригороид или надевает на них сбрую с механическим поводком, заставляющим их бегать до упада по круговой дорожке с препятствиями. Базиль - экспериментатор. Он пробует все, что ему приходит в голову, безжалостно и не испытывая никаких сожалений".
"И каковы результаты его экспериментов?" - поинтересовался Кудеяр.
Каддиган скорчил насмешливо-скорбную гримасу: "Пациентам это не вредит. Некоторые даже чувствуют себя лучше… Но, конечно же, Базиль не имеет никакого представления о том, чтó он делает".
Они прошлись между рядами коек. Все лица пациентов были разными, но отличались одним общим свойством: выражением глубочайшей меланхолии, безнадежного уныния.
"Боже ты мой! - пробормотал Кудеяр. - Только посмотрите на них… Они в сознании? Они о чем-то думают? Их лица отражают то, что они чувствуют?"
"Они живы. На каком-то уровне их мозг продолжает функционировать".
Кудеяр покачал головой.
"Не рассматривайте их, как человеческих существ, - посоветовал Каддиган. - Это возложит на вас непосильное бремя. С нашей точки зрения пациенты - не более чем элементы процесса продвижения, манипуляция которыми позволяет заслуживать баллы по шкале подъема… Пойдемте, я покажу, чтó вам придется делать".
3
Кудеяр находил свои обязанности в высшей степени неприятными. Будучи фельдшером, он должен был мыть полы, проветривать палату, принудительно кормить тридцать шесть коматозных пациентов, менять их постельное белье и удалять их испражнения и мочу - при том, что каждый из пациентов мог в любой момент перейти в буйное маниакальное состояние. Кроме того, Кудеяр был обязан вести записи, а также оказывать помощь Каддигану и Базилю Тинкупу в том, что касалось любых особых методов лечения или физических упражнений.
Базиль Тинкуп заглянул в палату примерно в обеденное время и, судя по всему, находился в отличном настроении. Хлопнув Кудеяра по спине, он посоветовал: "Не слишком обижайся на насмешки Сета - в сущности он достаточно сообразительный парень".
Каддиган поджал губы и посмотрел куда-то в угол: "Пожалуй, мне пора пообедать". Сухо кивнув, он вышел из палаты размашистыми шагами. Базиль потянул Кудеяра за руку: "Пойдем, я покажу тебе нашу столовую - мы хорошенько закусим и посмотрим, что еще нужно будет сделать".
Кудеяр обернулся к рядам больничных коек: "А как быть с пациентами?"
Базиль скорчил комическую гримасу: "В самом деле, как быть с пациентами? Куда они денутся? Что с ними может случиться? Они лежат себе, как трупы в морозильнике, а даже если они, паче чаяния, оттают и воскреснут - что с того? Прутья выскочат из пола и никуда их не выпустят; они разорвут в клочья свои постели, устанут и снова заснут".
"Пожалуй, с практической точки зрения твой подход имеет смысл".
"Не только - это единственно возможный разумный подход!"
Столовая занимала прозрачную полусферу, выступавшую из основного здания паллиатория - отсюда открывался вид на синевато-серую реку и окружавший ее солнечный пейзаж. Столы образовывали концентрические полуокружности, а стулья были расставлены так, чтобы все сидели спиной к зданию. Базиль подвел Кудеяра к столу в дальнем конце одной из внутренних полуокружностей - его выбор места в столовой был сделан по привычке и без расчета, но соответствовал его скромному положению в больничной иерархии. Другие посетители столовой отнеслись к появлению Базиля с прохладцей.
Усаживаясь, Базиль подмигнул Кудеяру: "Как видишь, всюду процветает ревнивый карьеризм".
Кудеяр неопределенно хмыкнул.
"Они знают, что я продвигаюсь, - беззаботно продолжал Базиль. - Можно сказать, выхватываю у них из-под носа награду, на которую они рассчитывали. Их это исключительно раздражает".
"Их можно понять".
"Весь этот народец, - Базиль обвел помещение широким жестом, - полон подозрений и мучается приступами зависти. Так как крутизну моего подъема невозможно не замечать, они порочат меня за спиной, как деревенские сплетницы. Не сомневаюсь, что, разговаривая с тобой, Сет Каддиган осуждал мои методы - не так ли?"
Кудеяр рассмеялся: "Не совсем так. Он сказал, что ты руководствуешься нетрадиционными принципами, и что это его беспокоит".
"И правильно! Пусть беспокоится! Мы начали работать в паллиатории на равных основаниях. Каддиган забил себе голову гипотезами, основанными на классических исследованиях, о которых он узнал из четвертых или пятых рук. Я игнорирую все это устаревшее барахло и, если можно так выразиться, играю на слух".
К каждому из них подплыло голографическое меню с четким текстом, словно набранным буквами из тонкой светящейся проволоки. Базиль заказал салат-латук, маринованную сельдь и сухарики, заметив, что после слишком плотного обеда он обычно тяжеловато себя чувствует: "Сет Каддиган все время тревожится, его снедает жалость к себе - и он оттачивает остроумие вместо того, чтобы развивать практические навыки психиатрии. А я, хм… может быть, я слишком много болтаю. Они считают, что я - пустобрех. Что ж, с меня как с гуся вода. Наше общество - самое устойчивое социальное образование в истории человечества, в нем не заметно никаких признаков грядущих изменений. Тем не менее, можно ожидать, что самое характерное для этого общества заболевание, маниакально-кататонический синдром, будет наблюдаться все чаще. Это наш враг, на него нужно нападать агрессивно, без экивоков". Кудеяр, занятый отбивной с кресс-салатом, понимающе кивал.
"Говорят, что я использую пациентов, как подопытных кроликов, - жаловался Базиль. - Но это не так! Я пытаюсь применять различные режимы терапии по мере того, как они приходят мне в голову. Одним живым трупом больше, одним меньше - какая разница? Ведь они никому не нужны, даже самим себе. Пусть из-за меня пострадают двадцать, тридцать или сто кататоников - что с того?"
"Капля в море", - отозвался Кудеяр.
"Вот именно! - Базиль набил рот капустой. - Мои методы можно было бы осуждать на том основании, что они не дают результатов, но - ха-ха!" Базиль чуть не подавился от смеха, прикрывая рот рукой: "К вящему огорчению критиков, состояние кое-кого из моих пациентов улучшается! Я уже выписал из паллиатория несколько человек, за что меня еще больше презирают. Удачливых новичков никто не любит!" Базиль похлопал Кудеяра по плечу: "Страшно рад видеть тебя здесь, Гэйвин! Кто знает? Мы еще им покажем и вместе станем амарантами! Игра стоит свеч, а?"
После обеда Базиль сопроводил Кудеяра обратно в палату № 18 и оставил его там. Кудеяр без всякого энтузиазма вернулся к выполнению своих обязанностей, прикасаясь к каждому из пациентов по очереди наконечником инжектора, впрыскивавшего через кожу в кровеносную систему дозу витаминов и стимулянтов.
Кудеяр остановился и взглянул на параллельные ряды коек. Перед ним лежали тридцать шесть человек, объединенных только одной общей чертой: отсутствием подъема кривой на графике жизни. Причина их психоза была общеизвестна. И здесь, в этой палате, им предстояло провести остаток своих дней до тех пор, пока их не увезут в черном лимузине с затемненными стеклами.
Он прошелся по центральному проходу, задерживаясь, чтобы рассмотреть то одно, то другое лицо. У каждой койки он спрашивал себя: "Какой стимул, какую терапию я мог бы применить?"
Кудеяр подошел к лежавшему с закрытыми глазами тощему человеку, выглядевшему безвольным и слабым. На табличке были указаны имя пациента, Олаф Геремпский, и его фила - дебютант. На той же табличке содержались еще какие-то, непонятные Кудеяру пометки с кодами.
Прикоснувшись к щеке пациента, Кудеяр тихо позвал: "Олаф! Олаф, проснись! Ты в полном порядке, Олаф, ты здоров. Ты можешь вернуться домой".
Кудеяр внимательно наблюдал за лицом Олафа Геремпского - лицо это, осунувшееся и заостренное, как мордочка белой крысы, не шелохнулось. По-видимому, осторожные заверения в благополучии не производили никакого эффекта.
"Олаф Геремпский! - строго сказал Кудеяр. - Линия твоей жизни достигла филы аспирантов. Поздравляю, Олаф Геремпский! Ты уже аспирант!"
Лицо кататоника оставалось неподвижным, даже глаза его не двигались. Но Кудеяру показалось, что где-то под маской бесконечной скорби затеплилась какая-то толика сознания. "Олаф Геремпский, аспирант! Олаф Геремпский, аспирант! - повторял Кудеяр звенящим голосом, которым он зазывал прохожих из будки перед Дворцом Жизни. - Олаф Геремпский, ты достиг филы аспирантов. Олаф Геремпский, ты уже аспирант!" Но едва уловимый намек на оживление опять утонул в бездне безразличия.
Кудеяр отступил на шаг и нахмурился, после чего наклонился к уху Олафа.
"Жизнь! - прошептал он. - Жизнь! Жизнь! Вечная жизнь!"
Лицо Олафа оставалось скорбно-неподвижным. Но откуда-то, каким-то образом, Кудеяру передалось ощущение невыразимого сожаления - печали, подобной пламени гаснущего заката. Этот проблеск сознания постепенно растворился и пропал. Кудеяр наклонился еще ближе, к самому уху пациента, и поджал губы.
"Смерть! - глухо произнес он. - Смерть! Смерть! Смерть!"
Кудеяр наблюдал за бледным лицом. Все еще неподвижное, оно словно чем-то наполнялось изнутри. Кудеяр чуть распрямился, продолжая неотрывно наблюдать за происходящим.
Глаза Олафа Геремпского внезапно распахнулись. Посмотрев направо и налево, пациент сосредоточил взгляд на Кудеяре. Взгляд этот вспыхнул, как будто Олаф смотрел не на фельдшера, а на пламя жаркого костра. Губы пациента искривились: верхняя прижалась к носу, нижняя опустилась, обнажив сжатые зубы. В надувшемся горле кататоника возникло клокотание, его рот раскрылся - набрав воздуха, Олаф Геремпский испустил оглушительный, устрашающий вопль. Вскочив с койки без малейшего усилия, словно подброшенный пружинами, он протянул руки к горлу Кудеяра. Кудеяр инстинктивно отскочил - и почувствовал спиной прохладные трубчатые прутья светящейся решетки, автоматически поднявшейся из отверстий в полу.
Геремпский набросился на Кудеяра, судорожно впиваясь в него пальцами-клещами. Кудеяр хрипло закричал, отбиваясь от рук маньяка, но мышцы Олафа затвердели - с таким же успехом можно было отбиваться от железных рычагов. Кудеяр уперся ладонями в лицо Олафа и оттолкнул его - тот свалился на пол. Схватившись за светящиеся прутья, Кудеяр закричал: "Помогите!"
Геремпский вскочил на ноги и снова бросился на Кудеяра. Кудеяр пытался отпихнуть его руками и ногами, но маньяк вцепился в новую форменную куртку Кудеяра и тянул ее к себе. Кудеяр упал на пол - Геремпский навалился ему на спину, разрывая куртку пополам. Кудеяр пытался приподняться на четвереньки, но маньяк прилип к нему, как присосавшийся спрут. Кудеяр перевернулся и вырвался из разорванной куртки, оставшейся в руках Геремпского. Кудеяр поспешно забежал за койку, продолжая громко звать на помощь. Захлебываясь диким смехом, Геремпский прыгнул на него. Кудеяр нырнул под койку. Геремпский задержался, чтобы закончить превращение фельдшерской куртки в мелкие клочки, после чего заглянул под койку. Кудеяр откатился подальше - Геремпский не смог его достать. Маньяк перескочил через койку, чтобы поймать Кудеяра с другой стороны. Кудеяр снова перевернулся и оказался вне досягаемости.
Игра продолжалась несколько минут. Геремпский скакал вокруг койки, а Кудеяр уворачивался от него под койкой. В конце концов Геремпский взобрался на постель и неподвижно встал на ней. Кудеяр, лежавший под койкой, оказался в западне - он не мог одновременно следить за происходящим с обеих сторон; пока он находился посередине, однако, маньяк мог внезапно спрыгнуть с той или с другой стороны и схватить его.
Кудеяр услышал голоса и чьи-то шаги. "Помогите!" - закричал он.
Увидев ноги Сета Каддигана, он позвал: "Я здесь!"
Ноги остановились, ботинки повернулись носками к нему.
"Этот маньяк хочет меня задушить! - кричал Кудеяр. - Я не смею пошевелиться!"
"Подождите, все будет в порядке", - покровительственно произнес Каддиган. К его ногам присоединились еще чьи-то ноги. Прутья светящейся решетки исчезли. Геремпский зарычал и бросился к выходу из палаты. Его поймали полотнищем из не рвущегося материала, туго спеленали и положили обратно на постель.
Тем временем Кудеяр выбрался из-под койки и поднялся на ноги. Пока он поправлял и обтряхивал одежду, Каддиган вставил наконечник инжектора в рот Геремпского и впрыснул какой-то препарат. Геремпский обмяк и прекратил попытки сопротивления. Каддиган отвернулся от пациента, бросил мимолетный взгляд на Кудеяра, кивнул с подчеркнуто безразличной вежливостью, прошел мимо и удалился из палаты.
Глядя в спину психиатру, Кудеяр сделал было пару быстрых шагов, чтобы догнать его, но сдержался. Сохраняя все возможное достоинство, он неспешно последовал за Каддиганом в приемную. К тому времени психиатр уже погрузился в груду скопированных документов, делая пометки и сверяя ссылки. Кудеяр опустился на стул и пригладил ладонью волосы: "Я оказался в опасной ситуации".
Каддиган пожал плечами: "Вам повезло. Геремпский - слабак".
"Слабак? Он вцепился в меня железной хваткой! Никогда не видел ничего подобного!"
Каддиган кивнул - у него на губах дрожало некое подобие улыбки: "Истерические маньяки делают самые невероятные вещи, противоречащие, казалось бы, устройству и возможностям человеческого организма. Опять же, известны многие другие явления такого рода". Помолчав, психиатр наставительно продолжал: "Достаточно упомянуть о хождении по горящим углям - оно практиковалось в древности и до сих пор наблюдается среди варваров. А маздаисты из Чинцзина демонстрируют еще более впечатляющие трюки".
"Да-да, - беспокойно отозвался Кудеяр. - Несомненно".
"Как-то раз мне привелось наблюдать способности человека по прозвищу Фосфор Магниотес. Он контролировал полет птиц, приказывая им подниматься, спускаться, лететь направо или налево - по отдельности или всей стаей. Вы мне не верите?"
Кудеяр пожал плечами: "Все может быть".
Каддиган снова кивнул: "Одно не подлежит сомнению: такие люди пользуются источником энергии, еще не поддающимся определению. Можно предположить, что эмпатия между амарантами и их суррогатами также достигается благодаря излучению, которое не регистрируется существующими приборами. Кто знает?"
"Вполне вероятно", - отозвался Кудеяр.