Я указал в сторону каморки Степанова.
- Там графин с водой.
Шофер тяжело поднялся, упираясь в пол руками. Пошатываясь выпрямился. Медленно побрел за стойку, запустив пальцы в свою растрепанную шевелюру.
Я провожал его со смешанным чувством жалости и страха. Сошел ли он с ума? И если спятил, то что мне делать?
Илья вернулся через несколько минут. Он где-то раздобыл синюю фуфайку, которую накинул прямо на голое тело, в руке тащил графин и граненый стакан.
После этого мы еще некоторое время сидели молча у костра. Я исподлобья смотрел на Илью, Илья пил воду и смотрел на огонь. Уж не знаю, какие мысли блуждали у него в голове, но для себя я сделал вывод, что он все-таки не сошел с ума. По крайней мере, не стал буйным. Что внушало надежду.
А потом Илья каким-то чутьем нашел в загашнике диспетчерской начатую бутылку водки. Повеселел, подмигнул мне. Я к тому времени уже попивал горький чай без сахара, обхватив чашку двумя руками - наступало утро и становилось прохладно.
Карчевский спал, его будить не стали. Навалившаяся было на меня дрема пропала, я даже начал ощущать себя отдохнувшим. Даже согласился выпить пару стопок с Ильей, который в фуфайке теперь очень походил на беглого каторжника.
А потом во входную дверь настойчиво постучали.
Я вздрогнул и пролил на колени остывший чай. Замер Илья. Не донеся стопку до рта. Мы застыли, со страхом уставившись друг на друга. Показалось?
Стук повторился, теперь к нему добавился какой-то шум за дверью. Будто приглушенные голоса.
- Дверь заперта? - шепотом осведомился шофер.
Я лишь развел руками. Если кто и запирал двери, то только Карчевский.
- Пойду, послушаю, - решил наконец шофер. Он тихо поднялся, перехватил поудобнее за горлышко пустой графин и согнувшись покрался к тамбуру.
Я так и остался сидеть на стуле, скованный страхом. Что делать? Бежать? Будить Карчевского?
Черт! Огонь нужен!
Я подскочил, скрипнув стулом, выхватил из мангала головешку и поспешил за шофером. Сердце бешено колотилось в груди, рот вмиг пересох.
Мы остановились у двери тамбура, вслушиваясь. Илья с перекошенным от напряжения лицом и я, с потрескивающей головней.
Снова стук! Словно чем-то деревянным долбят в дверь!
- Эй, это я, Степанов! Откройте! - смог разобрать я голоса. И улыбаясь недоумевающему Илье прокомментировать:
- Открываем. Свои.
По залу растекался дурманящий запах куриного бульона. От этого аромата у меня урчало в желудке, и рот наполнялся слюной. Я заворожено смотрел, как в кипящей воде кружатся ломтики белого мяса, мелкие кубики моркови и лука, дольки картофеля, всплывая и вновь уходя на дно кастрюли под золотистым слоем прозрачного жира.
Я сглотнул.
У плиты хозяйничал Степанов. Старик привлек меня в качестве добровольного помощника к чистке овощей для супа, теперь же мягко усадил на стул и велел не лезть руками в кипяток. Я обещал потерпеть до готовности. Потому лишь наблюдал, как старый диспетчер, одетый в свою извечную безрукавку, что-то режет, открывает, пробует.
Сквозь открытые двери тамбура и маленькие окошки под потолком в зал падал свет. На крыльце курили Илья и Олег.
Я перевел взгляд на матрас возле потушенного мангала. Там, укутавшись в свои одежды, спал Юдин.
Степанов и Юдин пришли вместе. Мы с шофером впустили их внутрь, до конца не уверенные кто же переступит порог. Но вошли лишь два старика, никаких теней, никаких худых загадочных мужиков.
Краткое рукопожатие. Илья быстро потерял интерес к моим знакомым, ушел к костру. Степанов лишь тихонько поинтересовался у меня, зачем мы развели огонь в центре зала и что с Олегом. В двух словах рассказать я не сумел, поэтому разговор отложили на потом.
Спустя полчаса проснулся Карчевский. В своей медвежьей манере заворочался, заворчал, сгорбившись, сел, окинув нас тяжелым взглядом из-под насупленных бровей. Кивком поприветствовал Юдина и диспетчера, нашел глазами сначала меня, потом Илью. Если он и был удивлен появлению седобородого Яна с посохом и своего товарища Степанова, то не показал это. Лишь удовлетворенно вздохнул, поднялся на ноги и пошел в туалет.
Время как то само собой заполнилось мелкими делами. Илья сходил, проверил, что на улице действительно нет преследующих нас ночью теней. Я затушил огонь в мангале, оставив на всякий случай несколько тлеющих углей. Карчевский со Степановым о чем-то говорили в сторонке. Юдин сразу лег спать, ему не мешали. Потом мы с Карчевским принесли из дальней комнаты, еще один стол и десятилитровую флягу с питьевой водой. Степанов ушли с шофером к шкафу и потом Илья появился в довольно старомодной, но неплохо сохранившейся фланелевой рубашке в черно-красную клетку.
К моему удивлению, разговоров и рассказов о прошедшей ночи почти не было. Лишь Карчевский спросил у Николая Семеновича: "Переночевали нормально?", на что диспетчер ответил: "Не так, как хотелось бы, но нормально". И все. Словно все хотели оставить разбор полетов на потом. Или совсем не поднимать сложную тему - что же происходит на самом деле в городе?
А вот мне было интересно, как и где пересидели ночь эти два старика. Уж больно не было похоже, чтобы они, как и мы, день и ночь плутали по городу, а напоследок еще и играли в догонялки с непонятными тварями.
Разговор зашел как-то сам собой. Пока чистили картошку, диспетчер спросил, почему Олег такой снулый. Я вкратце рассказал нашу историю с момента выхода из моей квартиры, заодно пояснил про мангал в зале. Спросил куда ходили они с Юдиным.
Из рассказа старика я понял, что прошлым вечером к нему в диспетчерскую пришел Ян. Степанов как раз начал беспокоиться о пропаже Карчевского, который уже несколько дней не появлялся. К тому же он видел с порога диспетчерской, что творится на улице, не рискнул выходить один.
Юдина Степанов знал в лицо, но лично они знакомы не были. Так, доходили какие-то истории и факты с именами, но лично представлены друг другу никогда не были.
Ян пробыл в диспетчерской несколько часов, не отказался от чашки чая. Сказал, что в городе все плохо, надо искать оставшихся в живых людей. Утром ушел. Нервничающий Степанов провел весь день как на иголках. На улице бесновалось пространство, все знакомые и друзья пропали неизвестно где. Чтобы отвлечь себя от тяжелых мыслей, полез наводить порядок в каморку с аппаратурой, начал убираться там, где никогда не убирался - за большой металлической панелью-щитом, которая закрывала основные узлы и заднюю стенку радиомаяка. С изумлением увидел, что старые алюминиевые провода в нескольких местах сломались, а большая часть ламп, которые он менял, коротят из-за плохих контактов, поэтому перегреваются и выходят из строя. Так он узнал еще и о том, что маяк, которому он уделял столько времени, не работает.
С тяжелым сердцем спустился он с вышки, долгое время сидел опустошенный. Потом, ближе к вечеру, вернулся Юдин, усталый, но решительный. Спросил, нет ли поблизости людей, которые точно не улетели на Большак. Прикинув расстояние, Степанову вспомнился нотариус, к которому он меня водил. Ян настоял, чтобы они пошли вместе, сказал, что ему страшно. Душевное состояние у диспетчера было то еще, поэтому он не нашел в себе причин отказаться.
К нотариусу попали быстро, но уже затемно. Дверь оказалась открытой. Бедный Савохин А.Ю. болтался в петле прямо над рабочим местом. На столе лежала напечатанная на машинке записка, из которой следовало, что решение принято давно, что он не может больше так жить и что некие обстоятельства оказались выше него. В большой пепельнице находились порванные и сожженные фотографии из семейного альбома, какие-то закладные и кредитные расписки.
Степанов с Юдиным сняли из петли тело несчастного нотариуса. Положили там же, в конторе, в архив. Но вот назад Ян отказался идти, сказал, что нужно ждать утра, что иначе не пройдем. Они расположились в кабинете Савохина, один спал на столе, второй на составленных стульях.
- Знаете, Игорь, - задумчиво сказал мне тогда старый диспетчер. - Я лежал, смотрел в темноту и думал о своей жизни. О том, что лишь Бог знает, сколько времени я выполнял пустую работу, думая, что занимаюсь по-настоящему нужным делом. О том, чего достиг к своим годам. Чего мог достичь. Об утраченном и упущенном. Поверьте, Игорь, в моем возрасте такие вот моменты, которые я мог бы и желал изменить, видятся особенно четко и чувствуются особенно горько. Потому что уже понимаешь - все, времени нет оставлять что-то на потом. Исправлять уже некогда. Остается лишь посмотреть на свою жизнь как на проделанную работу, оценить со стороны. И вот в ту ночь я вдруг подумал, а может быть и жизнь моя вот так прошла, под эгидой важных дел, но на самом деле пустышкой?
Я молчал.
- Но утро вечера мудренее, - улыбнулся, продолжая, старик. - Утром я проснулся и понял, что не мог я прожить пустую жизнь. У меня достойная дочь, замечательные внуки. Меня окружают хорошие люди, я так много в своей жизни знал хороших людей. Я видел столько всего чудесного и необычного, что просто не могу называть свою жизнь пустышкой. И не важно, чем я занимался последние годы в этой диспетчерской, важно стало то, как я это делал. А делал я это хорошо, от души. Со всей душой.
Степанов бравым жестом бросил в чан очищенную картошку. Приосанился, глаза его блестели.
- Вы действительно прожили отличную жизнь, - поддержал я старика. - Что будете делать дальше?
Диспетчер пожал плечами:
- Не знаю. К дочери слетаю, проведаю. Соскучился. А там посмотрим.
После этого разговора мы еще некоторое время рассуждали о перипетиях судьбы, а потом я поймал мысль, которая не давала покоя. Спросил у Степанова о том, как они так быстро попали к нотариусу и вернулись утром назад? Ведь город постоянно изменяет маршруты.
Николай Семенович пожал плечами:
- Не знаю. Ян все время шел впереди, велел не отставать. Постукивал своей палочкой по асфальту время от времени. Так и дошли, как обычно, туда и обратно.
Я призадумался.
Теперь все эти разговоры остались позади, я просто сижу рядом со стариком, который неторопливо помешивает почти готовый куриный суп. И именно в эти мгновения, в этой полуосвещенной каморке в углу диспетчерской, в окружении хороших людей и в предвкушении такой малости, как горячее на обед, мне было хорошо. Здесь и сейчас. Наверное, я выглядел как кот, который наблюдает из-под полуприкрытых век за сидящими перед телевизором людьми, лежа возле теплого камина.
Кажется, я даже задремал.
С улицы донесся громкий возглас, потом Илья крикнул внутрь зала:
- Вертолет летит!
Сон как рукой сняло. Я влез в предоставленные мне Степановым тапочки и заспешил на улицу.
Все, кроме Юдина, уже были тут. Серый прямоугольник взлетной площадки был покрыт лужами, ветер раскачивал стоящие поодаль деревца. Я вспомнил, как впервые ступил на эту бетонку. А теперь у меня ни вещей, ни денег. Даже одежды нет, кроме рубашки и брюк, что на мне. Все потеряно, забыто.
Стучащий звук вертолета я услышал сразу, а вот разглядеть появившуюся над горами точку не мог долго. Наконец, с помощью Степанова, который направил мой взгляд парой ориентиров, увидел маленькую фигурку винтокрылой машины, которая, казалось, еле двигалась на фоне серого неба.
- Рановато что-то, - проговорил Илья, разглядывая небо из-под козырька ладони. - Обычно после обеда прилетает.
- Интересно, как он садиться будет, если такая катавасия с местностью, - ни к кому конкретно не обращаясь спросил я.
- А он не будет садиться, - ответил диспетчер. - По крайней мере, не здесь.
Я посмотрел на него. Степанов повернул ко мне лицо и почему-то извиняющимся тоном добавил:
- Это военные, у вертолета Шишова другой звук.
- Точно, военные, - мрачно подтвердил Карчевский.
- Военные, это которые спасатели? - уточнил Илья.
- Они самые, - ответил Степанов. - Ладно, пошел я суп доваривать.
Он бросил последний взгляд на маленькую точку в небе, которая действительно, уходила над горами в сторону от нас, скрылся в дверях диспетчерской.
- Олег, - вспомнил я. - Он про маяк узнал!
- Знаю, - геолог посмотрел на меня усталыми глазами. - Оно и к лучшему.
- Погоди-ка, - шофер наставил на Олега указательный палец. - Точно, тебя я видел вместе со спасателями здесь, прежде чем отвез их к Колодцам. Ты с их старшим о чем-то разговаривал. Ну?
Карчевский достал сигареты, закурил. Сквозь дым посмотрел на Илью.
- И что?
- Точно, ты, - Илья утвердительно кивнул, довольно заулыбавшись. - Помнишь, Игорь, я тебе рассказывал? А о чем вы говорили, Олег?
- Тебе то что, - геолог не был настроен обсуждать эту тему, но Илья почему-то вцепился как репей.
- Нет, погоди, - шофер засунул руки в карманы фуфайки, вытащил сигареты и спички, тоже закурил. - Если все это замутили военные, то ты что-то знаешь, верно?
- Не верно, - нехотя пробурчал геолог, смотря на вертолет.
Вертолет на миг завис на месте, но потом вновь полетел дальше.
- Да ладно! - было видно, что Илья распаляется, он начал сильнее жестикулировать и криво усмехаться. - Как так? Не думаю, что военные стали бы говорить с кем-то посторонним. А они не простые военные, это я знаю. Так что они делают в горах?
Я слушал их диалог, а сам наблюдал за вертолетом. Что-то с ним неладное творилось. Он то поднимался, то резко опускался, словно хотел набрать высоту, но не мог.
- Олег, чего тебе скрывать? - не унимался Илья, делая быстрые затяжки и, не отрываясь, глядя на бородатого геолога. - Это по их вине мы тут как черти в рукомойнике? Это они людей похищают? Отвечай! Что это? Газ? Наркотики? Какое-то психическое оружие?
Вертолет завалился на левый борт и понесся по пологой дуге к горам. Мне на миг показалось, что от него в разные стороны тянутся тонкие нити, как от мухи в паутине. Но наваждение быстро пропало. Я бросил быстрый взгляд на Олега - видел ли он? - но Карчевский, если и видел, никак не показал этого.
- Да что ты молчишь! - шофер подскочил к геологу и схватил его за ворот анорака, тряхнул. Выглядело это несколько комично, будто худой хорек хочет подраться с флегматичной кавказской овчаркой.
Вертолет сильно накренился вперед, круто опустив нос. Ухнул почти до самых верхушек гор. И вдруг исчез, словно и не было его. Секунду спустя до нас донесся сильный хлопок, и гул вертолета пропал.
Я стоял, разинув рот от увиденного. Что произошло?
Геолог выплюнул окурок с изгрызенным фильтром, повернул лицо к шоферу, который с оторопью смотрел то на него, то на небо, где без следа растаял вертолет.
- Я спрашивал у них, какого хрена они забыли в горах и что они туда перевозят, - спокойным тоном проговорил Олег, не мигая, уставившись на шофера. Тот медленно разжимал пальцы на анораке. - Их лагерь находится как раз над магнитной аномалией, рядом с лагерем пропавших туристов. Они и нам говорили, что занимаются спасательной операцией. Но вот я был во многих спасательных операциях и ни разу не видел, чтобы была необходимость в аппаратуре, которую я сумел заметить в их лагере. А потом, когда я увидел, как они выгружают на аэродроме ящики с маркировкой биологической опасности, я подошел к старшему и задал прямой вопрос. На что получил прямой и ясный ответ.
- Что в ящиках-то было? - не удержался я от вопроса.
- Не знаю. Большие ящики, похожие на гробы, - геолог одернул высвободившийся край анорака, развернулся и пошел в диспетчерскую.
- А что тебе военный то ответил? - крикнул вдогонку успокоившийся Илья.
- А ты сам как думаешь? - через плечо ответил Олег и скрылся в темноте тамбура.
Шофер что-то забубнил себе под нос, самодовольно улыбаясь и кивая головой. Мне стало неуютно, и я последовал вслед за Карчевским.
Я ел суп из большой алюминиевой плошки, зачерпывая ароматный бульон деревянной ложкой с рисунком под хохлому. Ложка была неудобной, мне приходилось широко разевать рот, чтобы ее содержимое не пролилось на стол. Но я старался не замечать эту мелочь, наслаждаясь варевом Степанова.
Супчик был отменным.
- Извините за посуду, - в который уже раз смущенно казал Николай Семенович. - Не рассчитано у нас на такое количество едоков.
Все под стук ложек и довольное прихлебывание дружно загалдели, успокаивая диспетчера.
Тарелки и ложки у всех были действительно разномастные. Принесенные кем-то когда-то с собой, забытые, оставленные, подаренные - все они хранились в настенном шкафу возле электроплитки. Степанов придирчиво отобрал самые лучшие, без сколов, не гнутые, и раздал их присутствующим.
С глубокими тарелками дело обстояло хуже, их оказалось всего две. Одна из них оказалась тарелкой Карчевского, видимо он частенько подъедался в гостях у друга, вторую диспетчер поставил Юдину. Мне досталась широкая металлическая плошка с широкими бортами, Илье - такая же, но помельче, видимо из одного набора.
Себе Николай Семенович скромно поставил крышку от походного котелка, продолговатую, начищенную до блеска. И, невзирая на наши возражения и предложения поменяться, остался при своем.
Я поймал ложкой картофелину и проводил ее в рот, наблюдая тайком за сидящими за столом. Ели в молчании, лишь изредка кто-то нахваливал повара, чем вызывал смущенную, но довольную улыбку старика. Было видно, что каждый обдумывает сложившуюся ситуацию. И было ясно, что каждый видит ее по-своему.
Все сидели за одним столом. Стол выставили на середину каморки, накрыли целлофановой пленкой, служившей здесь скатертью. Я сидел рядом с Ильей, напротив Карчевского, который занял всю сторону. Слева и справа от нас, друг напротив друга, сидели Юдин и Степанов. Как самые старшие, во главе стола.
Илья ел суп быстро, даже нервно. Взгляд уперт в тарелку, глаза пустые. Сильно он изменился за прошедшую ночь. Нахохлившийся, выставивший в сторону локти, шофер был похож на растрепанную ворону, взгромоздившуюся на стол.
Карчевский тоже глаз не поднимал от стола, но его взгляд блуждал где-то за пределами диспетчерской, мысли были далеко отсюда. Он то и дело задумывался, замирая с ложкой. Ел аккуратно, вытирая усы и бороду салфеткой. Тени с лица спали, щеки привычно порозовели. Отошел геолог от объятий теней.
Юдин сидел за столом, выпрямившись, приосанившись. Он скинул свою шинель с шарфом, остался в вязаном пуловере. Ложка методично исчезала в недрах седой бороды, чтобы вновь появиться уже пустой, лишь шевеление усов показывало, что Ян вообще жует еду. Взгляд бывшего начальника отдела был тверд, он лишь чуть наклонял голову к ложке. Бороду он не вытирал, как Олег, но ни крошек, ни следов супа я на ней не заметил.
Я бы не решился предположить, какие мысли витают сейчас в голове этого "городского ведуна".
Лишь Степанов выглядел спокойным и добродушным. Он ел не торопясь, то и дело обводя взглядом присутствующих. И во взгляде этом была и тревога за этих людей, и приятное довольство от хорошо приготовленного супа, и желание помочь.
Мне стало неловко за то, что я знал тайну неработающего передатчика, но молчал все это время. А ведь расскажи я все раньше, глядишь, может Степанов уже и улетел бы из Славинска, а не торчал бы тут с нами.
Наконец доели последнюю добавку, суп закончился. Пустые тарелки отъехали в центр стола, появились кружки с дымящимся чаем. Карчевский и Илья закурили. По лицам сидящих за столом, я понял, что пришло время разговоров.
- Во сколько у Шишова рандеву? - нарушил молчание Олег, обращаясь к Степанову.