Вместе с тем, ударными темпами наводился косметический ремонт, в котором все красилось, чистилось и вытряхивалось. А также подстригалось, сметалось и выносилось. Что-то пряталось. Военнослужащие, не занятые в строевой подготовке, сновали по части с тележками, баночками и метелками.
Помимо прочего, к празднику все офицеры старались подбить свои дела по должностям, дни напролет носясь с папками бумаг из кабинета в кабинет, отчего штаб напоминал рассерженный улей. Согласно многолетним наблюдениям, приехавшие на смотр частей генералы привозили с собой по несколько адъютантов из числа перспективных, которые своим неиссякаемым рвением старались доказать собственную значимость. Обычно это проявлялось тем, что в то время, пока их "генералиссимусы" отдыхали после официальной части, адъютанты рыскали по подведомственным формированиям с проверками. Проверки - это всегда неприятно и нервно, потому готовиться к ним начинали загодя.
Весь этот армейский цирк продолжался вот уже несколько дней. Не могу сказать, чтобы нам с Денисом сильно мешал творившийся вокруг бедлам. Когда стоит выбор между маршированием на плацу и рисованием плакатов, то как-то невольно понимаешь ценность нужных приоритетов. Просто под вечер уставала голова от шума, от паров краски вперемежку с клеем, ломило в висках. Но появляться лишний раз за пределами чертежной комнаты было чревато - могли припахать. Потому с завтрака и до позднего вечера мы с Красновым чертили, вырезали и клеили, со свойственной солдатам смекалкой - не очень быстро, но и не очень медленно, чтобы аккурат закончить к нужной дате.
И именно из вышесказанного становится ясно, почему мы так любили ночи. Уже после ужина можно было без особенного опасения покидать свое убежище. А когда оставшийся на дежурстве офицер проходил по коридору, проверяя заперты ли двери и опечатаны ли печатями, тут уж приходила полная свобода. Которую мы тратили с армейский изяществом - курили в неположенных местах, бесстрашно дышали воздухом на любимом балконе командира части и гоняли чаи с припасенными "ништяками" - шоколадом или конфетами.
Но сегодня я решил поведать Денису о своем открытии.
- Я тебе отвечаю, вот тут он и ходит! - я ткнул пальцем в шероховатый пол из обрезных досок.
Мы стояли в коридоре на втором этаже, между лестницей и канцелярией. Звуки наших голосов эхом разлетался по пустому помещению, где-то неприятно гудела и потрескивала лампа дневного света.
- Ты его сам-то видел? - скептически спросил Краснов.
- Нет, не видел. Слышал. Ты не веришь мне что ли?
- Верю, что ты что-то слышал, - усмехнулся Денис, - Но вот в твоего майора-самоубийцу поверить не могу.
Эту историю мне рассказал один из посыльных, который работал в штабе округа и забегал к нам два раза в неделю с донесениями. Числился он при секретном отделе, потому каждое его слово воспринималось как истина в последней инстанции. Более того, именно через него мы узнавали о скорых повышениях в звании, о всяких приказах на поощрение и иных новостях "сверху". И не было причин не верить ему или сомневаться в словах. Ну, по крайней мере, у меня.
В понедельник посыльный принес пакет, забрал корреспонденцию. Потом мы стояли в курилке, болтали о том, о сем. Он сообщил, что у них там один из полковников умер от сердечного приступа, назвал неизвестную мне фамилию. И как бы в продолжение темы спросил, знаю ли я о застрелившемся в нашем штабе майоре. Я не знал, потому с интересом принялся слушать.
Случилось это лет десять назад. Майор тот приехал в наш городок откуда-то из далекой сибирской части. С собой привез молодую жену. Поселили их в общежитии.
Служил майор где-то в нашей части, не то в батальоне обеспечения, не то в роте охраны. История о том умалчивает. И случилось как-то так, что в один осенний день его жена пропала. Совсем и неизвестно куда. А он любил ее сильно, несколько дней по городу бегал, искал. Даже солдат подымали, чтобы лес прочесывали. Безрезультатно. Мужик начал пить, исхудал, себя совсем забросил. Начал забивать на работу.
Командир части в положение вошел, назначил его на непыльную должность ответственного по штабу. Это что-то вроде ночного сторожа.
Так прошло несколько недель. И вот как-то вечером пошел этот майор на обход, проверять заперты ли двери. И оказалось, что на втором этаже канцелярия открытая. Забыли, видимо. А на столе - дневная почта. И на самом верху стопки письмо ему, майору. От нее, от жены.
Оказалось, что она сбежала с каким-то красавцем-дембелем, который увез ее к морю. И пишет, что так, мол, и так, любовь прошла, мы не понимали друг друга и все такое. Прощай, извини, забудь.
Майор умом двинулся тут же, вытащил пистолет и прямо возле стола застрелился. Так и нашли его наутро, с прострелянной головой и с письмом, зажатым в кулаке.
Но самое страшное, в другом. Говорят, что по ночам беспокойный дух этого майора ходит по штабу. И иногда можно услышать, как он идет по коридору в канцелярию, в надежде получить новое письмо от своей сбежавшей жены, в котором бы она написала, что любит его и хочет вернуться назад. Но письма нет и никогда не будет, потому как, опять же по слухам, жена утонула в море. Так и обречен ходить призрак этого майора по штабу, пока само здание не снесут.
Собственно, история была так себе, из разряда детских страшилок. Я, конечно, покивал посыльному, чтобы не обидеть человека неверием, но всерьез не воспринял. История такая, впрочем, могла иметь место. И застрелиться майор, допустим, мог. Но чтобы призраком после ходить по штабу - это вряд ли.
Так бы я и забыл этот разговор, когда б не один случай, который буквально поверг меня в ужас.
Краснов ушел спать пораньше в ту ночь, он не очень хорошо себя чувствовал. Я же решил докрасить несколько букв на транспаранте, после чего уже спуститься в каморку под лестницей. И засиделся допоздна, часов до трех ночи. Когда уже кисточкой перестал попадать по контуру, решил, что с меня довольно, что пора отбиваться. Вышел из чертежной, запер дверь и направился к лестнице на первый этаж. Да так и застыл с ключом в руке, не смея сделать вдох.
Мимо меня, от лестницы в сторону канцелярии кто-то шел. Коридор был пуст, но в абсолютной тишине явственно раздавались шаги, точнее, скрип половиц под чьими-то ногами. Скрип-скрип, скрип-скрип. И они приближались. Причем, шаги были не равномерные, а какие-то странные, рваные, словно человек после каждого шага стоял в задумчивости.
А для меня время остановилось. Холодея, я с ужасом смотрел на пол, когда шаги проскрипели мимо меня, потом дальше, дальше. Наконец, где-то у дверей канцелярии, стихли. И наступила тишина.
Вниз я несся, перепрыгивая ступени. Сердце вырывалось из груди, дыхание не хватало. Остаток ночи я провел, трясясь под одеялом, укрывшись с головой.
Естественно, на следующий день, с жаром и чувством все рассказал Денису. На что получил в ответ снисходительный хмык и фразу: "Разберемся".
И вот теперь мы стоим в коридоре второго этажа, в пустом штабе, среди ночи. Мне немного страшно, но вместе с тем и немного возмущает неверие друга. Я же лично слышал!
- Блин, Дэн, я лично слышал!
- Ты слышал скрип?
- Да, скрип шагов. Вот прямо тут, где ты стоишь.
- А еще что-нибудь необыкновенное?
- Например?
- Ну, дыхание тяжелое, рычание? - Краснов пожал плечами.
- Чего? - непонимающе протянул я.
- Ну, звон цепей…
- Да иди ты!
- Ладно, не дуйся, - Денис довольно заулыбался, вынул руки из карманов и присел на корточки. Внимательно принялся разглядывать доски пола. Я терпеливо ждал.
Краснов поднялся, прошелся по коридору. Постоял у лестничного пролета, вернулся ко мне. Хмыкнул и дошел до канцелярии.
- Во сколько, говоришь, ты слышал шаги?
- Ну, где-то около трех ночи, - прикинул я. - Думаешь, имеет значение?
- Думаю, да.
Денис поправил съехавшие очки, кивнул каким-то своим мыслям. Сказал:
- Ну, тебе сейчас раскрыть секрет майора-самоубийцы или подождем до трех ночи?
- Ой, вот не надо важничать! Еще скажи, что мне почудилось.
- Да нет, не почудилось, - Денис хитро улыбнулся. - Ты действительно скрипы слышал. Ну, рассказать или будешь жить с мыслью о таинственном?
Я подозрительно уставился на него, пытаясь разглядеть подвох. По лицу Краснова блуждала легкая улыбка, грудь вперед, глаза насмешливо поблескивают из-под очков. Вот ведь точно, каналья, до чего-то допер своим умом, у него при этом всегда одна и та же рожа!
- Ну, попробуй объяснить, - как можно безразличней сказал я.
- У меня есть бабка по материнской линии, - начал товарищ. - Она живет в деревне под Житомиром. Собственно, это не суть важно, это к делу не относится. Так вот, у нее дом довольно старый, рассохшийся. И скрипело там все, что могло. В том числе и дощатый пол. Создавалось ощущение, что ночью кто-то ходит по дому. Я тогда совсем маленьким был, потому спал плохо, боялся…
- Это ты сейчас на что намекаешь? - прищурился я.
- Да не на что, - отмахнулся Денис, пряча улыбку. - Ты дальше слушай. И как-то раз я спросил у бабальки, кто это, мол, ходит по дому ночью. А она мне: "Домовой". Да я с детства в сказки не верил, пошел уточнить к отцу. Тот мне все и объяснил.
Краснов поманил меня за собой, и мы дошли по коридору до лестницы, остановились. Денис присел и указал рукой на несколько досок, шероховатых, с облупленной краской.
- Присмотрись. Видишь, краска на некоторых досках более стерта, чем на других? Видишь? Да ты присядь.
- Ну…
- Баранки гну. Дорожку видишь?
- Ну, вижу, - угрюмо ответил я. Действительно, от лестницы до дверей канцелярии словно тропинка была протоптана, краска была более светлая, более обтертая. Сверху этого не заметно, но если низко посмотреть вдоль пола, да еще и против света, то контраст можно различить.
- На втором этаже у нас самый часто посещаемый кабинет это канцелярия, - продолжил Денис. - Особенно в последние дни, прямо паломничество. И все приходящие поднимаются по лестнице и идут напрямую к кабинету. Вон, даже краска цвет потеряла, истончилась. Соответственно, короткие доски на полу так или иначе деформировались, рассохлись. Их за день втопчут вниз, вдавят, а дерево материал упругий, он гнета не терпит. Вот и начинает ночью распрямляться по мере возможностей, возвращаться на место. Оттого и скрип.
Он замолчал, победно окидывая меня взглядом. Не желая оставлять своих позиций, я лихорадочно искал доводы против теории друга.
- Так-то оно, может, и так, - кивнул я. - Но вот объясни-ка мне, юный следопыт, почему тогда скрипит не весь пол сразу, а именно от лестницы до канцелярии, а?
Но мой контраргумент был неожиданно легко развеян.
- Это просто, - качнул головой Краснов и указал на приоткрытую оконную фрамугу лестничного пролета. - К утру температура начинает падать. Физику учил? Тела от холода сжимаются. Вот доски, ближайшие к окну, и встают на место первыми. А дальше цепная реакция, как в домино.
Я молчал. Крыть было не чем. Щекочущая нервы история оказалось банальностью. Мне даже грустно стало.
- Эх, Денис, и в кого ты такой прагматичный, - сокрушенно покачал я головой.
- В родителей. Что, наступил песне на горло? Хотел еще немного позаблуждаться? Ну извини, сам попросил.
- Да не в том дело, Дэн. Не хочу я заблуждаться. Я хочу верить, что в мире есть хоть что-то, что не поддается объяснению. Понимаешь? Загадочное, таинственное.
- А зачем? - на полном серьезе удивился Денис. - Разве не интересно знать суть вещей?
- Блин, сложно с тобой! - отмахнулся я. - Ну как зачем? Чтобы было над чем голову поломать. Нервы, опять же, пощекотать. Здорово ведь знать, что есть что-то помимо нас, помимо нашего мира. Нечто неизведанное.
- Летающие тарелки, например? - ехидно спросил товарищ.
- Да хотя бы, - я не обратил внимания на его тон. - Хотя бы и тарелки. Не интересно, что это и откуда они взялись?
- Нет, не интересно.
- Ты не любопытный.
- Любопытный. Даже очень. И есть очень много сфер, в которых я ничего не знаю, но хочу узнать. Но для этого необходимо не бояться по углам, а учиться. И читать.
- Опять намекаешь? Да верну я тебе твою книжку, верну.
- Я не о том, - Денис стал серьезным. - Игорь, ты себе представь на секундочку насколько мало тебе известно об окружающем мире. И даже не из серии чего-то неизученного наукой, а уже известного, просчитанного и ставшего аксиомой. Ты вот инженер, варишься в своей области знаний. Но есть же еще и другие. Математика, химия, физика, психология, социология. Это же какие массивы знаний! Компиляция опыта поколений. Астрономия, биология, медицина. Продолжать можно долго. Вот что интересно, вот где для себя можно открыть много нового. Это же все грани одного большого мира, который мы еще и не изучили толком. А ты уже за его пределы лезешь. Хочешь не знать, а догадываться. Щекотать нервы.
- Но ведь есть что-то за гранью понимания? - ухватился я за оброненную фразу Краснова. - За гранью нашего большого мира?
- Есть, - просто ответил Денис. - Генная инженерия, антиматерия, сверхтяжелые сплавы. Многое есть, что еще предстоит изучить и понять. Но все это лишь эволюция науки, а не вдруг взявшееся откуда-то чудо. И чем больше ты будешь постигать знаний, тем меньше будешь верить в сверхъестественное. В чудеса верят лишь недостаточно образованные люди.
- Это, типа, я дурак? - обиженно спросил я.
- Не передергивай. Я вот за всю свою жизнь ни разу не встречал ничего такого, что не поддавалось бы объяснению и не укладывалось бы в имеющиеся рамки. Согласен, живу я не бог весть сколь долго, но все-таки показатель. И родные мои, и близкие. Ходят, конечно, по городку слухи, но должен же быть свой местный фольклор? Никто его всерьез не воспринимает.
- Ну а если вдруг встретишь такое, что не поддается объяснению? - с жаром спросил я. - Если вдруг всех твоих хваленых знаний не хватит? Если вдруг все объяснения будут бесполезны? Что тогда ты будешь делать?
- Ну, не знаю, - с улыбкой развел руками Денис. - Тогда вон, тебя позову. Думаю, разбираться с антинаучными загадками как раз по твоей части.
Он ободряюще похлопав меня по плечу.
- Ты только не обижайся давай. Пойдем лучше спать, завтра Брусиловский прорыв будем совершать, а то не успеваем к сроку.
8
Спал я плохо. Уснув довольно быстро, в течение всей ночи часто просыпался, ворочался. Даже во сне не покидало чувство смутной, неясной тревоги, которую я никак не мог сформулировать для себя, находясь в полудреме. Подминая под голову горячую, скомканную подушку, несколько раз натыкался взглядом на плохо различимый в темноте черный прямоугольник открытой двери спальни. В такие моменты становилось особенно неуютно. Будто кто-то мог наблюдать оттуда за мной. Но вместе с тем чернота манила, затягивала, как глубина пропасти зовет прыгнуть в нее.
Встать и закрыть дверь я не решился, отворачиваясь в другую сторону и под учащенный стук сердца засыпая. Засыпая, чтобы проснуться через какое-то время вновь. И вновь. И вновь.
Уже утром я пробовал посчитать, сколько раз за ночь я выныривал из тенет сна. По ощущениям получалось, что я больше бодрствовал, чем спал.
За окном еще только светало, несмотря на почти десять часов утра. Славинск вносил свои коррективы в мои биологические часы. Впрочем, я уже почти стал привыкать к постоянному ощущению вечера, которое преследует меня здесь.
Позавтракал без аппетита. Кофе пил стоя у окна, наблюдая за улицей. За те несколько минут, что я отхлебывал горячий напиток, вдыхая густой аромат, за окном не прошло ни одного человека, не проехало ни одной машины.
Несмотря на данное себе вчера обещание, осматривать при свете дня спальню я не стал. Остался после сна неприятный осадок, связанный с этой комнатой, что-то холодное и отталкивающее. Так остается послевкусие, которому нужно время, чтобы развеяться. Видимо, надумал себе вечером всякого, мозг и сыграл со мной злую шутку, наградив комнату ярлыком "пугающая". Сон этому лишь способствовал.
Как бы там ни было, не нашел я в себе сил и желания даже заходить в пустую спальню, лишь закрыл дверь плотнее. Впрочем, запирать не стал.
Одевался поспешно, буквально кожей ощущая каждый издаваемый мной звук. Потому как кроме этих звуков остальных я не слышал. Не было привычного уличного шума, каких-то движений соседей за стенами, хлопанья дверей, лая собак. Практически абсолютная тишина обволакивала меня. Может быть, поэтому я и сам старался шуметь как можно меньше? Может быть, поэтому я хотел побыстрее оказаться на улице, подальше от вымершего дома?
Уже шагая по пустой мостовой я задался мыслю о соседе или соседке сверху. Почему-то казалось мне, что надо мной живет сосед. Такое вот непроверенное утверждение.
Так вот, соседа я тоже утром не слышал. А ведь выходной, суббота. Уходит на работу по выходным? Какая тут, к чертям, работа. Да еще и по выходным. Но даже если и так, то почему я не слышал работающего крана, когда он умывался? Почему не слышал шагов в подъезде? Насколько я смог удостовериться, акустика в доме очень хорошая. Хотя, может быть как раз в этот момент я провалился в сон?
А может, он еще спит? Вечером намаялся, что-то ворочал там у себя, по звуку тяжелое. Как упало, даже я подскочил! Вот зараза, так испугал!
Я усмехнулся, вспоминая свой ночной ужас. Сейчас, при свете дня, все произошедшее ночью казалось таким далеким и несерьезным.
Погода на улице стояла неплохая. Безветренная, без осадков, лишь временами откуда-то налетал легкий ветерок, сгоняющий со своих мест сухие листья на асфальте. Листья лениво перелетали с места на место и так до следующего дуновения.
Кроме меня и листьев по улице Солнечной больше не двигался никто. Никто не играл во дворах, никто не сидел на скамейках в скверах, никто не валялся под машиной у гаражей. Казалось, что я один остался во всем Славинске, брошенный и забытый, как сам город. Я даже позволил себе пофантазировать себе на эту тему, восторгаясь своей выдуманной решимости. Было бы забавно побыть эдаким Робинзоном в этой богом забытой дыре. Делай что хочется, входи куда вздумается! Правда, не хотелось бы, что бы это продолжалось долго. Хотелось бы, чтобы потом обязательно спасли.
Пустив в ход фантазию, я почувствовал, что мне стало не по себе. А вдруг на самом деле все это не выдумка? Что будет, если проснувшись утром, обнаружить себя совсем одним в целом городе? И не когда-то потом, когда-нибудь, а вот сейчас, в эту самую минуту? Вот иду я по мостовой, придумываю себе какую-то историю, а она уже тут, уже исполнилась. И я лишь угадал, а не придумал ее. Что тогда?
Легкая паника, совсем легкая, как ветерок, пролетела где-то в душе. Я прибавил шаг, с удвоенным вниманием всматриваясь в проплывающие мимо дворы и окна домов.
И к своему большому успокоению обнаружил-таки на балконе второго этажа одной из серых пятиэтажек курящего мужчину.
Мужчина курил, облокотившись локтями о перила. На плечи была наброшена черно-оранжевая рабочая куртка, из-под которой был виден вырез старой майки. Мужчине было где-то между сорока и пятьюдесятью, он с интересом наблюдал за мной, выпуская клубы дыма.
- Здравствуйте! - крикнул я ему снизу. - Извините, не подскажете, как пройти на городское кладбище?