– Прости, Иисусе… Не по своей воле я привел сюда этих кровопийцев! Грешен я, сто раз грешен… Веришь ли, по ночам часто не сплю, кляну себя самыми последними словами. Ведь дед мой до Берлина дошел, а отец, сержант милиции, погиб от бандитской пули. Но ведь семью-то кормить надо, о Боже!
Вольга поднял правую руку, и губы насмерть перепуганного стража порядка намертво сомкнулись.
– Я не сын Божий, сколько можно всем вам говорить! – с досадой сказал Вольга. – А вот обмануть меня не просто. Семью, говоришь, нечем кормить? Это ты про трехэтажный коттедж, что строишь под Истрой?
Капитан Суровцев тоскливо опустил голову. И вдруг он увидел внизу не паркетный пол, а черную пропасть, в бездонной глубине которой что-то тяжело ворочалось, что-то стонало, излучая безысходность. И это что-то был он сам, низвергнутый туда, откуда никогда не возвращаются. Никогда.
"Ты считаешь, что такой Божий суд будет несправедлив?" – прозвучал в его голове тихий голос Вольги. И ответить на это было нечего.
Штырь и два охранника не слышали ни слова из этого разговора, да им было и не до этого. Они уже сжимали в руках пистолеты.
– Терпеть не могу телепатов, – промолвил Штырь, ощущая непривычную дрожь во всем теле. – У нас в лагере на Колыме был такой умелец, мог любого заставить поделиться с ним пайкой. Так мы этого хмыря посадили голой задницей в прорубь и обливали водой, пока его башка не превратилась в ледяной шар.
– Почему именно шар? – удивленно спросил Вольга.
– А черт его знает, почему… Надо же было как-то развлекаться! Интересно было глядеть, как телепат шевелит губами и вовсю дышит, чтобы растопить лед. Долго он так дышал. Мы с корешами даже поспорили, сколько урод продержится. Я поставил сто баксов на десять минут, и выиграл. А ведь, казалось, такой дохляк, соплей перешибить можно… Живуч ваш брат, ничего не скажешь! Но пуля она для всех пуля.
Вольга кивнул.
– Верно, пуля – это не сахар. Надеюсь, что никогда не забуду этого. История с ледяным шаром меня тоже заинтересовала. Это на самом деле, наверное, забавно – смотреть, как твой враг шевелит губами, чтобы растопить своим дыханием ледяные стенки. Наверное, не самая худшая из всех смертей, и на других злодеев она может произвести сильное впечатление.
Один из братков нервно спросил:
– Хозяин, можно я сбегаю за автоматом? Ведь эта сука нас запугать хочет, словно фраеров. Небось, щас из всех щелей на нас его парни полезут.
Штырь испуганно огляделся. Как все бандиты, он был трусоват, и не любил неприятных сюрпризов.
Вольга вдруг расхохотался. Сложив руки на груди, он с иронией смотрел на вымогателей.
– Вот что, работнички ножа и топора, – сказал он. – Времени у меня мало, поэтому не тратьте своего блатного красноречия. Денег никаких я вам не заплачу, и не надейтесь. Ни вам, и никому другому. А вот общаться с такими типами мне придется, по-видимому, часто. Очень не хочется прибегать к суровым мерам, но ведь другого языка, кроме языка силы, вы не поймете? Иван Трофимович, я прав?
– Прав, прав! – закричал милиционер, с радостью вновь обретя дар речи. – С этими гнидами надо быть не просто жестким, а жестоким. Если дать хоть какую слабину, они пустят в ход все: и пули киллера, и бомбы, и огнеметы, и даже ракеты – оружие у них будь здоров! И они ничего и никого в Москве давно уже не опасаются.
Вольга кивнул и перевел взгляд на растерянного Штыря.
– Да, мне придется быть жестоким. И это самое ужасное, с чем мне предстоит столкнуться по пути к Башне… Уйдите, умоляю, сейчас же уйдите, и забудьте о мести, и вообще обо мне! Только это может вас спасти.
– Они не смогут забыть, – тяжко вздохнул милиционер. – Они день и ночь думать, как вас убить, о Боже! Это станет целью их жизни, они поднимут на борьбу с вами всех своих подельников. Согнуть эту мразь нельзя, перевоспитать – тоже, их можно только сломать и вышвырнуть на свалку. Вот это заставит многих снова забраться в свои тараканьи щели, потому что все они – жалкие трусы.
– Почему же тогда они превратили тебя и тебе подобных в своих слуг? – спросил Вольга. – Вы тоже трусы?
– Да, мы тоже трусы. Но боимся мы не столько за себя, сколько за свои семьи. Боже, остерегись, сейчас они начнут стрелять!
Вольга хмуро усмехнулся.
– Они уже давно хотят сделать это, да пальцы не слушаются. Но не могу же я вечно их удерживать! Штырь, последний раз взываю к твоему порочному разуму – уходи! Во мне закипает гнев. Я вовсе не Христос, и никому и никогда не подставлю не только вторую щеку, но и первую. И мученическое распятие на новой Лысой горе меня не устраивает. Мне обязательно нужно дойти до конца Дороги, и потому мне разрешено использовать для защиты все, чем я располагаю. Но я не хочу этого делать!
Бледные как смерть охранники вопросительно посмотрели на своего пахана. Будь их воля, они давно бы бежали из этого жуткого места, но Штырь (вовсе не зря получивший эту воровскую кликуху) твердо стоял возле двери, широко расставив ноги и, напрягая все силы, отчаянно пытался согнуть палец на спусковом крючке.
– Лучше… убей нас, Вольга, иначе твоя жизнь… превратится в ад, – хрипло промолвил он посиневшими губами. – Мусор прав, мы… все равно согнем тебя в бараний рог. Хозяев в городе… может быть только два: или мы, или тоже мы… Другого не дано!
Вольга закрыл лицо руками. Он дрожал от ужаса перед тем, что ему предстояло совершить.
– Господи, почему этот мир полон такой злобы? – прошептал он. – Я ведь ничего не сделал этим людям, я даже не знаю их… но они пришли сюда, чтобы диктовать свою волю. И я чувствую, что даже если сотру их память, то назавтра они придут снова.
– Непременно придут, – подтвердил милиционер. – Штырь свою зону в городе пасет лучше любого пастуха. А мы и судейские у него вроде егерей и гончих… Но если ты дашь им деньги, они придут еще и еще. А потом деньги уже дадут тебе, но с той поры ты будешь служить им, и будущий храм превратится в лавку или бордель, потому что ничего другого они строить не умеют. Накажи их, Боже, всех накажи!
– Но я не могу это сделать… – простонал Вольга, продолжая дрожать. – Путь к Башне не может быть усеян трупами, пусть даже отъявленных злодеев! Будь я на самом деле сыном Божьим, мое слово превратило бы вчерашнего разбойника в апостола. Но этого я тоже не могу сделать!
Суровцев вдруг гневно заорал:
– Господи, почему ты жалеешь этих мерзавцев? И почему ты жалеешь такого ничтожного и продажного труса, как я? Лучше бы ты пожалел миллионы бедных детей, которые каждый год умирают от голода, от болезней, от наркотиков, от насилия. Лучше бы ты пожалел миллионы мальчиков, которые гибли, гибнут и будут гибнуть на бесконечной Войне. Лучше бы ты пожалел их матерей, слезы которых могли бы наполнить целое море. Разве ты не понимаешь, о Боже, что такое отношение к людям заставляет сомневаться в твоем существовании? Ибо Создатель просто не может быть так жесток к своим детям.
Опустив руки, Вольга посмотрел на милиционера глазами, полными слез:
– Сотни раз я задавал себе этот вопрос, но так и не нашел на него ответа, – промолвил он. – Да, я верю что там, в тонком мире и в мире огненном, многих ждет другая жизнь, и кое-кто однажды вновь вернется на Землю в ином облике, кто-то всего лишь как мотылек-однодневка, но кто-то и образе ребенка. Но я не могу и не хочу согласиться с тем, что жизнь земная – это только первое испытание духа, первая школа, отличники которой попадают в рай, а двоечники – в ад. Такой взгляд плох тем, что он освобождает людей от ответственности за содеянное на Земле, перенеся суд или награду в другое, непостижимое измерение. Я же призываю строить царство светлое на Земле. Но я – строитель, я должен построить дорогу к Башне, а не судить злодеев… Есть же на это земные судьи!
– Отдай этих злодеев судьям земным, и завтра эти злодеи вернутся, и будет их сотни, а послезавтра – тысячи, – неожиданно спокойно, и словно бы другим голосом сказал Суровцев. – И не будет тогда никакой дороги, и никакой Башни. Решай: или действуй, или уступи свое место тем, кто тверже духом.
Вольга посмотрел на Суровцева с огромным удивлением.
– Твой голос стал другим, но он мне знаком. Неужели, это…
Раздался оглушительный звон, и на пол посыпались тысячи осколков. И тут же раздались звуки автоматных очередей.
Суровцев инстинктивно рухнул на пол и на всякий случай закрыл голову руками. Но потом опомнился и с ужасом посмотрел на Вольгу.
Вольга по-прежнему стоял посреди фойе. Прямо перед ним слегка колыхалась голубая занавесь. Она была покрыта множеством красных точек – это были следы пуль, остановленных неведомым силовым полем.
Послышался вопль Штыря:
– Перестаньте стрелять, кретины! Разве вы не видите, что он неуязвим для пуль? Несите сюда гранатомет, быстрее!
Вскоре в фойе вбежали еще трое бандитов. Двое держали в руках раскаленные автоматы, а третий – громоздкий длинноствольный гранатомет, обычно применяемый при борьбе с бронетехникой.
Штырь схватил тяжелое оружие, взвалил его на правое плечо и привычными движениями приготовился к стрельбе. А потом с кривой усмешкой взглянул на Вольгу.
– Не знаю уж, кто ты – могучий телепат или второй сын Божий, но я никому не позволю встать у меня на пути! А такие как ты всегда проигрывают, потому что ваша дешевая мораль связывает вам руки, словно кандалы. А вот у нас нет морали, и нет кандалов! Последний раз предлагаю договориться по-хорошему. Если тебе так надо, строй свою дорогу и свою Башню, я не возражаю. Не знаю, что это такое и на какой хрен это кому-то нужно, но чую: деньгами твоя идея пахнет, и притом очень большими деньгами! Да и все равно тебе деваться некуда. Придется делиться, и не только со мной – со всеми. С чиновниками, которые будут тормозить тысячи твоих бумажек, с фирмачами, которые будут требовать отката, с журналюгами, которые будут писать заказные статьи, с адвокатами, которые будут за тебя судиться, с ментами и эфсебешниками, которые будут тебя крышевать. Не знаю, с какой луны ты свалился, но мы в этой стране так живем уже давно, и менять ничего не собираемся.
Губы Вольги насмешливо скривились:
– И в результате вместо Башни проявится очередной огромный котлован, в котором утонут миллиарды долларов, и заодно все надежды человечества, верно?
– Плевать на человечество! – заорал Штырь. – Ну, решай, божественный ублю…
Внезапно голубая пелена ринулась в сторону бандитов, словно ее понес сильный порыв ветра. Штырь не успел и глазом моргнуть, как он и его охранники вдруг оказались внутри сфер приблизительно двухметрового диаметра.
– А-а-а! – завопил пахан и хотел нажать на спусковой крючок, но вовремя опомнился. Зато один из его охранников не выдержал и выпустил в сторону Вольги автоматную очередь. Пули отразились от внешней поверхности сферы, и пронзили грудь бандита сразу в нескольких местах. Со сдавленным стоном бандит упал и остался лежать на дне своей сферы.
– Ловко, – судорожно сглотнув, сказал Штырь. – Таких штучек я еще не видел. Это что, новый вид оружия? Вольга, друг, я тебе не завидую. Теперь за тобой будут охотиться все разведки мира.
Вольга мрачно кивнул, не отводя страдальческого взгляда от погибшего бандита.
– Нет, такого я не хочу допускать, – сказал он. – Надеюсь, разведки еще долго не смогут понять, как я защищаюсь от подонков.
– Неужели? – хохотнул Штырь. – Да любой эксперт, едва только взглянет на труп Глухаря, сразу начнет копать, что и как. Разве я не прав, Иван Трофимович?
Милиционер с благоговейным ужасом глядел на бандитов, окутанных голубыми силовыми полями.
– Все верно, – сказал он. – Рикошет сразу с нескольких направлений – это насторожит кого хотите. Труп надо уничтожить или закопать где-нибудь. Тогда еще останется шанс спрятать концы в воду. Но что делать с остальными бандюгами? Ведь они молчать не станут.
На лице Вольги появились капли пота. Настал решающий момент, и в его глазах вдруг засияла сталь.
Он поднял правую руку, что-то зашептал, и сфера, в которой лежал убитый, стала вдруг быстро сжиматься. Тело бандита сложилось пополам, изогнулось, и затем раздался хруст костей. А потом через стенки силового поля вдруг начала сочиться – нет, не кровь, а вода.
Штырь и его люди с ужасом смотрели за тем, как их бывший товарищ буквально на глазах превращается в красный шар, наполненный окровавленной плотью и осколками костей. Шар продолжал сжиматься, пока не уменьшился до размера баскетбольного мяча. Он лежал в большой луже воды, а потом, следуя легкому наклону пола, покатился по обломкам стекла к стене.
– Дьявол, тысяча раз дьявол… – прошептал Штырь, глядя на красный шар сумасшедшими глазами. – Приходилось мне, и не раз, закатывать людишек в бетон, давить гусеницами трактора, сжигать заживо в печи крематория. Но такую штуку я вижу впервые!
Он перевел взгляд на испуганного Суровцева, и вдруг истерично расхохотался.
– Нет, Иван Трофимович, ты ошибся. Этот фраер – вовсе не сын Божий! Христос был добрым, он простил Иуду за его предательство, и дал римлянам распять себя на кресте. А этот Вольга – не даст! Этот скорее распнет предателя Иуду, а заодно и самого Понтия Пилата. Разве это по-божески – так поступать с людьми, которые всего лишь хотят тебя убить? Мы требуем законного суда!
Вольга промолчал, и за него ответил Суровцев.
– Забыл про Судный день, Штырь? В священном писании сказано, что сын Божий однажды снова придет на Землю, и посыплется на голову всех грешников огненный дождь. А по-моему, красные шары – еще того лучше. Покатятся они по всей Москве, словно мячики! Глядишь, другие Штыри призадумаются и поймут, что власть в городе переменилась.
Но Вольга уже принял решение.
– Наверное, я делаю большую глупость, но все же дам вам шанс, – сказал он. – Я даже не стану стирать вашу память, хотя мог бы это сделать. Уходите, и скажите таким, как вы: не смейте никогда вставать на моем пути! Второго шанса у вас не будет.
Сферические силовые поля разомкнулись, и бандиты, оказавшись на свободе, вздохнули с огромным облегчением. Но тут какая-то сила подняла их и один за другим вышвырнула из здания. Штырь и его люди покатились по асфальту, словно кули.
Вскоре снаружи послышался гул отъезжающих машин.
Суровцев укоризненно взглянул на Вольгу.
– Напрасно вы отпустили этих подонков, о Боже. Теперь они не дадут вам и шагу спокойно шагнуть. О себе я и не говорю, Штырь обид никому не прощает.
Вольга посмотрел на него мутным взглядом и кивнул.
– Да, ты прав, я сделал ошибку. Но зато совесть моя чиста – я дал этим людям шанс. Последний шанс.
Повернувшись, он исчез в тумане.
Глава 8. Выставка в Манеже
Даша Лазарева собиралась приехать в Манеж на метро, но к ее огромному удивлению, около девяти утра в дверь квартиры позвонил никто иной, как сам Андрон Минх. Как оказалось, известный продюсер приехал сюда, к тимирязевскому парку, специально за юной певицей.
Родителей не было дома – сегодня была пятница, рабочий день, и потому ни Алине Николаевне, ни Костаки Георгиевичу не удалось поехать на открытие выставки. Да они и не очень сожалели об этом. Последние два года Алина Николаевна не покладая рук организовывала для младшей дочери выступления по всей Москве, включая такие элитные клубы, как "Континент" и "Европа". Везде Дашу встречали очень тепло, восхищаясь ее экзотической внешности, и провожали бурными аплодисментами, сраженные ее чудесным голосом и врожденной артистичностью. Разумеется, были и цветы, и обещания, много обещаний. Не один крутой бизнесмен клятвенно обещал, что лично займется раскруткой Даши и сделает из нее звезду не только российской, но и мировой эстрады.
Однако время шло, а ничего не происходило. Никто из крутых так и не выполнил ни одного своего обещания, что вообще-то для нынешней России было совершенно естественным делом. Раскрутка будущей мегазвезды стоила не меньше двух миллионов долларов, а это большие деньги. Наверное, будь Даше не пятнадцать, а восемнадцать лет, то кое-кто и рискнул бы потратиться на нее, разумеется, потребовав взамен определенные услуги, что в развращенном мире шоу-бизнеса являлось также вполне естественным. Но любой ловелас, только взглянул на Алину Николаевну и на Дашу, сразу же понимал – увы, здесь им ничего не обломится. Зачем же тогда выбрасывать деньги на ветер?
По этой причине ни мама, ни дочь поначалу всреьез не отнеслись к словам Андрона Минха, который вышел на них по совету кого-то из своих друзей. Выступление в сборном концерте в Манеже? Что ж, бывали и не на таких концертах, плавали, знаем. К тому же, главным блюдом в Манеже будет какая-то выставка, а выступление Даши и других артистов станет лишь гарниром к ней. Восторги, комплименты, обещания? Ну, этого добра у них навалом.
Сама Даша тоже не питала никаких иллюзий. Несмотря на молодость, она уже кое-что знала о взрослой жизни, и не ждала никаких чудес. Ну, разве что совсем немножко ждала…
Чудеса начались с того, что сам продюсер заехал за ней на своем крутом "Вольво". Андрон Борухович терпеливо ждал, пока она соберет вещи, словно Даша уже было звездой. А затем, по пути к центру города, продюсер разговаривал с ней как со взрослой. "Этот день ты запомнишь на всю жизнь, Даря. И что еще важнее, этот день запомнит тебя!"
Даша недоумевала. "Но почему же, Андрон Борухович? С этим репертуаром я уже выступаю полгода. Да, меня хвалят, мне аплодируют, но…" – "Ха, разве можно сравнивать палец с… Ну, это неважно. А важно то, что ты с этого дня можешь стать лицом нашего Проекта, ее живым символом. О Проекте благодаря Интернету уже знают десятки тысяч людей в разных странах мира. Но это только начало! Клянусь, к концу года о нас уже узнает весь мир! То есть, конечно, мир узнает о Вольге Строгове, но мы, члены его команды, тоже получим свою долю пирога. И ты в том числе, девочка!"
"Но господин Строгов даже не видел меня! – робко вопросила Даша. – Я могу ему и не понравиться…"
Продюсер ухмыльнулся.
"Можешь. Только я в такое не верю! Вольга… у него очень своеобразный взгляд на вашу сестру. Записные красотки ему не нравятся, ему подай тонкую и чуткую душу. А ты… Даря, да таких женщин как ты, даже я не встречал! Вольга будет доволен, не сомневайся. Конечно, если ты сегодня хорошо выступишь… Кстати, сегодня ты впервые выйдешь на сцену под своим новым псевдонимом".
"А разве Даша – это звучит плохо?" – робко спросила девочка.
"Чудесно, благоуханно, нежно! Но ты уже сейчас выглядешь взрослее своих лет, а года через четыре станешь совсем зрелой женщиной. Тогда "Даша" зазвучит несколько слащаво и фальшиво, верно? А Дарья… хм-м…"
Девочка вздохнула.
"Я согласна: Дарья – звучит не очень здорово".