– Разве?.. А теперь о Булгакове. Его многие обожают читать так же как и Библию, то есть через страницу. Во-первых, права на огромную квартиру Преображенского первым заявил управдом Швондер. Забыли? Во-вторых, Шариков появился на свет не сам по себе – его создал от большого ума сам достославный профессор Преображенский! Кстати, а дальнейшая судьба профессора вас не интересует? Булгаков описал в своей повести историю о том, как элита создает варваров, которые рано или поздно губят своих создателей. Переводя все в плоскость российской реальности, я бы сказал иначе: не надо было новым русским начала двадцатого века свергать Николая Второго! Но молодой буржуазии хотелось быстрее конвертировать свои деньги во власть, вот банкиры, предприниматели, политики и все прочие и начали крушить устои Российской Империи. Церковь тоже не очень-то возражала против февральского переворота – наверное, не хотелось сориться с будущими хозяевами России. Царя арестовали новые русские, они же увезли его вместе с семьей в Сибирь. С расстрелом в Екатеринбурге тоже далеко не все ясно… А виноваты оказались одни шариковы!
Мария Григорьевна бросала на собеседника испепеляющие взгляды. Но до возражений не снизошла, а уверенно заявила:
– Ну что ж, пусть новые варвары бродят сколько угодно возле наших имений. Мой супруг постарался, надо отдать ему должное: построил пятиметровые каменные ограды, оборудованные самыми совершенными охранными системами. Их не просто разрушить даже пушками… Но пушки-то будут не у них, а у нас – вспомните про октябрь девяносто третьего года!
Вольга усмехнулся.
– Не забывайте уроки истории: рано или поздно варвары могут взять штурмом любую крепость, даже если им придется выстроить лестницу из своих собственных трупов. Варвары, которых вы плодите ежедневно и ежечасно, сильнее любых пушек, потому что ими движет ненависть, а вами – только страх. Как говорили классики, им нечего терять, кроме своих цепей, а вот вы и вам подобные можете потерять все.
Лицо Марии Григорьевны покрылось красными пятнами гнева, губы ее затряслись.
– Как же я ненавижу все это быдло… – почти простонала она. – По должности первой леди мне надлежит их любить, и я стараюсь – Бог видит, как стараюсь! Я возглавляю полсотни благотворительных организаций, езжу по школам, детским домам, больницам… Встречаюсь, дарю, обещаю и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь – до боли в мышцах лица, до тошноты! Вы правы, господин Строгов – недочеловеки рано или поздно будут штурмом брать наши особняки, грабить наши драгоценности, охотится за нашими внуками… Но слава Богу, Россия – не единственная страна в мире. Есть и до океана, и за ним страны Обетованные. Туда в свое время уехали дети Сталина, Хрущева и Ельцина, в случае чего туда уедут и наши дети или внуки… А уж правнуки пусть сами позаботятся о себе. Если они будут ходить в звериных шкурах, это их проблемы. Мои-то внуки, надеюсь, будут ходить в шкурах не волчьих, а соболиных!
Вольга покачал головой, с сожалением глядя на первую леди. "Она безнадежна, – с грустью подумал он. – И похоже, многие из них уже безнадежны".
Помолчав, он спокойно спросил:
– Насколько я понял, господин царь-президент попросил вас передать мне некое предложение…
Мария Григорьевна немедленно вновь обрела хорошее расположение духа. Дружески подмигнув, она вплотную приблизилась к Вольге так, что ее пышная грудь уперлась ему в живот. От сладкого запаха духов у Вольги слегка закружилась голова. Он хотел было отступить, но позади находилась стена.
– Слава Богу, а я-то уже начала волноваться! Надо отдать вам должное, вы хороший актер, господин Строгов. Даже меня, опытную во всех отношениях женщину, едва не сумели провести! Конечно же, у меня есть к вам деловое предложение. Вот уже три месяца мы следим за вашей бурной деятельностью и пытаемся понять, чего же именно вы хотите. Поначалу мы полагали, что вы попросту хотите на волне фантастического популизма попасть в Думу или в Сенат, но вы не сделали в этом отношении ни одного шага. Потом в какую-то больную эфэсбешную голову пришла тревожная мысль, что вы собираетесь использовать свои дарования, в том числе и магию, чтобы сесть на царско-президентское кресло. С той поры, надо честно признаться, жизнь ваша повисла на волоске… Но вы хорошо защищались, и мы решили дать вам последний шанс. Вольга, задаю прямой и честный вопрос: вы собираетесь вмешиваться в политическую жизнь России?
Вольга улыбнулся и покачал головой.
– Отвечая также честно и прямо: нет, не собираюсь! Наверное, ваш супруг – не лучший правитель в новейшей истории России. Но если вспомнить о тех, кто мог бы сейчас сидеть в Кремле… Нет уж, пусть все идет, как идет. Влиять на политическую ситуацию я не хочу, да и не могу.
– Очень хорошо! – просияла Мария Григорьевна. – Тогда вам наверняка нужно нечто другое.
– Вы хотите предложить мне деньги? – спросил Вольга, с интересом разглядывая собеседницу, словно энтомолог – редкую бабочку.
– Нет! Вернее, не только. Что такое деньги? Тлен, прах… Сегодня они есть, завтра – нет. Вы человек незаурядный, и вполне могли бы реализовать свои способности на каком-нибудь весомом государственном посту. Должность уровня заместителя министра вас устроит? Министерство можете подобрать себе по вкусу. Могу по дружбе посоветовать Министерство атомной промышленности – там как раз идет очередная компания по захоронению в Сибири ядерных отходов откуда-то то ли из Танзании, то ли с Берега Слоновой кости… А может, вам придется больше по вкусу пожизненное членство в Совете Федерации? О-о, вижу недовольство в ваших глазах. Неужто вам хотелось бы продолжить жизнь свободного художника? Тогда мы поможем создать какой-нибудь фонд для поддержки чего-нибудь. Мы предоставим вам в аренду особняк в центре Москвы с правом выкупа по остаточной стоимости, льготы по ввозу крепких спиртных напитков для благотворительных целей по борьбе с женским алкоголизмом, свободный доступ на телевидение, ну и все такое из джентльменского подарочного набора…
И тут Вольга расхохотался – негромко, но так, что его почему-то было слышно во всех концах огромного зала. Гости праздника замолчали и, дружно повернулись, посмотрели в сторону зимнего сада, вход в который был перекрыт людьми в черном.
Мария Григорьевна обидчиво поджала губы.
– В чем дело? – сухо осведомилась она. – Что забавного вы нашли в моих словах?
Вольга с трудом успокоился. Вытирая слезы, невольно вступившие на глазах, он сдавленно процитировал:
– "И круг пути замкнулся, и мы пришли к началу бытия"…
– Что? Какой круг?!
– Просто мы неожиданно возвратились к началу нашего разговора. Дорогая Мария Григорьевна, разве вы забыли: у меня уже есть фонд "Цитадель". И мне ничего другого и не нужно, как спокойно, вдали от политики, заниматься моим проектом! Так что у нас, грубо выражаясь, получился разговор немого с глухим.
Мария Григорьевна охнула. Смертельно побледнев, она отшатнулась от Вольги, словно от привидения.
– Выходит… это серьезно? – с огромным трудом вымолвила она. – Вы… не морочите всем головы, не делаете карьеры, не стремитесь к власти и богатству, а на самом деле хотите спасти человечества от падения в бездну?
– Да, я на самом деле хочу этого.
– Не верю! – почти истерично выкрикнула Мария Григорьевна. – Все люди – лжецы, все заботятся только о себе! Слова – ну как же можно верить просто словам?! Вольга, снимите свои психощиты. Я не смогу прочитать ваши мысли, но запах их я почую, у меня особый дар. Никто еще не мог обмануть меня, даже сам Патриарх… Рискнете?
Вольга кивнул и, выдохнув, постарался расслабиться, чего не позволял себе уже несколько месяцев.
Мария Григорьевна долго смотрела на него расширенными глазами, а затем вдруг издала душераздирающий вопль. Она рухнула на колени, поползла к Вольге и попыталась поцеловать его в колено. Тот едва успел увернуться.
– Святой… – со слезами на глазах простонала первая леди, прижимая руки к груди. – Да вы же святой! Я так и думала, что ваше удивительное сходство с сыном Божьим не может быть случайным. Вы, слава Господу, все-таки вернулись на Землю, но не с огнем и мечом, не для Судного дня над нами, великими грешниками, а для того, чтобы подарить миру Надежду!.. Я не думала, я даже не могла надеяться… Клянусь, что отныне стану вашей самой верною рабою! Клянусь, ни один волосок не упадет с вашей головы, никто не посмеет встать на вашем пути!
Вольга грустно улыбнулся.
– Такое, увы, никому не по силу… Ничего, как-нибудь справлюсь с помощью добрых людей. От вас попрошу только одного немедленно освободите Диану! Клянусь, она ничего обо мне не знает, также как и все другие мои спутницы.
– Конечно, конечно… – всхлипывала Мария Григорьевна. – От этой глупой негритоски толку все равно нет…
Вольга хотел было поднять рыдающую женщину, но она вновь попыталась обхватить его и поцеловать, и тогда он отступился.
Весь зал молча наблюдал за этой удивительной, невероятной сценой. Никто не проронил ни слова, никто не пошевелился, и только один из охранников, бритоголовый мужчина с телосложением борца крякнул и сипло сказал:
– Ну, теперь этому мужику с бородой каюк.
Конец 1-ой части
Часть 2. Цитадели, Inc.
Глава 11. Девочка и варвары
Три недели после выставки в Манеже Даша Лазарева пребывала словно во сне. Она с умным видом сидела на занятиях в школе-экстернате, на автомате выполняла контрольные, выходила к доске, решала какие-то математические задачи, а потом приезжала мама и отвозила ее в Гнесинское училище. Там все повторялось: Даша кропотливо занималась сольфеджио, историей музыки и пела, пела, пела… Все вечера до поздней ночи девочка как обычно просиживала за домашними уроками, все успевала, все выполняла, как и пристало хорошей ученице. Родители одобрительно кивали головой, не замечая в дочке никаких перемен, и только Настя иногда надолго останавливала на младшей сестре недоумевающий, вопрошающий взгляд.
И словно бы оправдывая зреющие в сестре подозрения, Даша иногда внезапно вскакивала из-за стола и вдруг начинала носиться по квартире, приплясывая и что-то громко напевая. Затем она хватала стул, надевала на его спинку папин пиджак, и церемонно отходя назад, церемонно приседала. "Вы хотите пригласить меня на танец? – ангельским голоском спрашивала она. – Разумеется, я согласна. Согласна!" А потом она подхватывала стул и начинала кружиться по гостиной в вихре вальса. "Ла-ла-ла, ла-ла-ла!" – напевала она мелодию знаменитого "Венского вальса", которую пел ее прежний идол, великолепный красавец из прошлого века Энгельберт Хампердинк.
"С кем ты танцуешь?" – недоуменно спрашивала Настя, и каждый раз Даша изумленно смотрела на нее, словно на сумасшедшую и молвила: "С ним. Конечно, с ним, как ты не понимаешь?"
Насте оставалось только удивляться. Если бы сестра была хотя бы на пару лет постарше, то можно было смело предположить: девушка влюбилась! Но в пятнадцать лет… Нет, наверное Дарьке что-то просто приснилось. Волшебный замок, феи, колдовство, бал у короля, и конечно же он, прекрасный принц, который в вихре танца уносит гостью в чудесную сказку… Когда-то в далеком детстве ей, Насте, тоже снились подобные наивные, чистые сны. Но теперь, дожив до восемнадцати лет, она растеряла большую часть своих иллюзий. Мужчины оказались редкими поганцами, а слово "любовь" они если использовали, то исключительно вместе с прозаичным глаголом "заниматься". Впрочем, Даше рано знать такие вещи, слишком маленькая.
Самое удивительное, что обычно открытая девочка и словом не обмолвилось, как же прошел ее дебют. Так получилось, что ни мама, ни отец, ни Настя не смогли прийти в этот день в Манеж. Было известно только, что Даша спела две арии из модного французского мюзикла "Новый Адам", и трогательную песню "Весенние костры". Устроитель концерта, известный в недавнем прошлом продюсер Андрон Минх дважды после этого звонил Алине Николаевне, рассыпался фейерверком комплиментов, говорил о фуроре, который Даря вызвала у пресыщенных журналистов, восхищался ее дивным голосом, не по годам яркой, экзотичной красоте, природному умению держаться на сцене, грации и прочее, прочее, прочее. Андрон клятвенно обещал, что отныне лично займется раскруткой будущей суперзвезды эстрады, но никаких конкретных планов не строил, ссылаясь на слишком юный возраст Даши. "Уважаемая Алина Николаевна, вы лучше меня понимаете: Даря еще сущее дитя, ее психика хрупка, сцена может ее сломать. Как поговаривал классик, Даре следует ныне учиться, учиться и еще раз учиться! А потом, после того, что произошло в Манеже… это уже выше моей компетенции… вы сами должны понять…". Алина Николаевна решительно ничего не понимала, но на все настойчивые расспросы Андрон отвечал уклончиво и, ссылаясь на невероятную загруженность, сразу же опускал трубку. Ну, а Даря молчала, словно в рот воды набрав.
Между тем в природе творилось нечто чудесное. После ранних октябрьских холодов и тоскливого, беспросветного сумрака, в начале ноября что-то там, на небесах, переломилось. Вместо обычных для этой поры арктических циклонов на Москву нахлынула череда атлантических антициклонов. Серая пелена истаяла, и на землю посыпались яркие, слепящие водопады света. Теплело буквально на глазах, и к концу ноября установилась почти летняя погода.
В пятницу вечером, за ужином, когда за столом впервые за всю неделю наконец-то собралась вся семья, Алина Николаевна выразительно посмотрела на супруга, Костаки Георгиевича, и налив ему стопочку конька, умильным голосом сказала:
– Дорогой, ты заметил, какие нынче стоят погоды?
Костаки Георгиевич, смуглый, давно обрусевший грек, зачерпнул полную ложку дымящегося борща и молча проглотил ее. Девочки, Даша и Настя, с надеждой смотрели на него, ожидая весомого слова главы семьи. Впрочем, надежды у них были разные. Даша обожала природу и томилась в Москве. Больше всего на свете она любила сидеть в саду на скамейке с книжкой в руке, а еще более – выйти за ограду и пойти гулять по холмистому полю, что уходил к веселому березовому лесу. Как же вольготно было там, на зеленом просторе, где глаза радовали простые полевые цветы и синяя скатерть неба над головой, а душу – белая церковь, что стояла вдали, на крутом берегу реки.
Настя, напротив, вот уже два года принимала поездки на дачу как ссылку. Она терпеть не могла, когда родители бесцеремонно отрывали ее от друзей, от тусовок, от танцев и, разумеется, от свиданок. И одна из таких свиданок с очередным поклонником была назначена у нее как раз на ближайшую субботу!
Не выдержав, Настя отставила в сторону тарелку с гречневой кашей и умилительно посмотрела на отца:
– Папа, ну что ты молчишь? Разве не ты жаловался, что из-за этих бесконечных поездок на дачу у тебя не находится времени, чтобы заняться нашей старушкой "Волгой"? Помнишь, как вчера у нее что-то страшно загрохотало под брюхом, когда мы переезжали через трамвайные пути? Дарьке надо выучить кучу уроков, ну а я…
– А ты, конечно же, торопишься на встречу с очередным вздыхателем, – недовольно поморщилась мама, осуждающе глядя на старшую дочку. – Знаю я тебя, сама такой когда-то была! У нас, между прочим, на даче чеснок да клубника закрыты на зиму еловыми ветками. При такой теплыни все быстро начнет преть, и тогда прощай урожай! Опять же надо вылить воду из бочек, поправить забор… ну и просто погулять, вкусить последние теплые денечки! А вечером разожжем костер, зажарим шашлык из осетрины, позовем соседей…
– Откуда же в конце осени возьмутся соседи? – с сомнением спросил Костаки Георгиевич.
Супруга фыркнула:
– Да уж найдутся… Нормальные горожане ловят любой шанс, чтобы их дети могли бы подышать свежим воздухом. Неужто нашим девочкам это не нужно? Впереди зима, еще насидятся дома досыта… А полежать под брюхом машины ты и на даче успеешь, Костя. Я же тебя не обязываю снова перекапывать грядки! Перевернешь бочки, прибьешь к забору пару досок – и свободен до вечера. У меня, кстати, в сарае припрятана канистра красного вина, что привез мой двоюродный брат из Молдавии…
– Ах, вот как… – заметно оживился Костаки Георгиевич. – Ты права, Аля – девочкам надо побывать на свежем воздухе! Да и нам с тобой не помешает встряхнуться… Говорят, нынче поля стали зеленеть по второму заходу, и кое-где даже снова зацвела земляника. На такие чудеса всем любопытно поглядеть!
– Только не мне, – холодно возразила Настя. – Тоже мне удовольствие – месить грязь под осенним дождем! Летом на даче еще туда-сюда, хоть купаться да загорать можно, а сейчас… Лучше бы вы без меня на дачу отправились. Все равно ваш шашлык я лопать не стану – диета!
Мама только фыркнула в ответ, не считая необходимым отвечать на девичьи глупости. А Даша допила кружку молока, а потом, укоризненно посмотрела на сестру:
– Настя, ну как можно такое говорить? Если тебя оставить одну дома, то родители покоя не будут знать. Помнишь, как в прошлом году ты поставила варить кашу, а сама так заболталась по телефону, что соседи аж пожарную машину с перепугу вызвали? Потом мы целую неделю эту самую кашу со стен кухни соскребали.
Алина Николаевна тонко улыбнулась (у нее было сомнение насчет вины вредоносного телефона). Костаки Георгиевич расхохотался и дружески похлопал старшую дочь по плечу – мол, с кем не бывает? А Настя густо покраснела и гневно повернулась к простодушно улыбавшейся младшей сестре.
– Чья бы корова мычала! Кашу она вспомнила… А как этим летом ты словно последняя дура едва не попалась в руки сектантам из Темного Братства, уже забыла? Сколько раз ей говорили: не выходи за калитку одна! Нет, она пошла васильки собирать, и забрела аж в саму Лисью балку… Там ее сектанты чуть не захапали. Деревенские чудом девку вызволили, а она теперь еще вякает!
Мама хмуро поджала губы, а Костаки Георгиевич шумно вздохнул и задумчиво погладил подбородок. Да, было этим летом такое дело – и вспомнить-то страшно! Даря слишком доверчива, и если в городе она привыкла держаться настороже, то там, на даче, ее бдительность куда-то улетучивается. Девочка словно растворяется в зелени сада, в просторах цветочных лугов, в густой тени березового леса. Гулять с Дарей очень приятно, но и странно. Дочка все время вроде бы рядом, отовсюду слышен ее певучий голос, отовсюду доносится шум ее босых ног. А стоит оглядеться – она вроде бы и везде, и нигде! Не раз и не два у него замирало сердце, когда Даря исчезала буквально из-под его носа. А потом зови, не зови ее – пустое дело. Оставалось одно: набраться терпения и ходить кругами, заглядывая, что называется, под каждый листочек. И каждый раз девочка обнаруживалась не сразу, и в неожиданном месте – то в крошечной лощине, где из земли бил незамеченный прежде родник, то возле куста бузины, где свила гнездо какая-то крошечная птица… Даре было все интересно, все странно. Так дети открывают мир в три, в четыре года – но не в пятнадцать же лет!