Когда они с Грубиным вышли во двор, Удалов вдруг услышал:
- Корнелий, ты куда? Ты почему домой не идешь?
Голос был женский, жалобный.
Удалов поднял голову. В окне его квартиры стояла молодая жена Римма, неглиже, лицо опухло от слез.
- Я раскаиваюсь! - крикнула она. - Это была минутная слабость. Он старался меня безуспешно соблазнить. Вернись, Корнелий. И не верь клевете Грубина. Он тебе завидует! Вернись в мои страстные объятия!
- Не по адресу обращаетесь, гражданка, - ехидно ответил Удалов.
А Грубин добавил:
- Чего на тебя клеветать? На тебя клевещи не клевещи - пробы ставить некуда.
И молодая жена Римма плюнула им вслед.
По бывшей Яблоневой, а ныне Прогрессивной улице, мимо лозунга на столбах: "Пупыкин сказал - народ сделает!", мимо дома-музея В.П. Пупыкина друзья спустились к реке в том месте, где к обрыву примыкают реставрационные мастерские. В удаловском мире эти мастерские кипят жизнью и деятельностью. В этом они стояли пустынные, ворота прикрыты, всюду грязь.
Удалов уверенно прошел за сарай, там отодвинул гнилую доску, и перед ними обнаружился вход в подземелье, кое-как укрепленный седыми бревнами. Грубин достал заготовленный дома фонарик.
Идти пришлось долго, порой Удалов останавливался, заглядывал в боковые ответвления, выкопанные то ли кладоискателями, то ли разбойниками, но ни разу дороги не потерял. Ход окончился возле окованной железными полосами двери.
- Здесь, - сказал Удалов. - Теперь полная тишина!
И тут же раздался жуткий скрип, потому что Удалов стал открывать дверь, которую лет сто никто не открывал. К счастью, никто скрипа не услышал. Его заглушил отчаянный человеческий крик. Они стояли в подземных складах гостиного двора, превращенных волей Пупыкина в место для изоляции и принудотдыха.
Впереди тянулся низкий сводчатый туннель, кое-где освещенный голыми лампочками. Крик доносился из-за одной двери - туда и поспешили друзья, полагая, что именно там пытают непокорного профессора. Но они ошиблись.
Сквозь приоткрытую дверь они увидели, что в побеленной камере на стуле сидит удрученный Удалов. Перед ним, широко расставив ноги, стоит капитан Пилипенко.
Пилипенко Удалова не бил. Он только читал ему что-то по бумажке.
- Нет! - кричал Удалов. - Не было заговора! И долларов я в глаза не видал.
Пилипенко подождал, пока Удалов кончит вопить, и спокойно продолжал чтение.
Было слышно:
- "Получив тридцать серебряных долларов от сионистского агента Минца, я согласился поджечь детский сад номер два и отравить колодец у родильного дома…"
- Нет! - закричал Удалов. - Я люблю детей!
- Ну что, освободим? - спросил шепотом Удалов у Грубина.
- He стоит тебя освобождать, - искренне возразил Грубин. - Не стоишь ты этого. А то вмешаемся в драку, сами погибнем и Минца не спасем.
Нельзя сказать, что Удалов был полностью согласен с другом. Трудно наблюдать, когда тебя самого заточили в тюрьму и еще издеваются. Но Удалов признал правоту Грубина. Есть цель. И цель благородная. Она - в первую очередь.
Они прошли на цыпочках мимо камеры, в которую угодил двойник Удалова, и остановились перед следующей, которая была закрыта на засов.
Грубин резко отодвинул засов и открыл дверь.
В камере было темно.
- Лев Христофорович, - позвал Грубин, - вы здесь?
- Ошиблись адресом, - ответил спокойный голос. - Лев Христофорович живет в следующем номере. Имею честь с ним перестукиваться.
- А вы кто? - спросил Удалов.
- Учитель рисования Елистратов, - послышалось в ответ.
- Семен Борисович! - воскликнул Удалов. - А вас за что?
- За то, что я отказался писать картину "Пупыкин обозревает плодородные нивы".
- Выходите, пожалуйста, - попросил Грубин.
- Это официальное решение?
- Нет, мы хотим вас освободить.
- Простите, я останусь, - ответил учитель рисования. - Я выйду только после моей полной и абсолютной реабилитации.
- Тогда ждите, - сказал Удалов.
Времени терять было нельзя. В любой момент в коридоре могли появиться охранники. Они перебежали к следующей двери. Грубин открыл и ее.
- Лев Христофорович?
- Собственной персоной. Вы почему здесь, Саша?
- Я к вам гостя привел, - произнес Грубин. Они вошли в камеру, закрыли за собой дверь. Грубин посветил фонариком. Профессор Минц, сидевший на каменном полу, подстелив под себя пиджак, прикрыл глаза ладонью.
- Потушите, - попросил он. - Мои глаза отвыкли от света.
- Я к вам гостя привел, - повторил Грубин.
- Кого? Кто осмелился залезть в это узилище? Кто мой друг?
- Это я, Корнелий, - проговорил Удалов.
- Отказываюсь верить собственным ушам! Разве не вы первый на разборе моего персонального дела предложили изолировать меня в этом доме подземного отдыха?
- Нет, не я, - честно ответил Удалов.
- Не вы ли заклеймили меня званием врага народа и иностранного агента?
- Нет, не я.
- Вы лжец, Удалов! - воскликнул Минц. - И я не намерен с вами разговаривать.
- Тот Удалов, который голосовал и призывал, - ответил Корнелий, - сейчас сидит через две камеры от вас. Пилипенко ему террористический заговор шьет. А я - совсем другой Удалов.
- Не понял!
- Я живу в параллельном мире. Меня послал сюда наш Лев Христофорович. По делу. Но когда я узнал, что у вас творится…
- Стойте! - закричал профессор. - Это же великолепно! Грубин, посветите фонариком.
И Минц бросился в объятия к Удалову.
- Значит, параллельные миры существуют! - радовался ученый. - Значит, мои предположения и теоретические расчеты были правильны. Да здравствует наука! И что же просил передать мой двойник?
- Лев Христофорович стоит перед проблемой, - сказал Удалов. - Нам нужно прокладывать магистраль через Гусляр, а у него никак не получается с антигравитацией. Он сам простудился и просил меня сгонять к вам и взять расчеты.
- Вы говорите правду? - насторожился Минц.
- А зачем мне врать?
- А затем, что это может быть дьявольской выдумкой Пупыкина. Ему нужна моя гравитация. Ради нее он пойдет на все. Он способен даже выдумать параллельный мир.
- Нет, Удалов правду говорит! - сказал Грубин. - Я верю.
- А я не верю! - сказал Минц. - Если в вашем параллельном мире тоже прокладывают магистраль, мой двойник никогда не согласится участвовать в преступлении против нашего города. Он, как и я, предпочел бы кончить свои дни в темнице, но не пошел бы в услужение к варварам.
- Но в нашем мире, - возразил Удалов, - антигравитация нужна, чтобы подвинуть часовню Святого Филиппа и не разрушить памятники.
Минц все еще колебался.
Тогда Грубин сказал:
- Есть выход. Хотите доказательства?
- Хочу.
- Тогда пошли с нами, я покажу второго Удалова.
Минц поднялся и, поддерживаемый Грубиным, вышел в коридор.
Через минуту они были у камеры, где Пилипенко допрашивал второго Удалова.
Минц заглянул в дверь, потом обернулся к Удалову.
- Простите, что я вам не поверил. Но доверчивость нам слишком дорого обходится.
- Как мне приятно это слышать, - ответил Удалов. - Я сначала испугался, что здесь все смирились с тираном.
- Это не тиран. Это мелкий бандит, - возразил Минц. - Тираны отжили свой век, но тиранство еще живет.
Последние слова он произнес слишком громко. Пилипенко услышал шум в коридоре, метнулся к двери, отворил ее и увидел Минца.
- Выскочил? Бежать вздумал? - заревел капитан, засовывая руку в кобуру.
Минц оторопел. Он не знал, что делать в таких случаях. Но Удалов, который вырос без отца, на улице, отлично знал, что надо в таких случаях делать. Он отодвинул в сторону Минца, шагнул вперед и сказал:
- Все, Пилипенко. Доигрался ты.
У Пилипенко отвисла челюсть. Он, как кролик на удава, смотрел на Удалова. Потом метнул глазами в открытую дверь и увидел там второго Удалова.
- Аааа, - лепетал Пилипенко…
Грубин не терял времени даром.
- Корнелий! - крикнул он двойнику Удалова. - Выходи!
А первый Корнелий тем временем отобрал у оторопевшего милиционера пистолет, а самого его затолкал в камеру и закрыл дверь на засов. Пилипенко даже не возражал.
- Теперь бежать, - поторопил Грубин.
Они побежали по коридору к подземному ходу. И вовремя. Потому что Пилипенко опомнился, стал молотить в дверь, звать на помощь, и издали послышались шаги - от входа в подземелье бежали дружинники-самбисты.
Но дверь в подземелье уже была закрыта, и, незамеченные, наши герои поспешили к реставрационным мастерским.
Если погоня и была, она их потеряла.
Без приключений они выбрались из-под земли, уселись за сараем, чтобы перевести дух.
Был хороший осенний вечер. Солнце уже спряталось за строениями, небо прояснилось, было бесцветным, а редкие облака подсвечивало золотом по краям, словно они были большими осенними листьями.
Удалов смотрел на своего двойника - у того синяк под глазом, царапина на щеке, и вообще вид потрепанный.
- Били? - спросил Удалов с сочувствием.
- Пилипенко, - ответил двойник. - Я до него доберусь.
- Нет, - сказал профессор Минц. - Судить его будет народ.
- Кто? - вздохнул двойник Удалова. - Прокурор? Судья? Так они все у Пупыкина в кармане.
- Бригаду пришлют, из области, - произнес Грубин. - Или даже из Москвы. Неподкупную.
- Революция! - сказал Удалов-двойник мрачно. - Только революция сможет смести весь этот вертеп.
- Революцию устраивать нельзя, - объяснил Грубин. - Мы живем в социалистическом государстве, у нас законы, профсоюзы, против кого ты хочешь революцию устраивать?
- Без революции не обойтись.
- А как ты ее организуешь?
- Пойду к народу, раскрою ему глаза.
- Скажи, - спросил Грубин, - а у тебя до сегодняшнего дня глаза что, закрыты были?
- Нет, я видел, конечно, недостатки… - Удалов смешался, замолчал.
- И заедал их черной икрой из спецбуфета, - закончил за него фразу Грубин. И горько улыбнулся. И все улыбнулись, потому что в словах Грубина была жизненная правда.
- Надо писать, - предложил Минц, - пришлют комиссию.
- Многие писали, - возразил Грубин. - Только все письма на почте перехватывают, а потом, где этот писатель? На трудовом шефстве. Да еще, как назло, наш город железной дороги не имеет и окружен непроходимыми лесами.
- Не такими уж непроходимыми, - вмешался Удалов.
- Я боюсь, Пупыкин справится с любой комиссией. У него по этой части опыт. У него документация отработана - комар носу не подточит.
- Странно мне смотреть на вас, друзья, - сказал Удалов. - Вы все такие же самые, как и в настоящем мире. И внешне, и по голосу. И в то же время - не такие. Ну, мог ли я когда предположить, что Корнелий Удалов, человек честный, прямой и даже добрый, может стать прислужником у мелкого диктатора?
- Не надо, - попросил двойник. - Это в прошлом. Я все осознал.
- Что же, одного Пупыкина достаточно, чтобы вы из энтузиастов, строителей светлого будущего превратились в болото?
- Пупыкин не один, - вздохнул Минц. - Это целое направление: пупыковщина. Подлая личность не может изменить историю, если не сколотит банду таких же подлецов. У них на словах все так же, как в нормальных местах. А бумаги фиксируют счастье и прогресс. Пупыкин многим нужен. При Пупыкине можно не думать. А служить. Хорошо служишь - все имеешь. Даже жену молодую тебе могут на дом доставить. Не проявляешь верности… сами понимаете. И с каждым днем становится все больше верных служителей. И пресса у него в руках.
- Вернусь домой - скажу Малюжкину, какую он роль играет при Пупыкине, - он меня убьет, собственными руками убьет. Он же жизнь отдаст за свободу и демократию, - проговорил Удалов.
- И ветераны, - продолжал Минц.
- Вы Ложкина не знаете - он вчера на площади демонстрацией руководил за спасение часовни Святого Филиппа!
- Нет, я сам видел, как Ложкин эту часовню собственными руками на субботнике рушил, - возразил Грубин.
- А ты, Грубин, молчи. Я-то знаю, на что ты в самом деле способен. Весь наш город гордится твоими изобретениями!
Стало прохладно. Облака потемнели, снова подул ветер.
- Мне пора возвращаться, - напомнил Удалов. - Только желательно от Минца формулы получить.
- Формулы у меня в голове, - сказал Минц, - я все бумаги сжег.
Ситуация была какая-то ненастоящая, мистическая, словно приснилась. Стоял Удалов в своем родном Гусляре, окруженный не только друзьями, но и самим собой. Сейчас бы пойти посидеть в кафе или в театр махнуть, как культурные люди. А вместо этого они таятся за сараем на опустевшей базе реставраторов и даже не знают, куда деться и что делать дальше.
- Я в подшефное хозяйство пойду, - решил вдруг двойник Удалова. - Пойду Ксюшу проведаю. Мне ведь тоже домой нельзя.
Слова двойника Удалова обрадовали - значит, все же не чужие они люди. И он принял решение.
- Значит, так, - начал он, и все его внимательно слушали.
Потому что Удалов приехал из нормального мира.
- В наш мир сейчас отправится Лев Христофорович. Он сразу пойдет в гости к нашему Минцу и все ему расскажет. Заодно и формулы сообщит. У Минца голова государственная, что-нибудь придумает. А два Минца тем более придумают. Если нужно, сходите к Белосельскому, он может подсказать, к кому в области обращаться. А то и в Москву. Как решите - сразу обратно. Мы будем ждать.
- А вы, Корнелий Иванович? - спросил Минц.
- А я вместе с моим близнецом на сельскохозяйственные работы отправлюсь. Боюсь, что ему без меня у Ксюши прощения не получить.
- Спасибо, ты настоящий друг, - произнес второй Удалов, и скупая слеза покатилась по его грязной исцарапанной щеке.
Удалов достал платок, вытер ему слезу.
- А мне что делать? - спросил Грубин. - Я тоже хочу участвовать.
- Ты будешь ждать. В резерве, - определил Удалов. - Веди пропаганду в народе, готовь перевыборы.
Все послушались Удалова и, выйдя из-за сарая, стали подниматься вверх, переулком, чтобы не попасть на глаза противникам.
Уже поднялись до половины склона, как вдруг Минц остановился.
- То, что вы предложили, Корнелий, - сказал он, - очень разумно. В каком-нибудь фантастическом романе, наверное, так бы и произошло. Я бы отправился в параллельный мир, оттуда получил бы совет и помощь, вы бы с Удаловым подняли восстание в подшефном хозяйстве, где много горючего человеческого материала. И был бы счастливый конец. Но я сейчас сообразил: мы же не в романе!
- Ты прав, Лев Христофорович, - поддержал Грубин. - Мы в реальной жизни. И действовать должны, как будто никаких параллельных миров и нет. Может, их и в самом деле нет?
- Как так? А я? - спросил Удалов.
- А ты нам только снишься, - заключил Грубин.
- Точно, - подтвердил второй Удалов. - Ты прав, Саша. Сами мы Пупыкина вырастили, сами и ликвидируем.
- У нас не может быть революции! - напомнил Удалов.
- Кто говорит о революции? - ответил Минц. - Мы собираемся навести порядок в своем доме.
Трое друзей переглянулись и согласно кивнули.
- Минутку, - сказал Минц и вытащил из кармана записную книжку. Быстро набросал на ней три строчки цифр и протянул Удалову: - Вот это передай моему двойнику. Это, конечно, не расчеты, но если бы я был на его месте, то обязательно бы догадался, каким путем идти.
- Спасибо, - произнес Удалов. - Хотя все равно считаю, что вас, как ведущего ученого, мы должны эвакуировать в наш мир.
- Эвакуировать пришлось бы весь город, - ответил Минц. Он протянул Удалову руку и добавил: - Спасибо, что к нам заехали. Вы нам сильно помогли. Действием и примером.
- Спасибо, Корнелий, - сказал Грубин, прощаясь с Удаловым. - Рад был встретиться.
Последним с ним попрощался двойник.
- Надеюсь, что Ксения поймет, - сказал он.
- Все образуется, - успокоил его Удалов. - Она у нас отходчивая.
И они втроем, как три мушкетера, так и не объяснив Удалову, что намерены делать, быстро пошли вверх по улице.
Страшно за них было. И приятно смотреть на мужскую дружбу. Прямо как крейсер "Варяг", подумал Удалов, когда он уходил в свой последний неравный бой. Удалову стало одиноко.
Он сложил вчетверо бумажку с формулами, спрятал в ботинок. Если задержат, может, не найдут.
Когда распрямлялся, услышал сверху короткий хлопок. Выстрел?
Он вгляделся. Нет, не выстрел. Это хлопнула калитка. Кто-то вышел на улицу и пошел рядом с тремя мушкетерами. Удалов потоптался на месте еще с минуту… И припустил в гору за друзьями, которые уже скрылись за ее гребнем.
А когда догнал их, увидел, что рядом с ними идут человек десять, не меньше. А двери и калитки все раскрываются…