Воздуху не хватало. Катрин дышала только ртом. Крошечными глоточками. Если чуть глубже в легкие - сердце возмущенно прыгало, резало болью. Девушка сняла с плеча ружье. Надо было бы повесить на ветку, но сейчас правильнее сэкономить силы. Катрин прислонила оружие к дереву. Прости "ствол", придется тебе ржаветь в весьма неуютном месте. Не обижайся, сам понимаешь, сейчас дурной хозяйке куда нужнее дрова.
Чмокал и лип к снегоступам снег. Каждый шаг казался последним. Тупо и обреченно ныло всё: суставы и кости, костный мозг, кожа и волосы. Сердце скупо и неровно гнало густеющую кровь.
Тени угрюмой вереницей тянулись следом, другие надвигались, обступали со всех сторон, встречая живую гостью. Катрин не смотрела. Шаг, еще шаг. Главное, - следить, чтобы носы снегоступов не цепляли снег. Совершенно всё равно, что и кто тебя окружает. Ты не можешь себе позволить отвлекаться.
Здесь? Ориентиры сгинули. Основная масса могил таилась под снегом дальше по склону. Уоти говорил, что нужно держаться ближе к центру холма. Желательно выйти на самое высокое место.
Катрин глянула прямо сквозь тени, обвела взглядом снежную пустоту. Зубчатая стена леса, казалось, жутко отдалилась и теперь темнеет за многие километры отсюда.
Полсотни мучительных шагов. Девушка села в снег. Сердце играло с кем-то в прятки. Катрин уже поняла, что маленький насос отныне будет жить-доживать своей жизнью, и с этим ничего не поделаешь. Поменять бы его на что-нибудь большое, надежное, с грубыми шестеренками и крепкими заусенчатыми поршнями.
Тени обступили плотнее. Катрин старалась не смотреть, но все равно видела бахрому на мокасинах, тусклый блеск нашитых бусин и игл дикобраза. Сквозь замшу и украшения проглядывал снег. Ну и что? - девушка все равно могла рассмотреть каждую складку, каждый шов призрачной обуви.
Собралась с силами и встала. Нужно утоптать место для костра. Жаль, что мертвые не оставляют следов, было бы полегче. Сердце на движения и усилия уже не слишком реагировало. Редкие судорожные удары, потом испуганная дробь. Сейчас-сейчас, подожди. Сделаем укол. Вряд ли поможет грубый допинг, - любой бы врач высказался категорически против. Но врачей здесь нет. Ты одна.
Зажигалка, как ни странно, повиновалась. Огонек сверкнул замечательно ярко, - казалось, он наверняка виден и в Нью-Бридже. Занялись голубоватым пламенем таблетки сухого горючего, затем и дрова. Катрин без сил села на рюкзак. Ну, вот и все. Дошла, почти все сделала. Еще немного. Попытайся, боец.
Катрин замерзла так давно, что снимать куртку было вовсе и не страшно. Пока возилась со шприцем и жгутом, тени обступив, наблюдали. Застарелая ненависть мертвецов девушку уже не трогала. Совсем скоро она отправится в тот мир, и, пусть боги или кто там еще есть, помогут встретиться с древними вождями в честном бою. Есть что проорать в размалеванные лица.
Игла вошла в тело как в дерево, к счастью не сломалась. Катрин неловко выдавила в себя содержимое шприца. Никаких ощущений вслед за инъекцией не последовало, разве что дышать стало чуть легче. Девушка бросила пустой шприц в снег, принялась равнодушно натягивать куртку. Непростое занятие, когда собственное тело твои намерения откровенно игнорирует.
Всё, больше ты не можешь ничего сделать. Еще остались таблетки, но пользы от них, как от горсти семечек. Сидеть ровно неудобно, согнуться к костру не дает боль. Сердцу тесно в грудной клетке.
Огонь лизал поленья. До утра топлива не хватит. Да и не нужно. Тебя самой "не хватит" значительно раньше. Как тихо. За спиной, впрочем, как и во все стороны, простирался безлунный безжизненный мир. Миллионы призраков неприкаянно бродили среди темных лесов и промерзших гор. Ненависть и жажда мести, злоба умерших на умерших, переполняли мир. Девушка подумала об убитых ею. Много. Разные страны, разные миры и времена, разные люди. Ненависти Катрин к покойным не испытывала. Раскаяния, впрочем, тем более. Осталась ли ненависть у них? Скоро узнаешь. Нет, сейчас думать о врагах не хотелось. За грань ушли ведь не только враги...
От мертвых мысли перешли к живым. Катрин грела ладонью сердце. Поломанный моторчик жалобно бился в замерзшие пальцы. Неровные точки и паузы. "Морзянка". Телеграфисткой Катрин была никудышней. Кроме "sos" ничего не помнила. Сердце жаловалось, но хозяйка ничем помочь уже не могла. Боль растекалась все шире...
Не думай, если не можешь помочь.
Спина, шея чувствовали бесплотные прикосновения. Катрин не поворачивала головы. Когда останавливается сердце, иррациональное вовсе перестает волновать. Сидела гостья в окружении мертвых вождей, скупо подсовывала в огонь поленья. По щекам медленно катились слезы. У, как оказывается девчонке жалко себя. Столько не успела. И "Две лапы", и живой веселый лес, и теплое солнце, и Блоод со своим еще не родившимся малышом, и делающая "свечу" над речной водой пятнистая щука... Как жалко всё это оставлять. И главное - Ф. Так и не найденная, не узнавшая что её никогда не смогли забыть, буква-человек. О, боги, позволено ли на том свете так трахаться и так любить?
Сзади надвинулась широкая тень. Девушка почувствовала, как зашевелились волосы на затылке. С трудом повернув шею, сказала в смутное лицо:
- Отстань, вождь. Еще не время.
Индеец смотрел смутными провалами глаз. Под разодранной курткой зияли раны. Прямо на них рваными сухожилиями спускались нити ожерелья. За поясом вождя торчал томагавк с узким и темным клювом-лезвием.
Резко сказанные слова отозвались усилившейся болью. Не дыша, девушка сосредоточила туманящийся взгляд на индейском оружии, похожем на сувенир. Морщась, прошептала одними губами:
- Мне жаль. Вы все были достойны лучшего.
Индеец вглядывался в глаза гостьи, требуя ответа за забытые вековые грехи, совершенные бледнолицыми, чернокожими и желтокожими пришельцами. Отвечать за толпы эмигрантов и завоевателей девушка не могла. Духи, между прочим, бывают глупы. Смотреть снизу вверх было трудно, Катрин опустила голову, пододвинула в огонь головню. Свет костра делал фигуры вокруг костра совсем прозрачными. Костер не грел. Ноги казались ледяными. Хотелось подвинуться еще ближе к огню, но девушка боялась шевельнуться. Сердце вздрагивало и покачивалось в неустойчивом равновесии.
Сначала двинулись тени, потом Катрин и сама почувствовала что пора. Уже без необходимости глянула на часы - 2:30. Час Тьмы, как считают мудрые хаяда. Катрин успела пододвинуть в костер последние поленья. Ощутила спиной прикосновения многих рук. Дернула локтем, рывком встала. Застонала, шатаясь на слабых ногах. Говорить пришлось полусогнутой, придерживая левой рукой бунтующее сердце.
- Вожди, я хочу обратиться к вам, - не говорила, хрипела Катрин. Наставления Ноя Уоти из головы вылетели, остался лишь общий смысл того, что требуется сказать. - Люди с белой кожей вновь нарушили ваш покой. Теперь они сполна наказаны. Народ хаяда, ваши потомки и вожди города белых, и я, сержант и леди, ныне носящая фамилию Бёртон, разделяем ваш гнев и безмерно сожалеем о случившемся. В знак примирения примите жертву и простите всех ныне живущих на вашей земле...
Катрин вынула из кармана куртки кожаный мешочек, вытряхнула над огнем. Костер затрещал, взлетели голубые и малиновые искры, пахнуло сухими травами, летним зноем, ягодами и удачной охотой. На миг на душе стало легче, даже сердце удивленно стукнуло.
- Простите нас, Преданные вожди. Воины-хаяда помнят подвиги своих предков. Все осквернители мертвых мертвы. Воины-хаяда смыли позор кровью, - Катрин возилась с пакетом из супермаркета. Плотная упаковка не поддавалась ослабевшим пальцам. Девушка вытащила нож. Содержимое пакета не успело окончательно промерзнуть. Катрин подняла на ладони кусок прохладного мяса. Левый желудочек, правый желудочек, митральный клапан, синусно-предсердный узел... Центральный узел организма, а на вид просто мертвое мясцо весом под 350 грамм. Только хозяин этого мяса умер отнюдь не от некроза сердечной мышцы...
- Оренда [Оренда - верховное божество части североамериканских индейских племен.] свидетель - я не лгу. Ваши дети и соседи ваших детей больше не посмеют нарушить покой Бьер-Та. Жертва принесена, я разделяю ее с вами, и прошу о снисхождении к живым, - Катрин впилась зубами в упругое холодное мясо. Откусить оказалось трудно, но девушка справилась. Кусок с трудом скользнул в горло. Катрин швырнула остаток мертвой плоти в огонь и с силой провела окровавленной ладонью по своему лицу. Необходимо было нанести раскраску на лоб и щеки, но видят боги и духи, сил на подобные изыски уже нет.
Тени метнулись к костру. Девушку повело, закрутило. Прикосновений она не чувствовала, но мир вертелся все быстрее. Множество лиц заглядывало провалами мертвых глаз в лицо живой гостье, беззубые рты вопили, требуя, ненавидя и торжествуя. Боль разрывала грудь.
- А-амбе! - прохрипела Катрин, валясь в снег.
Как холодно. Катрин, дрожа, смотрела в беззвездное небо. Поднять руку, отодвинуть рукав и посмотреть на часы казалось непомерно тяжким трудом. Да и есть ли смысл? В груди боль увядала, дело было не в ней. На смену боли пришло онемение. Сердце отсчитывало удары, но каждый из них мог стать последним. Катрин спокойно приняла этот последний сигнал сдавшегося тела. Хорошее было тело. Конечно, дело вкуса, но самой Катрин нравилось. Не капризничало, и кое-что могло. Представилось, как её (нет, уже его - тело) будут фотографировать в морге. Наверное, фото тату попадет в какую-нибудь коллекцию. Можно надеяться с плеча кожу с рисунком не срежут. Хотя кто знает эти провинциалов. Родных и близких у умершей нет. Кому достанутся амулеты? Может быть, Уоти о них позаботится, если сам сумеет выкарабкаться из госпиталя?
Рука как мерзлое полено. Катрин нащупала на шее амулеты. Дерево ожерелья чуть заметно грело пальцы. Когда-то хорошей девочке Дики выпала вполне теплая смерть. И короткая. А ты так и будешь морозить задницу? До завтра тебя точно не найдут. И до послезавтра. А если пойдет снег? Через неделю ты будешь выглядеть как тот Отзи из неолита, найденный в Альпах.
Кажется, это и есть самый великий подвиг в твоей жизни. Катрин стояла уже на четвереньках, и поражалась собственному упорству. Костер краснел угасающими углями. Вокруг никого не было. Пусто. Девушка слабо чувствовала взгляды издали. На могилы Бьер-Та возвращалось двухвековое мертвое спокойствие.
Нет, спокойствие еще не мертвое. Согнутый, прижимающий обе руки к груди человечек шаг за шагом удалялся от черно-багрового пятна кострища.
Улитка на снежном холме. Как нелепо. Тебе не дойти и за год. Нет у тебя ни года, ни дня. Снегоступы цепляют, пашут снег. Срезать бы ремни, да нож остался у костра. Костер умер, а ты еще нет. О, еще один великий подвиг. Здесь все умирают не победив. Цель - просто пережить кого-то. Например, несколько поленьев.
Хочу домой. Хочу увидеть закат с башни, хочу сесть в свой старый челнок. Хочу грести по течению и слушать всплески в камышах. Хочу хоть раз заглянуть в вишневые глаза.
Не в этой жизни. Сердце гаснет как костер. Рассыпаются, пощелкивая последние угли.
Шагай. Война - это движение. Умри в бою.
Движение ради движения. Существо, покачиваясь, топталось почти на месте. Ноги бессильно подгибались. Чувств уже не осталась. Только упрямство. Месить снег под ногами. Не думать. Идти по своим следам. Значит, ты уже умирала? Раз возвращаешься к своей смерти?
Катрин обнаружила рядом с собой дерево. Ага, можно упереться лбом. Стоять легче. Еще легче упасть. Но снег омерзительно холодный. Осторожное дыхание с тихим свистом выходило из легких. Сердце не билось, лишь неровно и мелко вздрагивало. Напоследок и ему, родненькому, стало жалко хозяйку. Все-таки старые знакомые. Сквозь холод в ноздри пробился запах смолы с соснового ствола. Придет сюда лето, будет щедро пахнуть хвоей и грибами, будут жужжать насекомые и светить настоящее солнце. Но тебе в другую сторону...
Снег цепляет за ноги. Покачиваются темные деревья вокруг. О, боги, сколько же сил нужно человеку чтобы просто удержаться на ногах? Никогда об этом не думала. По спине ползет холодный ручеек пота. Очень холодный, холоднее снега. Когда ты упадешь?
Сейчас.
Снегоступ зацепился, и Катрин повалилась на колени, последним усилием удержав себя от падения лицом в снег. Кажется, всё. Сил встать нет. Сердце решило, что двадцать лет вполне достаточный срок, и пора завершать неплодотворное сотрудничество. Жаль, до дня рождения оставалось всего ничего.
Темные деревья кружились все быстрее. Катрин уперлась в снег рукой. Правая ладонь все еще безнадежно прижимала, защищала под курткой остывающее сердце.
Откуда-то из глухого далека, просочился шорох. Мелькнула четвероногая тень. Забавно, тебя сразу и сожрут. Может быть, еще заживо.
Пушистый шар радостно скакал вокруг. Гордость от долгого, сквозь всю ночь, но вовсе не напрасно проделанного пути, так и распирала зверя. Глубокая царапина на ухе, порезанном об оконное стекло давно уже не кровоточила. Прекрасная ночь, прекрасная охота! Как пробежался, а?
- Чего пришел, дурак? Тебя только не хватало, - беззвучно прошептала девушка.
Пес быстро лизнул в лицо. Язык у него был горячий, длинный. Катрин невольно моргнула. Пес лизнул ее в другую щеку.
- Ага, целоваться будем на прощание.
Щенок был согласен целоваться. Всё скакал вокруг, забрасывая комками снега. Катрин охнула, - лобастая голова пса стукнула ее в задницу, чуть не повалила.
О, боги, и помереть спокойно не дают. Соседство живого, пусть и бестолкового существа было приятно. Только как умирать, когда по тебе прыгает развеселившийся зверь?
Встать... Шаги медленные как те зимние дни. Ты уже зомби. Пес отбегал на несколько шагов вперед, возвращался. На морде удивление. Эй, почему так медленно?
Впереди темнел силуэт джипа. Перебираясь через сугроб в кювете, Катрин все-таки упала. Сердце дрогнуло и встало. В глазах стремительно сгущалась муть. Озабоченный пес закружился вокруг, не понимая игры. Запрыгнул на спину. Девушка вздохнула. Щенок нетерпеливо дергал, жевал рыжую опушку капюшона. Катрин задышала. Набившийся в ноздри снег медленно таял.
Хватило сил доползти до машины. Двери девушка не запирала, но открыть ее даже двумя руками сейчас было нереально. Щенок раздраженно рычал рядом. Замок поддался, девушка стукнула себя дверцей по лбу. Жалобно застонала, хотя боли не было. Ничего не было. Мозг не желал ни о чем заботиться. В забытьи Катрин заползла на чуть теплые сидения. Если ты не сдохла, то что-то обязана делать... "Гражданский" нож был спрятан под сидением... Серрейторное лезвие пилило неподатливые ремни снегоступов... Пес топтался по сиденьям рядом, лапы увесисто наступали на человеческие колени. Четвероногий тоже предпочитает тепло... Да, дверь можно закрыть...
Подголовник жмет на затылок, глаза девушки закрыты... Покой... Сердце, сломанный метроном, считает последние такты. Щенок лезет на колени. Он большой, от него тесно. Шерсть холодная, но в пушистой глубине прячется тепло. Руки машинально обнимают хвостатого...
Последний толчок сердца.
Ты умерла...
Замерзнет ведь дурак. Хотя у него шерсть и гены полярных предков. Залез бедняга в мышеловку...
Мертвая рука тянется, поворачивает ключ зажигания. Джип недоуменно, неуверенно фыркает, но заводится.
Последнее, что слышит Катрин в этой жизни - отчаянный вой обиженного, оставленного пса.