* * *
Урри ожидал новой клоунады с больничной палатой. Но нет. Камера была все та же, по ней все так же ползал луч света, укоряя за до сих пор не сдержанное обещание.
К счастью, на столе опять был лист бумаги, прикрепленный к стеклу, и утопленный в гнезде карандаш. Пообедав - еду подали сразу по возвращении - Урри решил приняться за стихи. Для начала он с полчаса провел в кресле-качалке. Не размышляя о разном, как обычно; напротив, стараясь успокоить и очистить ум. Когда треск рацио стих, Урри осторожно поднялся и пошел к столу.
Сел. Взял в руки стеклянный планшет. Негромко звякнули цепи.
Человек - луч света (как ни крути, а это так). Луч света виден только на препятствиях - будь то рой пылинок, которые и позволяют увидеть собственно луч, или стена, превращающая луч в тушканчика. Так и человек…
То есть стих, собственно говоря, был готов. Дело оставалось за малым - нанизать эти мысли на тонкий луч рифм. Урри ждал, когда начнется процесс их рождения, но дождался он другого. В камеру снова пришел врач. Что было интересней - сопровождал его вчерашний бородатый. В халате, со стетоскопом на шее. Короче, ряженый под коллегу.
- Добрый вечер, - сказал врач, усаживаясь в кресло-качалку.
- Здравствуйте, - ответил Урри. Развернуть стул он не мог (ножки прикручены), и ему снова пришлось принять неудобную позу.
Бородатый тем временем, не проронив ни слова, уселся на диван.
- Не помешали? Я вижу, вы хотели что-то писать?
Урри покраснел.
- Нет-нет, ваш визит вполне кстати.
- Вам так кажется?
- Да. А вам - нет?
- Не знаю. На вашем месте я бы задумался над явной несуразностью частых визитов врача. Учитывая, что вы считаете себя заключенным.
Ага, подумал Урри.
- Не вижу противоречия.
- Отчего же?
- В наше время каждый школьник знает про игру в злого и доброго следователей. В таких условиях раскалывать старым добрым приемом можно разве только… орехи, - Урри захохотал.
Врач улыбнулся. Бородатый достал из нагрудного кармана карандаш и блокнот, что-то записал.
- То есть вы полагаете мои посещения методом допроса версии два-ноль?
- Что-то вроде того.
- Жаль. Мне, как врачу, крайне важно вызывать у пациента доверие. А при такой постановке вопроса это совершенно невозможно, как я полагаю.
- Напротив, - сказал Урри. - Врачи, признаюсь, вызывают у меня гораздо меньше доверия, чем следователи.
- Почему?
- Да потому, что следователи гораздо честнее. Врач, в силу особенностей профессии, всегда должен делать вид, что все знает. Хотя на самом деле чаще всего знает он совсем немного. Следователь же ничего не знает и не скрывает этого.
- Однако, - бородатый покачал головой и снова что-то записал.
- Согласен, - сказал врач, бросив взгляд в сторону коллеги. Потом повернулся к Урри: - Ваши построения на удивление логичны.
- Спасибо.
- Тем страннее читать ваши книги, полные очевидных несоответствий.
Это было похоже на ощущения от пощечины - хотя Урри никогда и не били ладонью по лицу. Он потерял равновесие, так что чуть не свалился со стула. В голове зашумело.
- Простите?
- Давно уже простил, - врач поднялся с кресла, и тут Урри заметил у него в руках книгу. Врач подошел и положил ее на стол:
- Почитайте.
- Спасибо, но я в курсе того, что там написано. Да и не далее как пару часов назад наиболее удачные отрывки мне любезно зачитывал полковник.
Бородатый охнул. Врач повернулся к нему и развел руками - мол, что и говорить, случай крайне тяжелый.
- Все-таки почитайте. Вдруг найдете несоответствия. А завтра мы с вами обменяемся мыслями на это счет. Идет?
Урри подумал. Он начал догадываться, к чему идет. Но ничего не сказал. И так слишком много карт было уже раскрыто.
- Хорошо.
- Вот и хорошо.
* * *
"Таким образом, крушение Евроатлантической Империи и неразрывно связанного с ней Большого Полумесяца не было рукотворным. У этого события имелись глубинные, естественные, объективные причины - и мы должны о них знать. Хотя бы для того, чтобы избежать подобной катастрофы в будущем. Сейчас, когда Эфиопия доминирует на Восточном побережье Африки и продолжает благодатную экспансию на север, запад и юг, мы должны с особенным вниманием изучать историю цивилизаций, занимавших центральные позиции в мире и потерпевших крушение. Зачем - объяснять, думаю, излишне.
Контекст всех крушений одинаков. И он, безусловно, содержал в себе элементы самоубийства. Коллективный разум, постигавший бессмысленность дальнейшего существования - после того, как все возможные цели достигнуты, подвиги совершены, препятствия сокрушены, - неумолимо двигал государства, союзы, общества к катастрофе. Которая, если внимательно вглядеться, всегда имела вид добровольного ухода со сцены для того, чтобы дать другим попробовать свои силы.
Примитивный анализ обычно говорит о массовом помешательстве - будь то нефтяная катастрофа, о которой мы так подробно сегодня говорили, или, скажем, гибель Римской империи, которые мы не раз приводили в пример. Можно вспомнить Древнюю Персию, можно - Советский Союз. Во всех случаях действия как руководителей, так и рядовых граждан кажутся безумными. Безусловно, наращивание производства автомобилей или построение "энергетических сверхдержав" в период истощения углеводородного топлива представляется поразительно близоруким. Немыслимым кажется параноидальный страх перед спасительным рецептом атомной энергетики - не только испытываемый обывателями, но и культивируемый "лучшими умами" человечества (каковое эти "лучшие умы" неизменно отождествляли с "белой костью" или "солью земли", бросая людям с другим цветом кожи лишь объедки политкорректных квот). Еще более диким видится тот факт, что грядущая катастрофа, вроде бы осознаваемая теми, кому она грозила в наибольшей степени, становилась не столько предметом приложения коллективных усилий по борьбе с ней, сколько объектом развлечения, всего лишь очередным штампом в торжественном комплекте сюжетов, используемых мастерами "показного дела".
Однако эти оценки (безумный, близорукий, дикий) основываются на предположении, которое явно не выражается, а потому и прячется от примитивных аналитиков. На предположении о том, что коллективный разум безусловно стремится к продлению существования своего носителя. И только в этом направлении должна работать логика коллективного разума. Любое же отклонение воспринимается как свидетельство коллективного безумия. Предположение это - о безусловном стремлении к выживанию - кажется неочевидным. Зато очевидной выглядит полная невозможность того самого коллективного безумия - по той простой причине, что норму от сумасшествия отличает всего лишь количественная оценка. Нормальной считается точка зрения, разделяемая большинством. А поскольку эта точка зрения, естественно, и воспринимается как коллективная - массовое помешательство становится невозможным просто по определению.
Таким образом, мы пришли к выводу, что коллективный разум всегда нормален. После чего с неизбежностью приходим к выводу о том, что явления вроде упомянутых выше являются всего лишь сознательным для коллективного разума (но почти всегда бессознательным для общества и его отдельных членов) движением к самоубийству.
По той же тропке силлогизмов прошелся и Доминик Ширл, чешский радикальный мыслитель, ставший идейным вдохновителем реально существовавшей группы "Родовспоможение" (часть деятельности которой - не имеющей никакого отношения к Доулу и Токио - мы привыкли называть "завершающим этапом" работы группы "Темная ночь"). Впрочем, он не тешил себя надеждой на то, что является творцом истории. Каждое убийство человека, занимающегося работой над тем или иным аспектом нефтяной проблемы, казалось ему всего лишь простым проведением в жизнь исторической воли. "Я делаю это не для них, я делаю это для себя", - писал Ширл своему ближайшему другу, биатлонисту Свенссону (застрелившему норвежского изобретателя, предложившего суррогатную зажигалку на кишечных газах). "Я иду той же дорогой, что и другие. Но я иду с открытыми глазами"".
Урри остановился, помассировал уставшие (в камере был полумрак) глаза. Нет, его не мучили сомнения. Несоответствий в его книге не было, он знал это твердо. И не настолько дорожил Урри своим текстом, чтобы с наслаждением перечитывать его заново, от корки до корки. Просто его совершенно неожиданно решили испытать одиночеством. Врач солгал. От него Урри такого не ожидал, отчего делалось вдвойне обидно. Прошло уже более суток с того момента, как врач и бородатый ушли. С тех пор Урри не видел ни одного человека. Ему не приносили еду, никто не приходил за парашей (в комнате смердело). Естественно, возникло мерзкое ощущение потери ориентации во времени. Для того чтобы снова найти точку опоры, Урри и стал читать. Помня, что на страницу у него обычно уходит примерно минута. Однако хорошо знакомый текст читался быстрее, и Урри прикинул, что сейчас страница стоит секунд тридцать - сорок. Таким образом он и отмерял время. Иногда делая короткие паузы, чтобы передохнуть. При этом он считал про себя, по возможности старясь придерживаться секундных интервалов.
Урри досчитал до ста, глядя на дверь и покачиваясь в кресле. Он уже собирался продолжить, как за дверью раздались голоса. Сутки тишины (до бесед с собой Урри еще не созрел) обострили слух.
- Послушайте, это смешно! - Урри узнал врача.
- Нельзя, - шепотом, бородатый.
- Я обещал.
- Ничего, он вас простит. У него нету выбора.
Раздались звуки борьбы, что-то стукнуло прямо в дверь камеры. Урри догадался, что бородатый не пускает к нему врача.
- Убери руки!
- Нельзя. Он еще не созрел. Вы его недооцениваете.
Еще одна обида - оказалось, что врач его недооценивает.
- Думаете?
- Уверен.
- И что, до пятницы будем его мурыжить?
- Придется.
- Жаль.
Почему, подумал Урри. Ведь я хотел всего лишь помочь.
* * *
- Стало быть, пятница, - сказал полковник, глядя на стоявший справа от него настольный календарь.
- Стало быть, - согласился Урри. - Я уже два дня не ел.
- Я тоже, - сказал полковник, поднимаясь из-за стола.
- Неправда, - сказал Урри.
- Неправда, - согласился полковник. - Но что это меняет? - Он уже стоял рядом с Урри.
- Ничего, - сказал Урри, прикидывая, куда его ударит полковник для начала.
Тот не спешил. Заложил руки за спину, покачнулся - с пяток на носки, потом обратно.
- Почитаем?
- Отчего бы не почитать.
Полковник вернулся за стол.
- Стало быть, читаю. - Он открыл книгу ближе к концу, там, где виднелась последняя закладка. Урри попытался угадать, о чем пойдет речь. - "Нелепа сама постановка вопроса. Уничтожение одного, десяти и даже сотни профессоров и прочих докторов от философии не способно остановить научно-технический прогресс", - полковник сделал паузу. А Урри тем временем самодовольно отметил, что угадал. - "Это объективное явление, движимое гигантскими силами, и никакая террористическая - если называть вещи своими именами - организация не способна им противостоять. На место убитого всегда могут прийти новые люди, не менее талантливые. Скорее, наоборот - если принять во внимание традиционную консервативность академической среды. Это, кстати, четко представлял себе Ширл, о котором мы уже писали выше. Увы, отечественная историография старается привить обществу совсем другую точку зрения, которая стала бы фундаментом сомнительных построений. Но давайте зададимся простым вопросом - могла ли, скажем, смерть Оппенгеймера спасти жителей Хиросимы и Нагасаки?" - Полковник снова остановился, словно бы действительно давая присутствующим время поразмыслить над этим вопросом. - "Нет. Точно так же не могла смерть нескольких ученых предотвратить энергетическую революцию и привести пропитанный нефтью мир к катастрофе, если бы коллективный разум, правящий этим миром, сам того не хотел. А он хотел. Почему? Да потому, что исторические цели, стоявшие перед белой цивилизацией, уже были решены. Причем - будем честны - решены "на отлично". Белая цивилизация поставила на колени весь остальной мир, она справилась с проблемой чудовищных войн между странами, являвшимися ее частями, она, наконец, разобралась с деспотическими режимами, проросшими из семян, посеянных некоторыми ее неосторожными мыслителями. После чего для белых закончилась история, как о том и сообщил нам прозорливый японец", - полковник сделал паузу и сосредоточенно нахмурился. Урри самодовольно подумал о том, что полковник понятия не имеет о том, что ж за японец имеется в виду. Надув щеки и с шумом выдохнув, полковник прочитал последние два предложения: - "Таким образом, группа "Темная ночь", даже если бы она существовала, не могла сотворить Великий Переворот, как то утверждается в наших учебниках, и - добавим для ясности и справедливости - как не сотворила его группа "Родовспоможение", члены которой действовали исключительно в личных целях. Белая цивилизация сама уступила нам место, а нефть была всего лишь удобным поводом". Конец, стало быть, цитаты.
Немного помолчали. Полковник устало смотрел на Урри. Тот на всякий случай считал про себя.
- Ты в армии-то служил? - спросил полковник, когда Урри дошел до двадцати двух.
- Нет.
- Оно и видно. А я служил.
- Оно и видно.
- Ничего тебе не видно, - констатировал полковник и снова встал. - Ты все это написал?
- Я.
- А зачем?
Урри задумался на секунду:
- Я помочь хотел. Правду рассказать.
- Правду, стало быть. А что есть правда? - спросил полковник и осекся.
Урри улыбнулся:
- Ну, вы и замахнулись.
Полковник подошел к нему:
- Нет, я еще не замахнулся. Ща, стало быть, замахнусь.
- Стало быть, зачем? - спросил Урри.
В ухо.
Больно. Свалился на бок.
- Я. Тебе. Уже. Говорил. - Полковник делал длинные паузы между словами, придавая последним максимальный вес. - Во-первых. Не. Шути. Меня. - Он обошел стул, ухватил Урри за шнуровку смирительной рубашки. - Во-вторых, - крякнув от натуги, полковник вернул Урри на стул. - Здесь. Вопросы…
- Задаю я. То есть вы. Стало быть, помню.
В то же ухо. Вдвойне больнее.
Но Урри удержался на стуле. Это почему-то казалось нужным.
- Стало быть, протокол ведется. "Темная ночь" никогда не существовала. Так?
- Так.
Урри получил первую в жизни пощечину. Оказалось - не так это страшно.
- В школе преподают туфту. Так?
- Так.
Вторая пощечина.
- Памятники стоят выдуманным людям. Так? Сообразив, что новые удары следуют после его слов, Урри решил помолчать. Не то чтобы надеялся. Просто забавной показалась такая мысль.
- Так? - повторил полковник.
Двенадцать, думал Урри. Тринадцать.
- Так? - повторил полковник.
Четырнадцать, думал Урри. Неужели? Шестнадцать-семнадцать-восем…
В ухо.
Похоже, потекла кровь.
Не желая облегчать полковнику жизнь, Урри свалился на пол.
- Пытаешься быть смелым, - констатировал полковник. - Напрасно. Я и так знаю, что ты смелый. Это ничего не меняет. Потому как ты остаешься подонком. Пусть и смелым.
- Кто как обзывается - сам так называется! - Урри захохотал.
Полковник наступил ему на лодыжку. Урри охнул.
- И хромым еще будешь. Парни за нас умирали, а ты, стало быть, в это не веришь?
- Я не верю. Я знаю.
Сохранять достоинство после удара носком ботинка по копчику едва ли может хоть кто-то в этом мире. Урри захныкал.
Полковник присел рядом с ним на корточки.
- Послушай. Стало быть, ты думаешь, мне это доставляет удовольствие?
- Дешевый прием, - ответил Урри, собрав волю в кулак. Перевернувшись на спину, он подтянул колени к груди. Впрочем, поскольку руки были связаны за спиной и сразу начали неметь, долго держать эту позицию Урри все равно не мог.
- А мы, стало быть, деньги государственные экономим. - Полковник выпрямился и, как бы развивая свою мысль, без затей пнул Урри ногой по ребрам. Хохот, который попытался изобразить Урри, прерывался предательскими всхлипами.
Дальше, почти до самого конца, допрос проходил в сосредоточенном молчании. Возможно, именно такими словами и завершался протокол. Урри надеялся, что писарь его пощадил, и не написал о том, что в итоге он безнадежно расплакался, умоляя полковника остановиться.