-- Будем считать, что у нас деловое совещание, -- продолжала госпожа Шантолосова. -- А потому обед за счет клиента.
В этих словах, разумеется, было спасение моего кошелька. И двойной смысл. Такие фразы не могут не понравиться -- даже частному детективу при исполнении служебных обязанностей. Поэтому я соизволил напустить на собственную физиономию смесь внимания и учтивости.
Подошла официантка, и я сделал заказ. А когда она удалилась, сказал:
-- Вообще-то мне пока нечем похвастать. Куча подозреваемых, и нет главной версии. Наиболее вероятный мотив -- корыстные побуждения. Если хотите, могу дать отчет по проделанной работе.
-- Не хочу, -- сказала Шантолосова. -- Поймите правильно. Конечно, меня интересует отчет, но гораздо больше меня интересуете вы сами.
Мне всегда казалось, что такие прямолинейные фразы должны произноситься низким мужским голосом, а таким, как у Полины, -- высоким и певучим -- обычно произносятся лицемерные пожелания здоровья человеку, которого вы бы хотели видеть в гробу в белых тапках.
Прошло секунд пять, прежде чем я понял, что неплохо бы закрыть рот. Наверное, со стороны я выглядел идиот идиотом и ничего, кроме смеха, не вызывал. Однако Полина Шантолосова смеяться и не думала. Она была серьезна, как преподаватель на экзамене, и смотрела в упор, как следователь на допросе.
-- Вижу, вы удивлены... Что ж, я -- человек прямой. Это мой главный недостаток и мое главное достоинство. Я женщина деловая и не приемлю всех этих дамских прибамбасов. У меня просто нет на них времени. Расскажите мне о себе.
-- Зачем?
-- А разве я не могу знать биографию человека, который на меня работает?
Это она, конечно, могла.
И я начал рассказывать. О детстве врать практически ничего не пришлось. Как, собственно, и об юности -- ничего зазорного в ней не было. А вот о военном периоде биографии я упомянул лишь вскользь.
Но тут, до сих пор молчавшая, Полина встрепенулась:
-- Вы много людей убили?
-- Да, -- сказал я. -- Но мне бы не хотелось говорить об этом.
-- Я имею в виду невинных.
Это был еще тот вопрос. И я не мог дать на него внятный ответ, поскольку на войне разница между невинным и виновным микроскопична. Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать... И даже если война официально не объявлена, это не отменяет ее законы.
Меня спасла официантка, принесшая нам "Поле чудес". Впрочем, думаю, Полина и сама решила не добиваться от меня ответа, потому что когда мы покончили с салатом и я продолжил рассказ о своей жизни, она не стала возвращаться назад. Каким-то образом мне удалось обратить беспардонное вранье о событиях прошлого года в довольно связный рассказ. Ну а потом я поведал чистую правду о работе детективного агентства "Макмез".
-- То есть вы -- не слишком опытный детектив для дела об умышленном убийстве, -- сказала Полина.
Ощущение было, словно у нее в мозгу что-то щелкнуло, словно она подводила баланс доходов и расходов. Боюсь, я проходил по статье "Расходы", но выступить в свою защиту я не успел, поскольку официантка принесла тарелки с "Тортиллой".
Рассольник оказался вполне съедобным и к тому же из мелкопорезанных огурцов. Помнится, повариха Жанна, работавшая у нас в доме, готовила как раз такой и всегда говорила, что рассольник в городской столовой отличается от домашнего тем, что варится из протертых огурцов.
Когда разговор возобновился, я сказал:
-- Все специалисты начинают с того, что поначалу бывают неспециалистами.
Полина улыбнулась, и в глазах ее словно огоньки загорелись.
-- Похоже, вы решили, что я вас инспектирую. -- Она покачала головой. -- Нет, в этих делах я полностью доверяю господину Константинову. Раз он нанял вас, у него были какие-то причины. А я захотела с вами встретиться совсем по другой причине.. Я уже говорила о своей прямоте... Мне бы хотелось познакомиться с вами поближе.
-- Ч-ч... Чего?
-- Мне бы хотелось познакомиться с вами поближе, -- повторила Полина.
Наверное, я не был бы так потрясен, если бы эти слова были произнесены рублеными фразами низким мужеподобным голосом в исполнении какой-нибудь страхолюдины. Но голосок был певуч, а фразы... Будь фразы движениями, я бы назвал их грациозными, никакого другого сравнения мне в голову не приходило. И произносила их совсем не страхолюдина.
-- У меня ведь жена имеется, -- пробормотал я ошарашенно.
-- Мне известно об этом вашем недостатке, -- заметила Шантолосова. -- Но я не прошу вас разводиться. Меня вполне устроит, если мы будем встречаться время от времени. К примеру, раз в неделю.
Я все еще не мог прийти в себя.
-- Э-э... -- промямлил я. -- Ну-у-у... Даже не знаю, что и сказать... Как-то все это неожиданно... Мне ваши слова льстят, но ведь у вас есть любовник, насколько я знаю. Георгий Карачаров...
-- У меня был любовник. Больше у меня с ним отношений нет.
-- С каких это пор? -- не удержался я, хотя таких вопросов ни клиентам ни малознакомым дамам не задают.
-- С этой самой минуты... Знаете, Макс, я ведь с ним не потому, что жить без него не могу. Я же говорила вам про сексуальные наклонности моего мужа. Это была настоящая проблема. А Георгий всегда рядом и ведет себя, как настоящий мужчина. С ним комфортно.
Экое словечко выбрала дамочка! Комфортно... Мне вот с Катей иногда очень даже некомфортно бывает, особенно когда она кукситься начинает, и чувствуешь себя, будто натворил чего, хотя прекрасно знаешь -- все в порядке... Однако никто иной мне не нужен. Ну вот ни на столечко!
В этом смысле я и ответил Полине Шантолосовой.
Она покивала, будто ничего другого и не ждала. Однако ответить не успела -- официантка принесла "Кости Дуремара". Пока та расставляла на столе тарелки, я раздумывал: не свалял ли дурака?
Может, для дела надо было вести себя по-иному, тем более что это нетрудно -- такие женщины, как Шантолосова, привлекательны от природы. Это ж известный закон: чтобы понравиться мужчине, надо нравиться самой себе. А Шантолосова себе нравилась. И флюиды от нее исходили -- хоть сразу в постель! Но я НЕ мог даже представить себя с нею в постели. Как там классики говорили? Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь... Хотя вру, конечно, -- мог. Представить это было несложно. И в реальности оказаться там -- после всего сказанного -- проще простого. Да только скотство это будет, самое настоящее скотство! Даже если я скажу себе, что это всего-навсего работа с подозреваемой... Чушь, какая она, к черту, подозреваемая! А если и подозреваемая, так что? Нельзя в постель к подозреваемой? Которая, к тому же, еще и клиентка! Клиент всегда прав! Это закон бизнеса! Весь вопрос: закон ли это для такого бизнеса как частная детективная деятельность? В нашем деле, следуя такому закону, можно очень далеко зайти. И что же, черт возьми, мне все-таки делать с полученным предложением?
Официантка заканчивала свои манипуляции (к "Костям Дуремара", полагались еще махонькие блюдечки с соусом, который разогревался на таблетках, видимо, сухого спирта), и можно было подумать обо всем еще раз, но времени на раздумья оставалось все меньше и меньше.
Как же я должен поступить? Руссо туристо, облико морале?... Или прости меня, моя любовь?
Полина Шантолосова достала из сумочки пачку сигарет, и я дал ей прикурить. Наши глаза снова встретились.
Бог -- свидетель, я немного разбираюсь во взглядах, которыми женщины соблазняют мужчин. Здесь тоже было соблазнение, но источником его был вовсе не порок. В смысле, не обман...
И это все решило. Отказывать клиенту в данном случае было нельзя.
К тому же, Арчи Гудвин никогда не терялся в подобных ситуациях. Слово за слово, и вот уже его ждет нескучный вечерок с танцами во "Фламинго"...
Когда официантка удалилась, Полина снова посмотрела мне в глаза. Лицо ее сделалось напряженным, сигарета в пальцах слегка подрагивала.
-- Ну так как вам мое предложение?
Прямой вопрос требовал прямого ответа. И мне ничего не осталось как сказать:
-- Предложение ваше весьма заманчиво. И я принимаю его.
Арчи Гудвин у меня в очередной раз не вытанцовывался. А Вадим Ладонщиков подумал: "Однако ты будешь полной дурой, если поверишь".
И я отыграл чуть назад:
-- Правда, сегодня вечером я занят.
Полина не расстроилась ни на капельку. Напряженное лицо ее смягчилось, глаза сощурились, губы раскрылись в улыбке. Она сделала глубокую затяжку и сказала певучим голосом:
-- А я на сегодня и не настаиваю. -- Она снова затянулась и посмотрела на сигарету, будто посоветовалась с нею. -- Считайте, что я вас все-таки инспектировала..
Я с трудом удержался, чтобы не вскочить со стула.
Ах ты, сучка кареглазая!.. Проверку она, видите ли, мне устроила, инспекторша хренова!.. Видали мы таких инспекторш!
-- Ну и как, Полина Ильинична? Вы удовлетворены результатами своей проверки? Я оказался на высоте?
Боюсь, мне не удалось скрыть досаду и разочарование, но, похоже, мои чувства Шантолосову только обрадовали. Она накрыла мою руку ладонью. Кожа у нее была шершавой.
-- Не обижайтесь, Максим! Пожалуйста, не обижайтесь. Вы мне сразу понравились. Но ведь я должна быть осторожной. Вокруг столько народу крутится, и большинство интересуют только мои деловые качества да деньги. Считайте, что я вам ничего этакого не предлагала. -- Она снова глубоко затянулась. -- Вы понимаете, я очень одинока. Почти никого, кому можно хоть чуть-чуть довериться. Вы знаете, я так рада, что вы отказались. Вы ведь практически отказались, я понимаю, что деловая этика не позволяет вам сказать клиенту: нет. Я уже много лет живу в Питере, но так и не привыкла к здешним людям. Кругом лицемерие и обман. Я ведь не из Питера, у нас в Дубровке люди были совсем иными.
-- Вы из Невской Дубровки? -- спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
-- Нет, не из Невской. Моя Дубровка под Тамбовом. Я хорошо сдала единый государственный, и мой учитель информатики посоветовал мне заняться программированием. Я приехала в Питер и поступила в Технический университет. И там встретилась с Петром. Он был такой обходительный и с деньгами, я, разумеется, потеряла голову. И пошла за него замуж и готова была с ним всю жизнь провести рядом. Это потом я уже поняла, что он просто сделал выгодное вложение. Он сразу сообразил, чего я могу добиться в программировании, и всячески обхаживал меня, и раздувал мое честолюбие, а мне, конечно, льстило, что рядом со мной такой парень. А потом я и вовсе влюбилась. То есть это я теперь понимаю, что он влюбил меня в себя и привязал к себе...
Ей явно надо было выговориться, и я не произносил больше ни звука -- только слушал и кивал, и, судя по всему, это было самое правильное поведение. Я слушал и кивал, а она говорила, говорила, говорила...
Она вышла замуж за Бердникова на пятом курсе, а сразу после окончания Технического университета они создали собственное предприятие. Вложением были деньги Бердникова и Зернянского, и ее, Полины, мозги. Первое время все было прекрасно, правда, они решили отложить рождение детей на потом, когда компания встанет на ноги, а когда компания встала на ноги, выяснилось, что Петр вовсе не хочет детей, и вообще между ними многое изменилось... Его потянуло к мальчикам, а она мучилась и поначалу искала причину в себе, в собственной несексуальности, но потом оказалось, что дело вовсе не в этом, что нет у нее несексуальности, а имеется сплошная сексуальность, просто она мужу не нужна, просто так сложилась судьба, но разводиться не хотели ни он ни она, потому что это бы только внесло сложности в деловую сторону, а любви между ними давно уже не было. То есть у него-то к ней и изначально не было, а ее любовь умерла из-за невозможности выразить ее и разделить с ним, хотя, конечно, время от времени муж ее и потрахивал, но без желания, а от необходимости, чтобы опять же подчеркнутое равнодушие к жене не повредило делам... В общем, когда рядом появился Карачаров, она уже была готова изменить супругу. И, разумеется, изменила -- ведь ей так хотелось быть любимой.
Я слушал и кивал, а она говорила, время от времени прикуривая от окурка новую сигарету, и уже остыли к чертовой матери "Кости Дуремара", но я давным-давно забыл о них, а она -- и тем более, и неудержимый словесный ручеек (к такому голоску никак не подходит слово "поток"!) все тек и тек, и я давно уже хотел курить, но понимал, что стоит мне сделать любое движение, помимо кивка, и все тут же оборвется, и словесный ручеек иссякнет, и у меня уже не будет никакой надежды, что она в пылу доверительности ляпнет что-нибудь стоящее для следствия.
Она вдруг поперхнулась и замолкла. Вздохнула бурно, по-прежнему не поднимая глаз.
Я уже понял, что словесный ручеек может иссякнуть не только от лишних движений, но и от ненужных мыслей, но было поздно. Судя по всему, возникшее ощущение близости прервалось, возникло неуловимое напряжение, и Полина Шантолосова уже думала, как бы поудобнее выйти из этого разговора, о котором в будущем вполне можно было и пожалеть.
И тогда я сказал:
-- Знаете, Полина... Я бы мог сказать вам, что частный детектив сродни врачу, что у детективов есть нечто вроде клятвы Гиппократа, и все произнесенное в присутствии детектива остается несомненной тайной. Но я скажу другое... Знаете, Полина, вы мне очень нравитесь, и ваш Петр был большим ослом. И будь он жив, я бы набил ему голубую морду.
Зревшее напряжение тут же рухнуло. Родившаяся улыбка какое-то мгновение была несмелой, потом стала уверенной, потом снова сделалась несмелой, и, видимо, не знавшая, что делать со своим лицом, женщина подняла руку и махнула официантке. Та подошла, удивленно посмотрела на нетронутые "Кости", но ничего не сказала.
-- Счет, пожалуйста!
Счет был наготове. Полина достала кредитку, и официантка устремилась к кассовому аппарату.
-- Не провожайте меня, -- сказала Полина.
-- Что вы! -- сказал я. -- Мне еще надо уничтожить все, что мы тут назаказывали.
Она рассмеялась, и это уже был смех хозяйки жизни.
Кредитку вернули хозяйке, и через пару мгновений я остался один, пребывая в размышлениях о судьбе заказа. Размышления были недолгими -- остывшее мясо все равно остается мясом, а мужчине моего возраста и комплекции без этого продукта попросту нельзя. Потом я запил мясо заказанным же стаканом апельсинового сока, достал мобильник и связался с Полем.
Сетевой агент доложил, что получено письмо с номером телефона некоего субъекта по имени "сержант Семенов". Я истребовал от ИскИна оный номер и тут же позвонил по нему. Возникший в трубке грубый голос объявил, что сержант Семенов меня слушает. Я тут же представился и, сославшись на начальство сержанта в лице Алексея Петровича, объяснил, что мне требуется.
Сержант некоторое время похмыкал, изображая процесс могучих раздумий о том, имеется ли у него свободное время для такой блохи как я. Потом наконец, когда бы даже блоха сообразила, что свободного времени у него не имеется, согласился.
-- Добро! -- сказал он. -- Дорогу Жизни знаете?
-- Это которая к Ладожскому озеру ведет? От Ржевки?
-- Да. Значит, знаете. Через два часа мы с сержантом Петровым будем на этой самой Дороге Жизни перед поселком Романовка. Это за Всеволожском. Давайте там и встретимся
-- Добро, -- сказал я (мне понравилось это словечко, да и вообще с человеком лучше всего разговаривать на его языке. -- Выезжаю.
28
Пришлось, правда, сначала смотаться на Комендантский Аэродром, за машиной. Я нашел "забаву" там, где оставил, в целости и сохранности. Поблизости обнаружилась и песочная "ауди". И потребовалось добрых полчаса неожиданных рывков и поворотов, чтобы сбросить хвост.
Мне повезло: мои маневры не привлекли внимания инспекторов и в конце концов позволили оторваться от "ауди". Убедившись в этом, я отправился на встречу и даже успел к назначенному времени.
Сержанты Семенов и Петров не просто ждали меня на Дороге Жизни. Они еще и давали этой самой жизни водителям: останавливали проезжающие машины, проверяли документы, выдавали штрафные счета. Иначе бы они не остановили и меня.
-- Ваши документы! -- сказал, приближаясь, один из них, обладатель сержантских погон, небритый боровок, шарообразное пузо которого едва не разрывало китель.
Я вложил в протянутую руку права:
-- Пожалуйста! Мы с вами договорились встретиться здесь.
Он внимательно изучил фото, а потом мою физиономию. И только после этого ответил:
-- Ах да! -- Он вернул мне права и повернулся к напарнику: -- Колян! Это как раз тот самый Мезенцев.
Подошел Колян, козырнул:
-- Старший сержант Семенов! Здравствуйте!
Я выбрался из салона, мы обменялись рукопожатиями, я объяснил предмет своего интереса.
-- Пойдемте в нашу машину, -- сказал Семенов.
Мы забрались в припаркованную у обочины "вектру". Колобкообразный сержант Петров в это время тормозил здоровенный "камаз" с прицепом; тормоза "камаза" возмущенно пищали и вздыхали.
Семенов тут же сунулся к бортовому компьютеру, довольно ловко для таких здоровенных лап побегал пальцами по сенсорам, внимательно изучил появившуюся на дисплее информацию.
-- Ага, -- сказал он, -- это та парочка крутых мэнов из компании "Бешанзерсофт". Ну и придумают же названия! Русских слов им мало! -- Он снова глянул на дисплей. -- Не справились с управлением. Слёт с полотна и возгорание со взрывом. Ну и что вас интересует? -- Сержант полез в нагрудный карман кителя за сигаретами.
Я тоже закурил, раздумывая, как задать вопрос -- мне начало казаться, что эти сержанты черта с два мне скажут о своих сомнениях, если даже те и появлялись в покрытыми фуражками головах. Фуражка, как известно, для того и существует, чтобы в голове не заводились ненужные начальству мысли. А если все-таки завелись -- другим остались недоступны.
-- Жизнь такова, -- осторожно начал я, -- что официальные выводы не всегда соответствуют истине. -- Я поднял руку с сигаретой, потому что Семенов собрался возразить, и быстро добавил: -- Я не имею в виду, что выводы искажают истину. Я имею в виду, что истина такова, что ее в официальный отчет включать попросту нельзя. Она там не истиной будет, а глупостью, за которую по головке не погладят. Начальство не любит нетипичных выводов.
Старший сержант некоторое время смотрел на меня, потом вновь обратился к дисплею. Однако он явно ничего там не читал, поскольку вид имел человека не читающего, а вспоминающего.
-- Начальство велело рассказать о происшествиях во всех подробностях и объяснило, что разговор неофициальный.
-- Начальство не ошиблось, -- заверил я. -- Разговор строго между нами... Меня интересует, не заметили ли вы в этих авариях чего-либо странного?
Он сделал глубокую затяжку: