А дай-ка я тебе погадаю, Андрей Владимирович. Позолоти ручку! - заскрипела старуха несмазанным голосом. Изволь, бабушка! - и Андрей положил в протянутую бурую ладонь, изрытую лабиринтом морщин, крышку от пепсикольной бутылки. Витька с Пашкой как-то незаметно скрылись, и Андрей остался один на один со старухой.
Что было, что будет, чем сердце успокоится, приговаривала старуха, тасуя колоду оставленных ребятами карт, которые истекали в ее руках сиреневым дымком с явно различимым серным запахом, постепенно меняясь. Андрей различил мельтешение незнакомых картинок. Какие уж там короли, дамы и валеты! Разноцветный хоровод затеяли скелеты, драконы, грифоны и прочие страхолюдные создания. Это что-то вроде карт Таро, догадался Андрей.
Ожидает тебя дорога дальняя, место неспокойное, приговаривала старуха, раскладывая карты на плоской поверхности валуна. Вот, ткнула она грязным корявым ногтем в центральную карту, Царь-Водяной. Тебе предстоит с ним силами померяться. Андрей, как загипнотизированный, смотрел в выпученные буркалы противника, утопающие в зеленых прядях буйной растительности. Царь-Водяной пристально смотрел на Андрея, будто изучая его. А помогут тебе в этом, продолжала старуха, Девочка Чужая, Дурак Деревенский и Ведьма Рыжовская… Это ты, что ли, бабушка? - спросил Андрей. Но старуха уже исчезла. Карты подхватил порыв холодного ветра, и они разлетелись на все четыре стороны, как осенние листья, несомые бурей.
Поверхность пруда взволновалась, он начал с треском и грохотом осаживаться и проваливаться вниз. Наверное, в преисподнюю, подумал Андрей. Теперь он стоял на высоком берегу каньона, на краю пропасти. Внизу лениво перекатывались тяжёлые волны, источая мертвенный фиолетовый свет, который одновременно и притягивал, и отталкивал. Вода завертелась адской каруселью, из центра воронки поднялся столб смерча. Он все ближе и ближе, уже почти коснулся ног Андрея своим гнилостным ледяным дыханием. Андрей почувствовал, как его тащит с места, затягивает во всеобщее коловращение, закричал… и проснулся.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Фиолетовая троица
Шершавые стены.
Заплёванный пол.
В истерзанных венах
застывшая боль.
Под скрипнувшей койкой
и в тёмных углах
таится какой-то
неведомый страх.
В предутренней жути
под мухи полёт
он тянет и мутит
и спать не даёт.
Он капает воском
с оплывшей свечи
и голосом Босха
мне в ухо кричит.
Истерзанный болью
в окошке рассвет.
Бежать бы на волю,
да выхода нет!
29. Рыжовские пруды. Рождение Сферы
- Ну что, Дед? Вертишь дырку для ордена? Верти вторую - под звёздочку! - Лейтенант ввалился в районное отделение КГБ радостный, возбужденный и, кажется, даже под хмельком, ведя за руку щуплого белобрысого паренька.
- Месяц по небу идёт, солнце под руку ведёт, - недовольно буркнул Дед из своего угла, исподлобья разглядывая гостей. - И что это мы сегодня такие довольные?
- Что же, Дима, поведай миру о своих свершениях на ниве шпионажа. Давай, не робей, боец невидимого фронта, здесь все свои. - Лейтенант усадил на стул для посетителей продолжающего застенчиво молчать мальчика, а сам с сигареткой в зубах развалился в кресле под окном.
- Сегодня после обеда учитель физики Горелов с группой учеников… ну, вы знаете… - начал Митька неуверенно, теребя лацкан форменного школьного пиджака.
- Твоих бывших друзей, - уточнил лейтенант, делая ударение на слове "бывшие". - Воронин-старший, Борисов, Рокотов, Мусаев, Любимов, - произнес лейтенант скороговоркой, энергично потирая руки. - Кто-нибудь еще?
- Нет, кажется, все, - промямлил Митька, - Гриша Воронин со своим новым другом… вашим хорошим знакомым, - кивнул он Деду, - останутся в городке.
- Только не надо намёков, - взвился Дед и после минутной паузы оценивающе добавил. - А впрочем, молодец, парень, далеко пойдешь! Все на лету хватаешь, школа КГБ плачет по тебе горючими слезами… Но, ладно, отвлёкся… Продолжай!
- Так вот, значит. Горелов получил на днях какое-то письмо… тут я не все понял… ну, в общем, письмо от друга-учёного. И это письмо каким-то образом связано с Существом. Они решили отправиться сегодня на пруды и передать письмо группе из института.
- Так-так-так, - зачастил Дед, заметно оживившись. - Понятно. И что, лейтенант, ты думаешь по этому поводу?
- Как что? Надо брать, совершенно понятно! Проход мы им обеспечим, оцепление временно снимем.
- И во сколько, говоришь, они выступают?
- В 15.00.
- Так! Сверим наш часы, - Дед взглянул на свои видавшие виды командирские, лейтенант изящным жестом выудил из кармана морской хронометр, а Митька не без гордости взглянул на запястье левой руки, где красовалась новенькая "электроника", подарок новых друзей. Ну, или честно заработанный гонорар. Это как посмотреть!
- Сейчас 11.32. У нас еще масса времени. - Дед задумчиво почесал затылок. - Группа поддержки? - обратился он к лейтенанту.
- Сержант Приходько из местного отделения милиции.
- Спецтранспорт для задержанных?
- Милицейский "уазик".
- Связь?
- Связь через Центр, позывные обычные.
- Хорошо, всё понял. Молодец, лейтенант! План одобряю. Через час выезжаем. А пока пойди прогуляйся, угости ребенка мороженым. Заслужил!
В течение часа лейтенант с Митькой прогуливался по тенистому городскому парку, причем Митька уплел две порции эскимо, любезно предложенные шефом, а шеф время от времени прикладывался к плоской металлической фляжке, извлекаемой из внутреннего кармана серого модного пиджака. После очередного изрядного глотка лейтенант протянул фляжку Митьке.
- Не желаешь? Настоящий пятизвездочный коньяк, прямо из Франции. Глоточек тебе не повредит. Пей, это придаст тебе силы.
- Нет, спасибо, - вежливо отказался Митька. Он вообще был вежливым мальчиком. - Мама говорит, что коньяк клопами воняет.
- Это на взгляд пессимиста! Ну, как знаешь, - усмехнулся лейтенант. - Наше дело предложить - ваше дело отказаться.
- А вот от сигаретки я бы не отказался, - осторожно ввернул Митька. Щедрый лейтенант тут же купил ему в киоске пачку молдавского "Мальборо".
К двум часам дня они, прихватив по дороге сержанта Приходько, выдвинулись на двух "уазиках" в район Рыжовских прудов и расположились в засаде на холме, поросшем редкими кривыми сосёнками, откуда открывался прекрасный вид на дамбу и берег.
- Центр, ответь "Рубину-одиннадцать", - вышел Дед на связь по рации.
- На приёме, - тут же откликнулся голос с металлическими интонациями, прорываясь сквозь шорох помех.
- Заняли исходную позицию, ведём скрытное наблюдение.
- Добро. Ждите гостей, пять минут назад они вышли через КПП-1.
Лейтенант достал из "бардачка" аудиокассету, вставил её в магнитолу и щёлкнул выключателем.
- Вы не против, шеф? - обратился он к Деду.
- Только потише, а рацию погромче сделай, - буркнул недовольно тот. - Что там у тебя? Опять, наверное, какая-нибудь мура западная?
- Почему же мура? - притворно оскорбился лейтенант. - Очень даже хорошая группа, "Модерн токинг" называется. По-нашему это будет "Современный разговор". Вы только послушайте, какой вокал! Соловьем заливается!
- Небось, педик какой-нибудь! И откуда в тебе только это низкопоклонство перед Западом? - недовольно поморщился Дед и в сердцах сплюнул на пол. - Мне вот, например, совсем другая музыка нравится. Зыкина там, Толкунова, Лещенко. Вот это я понимаю!
- Да ничего-то вы не понимаете! - возразил лейтенант. Их словесную перепалку прервал с заднего сиденья Митька.
- Кажется, дождь собирается, - заметил он, выбрасывая окурок и закрывая окно автомобиля.
И точно, вскоре по капоту и по ветровому стеклу "уазика" забарабанили тяжёлые медленные капли. Лейтенант включил дворники, и они со скрипом начали вычерчивать на стекле дуги.
- Смотрите-ка, крысы учёные засобирались, - указал Дед на противоположный берег, где двое в высоких резиновых сапогах начали упаковывать расставленную на песке аппаратуру и, упаковавшись, заспешили вверх по тропинке к обветшалому деревенскому клубу, в котором временно расквартировались. - Небось не сахарные, не растают! А вон там… На ловца и зверь бежит!
Справа от дамбы, на ближнем берегу, кусты зашевелились, и из них выбралась неуклюжая фигура.
- Да нет, - подал голос Митька. - Это дурачок деревенский, Колюшка. Он здесь часто гуляет.
- Как бы дождь не распугал нашу добычу! - обеспокоенно пробормотал лейтенант.
Дождь усиливался. Странно, а ещё с утра на небе не было ни облачка. А сейчас все небо от горизонта до горизонта затянули низкие черные тучи. Колюшка выбрался на берег и заплясал под ливнем, нелепо размахивая руками и что-то крича.
- Ишь ты! Чему радуется, дурак?! - недобро усмехнулся Дед.
- А вот и наши клиенты пожаловали, - кивнул головой лейтенант. С лесной дороги свернула группа, направляясь по берегу в сторону Колюшки. Пять фигурок - один взрослый и четверо подростков - остановились, о чем-то, видимо, споря, оживлённо жестикулируя, указывая руками то на небо, то на прибрежный холм, где притаилась засада. Чуть позже к ним присоединился шестой, вынырнув из кустов.
- "Рубин-одиннадцать", ответь Центру! - прохрипела рация, и теперь в металлическом голосе послышались нотки испуга. - Отбой операции! Срочно возвращайтесь!
- Как?! В чем дело?! Ведь вот они, клиенты! - аж подскочил на сиденье Дед. - Центр, ответь "Рубину-одиннадцать". Видим клиентов, готовы брать! Что случилось?!
- Немедленно возвращайтесь! По информации, полученной с метеорологического спутника, в вашем районе… - дальнейшее потонуло в свисте и скрежете помех, настоящей дьявольской какофонии звуков. А потом зелёный огонёк на передней панели рации мигнул и погас. Затем, так же неожиданно, отключенная рация вдруг разразилась потусторонним диалогом. Говорили два голоса - женский, тихий и вкрадчивый, и детский, звонкий и удивлённый, на слух, принадлежащий мальчику лет пяти.
- МАМА, МАМА, СМОТРИ, ВОДА СВЕРХУ ПАДАЕТ!
- ЭТО ДОЖДЬ, СЫНОК.
- ПОЧЕМУ ДОЖДЬ?
- ПОТОМУ ЧТО ТЫ ЭТОГО ЗАХОТЕЛ.
- А РАЗВЕ ТАК БЫВАЕТ?
- КОНЕЧНО.
- А НАМ ЭТО НЕ ПОВРЕДИТ?
- НЕТ, ВЕДЬ МЫ ЖИВЕМ В ВОДЕ.
- МАМА, МНЕ НАДОЕЛО ЛЕЖАТЬ ЗДЕСЬ, В СВОЕЙ ПОСТЕЛЬКЕ. МОЖНО, Я ПОЙДУ ПОГУЛЯЮ?
- НУ, РАЗУМЕЕТСЯ! ВЕДЬ ТЫ УЖЕ БОЛЬШОЙ МАЛЬЧИК.
Потом в диалог вмешался еще один голос - мужской, шепелявый и невнятный.
- ДОСТЬ… МОКРА… ДОРОГА СКО-О-ОЛЬСКАЯ… СЁДНИ ОНИ НЕ ВЕРНУЦА ДАМОЙ…
Машина дернулась и медленно двинулась вперед и вниз, к дамбе.
- Ты что, сдурел?! - рявкнул Дед.
- Да я тут не при чём, она сама, - оправдывался лейтенант, судорожно нажимая на педаль тормоза. В ту же минуту машину пару раз хорошенько тряхнуло, и она продолжила сползать в сторону дамбы.
- Всем покинуть автомобиль! Быстро! - проорал Дед, выскакивая из дверцы. - Приходько! Вон из машины! Ко мне!
Навстречу им уже нёсся обезумевший от ужаса милиционер с выпученными глазами и раззявленным в крике ртом.
А вокруг творилось невообразимое. Все скрылось во внезапно опустившемся густом тумане, по кругу заходили-зашатались гигантские смерчи, скрипело, свистело, трещало и завывало, с корнем выворачивая деревья и поднимая клубы пыли. Куда-то подевался Митька, и в кисельном, клочьями несущемся тумане его было не отыскать. Внезапно и дамба под ногами доблестных работников спецслужб содрогнулась и начала рассыпаться на куски.
- Вперед, в Рыжово! - орал Дед, с трудом перекрикивая рёв урагана и таща за шкирку своих впавших в прострацию подчинённых. Они еле унесли ноги с разрушающейся дамбы и, карабкаясь до скользкому берегу в сплошной стене воды, кубарем скатились в сорванные с петель ворота склада минеральных удобрений, недавно восстановленного после пожара. И забились в угол, дрожа от страха и от холода, тесно прижимаясь друг к другу. Кто-то тихонько и жалобно заскулил, и Дед, не разбираясь, хорошенько встряхнул обоих своих подчиненных и жутким голосом прохрипел:
- Тихо! Сидеть и не рыпаться!
А разгул стихии продолжался со страшной силой. Смерчи обходили пруды по кругу, точнее, по спирали, всё сметая на своём пути. Уцелели только каменные строения, а много ли их в деревне - раз-два и обчёлся: заброшенная церковь, магазин, клуб, те же склады минеральных удобрений, с которых, помимо ворот, сорвало крышу, но стены выдержали бешеный напор ветра. На поверхности пруда вздувались и лопалась разноцветные пузыри, а потом водная гладь вздыбилась, свернулась в гигантский жгут, устремлённый к чёрным небесам. Водяной смерч тоже прошелся по окружности, неся с собой ил, тину, камни, прибрежную траву, кусты, некую светящуюся субстанцию, и водопадом рухнул вниз. Дно пошло трещинами и провалилось в бездну. Взбаламученная вода ушла с шипением в образовавшийся каньон, способный поглотить пятиэтажный дом, и засветилась оттуда зловещим фиолетовым мерцанием, ходя тяжелыми маслянистыми волнами.
Митька, выскочив из машины, сразу потерял из виду своих друзей, сбитый с ног порывом бешеного ветра. Его опрокинуло, завертело, и он на животе сполз по дамбе в песчаный карьер. Мокрая рубашка клочьями висела на его худеньком, исцарапанном, дрожащем от холода тельце. Он перевернулся через голову, больно ударился спиной - так что дух вышибло - и очутился на дне карьера, оглушённый и задыхающийся. Здесь царило затишье, Митька с трудом разлепил забитые песком глаза, и сквозь слезы с удавлением, граничащим с ужасом, увидел над собой чёрное звёздное небо. Звёздное небо! Днём!
Митька сел и огляделся по сторонам. Карьер был хорошо ему знаком: здесь с друзьями, с бывшими друзьями, они проводили "археологические раскопки", собирали различные окаменелости, большинство из которых представляли собой камни с отпечатками разнокалиберных ископаемых ракушек. А как-то раз даже разодрались с Андреем из-за особенно понравившихся камешков, в расколе которых блестели кристаллы кварца. Эх, Андрей, эх, ребята! Простите меня! Зря я ввязался во всю эту тёмную историю.
Митька засучил рукава и снял с тонкого запястья подаренные лейтенантом электронные часы. Стёклышко треснуло во время падения, и он без сожаления зашвырнул подарок (или честно заработанный гонорар) вглубь карьера, не заметив, что цифры в прямоугольном окошечке сменились буквами, образовывающими бегущую строку: "Сёдни они не вернуца дамой…" Но послание не дошло до адресата. Да и вряд ли чем-либо ему помогло.
Что-то вкрадчиво коснулось его ноги, тихонько и ненавязчиво. Он отдёрнул ногу и посмотрел на песок. Тут же вскочил и, крутясь на одном место и отряхиваясь, заорал от ужаса и отвращения. Рыжий песок извергал из себя потоки бурых червей полуметровой длины, точнее, не червей, а каких-то доисторических многоножек. Это уточнение промелькнуло в Митькином мозгу, когда скользкое гибкое тело, перебирая маленькими остренькими ножками, обвило его ногу под штаниной синих джинсов. Твари оказались ядовитыми, понял Митька, когда по всему телу снизу вверх начали разливаться жар и оцепенение. А назойливые многоножки, шелестя и пощёлкивая, продолжали опутывать его ноги и настойчиво карабкаться наверх. Митька, как подкошенный, рухнул на песок и вскоре был погребён под грудой копошащихся тварей. Он ещё успел почувствовать, как одна из многоножек, раздвинув безвольные губы, забралась ему в рот и ужалила в язык. А потом на мир опустилась фиолетовая тьма.
30
В первые минуты Папа Карло ослеп и оглох, и карабкался по внезапно ставшему предательски скользким крутому берегу пруда исключительно на ощупь. За спиной жутко завывало и плотоядно причмокивало, что невольно заставляло старого учителя ускорять движение. Но руки и ноги отяжелели, насквозь промокшая одежда тянула вниз, да еще некстати подвернувшейся камень острой гранью глубоко распорол ладонь левой руки. Из-под порванной штанины серых брюк выглядывал протез, память военных лет, который создавал дополнительные трудности на скользком склоне.
- Бегите к церкви! - успел крикнуть ребятам учитель сквозь шум и грохот, а потом потерял их из виду, и сейчас продолжал упрямо карабкаться вверх, к спасительному убежищу.
Внезапно он будто провалился в какую-то яму. Сердце тяжело бухнуло в грудную клетку, на миг замерло и снова лихорадочно заколотилось, назойливыми молоточками отдаваясь в висках.
Вновь приобретя возможность видеть и слышать, Папа Карло обнаружил себя, двадцатилетнего лейтенанта Горелова, на поле боя. Кругом бежали и кричали люди, рвались снаряды, вспыхивало пламя, на невысоком холме чадливо догорал немецкий "тигр", а под холмом пара наших "тридцатьчетверок" торопливо разворачивала башни навстречу появившемуся из-за соседнего леска неприятелю. Лейтенант метался среди разрывов и воронок, тоже что-то кричал и палил из пистолета в воздух, пока чья-то тяжелая длань бесцеремонно не сгребла ого за воротник новенькой шинели и не стащила в ближайшую воронку,
- Обожди, лейтенант, не торопись, - послышался над ухом хрипловатый бас старшины Помазуна. - Отсидимся… Нечего, как заяц, по полю петлять!
Старшина деловито набил самокрутку крепчайшим самосадом из расшитого бисером кисета и протянул лейтенанту, а потом ещё дал глотнуть трофейного шнапса из закопченной и помятой фляжки, привода в чувство.
- С-спасибо, - с трудом переводя дух, поблагодарил лейтенант.
- Эк тебя… зацепило, - неодобрительно покачивая кудлатой головой, пробормотал старшина, указывая на правую ногу лейтенанта. В горячке боя тот и не заметил, как шальной осколок угодил ему под правое колено. Он опустил глава на окровавленную штанину и потерял сознание…
Он очнулся оттого, что несколько пар заботливых рук тянули его вверх.
- Давайте, давайте, учитель, тут немного осталось, - подбадривал Папу Карло Юрка. Вместе с Андреем они подставили Горелову плечи и помогли сделать несколько мучительных, самых трудных шагов до заброшенного здания сельской церквушки, примостившейся на высоком берегу.
- Спасибо, ребята, - разлепив запекшиеся губы, проговорил Горелов, тяжело усаживаясь на сложенную в углу кучу деревянных ящиков из-под картофеля. Да, глоток трофейного шнапса сейчас бы не помешал!
А за надежными стенами церкви продолжался разгул стихии: снаружи что-то скребло и ударяло, в открытые оконные проемы швыряло то пригоршни холодной воды, то всякий мусор, ветки, листья, обрывки газет, какого-то тряпья и фонтаны жидкой грязи.
Во внезапно воцарившейся тишине раздался медленный колокольный звон. Как же так, изумился Горелов, перевязывая пораненную ладонь носовым платком, насколько я помню, в этой церквушке не было колоколов. Видимо, они разделили участь церковкой утвари в безбожные годы революции и гражданской войны, были сняты, разбиты и переплавлены.
- Ребята… Колокола!
Все дружно задрали головы вверх. Под куполом, лишённым позолоты, с фресками, замазанными густым слоем побелки, носилась фиолетовая мгла, озаряемая зловещими всполохами бегущего холодного огня. И посреди всего этого ужаса настойчиво звучал тревожный набат, тягучий медный звон, вселяя в сердца, скованные страхом, веру и надежду.
- Чудеса, да и только! - гаркнул Витька, толкая локтем в бок притихшего Игоря. - Пойду-ка взгляну, что там снаружи делается. Пошли, Любимчик. - Тот послушно засеменил за своим кумиром.