- Зоя Фёдоровна, - начал я, - но ведь эта насыпь, по которой они тянут камень наверх пирамиды, больше самой пирамиды в несколько раз, и должна быть такой же прочной. Из чего же они её делали и куда она потом пропала?
Учительница замялась. Должно быть, такой вопрос ей задали впервые. Более того, ей самой он в голову никогда не приходил, даже когда она не прогуливала лекции по истории Древнего Египта в университете. Поэтому она использовала стандартный учительский приём - сделала из меня дурака.
- Иван, - сказала она и постучала ручкой по классному журналу, - как тебе не стыдно? Чтоб я больше от тебя таких глупостей не слышала, иначе придётся отвести тебя к завучу.
Я уже не просто покраснел, я весь взмок от выступившего пота и накатившего страха, который застрял у меня в горле твёрдым комком и не давал вымолвить ни слова. С тех пор я недолюбливаю историков.
Этот инцидент на уроке очень скоро начисто стёрся бы из памяти как моих одноклассников, так и Зои Фёдоровны, да, наверное, и из моей тоже, если бы не мой приятель Арсений из нашего класса, по совместительству являвшийся сыном школьной директрисы.
Как странно и как точно порой выстраивается череда событий, словно кто-то ими специально дирижирует. Почему-то моё нечаянное выступление на уроке истории пришлось ровно за неделю до дня рождения Арсения, который по этому случаю пригласил меня в гости. И почему-то именно в этот раз моя милая добрая мама вручила мне красочную книжку о великих пирамидах со словами:
- Ваня, вот, держи, подаришь Арсению. Он вроде любит такие вещи.
- Хорошо, - сказал я и взял книгу. И в то же мгновение в моей голове пронёсся стремительный вихрь едва уловимых загадочных мыслей, словно я заметил, но не успел поймать за хвост некую тайну. Тайну, которая неизвестна ни моим родителям, ни друзьям, ни учителям. Какое-то древнее сокровенное знание проскользнуло в моём детском сознании, вспыхнуло едва различимым светом и исчезло в толще времени.
Весь вечер и ещё половину ночи я просидел за этой книжкой, пока не прочёл её от корки до корки. Мама трижды заглядывала в мою комнату и укоризненно приговаривала:
- Ваня, ну, сколько можно! Выключай свет и ложись спать!
Я лишь торопливо отвечал "сейчас-сейчас", откусывал припасённый тайком бутерброд и читал дальше. Конечно, мама знала об этом бутерброде, но ей нравилось моё увлечённое чтение, и потому она совсем ненастойчиво заставляла меня заснуть. Да и книжка была тоненькой, хватило на несколько часов.
Но… к моему великому сожалению, никакой тайны я в ней не нашёл, никаких открытий для себя не сделал. Впрочем, я стал куда лучше разбираться в египтологии, и даже как-то схлопотал "пятёрку" по истории, рассказывая о древних жителях страны Та-кем, что для меня было великим достижением. А книжка осталась просто книжкой, и я без сожаления подарил её Арсению.
Первое знаковое событие в моей судьбе, связанное с пирамидами, произошло, пожалуй, именно на его дне рождения, хотя в тот момент я этого не мог осознать.
Мы сидели у него дома в субботу днём, часа в три пополудни, болтали о каких-то мальчишеских глупостях, ели салаты и пили лимонад "Буратино" или "Тархун", которых теперь днём с огнём не сыщешь. Мы - это я, Арсений и двое наших одноклассников: Олег и Илья. Нам было всего по двенадцать лет, и в то время мы не то что о девушках, даже о пиве не помышляли. Не говоря уж о всякого рода травках, ночных дискотеках и прочих сомнительных прелестях западной буржуйской и современной нашей жизни. Болтать о девчонках - болтали, но лишь как о другом, параллельном мире. А вот музыку послушать, в картишки в "дурачка" перекинуться, не на деньги, конечно, а за интерес, в "биржу" поиграть - это мы любили. Впрочем, "биржа", вроде, появилась позднее.
Но на этот раз, в связи с моим подарком, разговор зашёл о великих пирамидах Египта. Не зная ещё физики, но мечтая блеснуть друг перед другом зачатками научных знаний, мы рассуждали о геометрических формах, о многотонных базальтовых блоках, из которых состоят три великие пирамиды Гизы, о мумиях и погребённых вместе с ними сокровищах. И я как-то с жаром опять принялся доказывать, что не могли эти бедные рабы, не имя современной техники, выточить из скалы, отполировать и уложить стык в стык гигантские многотонные булыжники.
- Кстати, а что тебе сказала Зоя в тот раз? - поинтересовался Олег, называя учительницу истории просто по имени, как часто бывает в среде школьников.
- Когда? - я сделал вид, что не понял, так как мне не хотелось вспоминать стыдный для меня момент.
Тут уже они втроём в один голос напомнили:
- В прошлую пятницу! Когда ты ей сказал "не верю"! Только не говори, что забыл.
Они засмеялись, а я вновь покраснел, но быстро взял себя в руки.
- Да ничего особенного не сказала, завучем пригрозила.
- О чём это вы, мальчики? - спросила мама Арсения, наша директриса.
Мы и не заметили, как Виктория Альбертовна вошла в гостиную, где расположилась наша четвёрка, с горячим чайником в руке. Она присела к столу и принялась разливать нам чай, вопросительно поглядывая то на меня, то на сына. Илья, как самый непосредственный из нас, пересказал ей всю историю с моим выступлением на уроке, а я дополнил:
- Она сказала, что я говорю глупости и обещала в следующий раз отвести меня к завучу.
- Вот как? - удивлённо вскинула брови директриса, одновременно предлагая мне попробовать варенья. Я был весьма упитанным по тем временам подростком, и все мне предлагали конфеты и варенье, будто бы я мог похудеть от них. - И что же? Она так и не объяснила ничего?
- Нет, - пожал плечами я.
- А почему, как ты думаешь? - вновь спросила она, подавая каждому из нас чашечки с чаем. Чашечки были красивые, из одного сервиза, что в те времена особенно ценилось, хотя нам, честно говоря, было всё равно. Нам была важна не форма, а содержание. И даже в двенадцать лет мы отличали вкус индийского чая "со слоном" от дешёвого грузинского со всплывающими в чашке палочками.
Я замялся, соображая.
- Может, она сама не знает? - робко ответил я вопросом на вопрос.
- Вот-вот, - буркнул Олег, - а нас понукает вечно.
- Ну что вы, ребята, Зоя Фёдоровна прекрасно знает историю, и ей вы можете полностью доверять, - ответила Виктория Альбертовна. - Но если вы захотите узнать больше, чем она, или даже попытаться самим отыскать скрытые знания о древних народах, приходите как-нибудь к нам домой, и я вас познакомлю с одним замечательным учёным. Он археолог и много раз бывал в экспедициях в Египте, Мексике и других странах, и сам видел эти пирамиды. Хотите?
Мы неуверенно закивали, не очень-то понимая, как реагировать на такое щедрое предложение директора школы.
- Только нужно заранее договориться, - уточнила она. - Если надумаете, передайте мне через Арсения.
- Угу, - ответили мы, и с радостью уставились в телевизор, где как раз началась вторая часть мультфильма "Остров сокровищ". Это Арсений, который, как и всякий подросток, несколько стеснялся присутствия матери в компании друзей, включил новый цветной "Рубин" с кнопками на передней панели для включения восьми различных телепрограмм. По тем временам, да в нашем городе, это была Вещь!
Вообще, надо сказать, Виктория Альбертовна с Арсением не бедствовали, несмотря на то, что отец его уже давно то ли пропал, то ли погиб. Сам Арсений говорил, что его папка служил в Афгане. Но почему-то я никогда не видел у него дома мужского портрета в военной форме. Фотографии в альбомах мы друг у друга не смотрели и даже не заикались об этом - девчачьи глупости, считали мы. А вот полное отсутствие портретов воина на стенах квартиры, столь характерное для русского внеполитического быта, настораживало меня даже в таком юном возрасте.
Виктория Альбертовна прекрасно поняла сына и сразу же покинула нас. Когда она выходила из комнаты, я посмотрел ей вслед. Симпатичная молодая женщина, перспективная работа, сынишка умница, а вот в личной жизни что-то не сложилось, не заладилось. Должно быть, не бывает всё сразу - Друг, Любовь и Работа, а? Стоп. Откуда это во мне? Я проглотил вихрь мыслей, непонятно как родившихся в моей голове. Я, конечно, и в двенадцать лет много чего понимал, потому что не так часто проводил время со сверстниками, а больше держался взрослых - родителей, бабушек с дедушками, их знакомых. Но эта отчеканенная, точно выстроенная фраза, как у братьев Стругацких, была совсем не моей. Я со страху даже запомнил её и, наверное, навсегда.
И всё-таки уже в том светлом возрасте, когда все проблемы сводились, как правило, только к невыученному по литературе стихотворению, а мир людей казался простым, понятным, и больше добрым, чем злым, и мы думали, что он таким будет вечно, уже тогда я и мои друзья одноклассники понимали, что наша Виктория одерживала победы не только над учениками. Всего лишь год назад она была обыкновенной училкой русского языка и литературы, командовала своим не самым образцовым классом, а все школьники боялись не её, а завуча Лидию Сергеевну. Эта железная леди преклонного возраста умела навести страх на кого угодно, даже на директора, Олега Павловича, нашего учителя физики.
Но прошёл год, Лидия Сергеевна осталась завучем, физик, как был скромным и незаметным, так же незаметно и исчез. Некоторые учителя говорили, что он уехал в Штаты. Чушь! Мы-то знали, что никуда он не уехал, потому как несколько раз Олег с Ильёй видели его идущим под руку с какой-то молодой девушкой. Вроде бы она была выпускницей нашей школы в прошлом году. А из директоров его выжила "миссис Тэтчер", мечтавшая стать директором сама. Но… не получилось. Директором стала наша Виктория, а Лидия с тех пор заметно присмирела и как-то даже сдала, скрючилась, постарела.
Но дело даже не в этом. С появлением новой директрисы жизнь в школе стала интересней. Кажется, она нашла неких таинственных спонсоров, на деньги которых был полностью обновлён спортзал, стены в коридорах заново покрашены и расписаны изящными цветными картинками с сюжетами из жизни добродушно улыбающихся пчёл, Вини-пуха или какого-нибудь Чебурашки. А годами двумя или тремя позднее появилась охрана, и часть вестибюля была отдана под торговые палатки. Впрочем, затею с торговлей на территории школы быстро определили как мешающую детскому воспитанию, и через полгода палатки убрали, а вместе с ними исчезла возможность полакомиться ирисками "Золотой ключик" на переменке для тех, кому родители давали карманные деньги.
Впрочем, палатки и сами бы не выжили: карманных денег в советской стране, да ещё в провинции, было тогда мало. Обладателей таковых у нас принято было называть буржуями или их сынками. Порой их даже хотелось вздуть как следует, чтоб не маячили перед глазами, не травили голодную пролетарскую душу. Одним словом, идея пришлась не ко времени - рановато оказалось внедрять в заскорузлые умы школьных учителей рыночные законы. Это потом, уже после знаменитого 93-го года, торговля повсюду, где надо и где не надо, расцвела, как плесень на куске залежалого "российского" сыра. Но к тому времени наша Виктория Альбертовна уже взобралась на новую ступеньку карьерной лестницы - в ГОРОНО, - а наша школа вновь обрела железного завуча в лице той же несгибаемой Лидии Сергеевны, перед которой дрожали все, включая и новую директрису, назначенную откуда-то из другой школы. Впрочем, я к тому времени имел уже совершенно иной взгляд на вещи.
А 9-го мая 89-го года мы с отцом смотрели по телевизору парад в Москве, восхищаясь нашей боевой мощью, невзирая на полное экономическое бессилие гигантской советской империи. И вдруг в одиннадцать утра зазвонил телефон. Номер нам дали недавно, и потому, наверное, телефонный аппарат болгарской сборки занимал у нас почётное место. Он стоял в прихожей у входа в большую комнату нашей двушки-распашонки на специальной лакированной телефонной полочке с чёрными металлическими завитушками в качестве опорных уголков, прибитой на уровне груди. Я подскочил к аппарату и, с достоинством сняв трубку, сказал "Да!"
- Алло, - звонко сказал женский голос на том конце провода.
Это звонила сама Виктория Альбертовна! Я оторопел, судорожно перебирая в голове события последних дней. Что я мог такого натворить, чтобы звонила сама директриса?! Ну, пару дней назад мы с мальчишками, как обычно, прыгали по крышам частных гаражей, ряд которых громоздился вдоль разбитой дороги как раз под окнами моего дома. А оттуда, само собой, по деревьям перелезали на крышу соседнего моторного парка. Крыша была длинная и ровная, по ней было здорово бегать. Неужели кто-то из этих чумазых грубых, но добрых, мужиков "настучал" на нас? Но при чём тут школа? У меня сначала возникла глупая мысль бросить трубку, но я сдержался. Любопытство взяло верх, и я выдавил еле слышно:
- Здравствуйте.
Имени называть вслух не хотелось - как раз подошла мама с кухни и внимательно наблюдала за мной.
- Здравствуй, Ваня, - сказала директриса вполне дружелюбным голосом. - Ты помнишь наш разговор о пирамидах на дне рождения Арсеньки?
Я кивнул, потом спохватился и сказал:
- Помню.
- Отлично! - весело сказала она, и продолжила. - Вань, если хочешь, приходи сегодня к нам. Приехал тот самый учёный, археолог. Я говорила вам тогда. Он привёз кучу интересных снимков, и даже кое-какие вещи, артефакты.
Слово "артефакт" привлекает одним своим звучанием, а уж подростка, влюблённого в фантастику и не избалованного сегодняшним изобилием фильмов про "чужих", "иных" и прочих марсиан, оно притягивает, как магнит. И я загорелся.
- Да, - сказал я, - хочу, только мне нужно отпроситься.
Я посмотрел на маму, не отрываясь от телефонной трубки.
- А ты дай трубочку маме, Ваня, - попросила Виктория Альбертовна. Я удивился: откуда она узнала? Догадалась? Умная тётка. Или она пользуется этими, как их… артефактами? Чудесными древними вещицами, оставленными нам специально или обронёнными по неосторожности какими-нибудь таинственными пришельцами, Странниками?
Я протянул трубку маме.
Они поговорили всего минуту, может, меньше, и мама отпустила меня с лёгкостью. Только попросила вернуться к трём часам дня домой. Потому что 9-го мая мы, по традиции, ходили в гости к своим ветеранам - бабушке с дедушкой по линии мамы. Они, как и мой одноклассник Арсений, жили недалеко от нас, поэтому я имел все шансы успеть посмотреть на артефакты днём и вкусно поужинать вечером в гостях у деда. Одним словом, день складывался как нельзя лучше.
Я натянул курточку и ботинки и заглянул в комнату, где отец наблюдал за маршем подтянутых солдат на экране телевизора. В это время как раз показали знамя карельского фронта.
- Убегаешь? - спросил он.
Я кивнул.
- Куда?
- К Сеньке в гости, - сказал я часть правды.
- Мама отпустила? - спросил он.
Я опять кивнул.
- Хорошо. Только недолго, Вань.
И я помчался через три квартала навстречу неизвестности.
Глава 2. Свитки
Забегая в подъезд, на дверях которого не было никакого кодового замка, и уж тем более не было внутри никакой консьержки, о которых даже сейчас в моём городке мало кто слышал, я вдруг почувствовал лёгкий, но очень необычный укол. И не укол даже - прикосновение, толчок под сердце. Словно аорта моя на миллисекунду задумалась, пропускать ли кровь. Никогда со мной такого не было, и я остановился на площадке первого этажа, оглядываясь по сторонам. На лестничной клетке никого не было. На площадке между этажами, как обычно, валялась пара окурков да кусочек отвалившейся штукатурки, окрашенный с одной стороны в зелёный цвет - цвет всех стен всех советских общественных заведений. Ни бутылок из-под пива, ни пустых шприцов из-под наркоты, ни использованных презервативов, ни даже банальной мятой пачки из-под сигарет, столь, увы, привычных теперь, в эпоху нефтегазовой демократии, в те времена в подъезде просто быть не могло. Потому что их ещё не было в головах, в массовом, так сказать, сознании. Как там говаривал досточтимый Филипп Филиппович? "Разруха не в клозетах, а в головах!" Эх, профессор Преображенский! Видели бы Вы свою Родину в 90-х годах двадцатого столетия! Впрочем, что я говорю. Никому такого не пожелаешь, даже американцам.
Я ещё раз прислушался. Может, кто-то стоит чуть выше, затаился и ждёт? Нет, тишина. Я медленно пошёл вверх по лестнице. Сенька жил на четвёртом этаже пятиэтажки. Обычной брежневской пятиэтажки, вроде тех, что сейчас сносят по всей Москве. Я прошёл до последнего этажа, не поленился, но нигде никого не обнаружил. Никаких закутков на лестничных клетках таких домов, где невозможно было развернуть вносимый в квартиру диван, просто не предполагалось изначально. Значит, если и был кто-то, он скрылся в квартире. Странно.
Я позвонил в дверь. И ещё не успел отнять от кнопки звонка палец, как дверь открылась, и на пороге очутилась Виктория Альбертовна.
- Привет, Ваня, - таинственно тихо сказала она, - проходи-проходи, тебя уже ждут.
- Здравствуйте, - сказал я в тон ей тихо, и нерешительно застрял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну, проходи же, - уже громко повторила она, удаляясь в сторону кухни, - тапки там найди какие-нибудь, и проходи в комнату.
Я прикрыл дверь, щёлкнул замок. И вдруг я почувствовал себя защищённым. Словно это была не деревянная дверь простого советского человека, которому нечего бояться, потому что у него нечего взять, а двойная стальная бронебойная дверища с замком, как на банковском сейфе. Я улыбнулся, нашёл какие-то не совсем обычные по тем временам турецкие тапки-лодочки с носком, торчащим вверх, и вошёл в комнату.
На диване не сидел, а восседал человек. Одетый в чёрный гладкий костюм, который сидел на нём так, словно они родились вместе, высокий черноволосый с пробивающейся сединой, очень аккуратно выбритый джентльмен (а иного слова я просто не смог бы подобрать после прочтения Конан-Дойля) листал какой-то пёстрый журнал и курил трубку. В комнате стоял непривычный для меня сладковатый и чуть едкий запах дорогого табака.
- А где… Арсений, - запинаясь, спросил я, забыв поздороваться.
- О, привет, ты - Иван? - просто спросил незнакомец и отложил журнал в сторону.
Я кивнул. Он легко поднялся с дивана и протянул мне руку.
- А меня зови Юрием Даниловичем.
Я протянул в ответ руку, и он пожал её. Прикосновение его сухой ладони показалось мне очень знакомым. Я задумался на секунду и вспомнил. Точно так всегда пожимает мне руку дед. Тот самый, к которому я сегодня иду в гости. Странно, опять странно, подумал я. Но если там, в подъезде, мне было страшновато, то сейчас я, наоборот, почувствовал, как рука Юрия Даниловича прямо-таки излучает силу, которая может меня защитить. Неистощимую великую силу.
Он ещё раз мне улыбнулся и сказал, усаживаясь на место:
- А Арсения дома нет, он сейчас у бабушки. Но ты ведь и не к нему пришёл, так?
Я кивнул. Меня смущал едва уловимый акцент в его голосе. С одной стороны он вроде бы иногда "окал", а с другой - старался протягивать гласную "а" и проглатывать окончания слов, как делают москвичи. Тогда я, конечно, этого не знал, как знаю теперь, и потому не мог догадаться, что он специально переучивал себя говорить на московский манер. В его возрасте, должно быть, это давалось нелегко, и потому он время от времени сбивался на свой родной поволжский акцент.