Авентира семнадцатая
Москва, Россия
Плача от бессилия и обиды, Ратмир трясущейся рукой накручивал и накручивал телефонный диск. Бил по рычагу и снова гонял проклятое дырчатое колесико, меняя сперва последние, затем первые цифры. Бесчисленные комбинации сводили с ума. Хотелось расколотить проклятый аппарат - черный с оленьими рожками, как было когда-то у родителей, - о собственный череп. Он уже не помнил, с какого телефона, из чьей квартиры звонит (понимал, что не из дома), а тот самый первоначальный номер, тоже взявшийся неизвестно откуда, странным образом растворился в памяти. А вдруг он был единственно верным? Вдруг тогда - случайно! - не соединилось? Вернуться к исходному семизначью оказалось труднее, чем продолжать бессмысленный перебор.
Были ли в трубке гудки, отвечал ли хоть кто-нибудь на звонок? Ратмир почему-то не обратил на это внимания. Сотрясаемый маниакальным упорством, когда иссякло терпение ждать и невозможно остановиться, он до потери сознания долбил и долбил в одну точку.
Внезапно, набрав всего три цифры, он услышал - услышал ее голос! Звонкий, отчетливый, с неподражаемым тембром, от которого холодело в груди. Он звучал оживленно, с той веселой приветливостью, что всегда отличала Нику. Даже с совершенно чужими людьми она умела разговаривать, словно с самым близким другом. Ратмира, сколько он не кричал, она не слышала, продолжая беспечно болтать о всяких пустяках. Или это были не пустяки? Еще одна странность: всем существом своим он вслушивался в ее голос, вбирая его, как воздух, которым дышал, но слова почему-то скользили мимо. Случайно вклинившись в разговор, он так и не понял, с кем и о чем она говорила.
Переполненное отчаянием, разрывалось от боли сердце, хоть и знало, что все происходит во сне.
Телефон, который не соединяет, был постоянным кошмаром Ратмира. Или монета не лезла в щель, или приходилось устранять неисправность, связывая то медные жилки, то какие-то мудреные контакты, смыкавшиеся не так, как требовалось. Иногда под рукой оказывались и вовсе совершенно непригодные предметы, вроде резиновой грелки из детства, но по сну выходило, что и ее, ценой невероятных ухищрений, можно как-то приспособить для разговора, от которого зависела жизнь.
И в этом, тем же порядком текущем, сне он как бы вспоминал все предшествующие усилия, тщась учесть накопленный опыт, догадываясь притом, что спит и может в любую секунду проснуться.
"Не надо! - предостерег его кто-то очень знакомый, и он догадался, кто именно. - Оставайся там и не бойся. Она сама скажет тебе".
…Было это лет двенадцать назад, в его первую малайзийскую поездку. Как видеопленка при скоростной перемотке, память высветила мельтешащие кадры: старик в клетчатом саронге, продавший малайский крис с извилистым лезвием (это действительно было в Кота Бару), дикий ананас, изранивший руки (такое тоже случилось в пальмовых зарослях на Берегу Страстной Любви) и сразу, хотя трудное путешествие в Верхний Перак заняло две недели, - хижина на могучем дереве в джунглях. На Западном склоне Главного хребта, - подсказало дневное сознание, просачиваясь в фантасмогории ночи.
Покупка ножа привела к знакомству с шаманом, а дальше пошел разматываться клубок: лесные люди, жрец с подпиленными зубами, охота с сумпитаном и, как венец всего, приобщение к удивительной тайне. Древнейшие обитатели дождевого леса Малакки, как и все анимисты, поклонялись духам. Когда кто-нибудь в роду батегов умирал, они переселялись, выжигая леса, на новое место, причем обязательно за реку. Только тогда мертвец не мог возвратиться обратно и причинить зло. Борцов застал батегов за скромной пирушкой в честь новоселья, и они приютили его, посчитав случайную встречу благоприятным предзнаменованием. С незапамятных времен эти маленькие чернокожие человечки умели управлять сновидениями. Все свободное от охоты время они посвящали вызыванию снов. Много ли узнаешь через переводчика, и впрямь относившегося к лесным людям , как к обезьянам? И все-таки Ратмир как-то сумел приобщиться к таинству. Две ночи провел он рядом с шаманом у изголовья мальчика - обучение технике начиналось с детства, - которому "вкладывали", другого слова не подберешь, один и тот же тревожный сон. Переводчик - малаец спокойно посапывал в шалаше на соседней ветке и лишь утром удалось выведать кое-какие подробности.
"Он видит, как на него прыгает леопард, и всякий раз убегает, - рассказывал жрец. - Он должен заметить зверя до того, как тот почует его, первым напасть и поразить копьем прямо в сердце. Только тогда из него вырастет настоящий мужчина. Иначе Пятнистый хозяин убьет его и станет людоедом".
- Но это всего лишь сон!
- Сначала он одолеет страх, потом убьет врага в том лесу, куда по ночам улетают души, - объяснил жрец. - И только после сможет пойти туда, - он махнул рукой на джунгли, сомкнувшиеся вокруг расчищенного под ямс пятачка.
Возвратившись в Куала-Лумпур, Борцов узнал, что пламенем давно интересуются за границей. Среди батеков Перака не зарегистрировано ни единого случая душевной болезни, они исключительно дружелюбны и живут между собой в добром согласии. Браки заключаются по обоюдной симпатии и на всю жизнь, причем без всякого церемониала.
Так же просто, не выказывая признаков скорби, лесные люди расстаются с умершим. Вырывают могилу в укромном местечке, укладывают покойника лицом на запад и уходят искать пристанища где-нибудь на другом берегу. Мертвец слеп. Ему не одолеть водную преграду, а освободившаяся от тела душа становится защитником племени. Навещая уснувших сородичей по ночам, она рассказывает им обо всем, что происходит в джунглях, где обитают духи.
Пробудившись от трезвона будильника, Ратмир не сразу сообразил, где он и что с ним. За окном синела промозглая сыворотка. В соседнем доме загорались первые огни. Душной волной накатилось осознание невозвратимой утраты.
С минуты на минуту могли позвонить из таксопарка. Стоя с жужжащей электробритвой перед зеркалом в ванной, Ратмир все еще пребывал во власти ночных видений.
Исторгнутые из запечатанных кладовых отравленного тоскою мозга, они неохотно сдавали позиции, пытаясь, словно какие-нибудь лавры и ламии, обрести постоянство существования.
"Умножая знание, умножаем скорбь, - привычно копался в себе Ратмир. - Прав Экклезиаст - Когелет".
Треволнения с телефоном выплывали со всеми мучительными подробностями, заставляя переживать привидевшееся, словно все это приключилось на самом деле.
Сон, осознававшийся сном, оставил после себя муторный отпечаток недоумения и смутного беспокойства. О малайзийских воспоминаниях, самовластно продиктованных недреманным сторожем, напротив, не сохранилось ни малейшего следа.
Вновь с прежней остротой встала, казалось, решенная альтернатива: ехать или нет, оставив все, как есть, - вновь ввергла его в тягостные сомнения.
"Остаться и ждать, бросаясь на каждый звонок?.. Ждать и ждать, неведомо чего, заживо похоронив себя в четырех стенах? Или объехать полсвета, ища могилу получше? Бессмысленно, глупо…"
Пробудившиеся сомнения подпитывала проклюнувшаяся и быстро набиравшая рост надежда, что в паутине мировых линий возникла какая-то дыра и не сегодня-завтра придет весть.
Снимая трубку, он еще не знал, что ответить: подтвердить заказ или снять. Дежурные слова извинения висели на языке, когда, как джинн из бутылки, в сизом дымчатом флёре прорисовались контрфорсы и аркбутаны Нотр-Дама.
"Париж! Ну, конечно, Париж…"
Джонсон случайно упомянул в их последнюю встречу об отеле "Меркюр", не придав значения совпадению, может быть, знаменательному. Оба отеля - "Ибис" и "Меркюр" - соединяла общая стена. Как мог он, Ратмир Борцов, не заметить такого? Не сопоставить, не вытянуть в ряд: Меркурий, Гермес, Тот Ибисоголовый? Жажда действовать, не ждать, а лететь навстречу, обдала колючим освежающим вихрем, закрутила и понесла.
Второпях Ратмир чуть было не забыл попугая. Несчастная птица, выкликая из клетки, отчаянно трясла головой. Угадывало чуткое сердечко тяготы переезда, волновалось.
- Успокойся, дурачок, все твое остается с тобой, - Ратмир выплеснул в раковину поилку и бросил ее в кейс с самыми необходимыми вещами, где уже лежала коробка "Трила" и пластмассовая фляга с чистой водой. Вспомнив, что попугай относился к заморскому корму ничуть не лучше соседской кошки, которую потчевали "Вискас", добавил пакет пшена. Это блюдо было любимым. По крайней мере, божья тварь будет застрахована на первое время от превратностей дороги.
Кто знает, чего тут было больше: заботы или отчаяния?
Поставив квартиру на охрану, Борцов запер дверь и вызвал лифт, который все-таки починили.
- Куда прикажешь, командир? - спросил таксист, помогая уложить чемодан.
- Шереметьево-2, - Ратмир не удержался от вздоха. Устроив клетку на заднем сидении, сел рядом с шофером. Впервые за два последних года он мог взять такси.
- Насовсем или как?
- Кто его знает, шеф? Разве теперь разберешь?
Зал вылета, забитый людьми и тележками с кладью, поразил последними переменами. Разгороженный киосками и магазинчиками, он мало чем отличался от подземного перехода где-нибудь на Театральной площади. Блеск лишь подчеркивал нищету и убожество. На всем лежала печать разворошенного муравейника. За редким исключением, хмурые, замороченные лица отъезжающих составляли резкий контраст с накрашенными, в фирменных жакетах продавщицами. Занятые собственными заботами, они недурно смотрелись на ярком фоне витрин, заваленных блоками импортных сигарет и всевозможной выпивкой. Люди, заполнившие ряды обшарпанных кресел, напоминали скорее зрителей, вынужденных любоваться телевизионной рекламой, нежели потенциальных покупателей. Кому охота выбрасывать валюту у последнего края родимой земли?
К несказанному удивлению Борцова, такие оригиналы все же нашлись. Так и не сумев свыкнуться со своим новым положением, он прошел мимо соблазнительных этикеток. Доллары и кредитные карточки в боковом кармане как бы не принадлежали ему.
Таможенник в новой униформе не стал просвечивать попугая и даже не заглянул в сертификат.
"Можно было накормить птичку бриллиантами", - мимоходом отметил загруженный сюжетными изысками бесстыжий писательский ум.
Сдав чемодан в багаж, Борцов направился к пограничникам. Когда подошла его очередь, сунул под стекло паспорт, заложенный посадочным талоном с красной буквой "F" первого класса.
Юный ефрейтор с прыщавым лицом долго колдовал, уткнувшись носом в невидимый со стороны стол. Можно было подумать, что он читает интересную книгу или разбирает шахматный этюд.
- В чем проблема? - спросил Ратмир, когда ожидание затянулось дольше обычного.
- Ни в чем, - не поднимая глаз из-под козырька фуражки, с казенной неприязнью отозвался пограничник. - Отойдите пока в сторонку.
- Мой паспорт! - потребовал Ратмир, протянув руку.
- Вам сейчас объяснят.
Вскоре появился капитан с сиротливой планкой на богатырской груди. Заглянув в кабину, он забрал паспорт и подошел к Борцову, который, стиснув зубы, готовился к предстоящей схватке. Подобный казус с ним случился впервые.
- Борцов Ра-а-тмир Александрович? - спросил офицер.
- В чем дело?
- Возникла неясность с вашим паспортом, но вы не волнуйтесь, пройдемте, пожалуйста, сейчас все выясним.
- Нас арестовали, - демонстративно подняв клетку, оповестил попугая Борцов. - Это, брат, твоя австралийская кровь подкачала.
- Сюда, - капитан провел его к двери за кабинами. - Пятый случай сегодня с овировскими паспортами, - сообщил он с вынужденной какой-то словоохотливостью. - Специально товарищ дежурит из консульского управления.
За дверью - без таблички и номера - находился стандартно обставленный кабинет с телефонами и компьютером. Прильнув к экрану, худощавый молодой человек с типичным лицом комсомольского волка забавлялся игрой в электронный покер.
- Опять тот же случай, - доложил капитан, подсовывая раскрытый паспорт и, не дожидаясь ответа, поспешно удалился, козырнув на прощание Борцову.
Попугай негодующе защелкал и вспушил перья.
- Птичка, и та возмущается, - миролюбиво усмехнулся Ратмир. - Может, объясните, в чем дело?
- Садитесь, пожалуйста, сейчас поглядим, - консульский чиновник с озабоченным видом принялся изучать документ. - Вы где оформлялись?
- В ОВИРе, по месту жительства.
- То-то и оно… Они, как всегда, напутают, а расхлебывать нам. Как будто у меня других дел нет. Прямо не знаю, что с вами делать.
- Так и не знаете? - процедил с веселой злостью Ратмир. - Для начала скажите, что конкретно вас не устраивает в моем паспорте?
- Конкретно?.. Конкретно - номер УВД проставлен не на том месте, как положено по инструкции.
- И только-то? Ну, вы меня успокоили. Сейчас поеду и разберусь!
- То есть как это - сейчас? - опешил чиновник. - А самолет?
- Порядок в родном отечестве мне дороже любой заграницы. Давайте паспорт: я остаюсь в нашем дурдоме.
- Зачем же так, сразу? - "комсомольское" лицо, как определил, быть может ошибочно, Борцов, пошло пятнами. - Вам-то чего страдать из-за чьей-то халатности? Постараемся помочь.
- Коли так, спасибо, уж постарайтесь, будьте любезны.
- Красивый у вас попугай! Говорит?
- Преимущественно на экзотических языках, - не без удовольствия присочинил Ратмир: театр абсурда становился забавным. - Беру исключительно в качестве переводчика.
- Шутите! - Любитель покера с сожалением выключил экран, на котором безостановочно выстраивались масти. Полистав зачем-то девственные страницы паспорта, он, словно на него снизошло озарение, издал удивленный возглас:
- Так вы Борцов! Тот самый?
- Вроде бы так, - Ратмир раздраженно дернул уголком рта. То время, когда его узнавали таможенники и гебэшники в подъездах ЦК, прошло, а комедийные сцены обрыдли.
- Читал, читал, Ратмир Александрович, как же!.. Я, собственно, почему дивился?.. Не далее, как вчера, причем совершенно случайно, узнал про ваше несчастье… Вы ведь запрашивали по поводу Вероники Ефремовны?
- Береники, - побелев губами, поправил Борцов. Сердце оборвалось и затрепетало, разбившись на множество мелких пульсов.
"Вот оно, начинается… Сон!"
- Писали насчет Береники, простите, Ефремовны? К нам в МИД?
Куда только Ратмир не писал, в какие двери не стучался. Мидовское начальство зашевелилось только после того, как он, начхав на их порядки, самолично добился приема у посла Франции. Помог перевод романа, вышедший в издательстве "Флёв нуар", точнее - имя переводчика. Он оказался другом секретарши посла. Extraordinaire et plenipotencier ambassadeur проникся сочувствием и обещал связаться с компетентными службами.
- Да, я писал на имя вашего министра.
- Вот видите! Не хочу вас обнадеживать понапрасну, но дело определенно движется. По некоторым сведениям, правда, непроверенным и не очень надежным, французская полиция напала на след.
- Она жива?! - едва не опрокинув стул, Борцов сорвался с места. - Жива?
- Извините, но не могу сказать ничего определенного, просто не знаю… Слышал, как говорится, краем уха. Кабы знать, что мы с вами встретимся…
- От кого вы слышали? Можете назвать фамилию? Телефон? Мне нужно с ним непременно увидеться! Как вы не понимаете?
- Да понимаю я, понимаю, успокойтесь, пожалуйста… Вы куда летите сейчас?
- Никуда не лечу! - Ратмир взглянул на часы. - Буду на Смоленской как раз к началу работы.
- Не горячитесь, Ратмир Александрович. Я же говорю, что пока ничего не известно. Как только хоть что-нибудь прояснится, товарищи вас найдут, а еще лучше сами свяжитесь с нами… Так куда вы сейчас направляетесь?
- Вообще-то в Гонолулу, но обязательно буду в Париже.
- Только ничего не предпринимайте. Один необдуманный шаг может повлечь непоправимые последствия… Я дам телефоны в Париже и Вашингтоне. Вам обязательно помогут. Главное - держите в курсе своих передвижений. Договорились?.. А теперь будем поторапливаться: кажется, уже объявили посадку. Пойдемте, я вас провожу.
Раздираемый противоречивыми чувствами, то проникаясь надеждой, то впадая в отчаяние, Ратмир потащился за своим в одночасье переменившимся провожатым. Посулив невозможное, дудочка крысолова парализовала волю. Проявив верх любезности, консульский представитель собственноручно передал паспорт в ближайшую кабинку, и на нем был немедленно оттиснут штамп. Четырехугольный, как земля древних китайцев, с номером Шереметьевского КПП и архаическим знаком, означающим движение в сторону, прочь. Катись на все четыре стороны.
Казалось, что сюрпризам в тот по-своему знаменательный день не будет конца. В салоне, куда прелестная стюардесса в кокетливой шапочке препроводила Борцова, не было Джонсона. Не явился он и к заключительному моменту, когда прозвучало предложение пристегнуть ремни. Ратмиром овладело унылое безразличие. Устроив попугая в отдельном кресле, благо свободных мест было хоть отбавляй, он погрузился в невеселые размышления.
Порыв вернуться обратно следовало во что бы то ни стало подавить. Во-первых, смешно, во-вторых, глупо и вообще не лезет ни в какие ворота. Но и лететь, толком незнамо куда, хотелось, мягко говоря, не взадых. Перспектива вырисовывалась туманная. Ну, сделает он все положенные пересадки и доберется до Гонолулу, а дальше что? Встретит ли его кто-нибудь в аэропорту или придется самому разбираться на месте? Без телефона и адреса? В контракте, правда, указаны координаты "Эпсилон Пикчерс". Америка - не Россия. Из любого автомата можно будет связаться с Бостоном и узнать, что, да как. Короче говоря, нет причины для беспокойства. Отсутствие Джонсона давало свободу выбора. Зачем, спрашивается, сразу же бить в набат? Бостон никуда не уйдет. Не лучше ли воспользоваться случаем и повидать друзей? Глен, Джин… Наведаться в пагоду Дай Вон Са и провести там несколько дней, следуя уставу и регламенту служб.
Память услужливо воспроизвела запавшие в душу картины: синяя с загнутыми концами черепичная крыша, белая ступа на вершине горы, сумрак храма, где в ароматном дыму курений сияет позлащенная бронза.
Мастер медитации поможет ему разобраться в себе, а медитация возвратит растренированному сознанию былую целеустремленность. Придет ли из глубины единственно правильное решение? Не стоит загадывать. Сидя на тощем монашеском тюфячке, он будет прислушиваться к размеренным ударам деревянной колотушки и вспоминать, вспоминать. Можно ли желать большего, чем краткая передышка?