Ругань, донесшаяся из клетки, понятная только двоим, отвлекла Ратмира. Попугай, обнаглевший от роскоши, мстительно оплеывал шелухой плюшевую обивку. Ему обрыдло сидеть за проволокой, а гул моторов и вибрация толкали на дурные поступки. Норовя выбраться, он безуспешно протискивался сквозь прутья и, не стесняясь в выражениях, проклинал хозяина и судьбу.
Заметив, что негодующий речетатив вызывает снисходительное любопытство соседей, Борцов отдал на растерзание палец. Взъерошив нежные перышки, попугай со знанием дела принялся вымещать на нем накипевшие чувства.
Стюардесса, деликатно отводя взор, предложила аперитив.
- Можно "Черную этикетку"? - попросил Ратмир, полагая, что глоток виски в данной ситуации будет в самый раз.
- А "Голубую" не желаете?.. Под цвет вашей очаровательной птички?
Он благодарно кивнул, хотя даже не подозревал о существовании еще одной разновидности "Джона Уокера".
Виски в пятидесятиграммовой бутылочке оказался почтенного возраста. Выдержка в двадцать один год придала ему янтарное свечение и обманчивую легкость. После второй порции по телу разлилось расслабляющее тепло.
На завтрак подали спаржу, зернистую икру и омлет с грибами. Сжимавшие горло тиски ослабли на полвинта и сразу же захотелось спать.
Борцов распечатал пачку "Кат силк" и, накрывшись пледом, глубоко затянулся, но, взглянув на попугая, умиротворенного листом салата и мандариновой долькой, загасил сигарету. Подлец не выносил табачного дыма.
Приятная дрема не мешала анализировать недавний инцидент. Демонстративный отказ от полета определенно загнал консульского чинушу в тупик. Расчет, видимо, был на иную реакцию, когда либо качают права, либо униженно просят. И то, и другое в итоге приводит к сделке: мы вам, вы нам. Они - вспомнив Петра Ивановича и его предложение "держать связь", Ратмир обоих свел воедино - явно хотели склонить его к какой-то форме сотрудничества, но почему-то не решались изъясниться напрямую. Им нужна постоянная связь, следовательно нужна информация. О чем? О работе над сценарием? Дикость! Особенно теперь, в нынешние-то беззаконные времена, когда на смену идеологическим табу и шпиономании пришел разнузданный чистоган. Может, в этом и весь секрет? Запахло денежками и возникло желание приобщиться. Что там не говори, но заварушка с паспортом явственно отдавала рэкетом. Разве что цену сразу не назвали, оставив себе свободу действий. Зато зацепили крепко и больно. Били наверняка. Теперь, когда отхлынула ударившая в голову кровь, Ратмир начинал понимать, что его пытались взять на чистейший блеф. Но если за призрачными намеками на "парижский след" скрыта хотя бы тень правды, он безоговорочно отдаст им все, что имеет или будет иметь. Так он и скажет: открыто и прямо.
Мысль о Париже растравляла воображение. Казалось бы, чего проще: выйти в Амстердаме, купить билет и через час ты в аэропорту Шарль де Голль. Не хватало ничтожного пустяка: французской визы. Красный паспорт с гербом несуществующей сверхдержавы по-прежнему нес на себе проклятье железного занавеса.
Неожиданно для Борцова объявили посадку в Варшаве. Вот где он сможет беспрепятственно сделать остановку! Безвизовый режим, кажется, остается в силе.
Он часто наезжал в Польшу. Здесь ему вручили первую в жизни международную премию, что вместе с гонораром за книгу составило круглую сумму. Он отпраздновал успех в ночном клубе "Европейской". Чешские гастролерки давали стриптиз, что казалось вызовом коммунистическому режиму. Распивая с польскими приятелями шестидесятиградусную "Пейсаховку", Ратмир бурно аплодировал новым веянием. Сами по себе голые девки его не волновали. На следующее утро он выбрал для Ники роскошный гарнитур: браслет, серьги и перстень. Бирюзины величиной с голубиное яйцо были подобраны одна к одной.
И еще он вспомнил подвальчик на площади в Старом мясте, ужин с пани Марией при свечах, их короткий роман и поездку в Виланов. И, накладываясь одно на одно, закружились, туманя наплывом слез, кленовые листья, как желтые звезды.
В Тюрьме Павьяк, где помещалось гестапо, сохранили зияющий пустотой музейный кабинет: только стол с лежащей на нем эсэсовской фуражкой и портупея на вешалке, отягощенная кобурой парабеллума. Остальное подсказало воображение.
Прошло несколько лет, и Борцов специально съездил в Освенцим. По дороге из Варшавы в Краков, глядя на мелькающие за стеклом вагона березовые стволы, уловил тональность и ритм, которые позже вылились в строки:
Под лязг колес и сердца бой
Мы не увидимся с тобой.
Лишь в сновиденьях иногда
Вдвоем воротимся сюда.
Не надо слов, не надо слез.
Разъял туман,
Туман унес…
Когда расчищалось место для лагеря, немецкий солдат сказал какой-то польской женщине:
"Вам тут нельзя оставаться. Здесь будет ад на земле".
Сараи, до потолка заваленные тюками слежавшихся женских волос, груды костылей и протезов, холмы обуви, горы очков и детских игрушек… Что перед этим скачущий по трупам быкоголовый Яма? Огненный змей Дуата или химера в Зале Обеих Правд? Кербер Аида? Минос Данте Алигьери?
Земля никогда не отмоется от сожженных костей, и воздух никогда не очистится от улетевшего из труб пепла, и вода навсегда отравлена железным запахом крови, и огонь, оскверненный человеческим жиром, не согреет окаменевшие сердца.
Все проклято до скончания лет: стихии и люди. Ничто не спасет землю, меченую клеймом свастики.
Не в том настроении пребывал Ратмир Борцов, чтобы выйти в Варшаве. Да и какой смысл? Знакомые давно позабыли его, а друзей не осталось.
Пассажирам первого класса разрешили не покидать салона. Хоть маленькая, но радость. Сидеть в транзитном зале с клеткой в руках никак не улыбалось.
За иллюминатором серели искаженные дождевыми струйками силуэты самолетов. Поигрывая звенящей сосулькой в стакане, Ратмир незаинтересованно следил за пикапом, пересекавшим, разбрызгивая лужи, взлетную полосу. Изысканный алкоголь успокаивал нервы, но не спасал от озноба, тысячами иголок покалывавшего спину.
- Вы уверены, что ваш друг сидит на своем месте?
Борцов вздрогнул и повернулся.
Положив руку в перчатке на спинку кресла, где покоилась клетка, стоял Джонсон.
- Вы! - обрадовался Ратмир. - А я уж и не чаял… Что случилось?
- Насколько мне известно, ничего особенного. Как вы?
- Нормально, хотя, должен сказать, несколько удивился, не увидев вас рядом. Я думал, что мы летим вместе.
- Так оно и есть. По-моему, я говорил вам, что мы встретимся в самолете?
- Теми же словами, - Борцов виновато улыбнулся. - Я оплошал, придав им несколько расширительный смысл. С тем же успехом вы бы могли появиться и в Амстердаме, и в Нью-Йорке.
- В принципе да, хотя это был бы уже другой самолет, не так ли? - Джонсон осторожно опустил клетку на ковер между креслами. - Не возражаете? Думаю, так нам будет удобнее: ему и мне, - он сел, положив на стол чемоданчик, и стянул перчатки. В тусклом свете иллюминатора золотым кошачьим глазом сверкнула запонка.
- Другой? Вы имеете в виду пересадку?
- Совершенно справедливо. В таком случае мне пришлось бы связаться с авиакомпанией и послать вам соответствующее уведомление. Я всегда держу слово, Тим.
- Мол, встретимся в другом самолете! - Борцов удовлетворенно потянулся. - Долго пробыли в Варшаве?
- Два дня. Подвернулось пустяковое дело, - едва уловимой интонацией Джонсон дал понять, что предпочитает переменить тему. Незапланированный визит в польскую столицу был вызван достаточно серьезными обстоятельствами. В Москве обмен информацией через клипперную защиту мог привлечь излишне пристальное внимание. Поэтому и пришлось переместиться в Варшаву, где "Эпсилон" снял на улице Нови сад реконструированный особняк начала девятнадцатого века, с каменными львами и чугунной оградой. Подыскать подходящий дом и оборудовать его электронной защитой помог легендарный некогда польский разведчик. Его деятельность стоила Соединенным Штатам миллиарды долларов: в конечном счете добытые им сведения попадали в Москву. Но все меняется в этом мире. Генерал, отсидевший пять лет в тюрьме Сан-Квентин, нынче метил в министры и, как подобает профессионалу, непринужденно сменил политические ориентиры. Самый удачливый шпион века, он едва ли догадывался, что перед ним сидит тот самый аналитик, который вычислил его буквально на кончике пера, как Леверье планету Нептун. А если бы и догадывался, это уже ничего не меняло. Пусть мертвецы хоронят своих мертвецов.
При личной встрече прежние контрагенты быстро нашли общий язык. На должность директора польского филиала был назначен граф Владзимеж Комаровский, профессор лингвистики Монреальского университета. Одним словом, варшавский вояж увенчался бесспорным успехом. Обрадовали и новости из Претории и Каира. В Мексике археологические работы продвигались с незначительным отставанием, но это не меняло благоприятной в целом картины.
- А ведь мы могли и не встретиться, - дождавшись набора высоты, возобновил беседу Борцов. Растущее ощущение взаимопонимания толкало его на откровенность. С кем еще он мог посоветоваться? - Вы слушаете, Пит?
- С величайшим интересом… Кажется, перестало закладывать уши. Так о чем это вы?
- О том, что я мог остаться в Москве.
- Естественно. Только какой смысл?
- Нет, вы не поняли, - поморщился Ратмир. - Просто меня могли не выпустить, - ему пришлось подробно пересказать свой диалог с консульским служащим. Рассказ получился не слишком последовательным, по причине ретроспективных отступлений, без которых никак нельзя было обойтись.
Джонсон, наклонив ухо, впитывал каждое слово. Лицо его сохраняло все то же спокойно-благодушное выражение. Только когда дошло до описания внешности, он мечтательно улыбнулся и повторил вслед за Борцовым:
- "Оскал молодого комсомольского волка…" Эка невидаль, Тим! - заключил, махнув рукой. - Уж эти мне писательские эмоции. Телефоны-то он все-таки дал?
- Дал, причем мне не показалось, что ему пришлось долго рыться в записной книжке. По-моему, все было наготове.
- И вас это удивило?
- Пожалуй…
- Чему же тут удивляться? Конечный пункт - Гонолулу - проставлен у вас в билете, и насчет Парижа нет никаких разночтений. Запрашивали МИД? Запрашивали. С послом встречались? Встречались. Нет вопросов, как говорится.
- Значит действительно все было заранее подготовлено.
- Дайте-ка на секунду ваш паспорт.
- Паспорт? - удивился Ратмир. - Конечно, пожалуйста. Думаете, отметка?
- Вздор. Ваша фамилия уже находилась на контроле… Теперь смотрите сюда, - Джонсон обвел пальцем печать, зацепившую уголок фотографии. - Овировский номер читается совершенно отчетливо. Он продублирован и машинописью внизу. Так что ваш "комсомолец" пытался навесить лапшу на уши. Я правильно воспроизвел расхожее выражение?
- Правильно, Пит. Паспорт в полном порядке.
- Вы только теперь убедились?
- Честно говоря, только теперь. Ведь никогда не знаешь, что они выкинут. Какой фортель.
- Тогда вы вдвойне молодец, хоть и действовали по наитию. Ваш выпад смутил наглеца. Такое никак не входило в их планы. В противном случае вас бы просто не выпустили.
- "Их!" Кто они, Джонсон? Как, по-вашему?
- В первом приближении ответ очевиден. Вам не кажется?
- Еще год назад я бы не задал вопроса. Ответ, что называется, напрашивался. Однако теперь все настолько перемешалось: нынешняя разведка и бывшее КГБ, милиция, чиновники, мафия… Настоящая гидра о семи головах.
- Пока вы назвали всего пять. Если добавить контрразведку, будет шесть. Можете придумать седьмую?
- Боюсь задеть вас, Пит.
- Это шутка, надеюсь?
- Откровенно говоря, я бы не удивился.
- Что ж, спасибо за откровенность… Вы не ждете от меня опровержения? Терпеть не могу разубеждать.
- Я жду умного дружеского совета. По-моему, вы как раз тот человек, Пит, на которого стоит положиться. К кому еще я могу обратиться за помощью?
- Не перестаю изумляться, Тим, вернее, восхищаться! В вас столько всего намешано… Проницательность и, вместе с тем, откровенность, аналитический дар и доверчивость, мудрость архонта и поразительная наивность эфеба. С вами не скучно… Телефончики, что вам дали, не потеряли?
- Нет.
- И слава Богу… Фотография Береники с собой?
- Вот, - стараясь унять дрожь в пальцах, Ратмир раскрыл бумажник.
- Интересная женщина, - оценил Джонсон. - Чувствуется порода. Когда сделан снимок?
- Лет пять или шесть назад.
- Более поздних нет?
- Остались дома, но она мало изменилась.
- В ваших глазах… Что ж, на нет и суда нет. Попробуем разобраться.
- Когда самолет взлетел, а вы так и не появились, я, было, нацелился на Париж.
- Вы еще раньше нацелились. Помните, у вас дома? "Личный интерес", как соизволили изъясниться. Ничего себе, интерес! Пожалуй, я малость переборщил, сравнив вас с эфебом. Да вы просто ребенок, уважаемый мэтр! В Париж, видите ли… Это как же без визы в Париж?
- То-то и оно. Вовремя вспомнил.
- О таких вещах нужно помнить всегда. Всему свой срок. Я ведь обещал вам Париж?
- Не только Париж, - рассмеялся Ратмир, - но полмира! С вами или без вас.
- Вот насчет последнего я, кажется, передумал. При вашей импульсивности… Словом, у нас будет время подумать. В одном тот мидовский парень прав: ничего не предпринимайте самостоятельно. Каждый шаг должен быть выверен.
- Как вы считаете, у нас есть хоть какой-нибудь шанс?.. Ника жива?
- Что я могу вам ответить, дорогой вы мой?.. Возможно. Будем надеяться.
- Значит медлить нельзя.
- Торопиться - тем более.
- И кого нужно слушаться в первую очередь: их или вас?
- Сами знаете, иначе бы не обратились за помощью. Однако и к ним прислушаться стоит. Мы не можем позволить себе и капельки риска. Согласны?
- Согласен, Пит, и спасибо.
- Благодарить будете после. Доверяете мне провести первоначальную, так сказать, рекогносцировку?
- Безусловно.
- Тогда давайте телефоны и фотографию. Я вам ее вскоре верну.
- Хотите переснять?
- По меньшей мере в десяти экземплярах. Может, кто и опознает. Все-таки очень характерное, запоминающееся лицо… Вы не обидетесь, если я задам несколько неделикатных вопросов? "Для пользы дела", как у Александра Исаевича Солженицына. Помните, был такой рассказ?
- В "Новом мире".
- Скажите, Тим, вы и мысли не допускаете, что ваша… Короче говоря, она не могла просто уйти от вас?
- Просто не могла. И мысли не допускаю.
- У нее есть родственники за границей? Прошу прощения за анкетный вопрос.
- Нет.
- Близкие друзья?
- Не очень близкие.
- Попробуйте припомнить всех и дайте мне с адресами.
- Сделаю, хоть и не думаю, что это поможет.
- Ия так не думаю, но, если проверять, то по всем направлениям.
- У вас чисто советский образ мысли.
- Чисто советский? Полагаете, царская охранка щи лаптем хлебала?.. "Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный", - не дожидаясь ответа, пропел Джонсон. - Это вам ничего не напоминает?
- Кроме знаменитой арии, ничего.
- "Не пора ли мужчиною стать"?
- Я помню слова. Это совет?
- В какой-то мере. Мы ввязываемся в серьезное дело, Тим, в очень серьезное дело.
- Если это не блеф, и Ника жива.
- Процент блефа достаточно высок, - согласно кивнул Джонсон. - Но мы ведь исходим изз оптимистического прогноза? И готовы играть на один против ста? Я правильно понимаю?
- Абсолютно!
- Тогда ситуация не меняется: нам предстоит опасное предприятие. Знаю, что вас ничто не остановит, но считаю своим долгом предупредить.
- Еще раз спасибо. А вас тоже ничто не остановит, Пит? Ни при каких обстоятельствах?
- Как я могу знать все наперед? При данном раскладе - готов попробовать, а дальше посмотрим.
- Меня вполне устраивает такой ответ. Дальше посмотрим.
- Летим прямо в Гонолулу, или все же сделаем остановочку? Перевести дух?
- Всецело полагаюсь на вас.
- Тогда давайте махнем ко мне в Бостон. Немного передохнем, а заодно кое-кого и прощупаем. А?
- Позвоним в Вашингтон?
- Ив Вашингтон, и в Париж, и еще во множество мест, не исключая вашу Москву.
- Понимаю.
- И очень хорошо! - Джонсон дружески похлопал Борцова по колену. - Вы, я вижу, делаете успехи? - он взял со стола опорожненную бутылочку. - "Черную этикетку" допили?
- Стоит нетронутая.
- Знаете, почему именно двадцать один год?
- Как-то не задумывался.
- Не двенадцать, как у очень хороших сортов, и не двадцать четыре, как у коллекционного "Чивас регал"?.. В честь королевского салюта. Ровно двадцать один залп. Запишите для памяти, может, где-нибудь пригодится.
- Я не забуду.
- Теперь я знаю, что подарить вам на день рождения.
- Лучше на день возрождения.
- Простите?
- Мне нравится ваша терминология: один против ста, - спокойно объяснил Ратмир. - Я готов сыграть, или, что ближе к истине, пройти через смерть.
Джонсон ответил ему долгим непроницаемым взглядом. Он понял, что это не просто шутка. Ностра-дамова горечь придала серым глазам "резвого мальчика" умудренную зоркость. Какие дали открывались ему? Какие запретные приподнимались покровы?
Прозвучало уведомление о приземлении в аэропорту Амстердама: сперва по-английски, затем по-голландски и по-французски. Стюардесса принесла сумки с сувенирами: делфтский фаянс, сыр "Гауда" и деревянные башмачки.
Авентира восемнадцатая
Белиндаба, Южная Африка
Научные семинары в "Октоподе" проходили ежемесячно, в последний четверг, по завершении полугодия устраивались симпозиумы, на которые съезжались видные ученые, работавшие по тематике "Эпсилон X,".
Пятый, чрезвычайный симпозиум, посвященный "Синдрому зомби", открылся ровно в десять часов в конференц-зале, где еще недавно размещалось конструкторское бюро. Именно отсюда вышли чертежи первой на Африканском континенте атомной бомбы, той самой, что была опробована в холодных пучинах Атлантики.
Профессор ван Вейден представил собравшимся гостей: Антуана Бержеваля, видного психиатра из Лозанны, директора Альфонсо Фернандеса и доктора Монте-косума Альба.
Магда ван Хорн, сославшись на недомогание, не приехала. Причиной тому послужила не столько обида на Рогира ван Вейдена, в чьем ведении находился теперь Патанджали, - она сама отказалась работать с йогом, - сколько странное происшествие, взбудоражившее весь Второй корпус института Крюгера. Все компьютерные терминалы оказались заражены вирусом совершенно необъяснимой природы. Стоило включить экран, как на нем появлялось изображение йога, медитирующего на кошачьей подстилке. Оно держалось ровно две с половиной минуты, затем исчезало до следующего включения. Каких-либо других проявлений вируса не отмечалось, но избавиться от него так и не удалось.
Таким образом научная общественность не получила чрезвычайно ценную информацию, которая могла бы направить исследовательскую мысль в качественно иное русло.