– Ах, я же забыл о приличиях! – воскликнул субъект и протянул руку, по-прежнему не останавливаясь ни на миг. – Меня зовут Иан Уилтон-Смит.
– Британец? – спросил Мэллори, пожимая протянутую руку.
– До мозга костей, – кивнул Уилтон-Смит. – Смерть ирландцам! Грабь колонии! Боже, храни королеву! – Он вдруг осекся. – У нас еще королева, да? Или уже король?
– По-прежнему королева. Как я понимаю, вы давно не были дома?
– С весны 1960-го, – признался бегун. – В то лето я отправился в Рим на Олимпийские игры.
– В качестве зрителя?
– В качестве марафонца. Фактически говоря, я все еще на дистанции, но где-то по пути свернул не в ту сторону.
– Не знаю, как бы вам это преподнести, но с тех пор было не так уж мало Олимпийских игр. Забег завершен.
– Нет, не завершен, пока я не пересек финишную черту, – несгибаемо заявил Уилтон-Смит.
– А не проще ли остановиться?
– Так нечестно. Правила игры, знаете ли.
– В правилах нигде не сказано, что надо бегать десятилетиями после того, как все остальные финишировали, – возразил Мэллори.
– Побеждает не быстрейший, а упорнейший, – процитировал Уилтон-Смит.
– Но только не в этом забеге. В нем победители уже определены.
– Но разве я в том повинен, правда? – парировал Уилтон-Смит. – Моя работа – знай потей да делай все, что в твоих силах. – Он помедлил. – Вы не видели тут поблизости фотографов, нет?
– Нет.
– Жаль.
– Почему? Вы их ожидали?
– Ну, ведь я являю собой величайшую сенсацию в мире спорта, – пояснил Уилтон-Смит. – С каждым шагом я увеличиваю свой рекорд.
– Какой рекорд? Вы же проиграли.
– Рекорд длительности пробега дистанции олимпийского марафона, разумеется. Я все жду, когда люди из Гиннеса возьмут у меня интервью, измерят длину моего шага или еще что-нибудь такое для их книги. Я все гадаю – почему?
– Может, они не в курсе, что вы все еще бежите, – предположил Мэллори.
– Не может такого быть! – насмешливо улыбнулся Уилтон-Смит. – Вероятно, ждут меня миль на пять – десять дальше по дороге.
– Возможно, – не слишком убежденно вымолвил Мэллори. Уилтон-Смит зевнул.
– Что-то меня в сон клонит. Пожалуй, мне стоило бы чуток поспать перед встречей с ними. Я должен быть в наилучшей форме, когда у меня будут брать интервью и делать снимки.
– Сомневаюсь, что вам повезет найти комнату, – уведомил Мэллори. – Ночь-то новогодняя!
– А зачем мне комната?
– Мне показалось, что вы хотите поспать.
– Я сплю на прямых и просыпаюсь на поворотах, – растолковал Уилтон-Смит. – Я не хочу, чтобы закралась даже тень подозрения, что я жульничаю.
– Так вы и едите на бегу?
– Конечно.
– Простите, что спрашиваю, но как, черт возьми, вас занесло на ездовую дорожку в Центральном парке?
– Хотел бы я и сам это знать, – признался Уилтон-Смит. – Я полагаю, что в Мельбурне мне следовало свернуть налево.
– В австралийском Мельбурне? Бегун кивнул.
– Загадочно, правда?
– Это еще слабо сказано, – согласился Мэллори.
– Что ж, я искренне насладился нашей небольшой беседой, но теперь я все-таки вынужден бежать.
– На вашем месте я бы купил карту дорог! – крикнул вслед Мэллори.
– К чему? – прокричал тот в ответ. – Все дороги ведут в Рим!
Когда бегун оказался достаточно далеко, чтобы не подслушать разговор, Мэллори повернулся к Мюргенштюрму.
– Ну, каково твое мнение?
– Дурак он, – тотчас ответил эльф, потом нахмурился и почесал в затылке.
– С другой стороны, он постоянно трудоустроен уже более четверти века, в то время как большинство воистину разумных людей из числа моих знакомых не может удержаться на работе. Я нахожу это весьма загадочным.
– Ничего особенного, в моем Манхэттене происходит то же самое.
– Неужели? Мэллори кивнул:
– Светлые умы способны решать большинство проблем мира, но как надеть одинаковые носки или сменить шину, остается выше их понимания.
– Как утешительно, – сказал Мюргенштюрм. – Я уж боялся, что это изолированный феномен.
– Увы, нет. – Мэллори снова зашагал на юг. – Давай-ка не будем задерживаться. В плаще или без плаща, на улице чертовски холодно.
– Может, снег окажется нам на руку, – с надеждой сказал эльф. – На нем могут отпечататься единорожьи следы.
– Если наш марафонец их не затоптал, – уточнил Мэллори. Они прошли еще с полмили, сгорбившись и пригнув головы против разгулявшегося ветра. Затем Мюргенштюрм тяжело плюхнулся на землю и заявил:
– Я дальше идти не могу. Я замерз, продрог и устал.
– И считаешь, что сможешь согреться, высохнуть и отдохнуть, сидя на земле во время вьюги? – саркастически поинтересовался детектив.
– Мне уже наплевать, – проронил Мюргенштюрм. – Пусть приходят завтра на рассвете искать меня. Но найдут только промерзшие останки благородного маленького эльфа, который никогда не желал никому зла.
– Неужели тебе не приходит в голову ничего такого, что поможет тебе воспрянуть духом?
– Абсолютно ничего, – многозначительно изрек Мюргенштюрм.
– Даже подружка?
– Ну… может быть.
– Послушай, – решился Мэллори, – если я отпущу тебя в постельку, ты как, сможешь сосредоточиться на деле, когда вернешься?
– О, абсолютно, Джон Джастин! – с энтузиазмом воскликнул эльф. – Теперь до меня дошло! Дело не в погоде. Причина всего лишь в моем обмене веществ.
– Хватит пускать слюни, а то подбородок отморозишь, – с отвращением бросил Мэллори.
– Я вернусь через десять минут. – Мюргенштюрм вскочил на ноги. – От силы через пятнадцать. – Он помолчал. – Может, двадцать.
– Кладем тридцать, и постарайся заодно выяснить что-нибудь о Липучке Гиллеспи.
– Правильно. Встретимся тут через полчаса.
– Надеюсь, ты не думаешь, будто я собираюсь стоять тут в снегу, дожидаясь, пока ты усладишься? – возразил Мэллори.
– А что собираетесь делать вы?
– Я сыщик, – ответил Мэллори. – Я собираюсь попытаться найти этого треклятого единорога.
– В своем Манхэттене вы никогда не были столь целеустремленны, – заметил Мюргенштюрм.
– В своем Манхэттене дела никогда не выглядели настолько черно-белыми. Всегда находились юридические казусы, смягчающие обстоятельства и моральные факторы. Тут все гораздо проще: нечто похищено злодеем, и мне платят за то, чтобы я это нечто вернул.
– По-моему, вы говорили, что предпочитаете свой Манхэттен.
– Я говорил, что понимаю свой Манхэттен, а это не одно и то же.
– Как же можно предпочесть то, чего не понимаешь?
– Я не понимаю форму. Содержание же весьма и весьма осмысленно.
– Не понимаю, о чем это вы толкуете, – произнес Мюргенштюрм.
– Тогда тебе есть о чем поразмыслить, пока ты охотишься за одной из множества своих чистых Любовей.
– А как мне вас найти, когда я закончу?
– Точно так же, как я пытаюсь найти Лютика. Ступай по моим следам.
– А если снег растает или вы войдете в помещение? – не унимался Мюргенштюрм.
– Найми сыщика, – проронил Мэллори, направляясь дальше по дорожке.
– Это не очень смешно, Джон Джастин.
– Если тебя это так волнует, можешь отложить свой роман и пойти со мной.
– Я пойду по вашим следам, – поспешно проговорил Мюргенштюрм и затрусил через парк к ярким огням Пятой авеню.
Проводив эльфа взглядом, Мэллори отвернулся и вновь зашагал по дорожке.
Не пройдя и полусотни ярдов, он оказался у небольшой деревянной будки, занятой толстеньким коротышкой в цветастой спортивной куртке в золотую и зеленую клетку.
– Вечер добрый, сосед, – сказал коротышка с дружеской улыбкой.
– Привет.
– Ужасная ночь, правда? Мэллори молча кивнул.
– Не заинтересует ли вас чуток крема для загара, друг? – спросил коротышка.
– Вы шутите, верно?
– Друг, на свете есть три вещи, про которые я никогда не шучу, – это религия, блондинки по имени Сюзетт и бизнес. Тут речь идет о бизнесе. Я могу вам продать ящик с пятидесятипроцентной скидкой.
– Кой черт я буду делать с кремом для загара?
– Отправляйтесь на Ямайку. Устройте сафари в Африке. Держите его до лета в гараже. Смешайте его с водкой и тоником. Натирайте им полы. Друг, да вещей, которые можно сделать с ящиком крема для загара, купленного с большой скидкой, просто не перечесть!
– Забудем об этом. – Мэллори снова двинулся в путь.
– Для вас – скидка шестьдесят процентов! – настаивал коротышка, покидая будку и бегом догоняя детектива.
– Да сегодня новогодняя ночь!
– С Новым годом! – Коммивояжер извлек из кармана варган и сыграл на нем несколько нот. – Шестьдесят пять процентов, и это мое последнее предложение.
– Надеюсь, вы не всерьез рассчитываете продать крем для загара посреди метели.
– Да это же самое лучшее время для его продажи, – ответил коротышка, стараясь поспеть за детективом.
– С чего вы взяли?
– Сколько магазинов сейчас открыто? Скажем, сотен пять, – сам же ответил коммивояжер. – А сколько из них продают крем для загара? Ни единого! Если вам нужен крем для загара, вы волей-неволей придете ко мне.
– Но мне не нужен крем для загара, – раздраженно бросил Мэллори.
– Друг, с вами трудно торговаться. Семьдесят процентов, но только если пообещаете не говорить моему бухгалтеру.
– И не думайте.
– Ну ладно! – буркнул коротышка. – Семьдесят пять, и утром я буду сам себе противен.
– Если будешь и дальше меня доставать, то хлопот не оберешься.
– Вдобавок вы получите пляжный мяч.
– Именно то, что мне надо в новогоднюю ночь посреди Центрального парка.
– Вот и хорошо! – воскликнул комми. – Значит, по рукам?
– Нет.
– Да что вы за человек?! – взвизгнул коротышка. – У меня жена, двое детей и закладная. Я только что купил новый телевизор, задержался с очередным платежом за машину, а моей дочери нужны скобки на зубы. Где же ваше сострадание?
– Должно быть, оставил в другом костюме. – Резко остановившись, детектив обернулся к преследователю. – А у вас, случаем, нет в продаже перчаток или наушников, а?
– Сбыл их без остатков в прошлом июле. Девяносто процентов, и налог за сделку за мой счет.
Отрицательно тряхнув головой, Мэллори снова зашагал.
– Не заинтересован.
– Да при чем здесь интерес? – вопросил комми. – Я продавец, вы покупатель. Разве это ничего для вас не значит? Разве вы не чувствуете моральной ответственности передо мной?
– А вы не чувствуете моральной ответственности передо мной?
– Разумеется, чувствую.
– Хорошо. Я детектив, отыскиваю единорога. В последнее время тут не проходил единорог?
– Проходил.
– Когда?
– Минут пять назад.
– А был с ним лепрехун?
– Вообще-то я не обращал особого внимания. Что ж, давайте подобьем итог, сколько вы мне должны за крем для загара?
– Я не покупаю никакого крема для загара.
– Но я же сказал вам про единорога!
– За что я вам искренне благодарен.
– Тогда ваш долг – купить мой крем для загара.
– Нет.
– Срезаю девяносто пять процентов. Мэллори затряс головой.
– Ну ладно, – вздохнул коммивояжер, признавая поражение. – Сколько вы хотите?
– За что? – спросил озадаченный Мэллори.
– За то, чтобы избавить меня от этого треклятого барахла.
– Сколько раз повторять, он мне не требуется!
– Вы не смеете так поступить со мной! Сегодня Новый год! Я имею право находиться дома, в лоне семьи! Я заплачу вам двадцать процентов от его объявленной стоимости, только заберите.
– Был рад познакомиться, – буркнул Мэллори, ускоряя шаг.
– Тридцать процентов. – Комми наконец-то остановился. – Это мое последнее предложение. Мэллори даже не задержался.
– Пятьдесят, и это мое абсолютно последнее предложение! Пока Мэллори мог еще его слышать, коммивояжер все наращивал ставку и уже собирался дать вдвое против объявленной стоимости, когда его крики стихли вдали.
А еще ярдов через сто к Мэллори пристроился сбоку высокий, неопрятный мужчина в плаще, несший в одной руке картонную коробку.
– Добрейшего вам вечерочка, сэр, – произнес он, шагая обок с детективом. Тот лишь кивнул, не замедлив шаг. – Рад видеть, что вы сумели ускользнуть, отделавшись от покупки крема для загара. – Мужчина хмыкнул. – Подумать только, каким же дураком надо быть, чтобы продавать подобную дрянь в метель!
– А что продаете вы? – спросил Мэллори.
– Продаю?! Мой дорогой сэр, вы судите обо мне чересчур поспешно! Разве я похож на коммивояжера?
– И не спрашивайте.
– Фактически говоря, я что-то предлагаю.
– Я тороплюсь. Мужчина зашагал шире.
– Загляните-ка внутрь, сэр. – Он сунул коробку Мэллори в руки.
Тот взял коробку и открыл ее, не замедляя шага, потом состроил брезгливую гримасу.
– Смахивает на клубок червяков.
– Не просто червяков, сэр, – с видом оскорбленного достоинства возразил мужчина. – Красных дождевиков!
– Какая разница.
– Какая разница между самокатом и "роллс-ройсом"? Это чистокровные красные дождевики, сэр, у каждого родословная на пять поколений, каждый зарегистрирован в АОДЧ.
– Что еще за АОДЧ? – поинтересовался Мэллори, возвращая коробку.
– Американское общество дождевых червей, – растолковал мужчина. – Это наш верховный орган с 1893 года.
– На кой черт мне дождевые черви?
– Для рыбалки.
– Сейчас идет снег, если вы не заметили.
– Он ничуть не тревожит мохнатых малюток.
– Они скорее склизкие, чем мохнатые.
– Вы совершенно правы, сэр, – согласился мужчина, заглянув в коробку.
– Он ничуть не беспокоит склизких малюток.
– Я просто имел в виду, что какой же безумец отправится удить рыбу в метель?
– Таких почти нет, сэр. Вы только подумайте: все поле деятельности будет в вашем полнейшем распоряжении!
– Я нахожусь на ездовой дорожке в Центральном парке. Тут ни единой рыбки.
– Да, но если вы найдете хоть одну, представьте, как же голодна она будет!
– Ступайте обменяйте их на крем для загара.
– А еще у меня распродажа надгробных плит, – попытался мужчина склонить Мэллори на свою сторону.
– Распродажа надгробных плит? – переспросил Мэллори.
– Если вас, часом, зовут Джессикой Энн Милфорд и вы утонули в августе 1974 года, – уточнил мужчина.
– Нет и нет.
– Это невероятно выгодная сделка, – с энтузиазмом продолжал мужчина. – Мраморная, с бордюром из пивных банок на фоне игл от шприцев. Весьма изысканная.
– Я подумаю. – Детектив снова двинулся по дорожке.
– Если вы решитесь, я буду прямо здесь.
Тряхнув головой, Мэллори наддал ходу. Снегопад не утихал, а ветер нахлестывал так неистово, что видимость стала почти нулевой. Через пару минут детектив осознал, что сбился с ездовой дорожки, но когда попытался вернуться по собственным следам, обнаружил, что их совсем замело. Огляделся в поисках огней Пятой авеню, но за стеной снега не было видно ни зги. Внутри у него будто все оборвалось; заблудился, понял Мэллори.
Вполголоса выругав Мюргенштюрма, он принялся подыскивать какое-нибудь укрытие от непогоды. Вокруг раскинулось бескрайнее снежное одеяло, но слева смутно маячило какое-то строение. Склонившись наперекор ветру, детектив побрел в ту сторону.
Он уже готов был признать, что темный силуэт лишь почудился, когда ветер вдруг стих, и Мэллори обнаружил, что стоит в нескольких шагах от большого каменного здания. Из окон не пробивался ни единый лучик света, но зато из двух труб в зябкий ночной воздух валили клубы дыма. Бегом одолев оставшуюся дистанцию, Мэллори кулаком постучал в дверь. Не дождавшись никакого ответа, открыл ее и вошел внутрь, пыхтя и отдуваясь.
Смахнув снег с накидки, он принялся шарить ладонью по стене в поисках выключателя, но не нашел и вытащил зажигалку. Света она давала маловато, но вполне достаточно, чтобы разглядеть длинный барак с рядом перегородок по обе стороны длинного коридора. Тут крепко пахло лошадьми, время от времени слышалось топанье копыт по соломе.
Наконец Мэллори отыскал голубую лампу, подвешенную под стропилами, подошел и дернул за свисающий с нее измызганный шнурок. Помещение залил резкий белый свет, лампочка закачалась туда-сюда, и по стенам заплясали тени.
– Есть тут кто? – окликнул детектив и чуть не подскочил от удивления, когда услышал ответ.
– Да.
– Где вы? – Он с опаской огляделся.
– Здесь.
– Где здесь?
– Посмотрите вниз.
Посмотрев вниз, Мэллори увидел миниатюрную, не более десяти дюймов в холке, лошадку, стоявшую прямо рядом с ним. – – Так это ты говорил? – спросил детектив, присев на корточки, чтобы разглядеть элегантное животное.
– Да, – подтвердил конек. – Вон там висит маленькое полотенце. – Он махнул головой в сторону ближайшего стойла. – Не будете ли вы добры взять его и положить мне на спину?
Подойдя к стойлу, Мэллори взял полотенце и бережно накинул его маленькому коньку на спину, как попону.
– Спасибо, – сказал конек, не удержавшись от крупной дрожи. – Здесь становится холодновато.
Мэллори изумленно таращился на крохотное животное.
– А я и не знал, что лошади умеют говорить, – заметил он наконец.
– Конечно, умеют.
– А я ни разу не слыхал.
– Наверное, им просто нечего было вам сказать.
– Наверное, – согласился Мэллори. – Кстати, ты-то сам лошадь, не так ли?
– Определенно.
– А это конюшня?
– Совершенно верно.
– У вас тут, случаем, не расквартированы единороги, а?
– Боюсь, нет, а что?
– Я тут следовал за одним по ездовой тропе и подумал, что он мог остановиться здесь, чтобы укрыться от непогоды.
– Я бы с удовольствием вам помог, – сказал конек, – но уже больше месяца ни один единорог у нас тут не останавливался. – Он помолчал. – Они большая редкость, знаете ли. Вряд ли во всем Манхэттене их нынче сыщется больше двух дюжин. А в каком он двигался направлении?
– Думаю, на север. Я не сумел нагнать его, чтобы убедиться в этом окончательно. – Открыв дверь, Мэллори высунул голову на улицу, обнаружил, что видимость по-прежнему нулевая, и решил подождать еще пару минут, прежде чем снова двинуться навстречу ветру и снегопаду. – Я еще ни разу не видел такого маленького коня.
– Я не всегда был так мал, – ответил тот.
– Да?
Конек горестно покивал головой.
– А что случилось? – полюбопытствовал Мэллори.
– По моему виду не скажешь, но я был беговой лошадью.
– Может, я и видел тебя на бегах. Я бывал в Белмонте и Акведуке три-четыре раза в неделю.
– Да я был не очень-то хорош. Когда я родился, на меня возлагали большие надежды, но я изрядную часть своей карьеры провел, бегая в местах вроде Тристлдауна, Латонии и Фингер-Лейкс.
– А как тебя зовут? – спросил Мэллори.
– Вас интересует имя, которое мне дал владелец, или настоящее?
– Пожалуй, настоящее.
– Эогиппус.
– Ни разу о тебе не слыхал.
– Я бегал не под этим именем. Это имя я избрал, когда понял свое истинное предназначение; – Фыркнув, Эогиппус продолжал: