- Он очень горевал по Класт, но Класт умерла уже довольно давно. Если бы Понтер собирался наложить на себя руки, я уверен, что заметил бы это.
Болбай важно кивнула.
- Не могу сказать, что знакома с учёным Понтером так же хорошо, как вы, учёный Халд, но я того же мнения. Однако, не могло ли у него быть какой-либо другой причины для самоубийства?
Адекора этот вопрос сбил с толку.
- Например?
- Ну, скажем, ваша работа… простите меня, конечно, учёный Халд, но я не могу выразить это мягче: ваш проект оказался полным провалом. Приближалась сессия Серого Совета, на которой обсуждался бы ваш вклад в общественное благосостояние. Мог ли он настолько бояться возможного прекращения проекта, чтобы наложить на себя руки?
- Нет, - ответил Адекор, потрясённый предположением. - Нет, на самом деле, если кто и выглядел бы плохо на совете, то, скорее, я, а не он.
Болбай дала его комментарию повиснуть в воздухе, потом продолжила:
- Не будете ли любезны развить свою мысль?
- Понтер был теоретиком, - сказал Адекор. - Его теории не были ни доказаны, ни опровергнуты, так что c ними ещё работать и работать. Я же был инженером; это я должен был построить установку для проверки теоретических идей Понтера. И это моя установка - прототип квантового компьютера - отказалась работать. Совет мог признать мой вклад недостаточным, но совершенно точно не стал бы делать этого в случае с Понтером.
- Так что смерть Понтера никак не могла быть самоубийством, - сказала Болбай.
- Я снова напоминаю, - сказала Сард, - что вы обязаны говорить об учёном Боддете как если бы он был жив, пока я не решу иначе.
Болбай поклонилась арбитру.
- Я снова приношу свои извинения. - Потом повернулась к Адекору. - Если бы Понтер захотел убить себя, можно ли утверждать, что он не стал бы это делать способом, который навлёк бы подозрение на вас?
- Предположение, что он мог наложить на себя руки, настолько немыслимое… - начал Адекор.
- Да, мы с этим согласны, - спокойно произнесла Болбай, - но, гипотетически, если бы он это сделал, он наверняка не выбрал бы способ, который вызвал бы подозрения в преступном деянии, вы согласны?
- Да, согласен, - ответил Адекор.
- Спасибо, - сказала Болбай. - Вернёмся теперь к затронутой вами теме о недостаточности вашего вклада.
Адекор поёрзал на табурете.
- Да?
- Я не хотела этого касаться, - сказала Болбай. Адекору показалось, что при этих словах от неё слегка повеяло ложью. - Но раз вы сами подняли этот вопрос, мы, наверное, должны немного углубиться в него - вы понимаете, просто чтобы кое-что прояснить.
Адекор ничего не ответил, и Болбай продолжила.
- Каково вам было, - мягко спросила она, - всё время жить с подветренной стороны от него?
- Э-э… простите?
- Ну, вы же сами сказали, что его вклад вряд ли подвергся бы сомнению, в отличие от вашего.
- На ближайшем заседании Совета - возможно, - сказал Адекор. - Но в целом…
- В целом, - подхватила Болбай, вы должны признать, что в любом случае ваш вклад был лишь малой частью его вклада. Это так?
- Это относится к делу? - поинтересовалась арбитр Сард.
- Я уверена, что относится, арбитр, - ответила Болбай.
Сард явно сомневалась в этом, но кивком позволила Болбай продолжать.
- Вы ведь сами понимаете, учёный Халд, что в учебниках, по которым будут учиться ещё не родившиеся поколения, имя Понтера будет упоминаться часто, тогда как ваше - гораздо реже, если вообще попадёт в учебники.
Адекор чувствовал, как начинает частить его пульс.
- Я никогда не задумывался над такими вопросами, - ответил он.
- О, прошу вас! - сказала Болбай так, словно им обоим было прекрасно известно, какая это несусветная чушь. - Неравенство ваших вкладов было очевидно каждому.
- Я снова предупреждаю вас, Даклар Болбай, - сказал арбитр. - Я не вижу никаких причин унижать обвиняемого.
- Я лишь пытаюсь оценить его психическое состояние, - ответила Болбай, снова кланяясь. Не дожидаясь реакции Сард, Болбай повернулась к Адекору. - Итак, учёный Адекор, скажите нам: как вы относились к тому, что ваш вклад меньше, чем вклад вашего партнёра?
Адекор сделал глубокий вдох.
- Не моё дело оценивать, чей вклад больше, а чей - меньше.
- Конечно, нет, но разница между вашим и его настолько бросалась в глаза… - сказала Болбай, словно Адекор цеплялся к незначительной детали, отказываясь видеть общую картину. - Общеизвестно, что Понтер был талантлив. - Болбай снисходительно улыбнулась. - Ну так расскажите нам, как вы к этому относились.
- Я отношусь к этому сейчас, - сказал Адекор, стараясь, чтобы голос звучал ровно, - совершенно так же, как относился до исчезновения Понтера. Единственное, что поменялось с тех пор, это то, что я невыразимо опечален потерей своего лучшего друга.
Болбай снова начала нарезать вокруг него круги. У табурета было крутящееся сиденье; Адекор мог поворачиваться вслед за ней, но решил этого не делать.
- Вашему лучшему другу? - переспросила Болбай, как будто это заявление её безмерно удивило. - Вашему лучшему другу, так? И как вы почтили память о нём, когда он исчез? Заявив, что в ваших с ним экспериментах главными были ваше оборудование и программы, а не его теоремы!
У Адекора от неожиданности отпала челюсть.
- Я… я такого не говорил. Я сказал эксгибиционистам, что могу давать комментарии только относительно оборудования и программ, потому что за них отвечал я.
- Именно! Вы принижаете роль Понтера в проекте с самого момента его исчезновения.
- Даклар Болбай, - громыхнула Сард. - Вы должны обращаться к учёному Халду со всем подобающим уважением.
- Уважением? - усмехнулась Болбай. - С таким же, с каким он говорит о Понтере с тех пор, как он исчез?
У Адекора закружилась голова.
- Мы можем обратиться к архиву алиби, моему или эксгибициониста, - сказал он и указал на Сард, как будто они были давними союзниками. - Арбитр может услышать в точности, что я говорил.
Болбай махнула рукой, отметая предложение, словно это был бред сумасшедшего.
- Не важно, какие именно слова вы произнесли; важно, какие чувства эти слова выражали. А вы чувствовали облегчение от того, что вашего давнего соперника наконец не стало…
- Нет, - выкрикнул Адекор.
- Делаю вам предупреждение, Даклар Болбай, - резко сказала Сард
- Облегчение от того, что вы вышли из его тени, - продолжала Болбай.
- Нет! - повторил Адекор, чувствуя, как в нём вскипает гнев.
- Облегчение, - продолжала Болбай, возвышая голос, - от того, что теперь вы сможете включить в свой вклад то, что было сделано совместно.
- Замолчите, Болбай! - каркнула Сард, громко хлопая ладонью по подлокотнику своего кресла.
- Облегчение, - Болбай почти кричала, - от того, что ваш соперник мёртв!
Адекор поднялся на ноги и повернулся к Болбай. Его рука сжалась в кулак и поднялась…
- Учёный Халд! - голос арбитра Сард был подобен грому.
Адекор замер. Его сердце бешено колотилось. Болбай, как он заметил, предусмотрительно переместилась на подветренную сторону от него, так, чтобы вентиляторы не несли её феромоны в сторону Адекора. Он посмотрел на свой сжатый кулак - кулак, который мог расколоть череп Болбай одним тычком, одним хорошим ударом проломить грудную клетку и разорвать сердце. Он смотрел на него как на что-то инородное, не принадлежащее его телу. Адекор опустил руку, но в нём по-прежнему было столько гнева и негодования, что в течение нескольких тактов он не мог разжать пальцы. Он повернулся к арбитру.
- Я… - сказал он умоляющим тоном. - Арбитр, вы, конечно, понимаете… Я… Я не мог… - Он тряхнул головой. - Вы слышали, что она мне говорила. Я не мог… никто бы не смог…
Фиолетовые глаза арбитра Сард, взирающие на него, были широко раскрыты от изумления.
- Я никогда не видела ничего подобного, ни в зале суда, ни за его пределами, - сказала она. Учёный Халд, за что с вами такое?
Адекор всё ещё кипел от ярости. Болбай знает о той истории; наверняка знает. Она - партнёрша Класт, а Понтер и Класт в то время уже были вместе. Но… но… так из-за этого Болбай с таким рвением преследует его? В этом состоит её мотив? Она не может не знать, что Понтер никогда не пожелал бы такого.
Адекор прошёл через длительное лечение по поводу своей проблемы с контролем гнева. Понтер, милый Понтер, посчитал это болезнью, химический дисбалансом, и - к чести это замечательного человека - был рядом с Адекором в течение всего курса лечения.
Но сегодня… сегодня Болбай вынудила его, спровоцировала, подвела его к краю у всех на глазах.
- Достойный арбитр, - сказал Адекор, пытаясь - пытаясь, пытаясь! - заставить свой голос звучать спокойно. Должен ли он всё объяснить? Мог ли? Адекор склонил голову. - Я прошу прощения за свой срыв.
В голосе арбитра Сард по-прежнему слышалось изумление.
- Даклар Болбай, у вас имеются ещё какие-либо улики, подкрепляющие обвинение?
Болбай, явно достигшая именно того эффекта, на который рассчитывала, снова превратилась в воплощение спокойствия и рассудительности.
- Если позволите, я хотела бы коснуться ещё одного небольшого аспекта…
Глава 23
По окончании собрания в конференц-зале "Инко" Рубен Монтего пригласил всех к себе домой на ещё одно барбекю. Понтер широко улыбался; ему явно понравился вчерашний ужин. Луиза также приняла приглашение, снова пояснив, что, поскольку обсерватория лежит в руинах, ей всё равно нечего делать. Согласилась и Мэри: барбекю - это весело, уж точно веселее, чем снова весь вечер пялиться в потолок гостиничного номера. Профессор Ма отказалась. Ей нужно было возвращаться в Оттаву, где на десять вечера была назначена встреча на Сассекс-драйв, 24 - она сегодня встречалась с премьер-министром.
Основной проблемой теперь было избавиться от журналистов, которые, по словам охраны "Инко", дежурили у главных ворот шахты "Крейгтон". Но Луиза с Рубеном быстро разработали план, который тут же и претворили в жизнь.
У Мэри была машина, которую "Инко" взяла для неё напрокат - красный "додж-неон". (Когда Мэри забирала её в прокатной конторе, она спросила, ездит ли машина на благородном газе; клерк лишь непонимающе уставился на неё.)
Мэри оставила "неон" на парковке шахты, и уселась на пассажирское сиденье Луизиного чёрного "форд-эксплорера", украшенного сине-белым номерным знаком с номером "D2O", в котором Мэри спустя секунду опознала химическую формулу тяжёлой воды. Луиза достала из багажника одеяло - разумные водители и в Онтарио, и в Квебеке всегда возят с собой одеяло на случай, если зимой заглохнет мотор - и завернула Мэри в него.
Сначала Мэри было невыносимо жарко, но, к счастью, у Луизы в машине был кондиционер; немногие аспиранты могли себе это позволить, но Мэри подозревала, что Луиза с лёгкостью получает максимальные скидки и прочие бонусы.
Луиза подкатила по извилистой гравийной дорожке к выезду с шахты, и Мэри, в меру способностей, попыталась сделать вид, что под одеялом прячется что-то массивное и одушевлённое. Через некоторое время Луиза резко прибавила скорость, словно желая побыстрее скрыться.
- Мы только что проехали ворота, - сказала она Мэри, которая из-под одеяла ничего не видела. - Ура, сработало! На нас показывают пальцами и бегут к машинам.
Луиза уводила журналистов за собой до самого Садбери. Если всё пошло по плану, то Рубен дождался, пока вся пресса увяжется за "эксплорером", а потом увёз Понтера в свой дом на окраине Лайвли.
Луиза подъехала к многоквартирному дому, в котором жила, и припарковалась на стоянке у подъезда. Мэри слышала, как рядом с ними останавливаются машины, взвизгивая тормозами. Луиза вышла из машины и подошла к дверце пассажирского сиденья.
- Всё о-кей, - сказала она Мэри, - можете вылезать.
Мэри услышала, как хлопают дверцы машин - журналисты выскакивали наружу. Луиза воскликнула "Voilа!" и сдёрнула одеяло с Мэри; Мэри одарила репортёров застенчивой улыбкой.
- Вот чёрт! - сказал один из журналистов. - Зараза, - сказал другой.
Но третья - а всего их было, должно быть, с дюжину - оказалась более сообразительной.
- Вы доктор Воган, не так ли? - спросила она. - Генетик?
Мэри кивнула.
- Так это неандерталец или нет? - требовательно спросила журналистка.
Луизе и Мэри потребовалось сорок пять минут, чтобы отделаться от репортёров, которые, хоть и были разочарованы тем, что упустили Понтера, были рады первыми услышать о результатах проделанных Мэри анализов ДНК. Наконец, Луизе и Мэри удалось войти в дом и подняться в Луизину маленькую квартирку на третьем этаже. Там они дождались, пока журналисты уберутся с парковки - она была видна из окна Луизиной спальни, а потом Луиза взяла из холодильника пару бутылок вина, и они с Мэри снова спустились вниз, сели в машину и поехали в Лайвли.
Они добрались до дома Рубена около шести вечера. Рубен и Понтер решили не начинать готовить ужин до их прихода, поскольку не были уверены, когда они явятся. Понтер лежал на диване в гостиной; должно быть, подумала Мэри, неважно себя почувствовал, что было неудивительно, принимая во внимание, сколько ему пришлось пережить за последние пару дней.
Луиза объявила, что будет помогать готовить ужин. Мэри уже знала, что Луиза вегетарианка и, должно быть, чувствовала неловкость за то, что Рубену вчера пришлось готовить для неё отдельно. Рубен, как отметила Мэри, тут же принял её предложение - а какой нормальный мужчина отказался бы?
- Мэри, Понтер, - сказал Рубен, - чувствуйте себя как дома. Мы с Луизой займёмся барбекю.
Мэри почувствовала, как зачастило сердце, а во рту моментально пересохло. Она не оставалась наедине с мужчиной с…
Но сейчас совсем ещё рано, и…
И Понтер - не…
Это было затасканное клише, но в данной случае - истинная правда.
Понтер не такой, как другие мужчины.
Конечно, всё будет хорошо; в конце концов, Рубен и Луиза были неподалёку. Мэри сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
- Ага, - ответила она. - Хорошо.
- Здорово, - сказал Рубен. - В холодильнике есть пиво и газировка. Луизино вино выпьем за ужином.
Они с Луизой удалились сначала на кухню, а через пару минут вышли во двор. Мэри судорожно втянула воздух, когда увидела, что Рубен закрыл стеклянную дверь, ведущую наружу, чтобы не кондиционировать улицу. Сомнительно, чтобы они услышали что-нибудь из-за закрытой двери и гудения кондиционера.
Мэри повернула голову и посмотрела на Понтера, который поднялся на ноги. Они сумела выдавить из себя вялую улыбку.
Понтер улыбнулся в ответ.
Он не был уродлив; вовсе нет. Но его лицо выглядело весьма необычно: как будто кто-то взял глиняную модель нормального человеческого лица и вытянул её вперёд.
- Превет, - сказал Понтер без посредства импланта.
- Привет, - ответила Мэри.
- Неудобно, - сказал Понтер.
Мэри вспомнила свою поездку в Германию. Вспомнила постоянные усилия, которые приходилось прилагать только для того, чтобы быть понятой, чтобы прочитать инструкцию к телефону-автомату, сделать заказ в ресторане, спросить дорогу. Как ужасно должен чувствовать себя Понтер - учёный, интеллектуал! - вынужденный общаться на уровне ребёнка-дошкольника.
Эмоции Понтера были очевидны: он улыбался, хмурился, вскидывал белобрысые брови, смеялся; она не видела, как он плачет, но, должно быть, он умел и это. Они ещё не накопили достаточный словарный запас для обсуждения того, какие чувства он испытывает по поводу мира, в который попал; сейчас было легче говорить о квантовой механике, чем о чувствах.
Мэри сочувственно кивнула.
- Да, - сказала она, - это очень неудобно, когда не можешь общаться.
Понтер слегка склонил голову. Возможно, понял; возможно, нет. Он оглядел гостиную Рубена, словно что-то потерял.
- В вашей комнате нет… - Он нахмурился, явно не в силах высказать идею, для которой ни у него, ни у его импланта ещё не было слов. Наконец, он подошёл к одному из массивных встроенных книжных шкафов, заполненных детективами, DVD-дисками и маленькими ямайскими статуэтками. Понтер повернулся и принялся тереться спиной об угол шкафа, двигая ею из стороны в сторону.
Мэри поначалу опешила, но быстро сообразила, что происходит: Понтер использовал шкаф как чесательный столб. В голове возник образ довольного Балу из диснеевской "Книги джунглей". Она пыталась подавить улыбку. У неё самой спина чесалась довольно часто - и, подумала она, уже давно некому было ей её почесать. Если спина Понтера действительно такая волосатая, то она, должно быть, чешется довольно регулярно. Наверное, жилые помещения в его мире оборудованы специальными приспособлениями для чесания спины.
Она задумалась, будет ли вежливо предложить почесать ему спину - и эта мысль повергла её в ступор. Она полагала, что уже никогда не захочет касаться мужчины, или чтобы он её касался. В чесании спины не обязательно присутствует сексуальный подтекст, но опять же, литература, которую дала ей Кейша, подтвердила то, что она уже знала: в изнасиловании тоже нет ничего от секса. И всё же она ничего не знала о том, как принято вести себя друг с другом мужчине и женщине в мире Понтера; она могла серьёзно его оскорбить или…
Опомнись, женщина!
Без сомнения она выглядела для Понтера не более привлекательно, чем он для неё. Он почесался ещё какое-то время, потом отступил от массивного шкафа. Он сделал рукой приглашающий жест, будто предлагая Мэри проделать то же самое.
Она забеспокоилась о том, что может что-то сломать или скинуть с полок, но если шкаф выдержал Понтера, то и её наверняка выдержит.
- Спасибо, - сказала Мэри. Она пересекла комнату, обошла прозрачный кофейный столик и прижала спину к углу шкафа. Потом поелозила спиной по дереву. Это и правда было приятно, хотя застёжка лифчика постоянно цеплялась за угол.
- Хорошо, да? - сказал Понтер.
Мэри улыбнулась.
- Ага.
В этот момент зазвонил телефон. Понтер посмотрел на него, Мэри тоже. Телефон не умолкал.
- Точно не для я, - сказал Понтер.
Мери засмеялась и подошла к столу, на котором лежала трубка зеленоватого цвета. Она приняла звонок.
- Дом доктора Монтего.
- Профессор Мэри Воган случайно не у вас? - спросил мужской голос.
- Э-э… я слушаю.
- Здо́рово! Меня зовут Санджит. Я продюсер "@discovery.ca", вечерней программы научных новостей на канале "Дискавери-Канада".
- Вау, - сказала Мэри. - Крутое шоу.
- Спасибо. Мы следим за этой историей с неандертальцем из Садбери. Честно говоря, мы поначалу в неё не верили, но только что пришло сообщение, что вы установили подлинность его ДНК.
- Да, - сказала Мэри. - У него действительно ДНК неандертальца.
- А что скажете про… про него самого? Он не подделка?
- Нет, - сказала Мэри. - Он вполне настоящий.