- Где твоя сестра? - спросил Адекор.
- Мегамег, - Жасмель произнесла имя сестры с нажимом, словно упрекая Адекора за то, что он, по-видимому, забыл его, - Мегамег играет в барсталк с друзьями.
Адекор раздумывал, стоит ли ему показать, что он прекрасно осведомлён о жизни Мегамег - ведь Понтер постоянно рассказывал о ней и Жасмель. Будь это просто визит вежливости, он не стал бы развивать эту тему. Но от этого визита многое зависело.
- Мегамег, - повторил Адекор. - Да, Мегамег Бек. Из 148-го, да? Для своего возраста маловата, но драчлива. Хочет стать хирургом, когда вырастет.
Жасмель молчала.
- А ты, - продолжал напирать Адекор, - Жасмель Кет, учишься на историка. Особо интересуешься Эвсоем до начала отсчёта поколений, но тебе также нравится эпоха тридцатых поколений на этом континенте…
- Хватит, - сказала Жасмель, оборвав его на полуслове.
- Ваш отец часто о вас рассказывал. Он вас очень любил и гордился вами.
Жасмель приподняла бровь, явно удивлённая и польщённая.
- Я его не убивал, - снова сказал Адекор. - Поверь, я тоскую по нему так, что не выразить словами. С того… - Он оборвал себя; он едва не сказал, что со дня исчезновения Понтера Двое ещё не становились Одним, так что у Жасмель ещё не было шанса ощутить его отсутствие. Действительно, при нормальных обстоятельствах она бы и не виделась с отцом в последние три дня, с тех пор, как Двое перестали быть Одним. А вот для Адекора пустота в доме, отсутствие партнёра, который всегда был рядом, было реальностью его жизни каждое мгновение с того момента, как он пропал. Однако глупо спорить о том, чьё горе сильнее; Адекор осознавал, что, как бы он ни любил Понтера, но его дочь Жасмель связана с ним генетически, его плоть и кровь.
Вероятно, Жасмель подумала о том же самом.
- Я тоже по нему скучаю. Уже. Я… - Она отвела взгляд. - Я не слишком много времени с ним проводила, когда Двое становились Одним. Понимаешь, тот парень, с которым мы…
Адекор кивнул. Он не был уверен, что полностью понимает, каково быть отцом молодой женщины. У него самого не было детей поколения 147. Они с Лурт тогда уже образовали пару, но как-то так получилось, что Лурт не смогла забеременеть. Пришлось услышать массу шуток о том, как физик и химичка не смогли одолеть биологию. От поколения 148 у Адекора был сын Даб; он был мал и ещё жил с матерью, но стремился проводить с отцом каждое мгновение во время его ежемесячных визитов.
Но Адекор слышал и Понтеровы… ну, не сказать, что жалобы; он понимал, что таков естественный порядок вещей. Но всё же у Жасмель оставалось для отца так мало времени, когда Двое становились Одним, и Адекор знал, что Понтера это расстраивало. А теперь, похоже, Жасмель осознавала, что никогда больше не увидит отца, жалела о том времени, которое могла бы провести с ним, понимала, что уже ничего не исправить, не наверстать, что отец уже никогда её не обнимет, что она никогда не услышит его голос, одобрительный или весёлый или просто спрашивающий, как дела.
Адекор осмотрелся и нашёл себе стул. Он был деревянный, сработанный той же мебельщицей, что и тот, на котором Понтер любил сидеть на их веранде - та женщина была знакомой Класт.
Жасмель присела на другом краю комнаты. Позади неё робот уборщик тихо исчез, направившись в другую часть дома.
- Ты знаешь, что будет, если меня признают виновным? - спросил Адекор.
Жасмель закрыла глаза, вероятно, чтобы не дать взгляду метнуться вниз.
- Да, - тихо сказала она. Но потом продолжила, будто защищаясь: - Но какая разница? Ты уже оставил потомство, у тебя двое детей.
- Не двое, - сказал Адекор. - Один, со 148-го.
- О, - тихо вздохнула Жасмель, видимо, пристыженная тем, что она знала про партнёра отца меньше, чем партнёр отца знал про его дочерей.
- И, кроме того, речь не только обо мне. Моего сына Даба тоже стерилизуют, и мою сестру Келон - всех, у кого по крайней мере пятьдесят процентов генов моих генов.
Конечно, сейчас не старые времена; сейчас - эра генетического тестирования. Если бы Келон и Даб смогли показать, что не унаследовали аберрантных генов Адекора, то их могли бы помиловать и не подвергать операции. Но хотя некоторые преступления были результатом какого-то хорошо изученного генетического изъяна, убийство подобных маркеров не имело. К тому же, убийство было преступлением настолько отвратительным, что возможность, даже исчезающее малая, передачи склонности к нему последующим поколениям будет пресекаться всеми возможными средствами.
- Я сожалею об этом, - сказал Жасмель. - Но…
- Нет никаких "но", - сказал Адекор. - Я невиновен.
- Тогда арбитр признает тебя таковым.
Ах, безыскусность юности, подумал Адекор. Это даже могло показаться милым, если бы речь не шла о нём самом.
- Это очень необычный случай, - сказал Адекор. - Даже я это признаю. Но нет ни единой причины, которая заставила бы меня убить любимого человека.
- Даклар говорит, что тебе было тяжело всё время находиться в тени моего отца.
Адекор почувствовал, как его спина напряглась.
- Я бы так не сказал.
- А я бы сказала, - возразила Жасмель. - Мой отец, скажем честно, был умнее тебя. Тебе не нравилось быть на побегушках у гения.
- Мы делаем вклад, на который способны, - сказал Адекор, цитируя "Кодекс Цивилизации".
- Истинно так, - сказала Жасмель. - И тебе хотелось, чтобы твой вклад был главнее. Но в вашем проекте вы проверяли идеи Понтера.
- Это не причина его убивать, - огрызнулся Адекор.
- Так ли? Моего отца нет, и ты был с ним, когда он пропал.
- Да, его нет. Его нет, и я… - Адекор чувствовал, как в глазах набухают слёзы, слёзы горечи и отчаяния. - Мне так тоскливо без него. Я говорю с откинутой головой: я этого не делал. Я не мог.
Жасмель посмотрела на Адекора. Она видела, как раздуваются его ноздри, обоняла его запах, его феромоны.
- Почему я должна тебе верить? - спросила она, скрещивая руки на груди.
Адекор нахмурился. Он не скрывал свой скорби; он пытался апеллировать к чувствам. Но у девушки от Понтера были не только глаза, но и ум - острый, аналитический, ставящий во главу угла рационализм и логику.
- Хорошо, - сказал Адекор, - подумай вот о чём. Если я виновен в гибели твоего отца, будет приговор. Я потеряю не только способность к воспроизводству, но и свой статус и всё, чем владею. Я не смогу продолжить работу: Серый Совет наверняка потребует от осуждённого убийцы более прямого и осязаемого вклада, если ему вообще будет позволено оставаться частью общества.
- И это правильно, - сказала Жасмель.
- Ага, но если я не виновен, если никто не виновен, если твой отец просто пропал, потерялся, то ему нужна помощь. Ему нужна моя помощь; я - единственный, кто, возможно, способен… вытащить его. Без меня твой отец пропал навсегда. - Он посмотрел в её золотистые глаза. - Ты не понимаешь? Самым разумным сейчас будет поверить мне: если я лгу, если я убил Понтера - тогда никакое наказание его не вернёт. Но если я говорю правду, если Понтер не убит, то его единственная надежда в том, что я продолжу его искать.
- Шахту уже обыскали, - сказала Жасмель.
- Шахту - да, но… - Решится ли он ей сказать? Даже звучащие лишь в его голове, слова казались безумными; он мог представить, каким бредом они покажутся, будучи произнесёнными вслух. - Мы работали с параллельными вселенными, - сказал Адекор. - Возможно - лишь теоретически, конечно, но когда речь идёт о человеке, который так важен для тебя и меня, такой возможностью нельзя пренебрегать - так вот, возможно, что он, так сказать, каким-то образом провалился в одну из этих вселенных. - Он умоляюще посмотрел на неё. - Ты должна знать хоть что-нибудь о работе отца. Даже если ты проводила с ним мало времени, - он видел, как уязвили её эти слова, - он должен был рассказывать тебе о своей работе, о своих теориях.
Жасмель кивнула.
- Да, он мне рассказывал.
- Так вот, есть шанс… вернее, он может появиться. Но сначала мне нужно разобраться с этим дурацким доосларм басадларм; мне нужно вернуться к работе.
Жасмель долго молчала. Адекор знал по редким спорам с её отцом, что дать ей молча обдумать ситуацию будет эффективнее, чем продолжать уговаривать, но уже не мог остановиться.
- Пожалуйста, Жасмель. пожалуйста. Это наиболее разумный выбор. Предположи, что я невиновен, и появляется шанс вернуть Понтера. Предположи, что виновен, и он пропал навсегда.
Жасмель сидела молча ещё некоторое время. Потом спросила:
- Чего ты от меня хочешь?
Адекор моргнул.
- Я… э-э… я думал, это очевидно, - сказал он. - Я хочу, чтобы ты говорила от моего имени на доосларм бадасларм.
- Я? - воскликнула Жасмель. - Но ведь это я обвиняю тебя в убийстве!
Адекор повернул к ней своё левое запястье.
- Я тщательно изучил документы, которые мне вручили. Мой обвинитель - партнёрша твоей матери, Даклар Болбай, действующая от имени детей твоей матери: тебя и Мегамег Бек.
- Именно.
- Но она не может действовать от твоего имени. Тебе уже 250 лун; ты взрослая. Да, ты пока не можешь голосовать - как и я, разумеется - но ты уже сама за себя отвечаешь. Даклар может быть табантом Мегамег, но не твоим.
Жасмель нахмурилась.
- Я… я не подумала об этом. Я так привыкла, что Даклар заботится о нас с сестрой…
- С точки зрения закона ты теперь совершенно независимая личность. И никто лучше не убедит арбитра в том, что я не убивал Понтера, чем его собственная дочь.
Жасмель закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выпустила воздух в долгом, судорожном выдохе.
- Хорошо, - сказала она, наконец. - Хорошо. Если есть шанс, хоть какой-нибудь шанс, что папа до сих пор жив, я им воспользуюсь. Я должна. - Она кивнула. - Да, я согласна говорить от твоего имени.
Глава 14
По стенам конференц-зала шахты "Крейгтон" были развешаны планы запутанной сети туннелей и штолен. Посреди длинного деревянного стола лежал кусок никелевой руды. У одной из стен стоял канадский флаг; противоположную стену занимало огромное окно, выходящее на парковку и холмистую местность за ней.
Во главе стола сидела Бонни Джин Ма - европейского вида женщина с огромной гривой каштановых волос; фамилия досталась ей от мужа-китайца. Она была директором Нейтринной обсерватории Садбери и только что прилетела из Оттавы.
За длинной стороной стола сидела Луиза Бенуа, высокая красивая сотрудница обсерватории, которая находилась на вахте в пультовой, когда случилась катастрофа. Напротив неё сидел Скотт Нейлор, инженер из компании-производителя акриловой сферы, составлявшей основу нейтринного детектора. Рядом с ним расположился Альберт Шоуаноссовей, главный эксперт "Инко" по механике горных пород.
- Хорошо, - сказала Бонни Джин. - Последние новости таковы: начато осушение детекторной камеры, чтобы предотвратить ещё большее загрязнение тяжёлой воды. КанАтомЭнерго планирует отделить тяжёлую воду от обычной, а мы, теоретически, можем снова собрать сферу, заполнить её восстановленной тяжёлой водой и снова запустить детектор. - Она оглядела собравшихся в зале людей. - Но мне всё ещё хочется знать, что стало причиной случившегося.
Нейлор, коренастый лысеющий мужчина, заговорил:
- Я бы сказал, что сфера, содержащая тяжёлую воду, была разорвана внутренним давлением.
- Оно могло быть создано оказавшимся внутри человеком? - спросила Бонни Джин.
Нейлор покачал головой.
- Сфера вмещает 1100 тонн тяжёлой воды; добавьте человека весом в сотню килограмм - одна десятая тонны - и вы увеличите эту массу на одну десятитысячную. Плотность человека примерно такая же, как плотность воды, так что объём также увеличится на одну десятитысячную. Акриловая сфера легко такое выдержит.
- Значит, внутри сферы должно было произойти что-то вроде взрыва, - сказал Шоуаноссовей, черноволосый индеец-оджибве лет пятидесяти.
Нейлор покачал головой.
- Мы сделали анализ образцов воды из детекторной камеры. Никаких следов взрывчатых веществ - а таких, которые способны взрываться, будучи пропитанными водой, вообще-то не так много.
- Тогда что? - спросила Бонни Джин. - Мог это быть, я не знаю, прорыв магмы или что-то такое, отчего вода закипела?
Шоуаноссовей покачал головой.
- За температурой на обсерватории, да и на всей шахте, тщательно следят. Никаких изменений не зафиксировано. В каверне обсерватории она постоянно держалась на нормальном уровне в 105 градусов - это по Фаренгейту, по Цельсию сорок один. Жарко, но до точки кипения очень далеко. Помните также, что шахта находится в миле с четвертью под землёй; атмосферное давление там около 1300 миллибар, то есть на 30% больше, чем на поверхности. А при повышенном давлении температура кипения, разумеется, увеличивается, а не уменьшается.
- А что насчёт другой крайности? - спросила Бонни Джин. - Может, тяжёлая вода замёрзла?
- Она действительно расширяется при замерзании, как и обычная вода, - сказал Нейлор. Он нахмурился. - Да, это разорвало бы сферу. Но тяжёлая вода замерзает при 3,82 градусах Цельсия. На такой глубине не может быть настолько холодно.
Луиза Бенуа присоединилась к разговору.
- Что если в сферу попал не один человек? Как много материала можно в неё добавить, прежде чем она лопнет?
Нейлор на секунду задумался.
- Точно не скажу; мы никогда не делали таких расчетов. Мы всегда знали совершенно точно, сколько именно тяжёлой воды КАЭ собирается нам одолжить. - Он задумался. - Ну… не знаю, может быть, 10 процентов. Сотня кубометров или около того.
- Сколько это? - спросила Луиза. Она оглядела конференц-зал. - Эта комната в длину метров шесть, так ведь?
- Двадцать футов? - сказал Нейлор. - Да, примерно столько.
- И здесь десятифутовый потолок - это около трёх метров, - продолжала Луиза. - То есть, потребовалось бы добавить примерно объём этой комнаты.
- Более-менее.
- Это смешно, Луиза, - сказала Бонни Джин. - Вы нашли там только одного человека.
Луиза кивнула, соглашаясь, но потом подняла свои изогнутые брови.
- А как насчёт воздуха? Что будет, если в сферу закачать сотню кубометров воздуха?
Нейлор кивнул.
- Я думал об этом. Думал, может быть, в сферу попал пузырь газа, хотя не представляю себе, как он мог проникнуть внутрь. Образцы воды, которые мы взяли, демонстрируют некоторую аэрацию, но…
- Но что? - спросила Луиза.
- Ну, вода действительно была насыщена газом - азот, кислород, немного CO2, а также немного габброидной каменной пыли и пыльцы. Другими словами, обычный шахтный воздух.
- В таком случае, он не мог исходить из помещений нейтринной обсерватории, - заметила Бонни Джин.
- Точно так, мэм, - сказал Нейлор. - Воздух в обсерватории очищенный; в нём отсутствует каменная пыль и другие загрязнители.
- Но единственная часть шахты, которая соединяется с детекторной камерой - это помещения обсерватории, - сказала Луиза.
Нейлор и Шоуаноссовей кивнули.
- О’кей, о’кей, - сказала Бонни Джин, складывая руки перед собой и сплетая пальцы. - Что мы имеем? Объём содержащегося в сфере материала увеличился, как мы думаем, на 10 процентов или больше. Это могло быть вызвано впуском сотни кубометров неочищенного воздуха - хотя, если только воздух не закачивали феноменально быстро, его бы сжало давлением воды, не так ли? И, в любом случае, мы понятия не имеем, откуда этот воздух взялся - определённо не из обсерватории - или как он попал внутрь сферы. Всё верно?
- Всё примерно так и есть, мэм, - сказал Шоуаноссовей.
- И этот человек - мы тоже не знаем, как он попал в сферу? - спросила Бонни Джин.
- Нет, - ответила Луиза. - Технический люк, отделяющий заполненное тяжёлой водой внутренней пространство от обычной воды снаружи остался задраенным даже после того, как сфера лопнула.
- Ладно, - сказала Бонни Джин, - мы знаем, как этот… этот неандерталец, как они его называют - вообще попал внутрь шахты?
Шоуаноссовей единственный из присутствующих работал непосредственно на "Инко". Он развёл руками.
- Служба безопасности шахты просмотрела записи со всех камер слежения и журналы доступа за предшествующие инциденту сорок восемь часов, - сказал он. - Каприни - это шеф нашей охраны - клянётся, что когда найдёт того, кто пустил этого парня внутрь, полетят головы. Ещё худшие кары он обещает тем, кто его покрывает.
- Что, если никто не врёт? - спросила Луиза.
- Это просто невозможно, мисс Бенуа, - сказал Шоуаноссовей. - Никто не может проникнуть в обсерваторию незамеченным.
- Только если он пользуется подъёмником, - ответила Луиза. - Но что, если он пришёл другим путём?
- Думаете, он два километра спускался по вентиляционной шахте? - Шоуаноссовей сердито нахмурился. - Даже если бы он и правда это сделал - а для такого нужны стальные нервы - то камеры слежения всё равно бы его заметили.
- Я к этому и веду, - сказала Луиза. - Очевидно, он не спускался в шахту. Как сказала профессор Ма, его называют неандертальцем. Но это неандерталец с каким-то высокотехнологичным имплантом, вживлённым в запястье - я сама его видела.
- И что? - спросила Бонни Джин.
- Ну пожалуйста! - воскликнула Луиза. - Вы все наверняка думаете о том же самом, что и я. Он не пользовался подъёмником. Он не лез через вентиляцию. Он просто появился внутри сферы - он, и некое количество воздуха объёмом с эту комнату.
Нейлор просвистел начальные ноты музыкальной темы из "Стартрека".
Все рассмеялись.
- Да ладно, - сказала Бонни Джин. - Согласна, ситуация малость безумная, и искушение дать ей такое же безумное объяснение велико. Но давайте оставаться на твёрдой земле.
Шоуаноссовей тоже умел свистеть. Он изобразил тему из "Сумеречной зоны".
- Прекратите! - рявкнула на него Бонни Джин.
Глава 15
Мэри Воган была единственным пассажиром принадлежащего "Инко" самолёта марки "Лирджет", выполняющего рейс Торонто - Садбери. Садясь в самолёт, она заметила на его тёмно-зелёном боку надпись "Никелец-огурец".
Мэри воспользовалась коротким перелётом, чтобы просмотреть на портативном компьютере материалы по своим прошлым исследованиям; со времён публикации в "Сайенс" её исследований неандертальской ДНК прошло много лет. Читая свои записки, она наматывала на палец золотую цепочку от маленького крестика, который она всегда носила на шее.
В 1994 Мэри сделала себе имя, когда сумела извлечь генетический материал из тридцатитысячелетнего медведя, найденного в юконской вечной мерзлоте. Поэтому когда двумя годами позже в Rheinisches Amt für Bodendenkmalpflege - германском ведомстве, ответственном за археологические раскопки на территории Рейнланда - решили, что пришло время посмотреть, нельзя ли извлечь ДНК из самой знаменитой окаменелости всех времён, того самого человека неандертальского, они позвонили Мэри. Она колебалась: образец был обезвожен, никогда не замораживался, и - оценки разнились - ему было около 100000 лет, втрое старше медведя. Однако устоять было невозможно. В июне 1996 она прилетела в Бонн и явилась в Rheinisches Landesmuseum, где хранилась находка.