Разлили и выпили по одной. Юрковский, приуныв, склонил на руки красивую, чуть седую голову. Ермаков о чем-то напряженно думал, ежеминутно механически взглядывая на часы. Быкову стало совсем грустно, он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. В памяти вставали милые сердцу, страшно далекие образы - синее глубокое небо, легкий ласковый теплый ветерок, белые клочки облаков в темной дрожащей лужице… Земля…
Ермаков вдруг поднялся. Совершенно спокойно, не отрывая глаз от циферблата часов, он сказал:
- Извините, я выключу свет. Надо осмотреть окрестности.
Они поднялись в командирскую башенку. Ермаков погасил свет, развернул дальномер в сторону юга и прильнул к окулярам. Быков нагнулся ко второму дальномеру. Он не понимал, что делает. Перед его глазами в свинцово-черном круге, расчерченном фосфоресцирующими штрихами, вдруг вспыхнули одна за другой две яркие кроваво-красные звездочки - невысоко над черной бездонной полосой горизонта.
- Отсчет, - неожиданно хриплым голосом проговорил над ухом Ермаков. - Отсчет, Быков! Не зевайте, черт…
Не думая, машинально и торопливо, Быков засек направление на странные вспышки. Красные звездочки потускнели и погасли. Ермаков включил свет в башенке и с лихорадочной поспешностью принялся снимать отсчеты с барабанов своего дальномера.
- Сколько у вас? - быстро спросил Ермаков.
- Высота - десять градусов ноль восемь минут, азимут тринадцать градусов двадцать шесть минут… Но что…
- Молчите, Алексей Петрович… - Ермаков записал числа в блокнот. - Молчите. Об этом после…
Быков взялся пальцами за нижнюю губу.
- Свет! - закричал вдруг Юрковский. - Зажгите свет! Дауге опять плохо!..
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ГОЛКОНДЫ
"Мальчик" шел не быстро. По экрану скользили очертания частых скал, каменного хаоса. Отсветы далекого зарева Голконды плясали на белых потрескавшихся плечах огромных валунов.
Даже на такой дороге водитель "Мальчика" мог бы развить вдвое бльшую скорость, но каждый раз, когда транспортер встряхивало на очередной рытвине, Юрковский в темноте кабины громко стонал, не просыпаясь, и водитель стискивал зубы, словно у него самого мучительно горело тело, усыпанное нарывами.
Сквозь ровный шум двигателя прорывалось приглушенное хрипение приемника; командир не выключал его теперь ни на минуту. За откидным столиком он шуршал бумагами. Толчки должны были сильно мешать ему, но он молчал.
Как все это странно, не походке на ту картину, которую так часто представлял себе Быков! Закончена разведка, построен ракетодром, торжественно опускается на расчищенную равнину "Хиус", великолепная, замечательная встреча, уютные каюты, добрый, славный Михаил Антонович и - наконец! - домой… И вместо этого: странные вспышки на юге, бешеная гонка по изрытой земле и странно холодное, напряженное лицо командира. Никогда еще Быков не видел его таким… Ну, понятно, рискованно было ждать возобновления связи с "Хиусом", имея на борту тяжело больного Дауге и запас воды всего на трое-четверо суток. Понятно, почему Ермаков решил вернуться к "Хиусу". Но почему такая спешка? Почему такое значение придал командир вспышкам на юге? Ведь ясно - он ждал их. Неужели это Михаил? Неужели…
- Алексей Петрович, я должен с вами поговорить, - негромко сказал Ермаков.
Быков ответил, не оборачиваясь, - все внимание его поглощала дорога:
- Слушаю вас, Анатолий Борисович.
Рытвина. Толчок. Громко стонет спящий Юрковский.
- Остановите машину.
- Слушаюсь…
Ермаков сидел без шлема за откидным столиком. Голубой мягкий свет падал на карту, на тонкие белые пальцы командира, играющие карандашом.
- Слушайте меня внимательно, Быков. Это очень важно. Две вспышки на юге - вы помните?
- Да.
- Я определил их координаты в предположении, что это сигнальные ракеты…
- "Хиус"?!
- Этого я не знаю. Смотрите…
Это была карта исследованной области. Быков разглядел почти правильное кольцо огромного болота, грязевого кратера, и крестик внутри его - место посадки "Хиуса". Путь "Мальчика" через пустыню и гряду скал к ракетодрому "Голконда-1" был нанесен четким пунктиром. Резко бросалось в глаза чернильно-черное пятно Голконды, окаймленное бледно-серым поясом Дымного моря.
Ермаков указал кончиком карандаша на маленький красный кружок юго-восточнее болота:
- Вот эта точка. Вы видите, это в стороне от болота… Именно отсюда были выпущены ракеты, если, конечно, это были ракеты. Точность определения - пять-семь километров.
- Но как и почему мог перескочить туда "Хиус"?
- Я не говорил, что это "Хиус". Но…
- Что?
Ермаков ссутулился и погладил больную ногу.
- Вот что, Быков. Сейчас мы идем к месту посадки "Хиуса". К болоту. Ракеты могли быть выпущены какой-нибудь экспедицией, знающей, что мы где-то в этом районе. Возможно, это просто автоуправляемая ракета-грузовик с продовольствием. Или там вообще ничего нет. Мы могли видеть атмосферные вспышки… Однако они странно совпадают с нашим условным сигналом. Во всяком случае, Алексей Петрович, все может случиться.
- Ровно в двадцать ноль-ноль? - спросил Быков.
- В двадцать двенадцать, - холодно уточнил Ермаков.
- А Михаил должен был в случае… должен был сигнализировать ровно в двадцать?
- Да.
Быков отчетливо ощутил в груди холодок нехорошего предчувствия.
- Очень странно оборвалась связь, - продолжал Ермаков, словно размышляя вслух. - Репродуктор загудел, и я почти перестал слышать Крутикова. Но мне показалось, что он окликнул меня как-то… взволнованно. Слишком взволнованно… Потом наступила тишина. И теперь третьи сутки молчит.
Он наклонился к уху Быкова. На мгновение его глаза засветились в сумраке кабины, как у кошки.
- Так или иначе, одну карту я отдаю вам. Спрячьте и держите при себе. Все время держите при себе. Вторая останется у меня, я кладу ее вот сюда, в столик. Что бы ни случилось, держите курс на болото. Не ищите новой дороги. Нам незачем терять время. Держите курс на "Хиус". И только если "Хиуса" на болоте не окажется… Быков затаил дыхание.
- Впрочем, я надеюсь на лучшее, - закончил Ермаков таким тоном, что Быков понял: командир почти не надеется на лучшее.
Несколько секунд они молчали.
- Вот и все, что я хотел вам сказать. Держите курс на болото! - Ермаков негромко кашлянул и повернулся к приемнику.
"Мальчик", подминая под себя каменное крошево, снова двинулся с места. Быков уже не обращал внимания на стоны Юрковского. Стрелка спидометра поползла за тридцать. Транспортер набирал скорость.
"Хиус",- думал Быков. - Михаил Антонович… Неужели беда? Неужели планетолет погиб?"
Хрипит несчастный Дауге, запрокинув осунувшееся лицо в пятнах нездорового румянца. Жуткая, непостижимая болезнь. Что это? Не помогают никакие средства. "Горячка, которая загубила экипаж чешского корабля",- сказал Юрковский. Песчаная горячка. Но почему ею заболел только Иоганыч? Здесь, в "Мальчике", все они были в равных условиях. Правда, там, в скалах, когда они искали пропавшего Богдана, Дауге однажды вылез наружу без скафандра и наглотался пыли… Но… если это песчаная горячка, та самая, то Иоганычу, славному, честному Дауге, будет очень плохо. Ермаков сказал: "Голубое небо лечит все болезни лучше любого врача". Ну, а если они еще не скоро, очень не скоро увидят голубое небо?.. Бедный Иоганыч!
Разболелись глаза. Быков оторвал левую руку от клавиш, осторожно потер набухшие веки.
- Болят? - спросил неожиданно Ермаков.
- Да. Беспокоят…
Ермаков осторожно перебрался на сиденье рядом, глянул на спидометр. Сорок пять километров в час. Мало. Транспортер подпрыгнул, дробя камень, лязгнул гусеницами. "О черт!" - простонал сзади Юрковский. Стрелка спидометра дрожала уже около семидесяти…
…"Мальчик" был недалеко от скалистой гряды, когда Быков заметил впереди на пути движения красные пятна и полосы с мерцающим над ними тяжелым лиловатым паром. Необычайный огненный поток преграждал "Мальчику" дорогу. Быков остановил транспортер и вполголоса позвал Ермакова. Некоторое время они оба, склонившись над смотровым люком, молча вглядывались в странное явление.
- Попробуем пройти? - спросил наконец Быков.
Ермаков неопределенно помотал головой:
- Нет… Не стоит. Лучше попытаться миновать стороной.
- Что это может быть? - Не знаю… Подведите машину поближе.
"Мальчик" тихонько прополз метров двести и остановился. На черной почве ярко-красным светом мерцали извилистые полосы. Вдали, за пеленой лиловой дымки, они сливались в сплошное малиновое пятно. Казалось, откуда-то выливается, покрывая пустыню, раскаленная лава. Быков заметил, как медленно, почти неуловимо для глаза, красное поле приближалось к большому черному валуну. У его подножия оно поднималось, вспучивалось, наползая на камень…
- Оно движется, - пробормотал Ермаков.
Валун исчез под красным шевелящимся тестом.
- Что за черт!
- Выйдем, посмотрим, - решительно предложил Ермаков. Он быстро поднялся и, невольно застонав, снова рухнул в кресло. - Нет, я не ходок… Будите геологов, Алексей Петрович.
Они не сразу покинули транспортер. Чем-то зловещим веяло от этой малиново-красной светящейся массы. Даже Юрковский промолчал, когда Быков проговорил осторожно:
- Можно подойти и исследовать эту штуку манипуляторами…
- Можно, - неуверенно подтвердил Дауге. - По-моему, это не лава…
Ермаков нагнулся и, морщась, пощупал ногу.
- Будьте осторожны. При малейшей опасности возвращайтесь в транспортер. Вы всегда успеете уйти. Оно движется медленно.
Перед дверцей в кессон Быков оглянулся. Ермаков, ссутулясь, сидел за пультом, не отрывая глаз от багровой полосы за смотровым люком. Он не надел спецкостюма, и Быков видел в розоватом свете экрана его пальцы, крепко стиснутые в кулаки…
Трепещущая масса двигалась сторонами, охватывая транспортер огромным полукольцом. Длинные рукава, выброшенные вперед, словно ощупывали почву. Мерцающий лиловый туман поднимался над всем этим шевелящимся красным ковром. В наушниках гудела далекая Голконда, раздавался ровный скрипящий шорох: багровый поток волочил за собой камни, осколки валунов.
- Удивительно похоже на живое существо, - пробормотал Дауге.
- Не говори ерунды, Григорий… - сказал Юрковский.
- Это живое существо - посмотри на щупальца: они ищут дорогу среди скал…
- Ничего они не ищут…
Дауге наклонился, поднял булыжник и, сказав: "А ну, была не была!" - швырнул его в красную массу. Быков, не успевший его остановить, весь собрался, готовый к любым неприятностям. Но ничего не произошло. Камень упал на красную поверхность, подпрыгнул, прокатился немного и остановился, чернея. Вокруг него поднялись струйки розоватого дыма. Потом камень исчез, словно растаял, - красная масса всосала его.
- Температура нормальная, - сообщил Юрковский, рассматривая ручной термометр, - пятьдесят четыре и три. Для этих мест - вполне нормальная. Это не лава.
Они подошли совсем близко. Стена лилового тумана поднималась прямо перед их глазами; еще несколько шагов - и они ступили бы на поразительный малиновый ковер.
- Не стоит дальше, - сказал Быков, - у меня в шлеме счетчик радиации с ума сходит.
- Н-да-а, - протянул Иоганыч останавливаясь. - Радиация усиливается. Эта штука излучает, Володя…
- Вижу, - буркнул Юрковский, опускаясь на корточки и внимательно рассматривая край багрового потока.
Почву покрывала толстая светящаяся пленка - очень тугая на вид, ноздреватая, как губка. Она медленно ползла по земле, местами вспучиваясь, выворачивая камни из песка.
- Толщина - сантиметров пятнадцать, - определил Юрковский, наблюдая, как пленка наползает на острый осколок камня. - Это не живое существо, Гриша! Оно совершенно равнодушно к внешним раздражениям.
- Чудак! - Дауге пожал плечами. - Губка тоже совершенно равнодушна к внешним раздражениям… Это наверняка колония каких-то микросуществ.
- Микросущества… При таком уровне радиации в этом районе? Юрковский будто думал вслух. - Хотя, конечно, живое может приспособиться к любым условиям. Тем более, эта штука сама излучает… В этом ты прав, Иоганыч. Но как ты докажешь… Давай возьмем пробу - дома рассмотрим.
- Значит, вы думаете, что через это красное поле на "Мальчике" идти можно? - спросил Быков.
Геологи помолчали; потом Дауге сказал:
- Скорее да, чем нет. Во всяком случае, это не лава.
- Так пошли в машину. Ермаков ждет.
- Сейчас, Алексей. Надо только взять образец этой штуки.
Транспортер стоял метрах в ста от них, поблескивая в красном свете. Чернело отверстие распахнутого люка. Малиновая пленка словно обтекала машину - вдали во тьме уже виднелись ее полосы, окутанные лиловатым паром. Пленка охватила "Мальчика" с трех сторон. Быкову стало не по себе.
- Давайте-ка побыстрее, товарищи, - сказал он. - Что-то мне не нравится поведение этого любопытного явления природы.
- Я сейчас сбегаю за контейнером, подождите минутку… - пробормотал он и шаткой рысцой направился к "Мальчику".
Быков проводил его глазами и, повернувшись к Юрковскому, увидел, что тот старается финским ножом отхватить кусок пленки.
- Не надо, Владимир Сергеевич, зачем? Возьмем эту штуку манипулятором.
Юрковский сердито пыхтел, орудуя клинком. Нож легко входил в упругую массу, но она сразу смыкалась за ним. Геолог, рассвирепев, рвал и кромсал плотный трепещущий студень. Наконец ему удалось отделить толстый красный кусок. Густо повалил светящийся газ. Юрковский выпрямился, откатил кусок ногой подальше - на черном песке ярко засветилось красное пятно. Сзади загремело. Они оглянулись и увидели Дауге, свалившегося с "Мальчика". Он сидел на земле в нелепой позе.
- Эк его… - с досадой произнес Юрковский.
Дауге быстро поднялся и, согнувшись, принялся шарить под ногами искал что-то. Быков успел заметить, что огненные щупальца уже окружили транспортер, сомкнувшись метрах в трехстах от него. Они образовали почти правильное кольцо.
"Кольцо… - вдруг подумал Быков. - Огненное кольцо… Где я слыхал о кольце?"
Дауге уже шел, волоча по земле за ремень металлический бачок-контейнер для радиоактивных образцов. Под мышкой он держал тяжелый щиток.
- Вот дьявол! - изумленно сказал Юрковский.
Быков поглядел под ноги и увидел, что отрубленный кусок пленки расплылся звездой, выбросив длинные тонкие отростки в сторону красного ковра. И вдруг он вспомнил: "Красное кольцо! Берегись Красного кольца! Загадка Тахмасиба…"
В это мгновение почва содрогнулась. Быков потерял равновесие и чуть не упал. Он увидел, как, роняя все из рук, повалился на землю Дауге, как Юрковский, пытаясь подняться, встал на четвереньки.
В черном небе вспыхнула ослепительная бело-синяя зарница. Второй толчок швырнул Быкова на землю. Под ногами оглушительно треснуло. Кругом загрохотало.
- А-а-а! - еле слышно среди ужасного шума закричал Юрковский.
Быков, судорожно цепляясь за неровности почвы, увидел, как раскрылась земля рядом с "Мальчиком" и взметнулся столб огня. В пылающем мареве видно было, как бешено закрутились гусеницы вздыбленного транспортера, как поднялся и снова упал ничком Иоганыч. Нестерпимый жар охватил Быкова, проник сквозь силикетовую ткань костюма. Почти теряя сознание, Быков поднялся на ноги, с трудом удерживая равновесие, сделал несколько неверных шагов к перекошенному транспортеру и снова упал почва ушла из-под ног. Грохот мгновенно стих. Сквозь пот, заливающий глаза, Быков увидел, как медленно наливается тускло-красным, пепельно-красным светом дрожащая потрескавшаяся земля, как оседает в плавящийся песок раскаленный докрасна транспортер.
- А-а-а! - кричал сзади Юрковский.
Стиснув зубы, превозмогая нахлынувшую слабость, Быков заставил себя поползти на этот жалобный крик. В глазах качалось багровое зарево, плыли разноцветные ослепляющие круги, но он увидел черные, словно обугленные руки Юрковского, тянущиеся к нему. И он нашел еще в себе силы, чтобы вцепиться в них, упереться в землю и оттащить геолога подальше от малиновой трясины.
Потом он все-таки потерял сознание, но, видимо, ненадолго, потому что, придя в себя, обнаружил, что Юрковский лежит рядом с ним, неловко подогнув под себя руки, что раскаленная почва вокруг "Мальчика" еще не успела потемнеть и транспортер стоит, сильно накренившись, глубоко уйдя в оплавленную землю, и пластмассовая броня на нем дымится, становясь серой и быстро темнея.
Ослепительные сине-белые полосы в небе погасли. В ушах стоял непрерывный пронзительный звон, и Быков не сразу понял, что это - счетчик излучения. "Десятки, сотни рентген", - мелькнула в мозгу и исчезла мимолетная мысль. Он поднялся на ноги, подхватил под мышки неподвижного Юрковского (тот бессильно обвис в его руках) и потащил его к "Мальчику", подальше от пузырящейся, окутанной розовым паром красной пленки. Шагов через сорок он наткнулся на Дауге. Иоганыч лежал на спине, вцепившись скрюченными пальцами в ткань спецкостюма на груди. Положив Юрковского рядом, Быков нагнулся к другу. Дауге был без сознания, дышал часто, с хрипом. Нижняя часть его спецкостюма висела лохмотьями. Алексей торопливо, трясущимися пальцами открутил кислородный кран, снял ремень с автомата, туго перетянул неподвижное тело вокруг пояса, чтобы прекратить доступ раскаленного, бедного кислородом и насыщенного активной пылью воздуха извне. Дауге застонал, со всхлипом втянул в себя живительный газ. Юрковский очнулся сам. Он затрепетал, приходя в себя, быстрым движением поднялся, сел. Дауге продолжал тяжело хрипеть.
- "Мальчик"… Анатолий Борисович… - пробормотал Юрковский. - Скорее…
Быков помог ему подняться, и они оба, шатаясь, направились к остывающей в сотне метров от них громаде транспортера. Перебрались через широкую чернеющую трещину, побежали. Юрковский первым полез в люк, но сорвался и остановился рядом с машиной, держась за броню и тяжело дыша.
Быков оттолкнул его и полез сам.
Люк сильно оплавился, стал овальным. Броня была еще раскалена, жар проникал под спецкостюм, нестерпимо обжигая. В темном кессоне Быков напрасно шарил выключатель и, не найдя, зажег фонарик на шлеме. Кессонную дверь открыть не удавалось.
- Анатолий Борисович! Товарищ Ермаков! - в отчаянии позвал он и вдруг понял: бесполезно. Командир погиб.
Температура взрыва была слишком высока, все оплавилось. "Мальчик" некоторое время был раскален добела, а Ермаков, когда они уходили, был без шлема. Там, внутри транспортера, все сгорело. Все - и командир тоже… Конец…
- Люк, люк, скорее, какого черта! - Юрковский вполз в кессон, кинулся к внутреннему люку, толкнул.
Он навалился всем телом, и Быков присоединился к нему. Напрасно! Юрковский яростно забарабанил кулаками.
- Резать надо… - прохрипел Быков.
- Чем, Петрович? Давай в запасной люк, давай!..
Быков выпрыгнул наружу. Второй запасной люк, которым никогда не пользовались, находился в корме транспортера. Но, обогнув машину, он понял, что все погибло. "Мальчик" сильно осел в размякшую от температуры почву и вплавился в нее. Люк оказался ниже уровня твердой, спекшейся корки, и добраться к нему было невозможно. "Мальчик" превратился в мертвую крепость, неприступную для оставшихся в живых. Ермаков отрезан от мира и мертв. Мертв! Командир мертв!