Здоровье экипажа снова стало сдавать. Каждый тщательно старался скрыть свое недомогание, но это удавалось плохо. Быков, просыпаясь по ночам от боли в глазах, часто видел, как Ермаков, разувшись, рассматривает распухшую щиколотку и тихонько стонет сквозь стиснутые зубы. Юрковский втайне от других бинтовал нарывы на руках и ногах. Дауге был особенно плох. Он казался почти здоровым, но непонятная скрытая болезнь пожирала его. Геолог похудел, упорно держалась высокая температура. Ермаков делал что мог - давал успокоительное, применял электротерапию, но все это помогало мало. Болезнь не прекращалась, вызывая иногда припадки странного бреда, когда геолог с воплями бежал от воображаемых змей, по четверть часа просиживал где-нибудь в углу транспортера, бессмысленно глядя в пространство перед собой, и разговаривал с Богданом. Это было страшно, и никто не знал, что делать. В напряженную тишину падали дикие страшные слова. Геолог говорил о Вере, убеждал мертвого друга любить ее всегда, потом начинал вспоминать Машу Юрковскую - слезы текли по его небритому осунувшемуся лицу. В такие минуты он не замечал никого, а очнувшись, не помнил, что с ним было…
Установка второго радиомаяка близилась к концу. Остались считанные часы работы, когда, натрудив руки, Быков забежал в транспортер вытереть пот со лба и немного передохнуть. Геологи остались снаружи укладывать последнюю сотню килограммов селено-цериевого "одеяла". У рации возился Ермаков с нахмуренным, недовольным лицом. Быков, выждав с минуту, спросил осторожно:
- Серьезные неполадки?
Ермаков вздрогнул и обернулся.
- А, вы здесь, Алексей Петрович… Да, перерыв связи. Неожиданный и… довольно странный…
Он выпрямился, обтирая испачканные руки губкой. Быков выжидательно смотрел на него.
- Я беседовал с Михаилом… и… - командир колебался, - и вдруг прервалась связь.
- Что-нибудь с аппаратурой?
- Нет, рация в порядке. Очевидно, просто не повезло. До этого связь была на редкость хорошей.
Что-то в тоне командира показалось Быкову необычным. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Ермаков спросил:
- Много еще осталось?
- Нет. Часа два работы. Не больше…
- Хорошо. - Командир взглянул на ручные часы, спросил небрежно: - Вы не замечали, Алексей Петрович, когда-либо вспышек на юге?
- На юге? В стороне "Хиуса"? Нет, Анатолий Борисович. Ведь на юге, в районе болота, никогда не бывает зарниц. По крайней мере, до сих пор не бывало.
- Да-да, вы правы… - Ермаков говорил уже спокойно. - Давайте заканчивать - и на отдых. Осталось немного.
Быков снова нацепил шлем и поднялся. Он вдруг почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. У выхода задержался:
- Я скоро вернусь, Анатолий Борисович, помогу вам выбраться наружу.
Ермаков поднял голову, снова взглянул на часы и сказал непонятно:
- Надо следить за горизонтом, Алексей Петрович.
- За горизонтом?
- Да, на юге, в стороне болота…
- Х-хорошо…
Проснувшись ночью, Быков увидел, что Ермаков сидит за приемником. Связи не было. "Хиус" молчал всю ночь. Всю ночь и весь следующий день…
Третий, последний маяк установили очень быстро, меньше чем за десять часов. Ермаков выбрался из "Мальчика"; сильно хромая, прошел по упругой, присыпанной песком и гравием поверхности селено-цериевой ткани, проверил схему подключения и привел установку в действие.
Межпланетники стояли около тускло поблескивающей башенки и молчали. Ничего не изменилось. Там, где с клокотанием кипел взрывами урановый котел Голконды, снова подымалась, как и прежде, багровая стена света. Вздрагивала почва под ногами. Порывами налетал несильный ветер, вздымал облачка пыли в лучах прожекторов. На юге в непроглядной тьме неслись смерчи над черной пустыней, низкие клубящиеся тучи цеплялись за вершины торчащих скал. Едва слышно посвистывал маяк, и невидимый тонкий радиолуч начал свой стремительный бег кругами по небу - от горизонта к зениту, от зенита к горизонту, - словно разматывая бесконечную огромную спираль.
Дело завершено. Уйдет "Мальчик", снимется с гигантского болота и вернется на Землю "Хиус". Много-много раз черное небо озарится багровым светом, прилетят и улетят десятки планетолетов, а три невысокие крепкие башенки будут упорно слать в эфир свои призывные сигналы: "Здесь посадочная площадка, здесь Голконда, здесь цель ваша, скитальцы безводных океанов Космоса!"
- Так… Ракетодром "Урановая Голконда номер один" готов к приему первых планетолетов, - сказал высоким, звенящим голосом Ермаков. Семнадцать сорок пять, шестнадцатого сентября, 19.. года…
Все молчали. Ермаков поднял руку и торжественно, громко и ясно провозгласил:
- Мы, экипаж советского планетолета "Хиус", именем Союза Советских Коммунистических Республик объявляем Урановую Голконду со всеми ее сокровищами собственностью человечества!
Быков подошел к маяку и прикрепил к шестигранному шесту маяка широкое полотнище. Ветер подхватил и развернул алое, казавшееся в багровых сумерках почти черным, знамя с золотой звездой и великой старинной эмблемой - серпом и молотом, - знамя Родины.
- Ура! - крикнул Юрковский, а Дауге захлопал в ладоши.
На этом торжественная церемония окончилась.
Вернувшись в транспортер, Ермаков сразу же присел к приемнику, а Юрковский снял шлем, потянулся и, отчаянно зевнув, повалился на свою постель.
- Итак, Иоганыч, чем станешь угощать? - осведомился он.
И тут Быков вспомнил: сегодня день рождения Иоганыча. Еще когда устанавливали первый маяк, Дауге говорил об этом и торжественно приглашал "отпраздновать сию знаменательную дату посредством посильного поглощения пития и закусок с произнесением соответствующих речей". Приглашал в стихах:
На вечер, данный в честь мою,
Я вас прошу явиться.
Прошу вас также не забыть
Одеться и умыться.
Быков весело улыбнулся и спросил:
- А где же обещанные яства?
Дауге засуетился, принялся копаться в своем мешке - извлек старательно обернутую в бумагу бутылку, две коробки роль-мопса и толстый ломоть копченого латышского сала. Все эти прелести не входили в обычный рацион межпланетников. Дауге ухитрился протащить их сюда контрабандой. Быков расстелил салфетку, вынул из буфетного шкафчика стаканчики, вилки, хлеб в полиэтиленовой упаковке. Юрковский крякнул, произнес значительно: "Однако!" - и придвинулся поближе к импровизированному пиршественному столу. Внутренность бронированной машины сразу приобрела праздничный вид. Стало хорошо и необычно. Дауге развернул бутылку, поставил ее в центре салфетки и с вожделением потер руки. Юрковский причесался. Быков подумал и повязал галстук поверх спецкостюма, чем поверг именинника в радостное изумление.
Пока длились эти многообещающие приготовления, Ермаков, не снимая шлема, сидел у рации. Кончив какие-то расчеты, он принялся вызывать "Хиус". Но эфир молчал. В репродукторе хрипело, выло, каркало. Михаил Антонович не откликался. Ермаков выключил аппаратуру, устало стащил колпак и аккуратно повесил его на стену. Быков с удивлением заметил, как потемнело и посуровело лицо командира. Ермаков был чем-то очень сильно обеспокоен. Обеспокоен сейчас, когда пройден такой тяжелый и многотрудный путь, когда осталось только отдать Крутикову приказ и ждать прибытия "Хиуса" на новый ракетодром? Странно… Алексей Петрович ухватился за нижнюю губу.
- Товарищи, предлагаю всем отдыхать и… - Ермаков замолчал, с удивлением рассматривая веселых друзей; брови его поднялись. - Что это вы затеяли?
- На вечер, данный в честь мою… - упавшим голосом начал Дауге. Выражение лица командира поразило его. - Анатолий Борисович! Ведь сегодня праздник… в известном смысле - завершение…
- Он - новорожденный, Анатолий Борисович! - весело сказал Юрковский, трудясь над бутылкой. - Выпьем по глотку коньяку, поболтаем.
Ермаков посмотрел на него, на смущенного Иоганыча, на бравого Быкова (тот торопливо прикрыл ладонью глупый галстук). Глаза его потеплели.
- Давайте, - сказал он и сложил карту, расстеленную на столике около рации.
Все чинно расселись вокруг салфетки.
- Будет тост? - осведомился Ермаков, принимая из рук Юрковского желтый стаканчик.
- Обязательно, - ответил тот и торжественно произнес: - Сегодня мы празднуем двойное событие! Сегодня родился большой Г.И.Дауге и маленький ракетодром "Урановая Голконда". У обоих большое будущее, оба дороги нашему сердцу. Живите, растите и размножайтесь! Ура-ура-ура!
За стеной посвистывал раскаленный ветер, темный песок намело вокруг "Мальчика". Чужая черная ночь обступила со всех сторон маленький уютный уголок жизни и света.
- Хороший роль-мопс, - сказал Юрковский, сосредоточенно наматывая на вилку аппетитную рыбью тушку. - Очень люблю роль-мопс…
Иоганыч покачал головой и, обратившись к Ермакову, сказал:
- Между прочим, с роль-мопсом у меня произошла любопытнейшая история. Вернее, не с роль-мопсом, а… Представьте, Гоби, пустыня, несколько палаток - геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья, дичь, прелесть. И была у нас, молодых практикантов, бутылочка коньяку и заветная баночка роль-мопса. Ждали мы какого-либо высокоторжественного события, чтобы, значит… - Дауге выразительно щелкнул пальцами. - Ну-с, дождались. Вот как теперь, день рождения одной… одного товарища. Собрались мы у нашей палатки, все практиканты, шесть человек. Откупорили коньяк, нарезали хлеб, помыли руки. Положили все это на футляр для теодолита, и, как сейчас помню, я принялся под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль-мопс. Понимаете, все баранина, ветчина… Остренького хотелось - сил нет! И вот, едва я вскрыл…
Дауге сделал паузу. Быков нетерпеливо покашлял и сказал:
- Вскрыл - и что?
- Понимаете, я даже не помню, как это случилось. Я случайно взглянул поверх голов товарищей - они все, конечно, наклонились к банке - и вижу: по склону соседнего бархана ползет, извиваясь, преогромный сизый червяк… Настоящий удав, боа-констриктор… Весь в этаких кольцах…
- Врешь! - убежденно сказал Юрковский.
- Погодите, Владимир Сергеевич! - сердито остановил его Быков. Дайте рассказать.
- Не вру, Володя. Это был олгой-хорхой.
- Олгой… кто? - спросил Быков.
- Олгой-хорхой, - повторил Дауге. - Кажется, единственное сухопутное животное на Земле, вооруженное электричеством.
Юрковский сдвинул брови, вспоминая.
- Олгой-хорхой… Кажется, впервые описан в одном из гобийских рассказов Ивана Ефремова полвека назад. Так?
- Так, - согласился Дауге. - Потом выяснилось, что за эти полвека мы были не то третьей, не то четвертой экспедицией, которая видела его.
- И что же случилось? - не утерпел Быков.
Дауге вздохнул:
- Ничего особенного, конечно. Я заорал и вскочил на ноги. Роль-мопс вывалился в песок. Мы побежали в палатку за ружьями, а когда вернулись… - Он развел руками. - Никаких шансов. Электрический червяк скрылся.
- Досталось тебе, наверное, от ребят, - сказал Юрковский и снова потянулся к роль-мопсу.
- Ну нет! До самого конца экспедиции только и было разговоров, что об олгой-хорхое.
- Я вот ничего подобного не видел в пустыне, - заметил Быков.
Дауге объяснил, что олгой-хорхой водится, вероятно, только в самых жарких и пустынных областях монгольской Гоби.
- У меня есть предложение… - сказал Юрковский.
- Извините, - прервал его Ермаков. Он поднялся и включил приемник.
Помещение сразу наполнилось свистом и скрежетом.
Геологи переглянулись.
- Связи нет? - тревожно спросил Дауге.
- Вторые сутки нет, - тихо ответил Быков, косясь на командира.
Ермаков повернул ручку приемника - скрежет сразу утих.
- Мы отправимся к "Хиусу"… - он поглядел на часы, - через час с лишним. Если, конечно, ничего не изменится…
Межпланетники оторопело поглядели друг на друга.
- Позвольте, - нахмурился Юрковский, - а Дымное море?
- Разве мы не пойдем в Дымное море? - с изумлением спросил Дауге.
Командир молчал.
- Потом… ведь Михаил Антонович, как мы договорились, должен привести "Хиус" сюда. Ракетодром готов к приему… Михаил ждет только вашего приказа…
- Нет связи… - глухо сказал Ермаков.
- Подумаешь! - Юрковский пожал плечами. - Это бывало и раньше. Подождем…
- …и тем временем исследуем Дымное море, - подхватил Дауге. - Это называется сочетать полезное с…
Ермаков покачал головой:
- Нет, мы пойдем к "Хиусу".
Он сказал это совсем мягко, и в голосе зазвучали совершенно незнакомые нотки: казалось, командир просит.
- Связь может наладиться, а может и не возобновиться. Мы не должны ждать. Мы обязаны немедленно вернуться к "Хиусу". Воды осталось меньше чем на четверо суток. С завтрашнего дня я сокращаю выдачу.
Юрковский вскочил:
- Уходить? Когда дело сделано только наполовину? Ограничиваться жалкими крохами, стоя в двух шагах от сокровищницы тайн и загадок? Нам доверили ответственнейшее дело…
Быков понял, что это - решительный разговор. Он начинался уже не раз - геологи давно и отчаянно настаивали на глубокой разведке Дымного моря. Упускать такие возможности! Не сделать того, что так необходимо! Сворачивать на полпути! Юрковский размахивал руками в благородном негодовании, Дауге возвышал голос. Но Ермаков либо отмалчивался, либо давал ответы настолько неопределенные, что геологи, не в силах преступить законы походной дисциплины, начинали задыхаться от злости, распираемые громовыми словами.
Правда, Быков не ожидал, что решительный разговор произойдет именно сейчас, когда они так уютно собрались провести два-три часа. Вечер испорчен окончательно… Остается одно - смириться и слушать… И подать голос, если потребуется. А в том, что это потребуется, он был уверен: стоило только поглядеть на эти бледные, осунувшиеся лица. Каждый полон решимости, и каждый уверен в своей правоте…
Ермаков прервал Юрковского:
- Считаете ли вы достаточно полными данные о геологии окрестностей Голконды?
- На дальних подступах?.. - Юрковский прищурился.
- Да, на дальних.
- Данные относительно полны, - осторожно проговорил Дауге, но…
- Вами закончено в первом приближении изучение качественного и количественного состава полезных ископаемых окрестностей Урановой Голконды. - Теперь Ермаков говорил громко и резко. - Вы доказали пригодность окрестностей Голконды для разработок. Собрали основательный материал о природных условиях района. Определили режим радиоактивности. Составили карту местности - геологическую и топографическую. Провели геофизическую разведку недр Венеры в этом районе…
- Но данные расплывчаты и недостаточно полны, - ворвался в речь командира Юрковский. - Имея возможность получить гораздо более точные данные…
- Мы не имеем такой возможности! - отчеканил Ермаков.
- Как так - не имеем?!
- Я уже сказал. Готов повторить. Воды осталось на четверо суток. Связи нет. Положение "Хиуса" на болоте небезопасно. Поход в Дымное море в наших условиях является авантюрой. Любая серьезная неисправность транспортера может привести к провалу всего дела. Кроме того…
- При чем здесь авантюра, когда речь идет о задании правительства? - Юрковский вскочил. - Нам поручили ответственнейшее дело, а мы выполняем его только наполовину. Это же позор! Когда еще сюда придут люди!..
- Если мы вернемся, они придут скоро, а если останемся здесь - никогда… Или через двадцать лет! рисковать результатами экспедиции я не намерен.
- Риск! Опять риск! - бушевал Юрковский. - Я не боюсь риска! Говорите что угодно, Анатолий Борисович, но вы не в силах сделать нас трусами! (Ермаков невольно вздрогнул: это были его собственные слова). Основная задача экспедиции не будет выполнена!
- Не так, - вмешался в спор Быков.
Он неожиданно вспомнил свой разговор с Ермаковым в самом начале перелета и сразу понял причины, заставлявшие командира быть осторожным. Геологи, привыкшие к тому, что Быков обычно не вмешивается в разговоры на эту тему, удивленно воззрились на него. Только Ермаков не шевельнулся.
Быков продолжал:
- Основная задача экспедиции не в этом. Вы плохо помните приказ комитета. Испытание "Хиуса" - вот основная задача.
- Алексей Петрович прав. Наша основная задача - доказать, что только снаряды типа "Хиус" могут решить проблему овладения Венерой. Доказать это! Кроме того, доставить на Землю результаты предварительной разведки. Мы их добыли. Ракетодром создан. Остается главное - вернуться.
Неудачливый именинник принялся с отвращением жевать роль-мопс видно было, что он сдается.
Юрковский воскликнул с горечью:
- Бросать на полдороге такое дело!
- Лучшее - враг хорошего, Владимир Сергеевич. И потом, мы сделали свое дело…
- Вы не специалист, - дерзко сказал Юрковский.
- Я командир! - Ермаков заиграл желваками и проговорил, сдерживаясь: - Я отвечаю за исход всего дела. Я мог бы просто приказать, но я выслушал ваши доводы и… считаю их неубедительными. Не будем больше об этом… И, кроме того, если Михаил в течение ближайшего часа свяжется с нами и приведет "Хиус" сюда, я дам вам еще два-три дня…
Вечер был испорчен несомненно. Геологи сели бок о бок и понурили головы. Ермаков снова занялся приемником. Репродуктор выл и надсадно каркал. Бежали минуты. Связи не было. Забытая бутылка одиноко стояла посреди белой салфетки.
"Кр-ра, кр-ра, ти-иу-у, фюи-и…" - затянул приемник. Индикаторы на стене медленно налились красным. Заверещали счетчики радиации.
- Венера приветствует тебя, Иоганыч, - деревянным голосом сообщил Юрковский.
- Ах, боже мой, боже мой!.. - проговорил именинник с невыразимой тоской и принялся ругаться вполголоса по-латышски.
"Фюи-и-и-у-у", - неслось из репродуктора.
Ты слышишь печальный напев кабестана?
Не слышишь? Ну что ж, не беда…
Уходят из гавани Дети Тумана,
Уходят. Надолго? Куда? -
вдруг негромко пропел Юрковский на мотив знакомой лирической песенки.
- А, это что-то новое! - оживился Дауге. - А дальше?
- Подпевать будешь? - спросил Юрковский немного смущенно.
- Конечно! Давай!
Юрковский повторил, и Дауге ужасным голосом подхватил:
Уходят из гавани Дети Тумана,
Уходят. Надолго? Куда?
Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет,
Свинцовую зыбь бороздя, -
Скрываются строгие черные мачты
За серой завесой дождя…
В предутренний ветер, в ненастное море,
Где белая пена бурлит,
Спокойные люди в неясные зори
Уводят свои корабли.
Их ждут штормовые часы у штурвала,
Прибой у неведомых скал,
И бешеный грохот девятого вала,
И рифов голодный оскал,
И жаркие ночи, и влажные сети,
И шелест сухих парусов,
И ласковый теплый, целующий ветер
Далеких прибрежных лесов.
Их ждут берега четырех океанов,
Там плещет чужая вода…
Уходят из гавани Дети Тумана…
Вернутся не скоро… Когда?
- "Вернутся не скоро… Когда?" - задумчиво повторил Дауге. Молодец, Володя, хорошо…