* * *
Машина мчалась в аэропорт на бешеной скорости. Мелькали пальмы, опунции, огромные мясистые кактусы зловеще целились колючками в любого, кто пожелал бы сунуться. Феликс, сидевший за рулем, временами тревожно вглядывался в боковое зеркало: расстояние между ними и преследующим их автомобилем медленно, но неуклонно сокращалось. Нервничал и Евгений, он то и дело оглядывался назад – успеют ли они домчаться до аэропорта, прежде чем их настигнут? И приходил к неутешительному выводу: нет, не успеют. Машина преследователей была явно новей и мощней, чем арендованная Феликсом. Быстро, слишком быстро сориентировались агенты, разрыв во времени оказался недостаточным.
– Тут по пути должна быть бензозаправка, – сказал Феликс, словно отвечая на его мысли, – я ещё по пути сюда её заметил. Ага, вот она показалась. Сейчас попытаемся предпринять некоторую маскировку.
Он резко затормозил и, въехав под навес, окинул быстрым взглядом придорожное сооружение: здесь, к счастью, не оказалось ни мойки, ни техпомощи, лишь маленький продуктовый магазинчик да кафе предлагали путнику подкрепиться. А поблизости стояло, сияя солнечными бликами, то, что для них в настоящий момент было важнее всего – новенький серебристого цвета автомобиль "Хонда". Всё это мгновенно увидел и оценил находчивый Феликс, крикнув подскочившему заправщику: "Позови хозяина, быстро!"
Владелец бензозаправки вышел из-за стойки бара.
– Выручайте, – торопливо заговорил Феликс, – опаздываем на самолет, а машина что-то не тянет. Может, перегрелась… Не отгоните ли её до ближайшей ремонтной мастерской? А мы доберёмся на вашей. Я на обратном пути её возвращу, как только провожу друга. Вот залог – он сунул в руки опешившему хозяину сумму, от которой тот не мог отказаться. – И пожалуйста поскорее…
Владелец заправки сел в их синий "Пежо", собравшись в ремонт, а Феликс с Евгением, быстро закинув багаж в серебристую "Хонду", во весь опор рванули в сторону аэропорта.
Расчет оказался верным. Агенты по прежнему гнались за их прежним автомобилем, который не очень-то и торопился, не обращая внимания на вынырнувшую с заправки серебристого цвета машину. Ещё один выигрыш во времени. Они уже далеко оторвались от преследователей, когда увидели, как те догнали синий "Пежо" и прижимают его к обочине. Хозяин бензоколонки остановился. Несколько секунд объяснений – и снова погоня, на этот раз уже за ними. Но расстояние, как ни старались агенты, никак не сокращалось. При виде ускользающей цели им оставалось только одно – стрелять по колесам… Машину завертело, она развернулась поперёк дороги, завалилась на бок и рухнула в широкую придорожную канаву, полную грязной воды. И тут издалека, приближаясь, донеслась спасительная полицейская сирена: дорожные патрули, завидев подозрительную гонку с превышением всех мыслимых скоростей, да ещё со стрельбой, бросились вслед. Преследователи пулей пронеслись мимо – связываться с полицией в их расчёты не входило.
Патруль остановился у канавы как нельзя во время: Евгений и Феликс, выкарабкавшись из салона, с ужасом увидели, что в их сторону плывёт крокодил!
Полицейские помогли беглецам выбраться.
– Кто вы, откуда?
Отряхивая с карманов налипшую грязную траву и водоросли, друзья достали документы.
– Почему превышали скорость?
– Спасались.
– От кого? Что эти – полицейский кивнул в сторону умчавшейся погони – хотели от вас?
– Не знаем. Скорее всего грабители, наверное хотели в заложники взять, для выкупа, – врал не растерявшийся Феликс. Объяснять истинное положение дел было бы долго и неправдоподобно. – От самого отеля увязались. И если бы не вы, наши спасители, сидеть бы нам сейчас избитыми и связанными в каком-нибудь подвале…
Солидные документы, жалкий вид попавших в передрягу учёных, стремительное бегство преследователей внушали доверие и сочувствие. Вызвав техпомощь для доставки пострадавшей машины владельцу, патрули распахнули дверцу полицейской машины:
– Садитесь. Доставим вас к самолету под охраной.
И стражи порядка с вывалянными в грязи пассажирами рванули по шоссе с такой скоростью, которая дозволялась только им самим.
Самолёт с заведенным мотором был уже на взлетной полосе, готовый к разбегу, когда Евгений с Феликсом ворвались в зал и бросились к регистрационной стойке. Полицейские попросили на несколько минут задержать вылет. Евгений с Феликсом торопливо обнялись. А двое у газетного киоска с тоской смотрели, как объект, который был у них почти в руках, в сопровождении полицейского эскорта уходит от них навсегда.
Спотыкаясь, роняя пласты высохшей грязи, поднимался Евгений по трапу самолета, оглядываясь на прощальные взмахи Феликса. И лишь заняв кресло под изумленными взглядами пассажиров и бортпроводников, он стал понемногу успокаиваться и приходить в себя после всего пережитого. Стюардесса заботливо предложила ему одеяло, которым он мог укрыться, пока она старалась отряхнуть и почистить его одежду от грязи. Не докучая необычному пассажиру лишними вопросами, но догадываясь о некоем перенесенном им потрясении, она вынесла ему стаканчик водки. Растроганный сочувствием, способностью понять его состояние, Евгений, в принципе непьющий, с благодарностью принял общепризнанное средство. Будь другой на его месте, думал он, и не с таким отменным здоровьем, всё могло кончиться инфарктом: у души тоже есть предел вместимости.
* * *
Дома, наконец-то он дома! Дом, его маленький и одновременно большой мир, где концентрировалось и гармонично уживалось всё, что он любил – жена, дети, работа души и ума, расслабление и покой после дневных трудов, молчаливое понимание того, что намечалось, и шумное одобрение всего важного, чего удавалось добиться. Евгению, обычно чувствительному к постороннему шуму, здесь не требовалось уединяться, чтобы сосредоточиться на своих мыслях – идеи, казалось, еще легче рождались в привычной и любимой обстановке дома, где он ощущал себя избранником счастья, и душевная успокоенность словно генерировала взлёт творческих сил. Его однокомнатная квартира по соседству нынче служила лишь детской, где днем детей укладывали спать. Теперь, когда их с Лорой легенда о родстве была раскрыта и обнаружена, оставалось лишь снести общую стену, и со временем они собирались это сделать: за счёт лишней кухни получалась просторная четырехкомнатная квартира.
Сейчас Евгений рассказывал Лоре и о конференции, и об обретенном там друге, и об опасном приключении, не только не драматизируя особо угрожающие моменты, но даже посмеиваясь над ними. Она слушала молча, ни о чем не спрашивая, но вылавливала, несмотря на юмор мужа, намёки на жуткие состояния, и лишь округлившиеся глаза да складочка, порой появлявшаяся между бровями, выдавали ее волнение.
Лора покосилась на плюшевого крокодила, которым играли дети. Евгений перехватил её взгляд.
– Это я у стюардесс купил, в их валютном магазинчике, – пояснил он, – в память о событии. Хотя… об этом лучше не вспоминать.
Пришел Андрей, и Евгению пришлось вкратце повторить свой рассказ.
– Ну слава Богу, всё тяжкое позади, – резюмировал Андрей. – Хотя жаль, конечно, что чудодейственный прибор уже в чужих руках. – Он прошелся по комнате и остановился у стола, рассматривая без интереса разложенные на нем покупки и сувениры. – Со временем они наверняка разгадают, как он действует – ведь там сейчас наши лучшие умы! Но у меня хорошие новости. – Он снова сел на диван, закинув ногу на ногу. – В Онкоцентре, в Институте онкологии имени Герцена, в хосписе всё профинансировано и там уже ждут нас. Я объявил о готовности начать испытания сразу, как только ты вернешься из командировки. Да, вот еще что: Сухиничев припожаловал – на предмет обследования, а заодно зондировал почву относительно участия в испытаниях и, естественно, не только в качестве пациента. Я его быстренько и вежливо отсёк: Шашин, говорю, как ученик Акиншина, единственный, кто более-менее полно владеет его методикой, и он будет свято чтить память автора, который скорее всего где-то сгинул. Сухиничев стал напирать на то, что именно он добился клинических испытаний, и уже за одно это имеет право быть посвященным, участвуя в руководстве ими. На что я ответил, что Шашин наверняка будет признателен, и в благодарность за вашу благородную роль станет наблюдать за вашим здоровьем особенно тщательно. Согласитесь, это немало, учитывая ваш диагноз, редкий и непредсказуемый, жизнь стоит того. Методики же – ноу-хау автора открытия, поэтому до окончания клинических испытаний и обобщения их результатов они растиражированы не будут. Вы как медик понимаете, что кроме всего прочего нужна чистота эксперимента…
– Замечательно, – одобрил Евгений, – лучше и не скажешь…
– Он, конечно, сник, – продолжал Андрей, – но больше не настаивал. Хотя не исключено, что начнет ещё с тобой торговаться… Между прочим, я приобщил к предстоящим событиям твою знакомую журналистку – пусть разнесёт новость по всему свету.
– Тоже правильно, – кивнул Евгений. – Надо освещать все этапы процесса. Чтобы уж никаких сомнений не оставалось…
Теперь надежды вместе с замыслами и улыбками удачи виднелись уже в ближайшем будущем, в котором можно не опасаться преследований и шантажа – сегодня у них в союзниках было само государство. Наконец-то близилось к благополучному завершению дело, потребовавшее стольких трудов, неимоверных усилий, испытаний, осложнений и проблем, что казалось неразрешимым. Ещё недавно они чувствовали себя словно на дне глубокого колодца, из которого карабкались по веревке к синему клочку неба, маячившему далеко вверху, взбирались мучительно медленно, срываясь и трудно преодолевая каждый метр, приближающий их к свету. Но вот он уже показался. И оттого все были в приподнятом настроении. Наверное и не бывает так, чтобы всё сразу удавалось, рассуждали они, так даже неинтересно было бы жить: только пожелал – и тут же исполнилось. Недаром говорят "сладость победы": она тогда и сладка, когда для её достижения приходится попотеть и потерпеть. А они терпели достаточно.
Хорошие новости подействовали на всех умиротворяюще и, обговорив главное, они незаметно переключились на повседневность.
– Как у тебя с Варей? – поинтересовалась Лора. – Ты, дружок, нам так ничего и не рассказал…
– Нормально, – отозвался Андрей. – Никаких вопросов не задавала. Решили…
– Ну вот видишь? – прервал его Евгений. – А я что говорил! Это же умная женщина…
– Уже подали заявление в ЗАГС, – со счастливой улыбкой продолжал Андрей, так что скоро свадьба.
– Вот счастье-то! – с искренней радостью воскликнула Лора. И тут же, без всякой связи с предыдущей новостью перешла к тому, что волновало её все прошедшие месяцы: – А когда я дождусь своей радости? – Она укоризненно посмотрела на мужа.
Евгений удивленно поднял брови, не сразу включившись в ход её мыслей.
– Ну ты же знаешь, о чём я… То, что ты намерен сделать для меня и что обещал…
– А-а, да. Дождешься, дождешься. Я с Феликсом советовался на этот счёт, у него есть наблюдения и они почти совпадают с моими соображениями. Так что дело за донором.
– Я тоже время не терял – был на днях в морге университетской больницы, – сказал Андрей, знакомый с тревогами Лоры и подключившийся к поискам. – И по-моему там есть подходящий объект – девушка, погибшая при пожаре в общежитии. Русая, синеглазая – схожий тип. Кажется, то, что надо.
– Тогда всё, проблема решена, – сомкнул ладони Евгений. – И вперед, завтра же займусь.
* * *
Лора с удовольствием разглядывала себя в зеркало, любуясь переменами, наступившими в её внешности после манипуляций Евгения. Едва заметные паутинки морщин, протянувшиеся было от крыльев носа к краешкам губ, исчезли совсем, как и "гусиные лапки", уже намечавшиеся в уголках глаз. Кожа натянулась и приобрела атласную упругость и блеск. "Теперь никаких кремов еще лет десять не понадобится", – с удовлетворением подумала она и переключилась на глаза: их цвет стал явно ярче. Её трудовые руки, предмет особого беспокойства Лоры, тоже помолодели, кольца и браслеты теперь только подчеркивали их природную красоту. Да, девушка, невольно ставшая её скорбным донором, была хороша собой.
Лора улыбнулась, вспомнив удивление родителей мужа, приехавших их навестить. Свекровь в восхищении даже всплеснула руками: "Какая юная красотка! Ты, конечно, и раньше была хоть куда, а сейчас и вовсе загляденье!" Сейчас, когда опробовались в больницах и широко освещались методы лечения их "пропавшего" сына, не было препятствий, ничего подозрительного в том, что старики навещали невестку и внуков, их оживленные голоса доносились из соседней комнаты.
– Мама, у меня осталось после Лоры некоторое количество субстанции, давай я тебе введу, – говорил Евгений. – Это не для красоты, а для продления жизни. А папе я потом подберу.
– Нет, сынок, не надо. Оставь Богу богово.
– Но ведь Бог и отвёл нам по 130–150 лет, а мы живем вдвое меньше, – возразил Евгений.
– Что поделаешь, такие условия. Но когда я думаю о смерти, меня утешает мысль, что с ней придет для меня конец и всем тем ужасам, которые сыплются со всех сторон – грабежам, похищениям людей за выкуп или в рабство, заказным убийствам, насилиям над детьми…
– Но не всегда же так будет. Уже что-то налаживается…
– Что налаживается? Всё становится только хуже! Я вычитала в солидной газете, что преступления в отношении детей за каких-то три-четыре года выросли в шестьсот с лишним раз! Это как? А педофилов продолжают выпускать из тюрем досрочно – за примерное поведение… Ребенка невозможно одного отпустить в школу – неслыханное дело в моё время!
– Да, мама, это так, но…
– …И вообще, что хорошего можно ждать от страны, – продолжала мать, – в которой одни грабанули в личную собственность все её природные богатства и уже не знают, какую бы ещё яхту купить, а другие роются в помойках, чтобы на гроши за собранные пивные банки и бутылки купить хлеба… Да что там говорить! О какой справедливости, о каких моральных устоях речь, если дети убивают родителей из-за квартиры, а молодые мамаши выбрасывают новорожденных в мусорные баки! Слава Богу, когда я умру, я ничего этого больше не увижу и не узнаю.
– Вот не думал, что ты у меня такая пессимистка…
– Будешь тут пессимистом, если каждый день слышишь или читаешь такое, что волосы дыбом! Я к этому привыкнуть не могу. Как-то у нас чинил сарай один приезжий. Так он говорил: вот геронтологи работают над продлением жизни. А зачем мне эти 30–40 лет после 70 – скрипение от вечных болезней и недомоганий, если я в свои 28 лет жизни не рад? Дайте мне человеческие условия, чтобы отведенные мне природой 70 лет прожить нормально, а не кормить клопов в пропитанном туалетными запахами общежитии…
– Ну не все так думают, – вступил в спор отец. – Я, например, не прочь пожить подольше. Я жизнелюб и вдобавок любопытный. Помните фильм "Никто не хотел умирать", там ещё Банионис играет? Он одной фразой высказал отношение к жизни, близкое моему: "Лучше смотреть коню под хвост, чем ангелам в лицо…" И потом, мать, я не хочу похоронить тебя, а сам после этого долго здравствовать. Я не буду счастлив.
– Как славно, что вы до сих пор живете душа в душу! – Вошедшая Лора даже захлопала в ладоши. – Подобное не так уж часто встречается…
– Ну… – замялся свёкор, – перестрелки, конечно, тоже бывают, но в основном холостыми зарядами. Так что давай, мать, – вернулся он к прежней теме, – уж вместе продлим свой век, а?
Мать промолчала. Евгений оценил это как добрый знак и решил не оставлять попыток.
* * *
Мистер Джеймс Элиот готовился к отъезду домой. Вот-вот он должен встретить репортера, прибывающего ему на смену, а сам отправиться на родину, где возглавит солидный журнал, ориентированный на международную политику. Как и рассчитывал сэр Джеймс, он был по достоинству вознагражден за свою оперативную и успешную деятельность в России, и сейчас, находясь в приподнятом настроении, разбирал свой архив, сортируя по темам наиболее важные публикации, которые могли бы пригодиться в дальнейшем.
За этим занятием и застал его телефонный звонок из Нью-Йорка, такого далекого и желанного. Но звонил совсем не тот, кого бы он хотел услышать, – на проводе был сэр Эдуард Делано Бэкхем. Мистер Джеймс замер с напряженным лицом и папкой в руке, которую забыл отложить в сторону, и словно приуныл – он догадывался, о чем пойдёт речь, и ничего хорошего от этого разговора не ждал. А вдруг сэр Эдуард что-то задумал и станет добиваться отсрочки его отъезда? Именно это никак не входило в планы мистера Джеймса, настроившегося на скорейшее возвращение в привычную среду, да ещё с высоким положением в обществе, и уже предвкушавшего такие близкие и заманчивые перемены.
– Я потрясён. – Сэр Эдуард выдержал трагическую паузу. – Идут масштабные испытания метода Акиншина. Вы в курсе?
– Да. – Мистер Джеймс не ошибся в своих предположениях.
– Вы что-нибудь предпринимаете?
– Нет. – "Придурок… – подумал он. – Ну что сейчас можно сделать?"
– Отчего?
– От растерянности. – Мистер Джеймс и в самом деле был сейчас растерян и сказал первое, что пришло в голову. – А что я должен предпринять?
– Ну хотя бы прослушку организовать в квартире жены Акиншина. Интуиция подсказывает мне…
– Могла бы и прямо сказать… – буркнул мистер Джеймс.
– Что?
– Ничего, сэр, это я так, – опомнился он. – А что даст прослушка? И какие сейчас основания вторгаться в чужое жилище?
– Ну не напрямую же… Под видом профилактического осмотра сетей или какого-нибудь ремонта – не мне вас учить.
– Не вижу смысла, сэр. Даже если при этом появилась бы какая-то новая информация, уже ничего нельзя изменить. Испытания объявило министерство, идёт сбор данных, результаты, по сообщениям печати, успешные…
– Но можно было бы с помощью заинтересованных медиков организовать несколько провалов!
– Это невозможно – Шашин и Копонев никого к испытаниям не допускают. Даже авторитетного Сухиничева.
– Сдаётся мне, что этот Шашин и есть Акиншин.
– Каким образом, сэр?
– Не знаю. Но ясно, что он провёл нас. В чем-то мы сильно прошибли.
Иначе откуда его технология досконально известна этим двоим – Шашину и Копоневу?
– Шашин позиционируется как ученик Акиншина. Скорее всего, так оно и есть.
– А как можно было допустить, чтобы он продолжал его дело? И даже довести до испытаний? Неужели нельзя было проследить за работой института?
Мистер Джеймс помолчал, собирая в комок всю свою волю и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не взорваться. Упреки сэра Эдуарда, нелепые и несправедливые, раскалили его уже достаточно, и мистеру Джеймсу с трудом удавалось это скрыть. Но отбрить сэра Эдуарда должным образом мешал высокий статус собеседника.