… – тем более, что он пересмотрел свои взгляды и признал правоту Акиншина, – продолжал Агафангел. – Больше того, он на свои средства поставил охрану у дома Акиншиных в Истре – во избежание нежелательных визитов и сопутствующих этому эксцессов. И, между прочим, как в воду глядел: к его родителям уже рвались какие-то бандюки, охрана их отогнала…
Евгений слышал от Лоры, звонившей в Истру, и о подаренных кем-то охранниках, и об инциденте, но не знал, кто этот доброхот. Кто рвался к его старикам, ему было ясно, он и раньше постоянно думал о возможности подобных последствий и мучился в поисках решения, которое могло бы их предотвратить. А за него, оказывается, всё уже решили и предусмотрели, и кто бы мог подумать – его давний недруг! Агафангел тем временем выложил последний, самый главный козырь:
– Кроме того, мой шеф, благодаря личным связям, добился в Минздраве назначения клинических испытаний метода Акиншина. Вот. – Он положил перед Бородиным решение коллегии министерства, где были определены сроки испытаний и адреса клиник. – Но как теперь быть? Авторов-то нет…
– Не знаю, – развел руками Бородин. – А что с Сухиничевым? – Он ловко уклонился от развития темы.
– Мезотелиома.
– Вот наши главные специалисты, – сделал академик жест в сторону Акиншина и Зотова, – и, кстати, как раз здесь. Олег Николаевич, что скажете? Какие будут соображения?
– Никаких, – ответил Евгений. – Болезнь редкая, мы ее в своих экспериментах не рассматривали.
– Так рассмотрите! – Агафангел быстро облизнул верхнюю губу. В процессе разговора он делал это довольно часто, Евгений, наблюдая за ним, подметил эту странную, словно змеиную повадку. – Вы же работаете с добровольцами, возьмите и Сухиничева в волонтеры…
– Ответственность большая, дорогой Агафангел Петрович, – сказал Бородин, – тем более, что ничего конкретного по этой теме у нас нет.
– И нигде нет, – ответил Агафангел, – так почему бы не попробовать?
– В любом случае нужны заключение, анализы, выписки, а главное, сам пациент, – сдался Бородин. – Тогда будет ясно, можем ли мы что-нибудь сделать.
Агафангел, удовлетворенный и своей разведкой, и фактическим согласием на лечение шефа, тепло распрощался. Он уже не сомневался, что открытием Акиншина здесь владеют. Значит, и клинические испытания – лишь вопрос времени.
– Ну? Что будем делать? – задал вопрос Бородин, когда за посетителем закрылась дверь. – Я догадывался, зачем он прибыл сюда, потому и вызвал вас…
– А почему мы должны его лечить? – первым усомнился Зотов. – Отказать – и всё. Не знаем, не можем, тем более, что весь мир не может, так что нас в сговоре не заподозришь. Сколько же он нам гадостей сделал!
– Тем, что мы сейчас живем фактически в подполье, мы обязаны Сухиничеву, – поддержал его Евгений. – Он перекрыл мне кислород. Пусть бы хоть нейтралитет соблюдал, и то можно было бы добиться какой-то государственной поддержки, а не оказаться беззащитными перед зарубежными хищниками.
– Но и беда на что-нибудь сгодится, как говорят итальянцы, – заметил Бородин, намекая на сброшенные Зотовым и Акиншиным годы. Он ненужно потрогал карандаши на столе, заботливо отточенные Ингой, и после короткого молчания добавил: – И он, кажется, искренне раскаялся…
– Ага, раскаялся, – гневно воскликнул Зотов, – когда собственной шкуры коснулось!
– А мою сколько раз пытался содрать, – подхватил Евгений. – Сейчас он нас просто покупает…Но с другой стороны, повинную голову и меч не сечёт…
– И опять же – клятва Гиппократа… – добавил Андрей.
– В общем, решайте, ребята, сами, – сказал Бородин. – Хотя пациент – такая одиозная личность, не приведи Бог! И какой будет резонанс после того, как вы его вылечите? Может, лучше, если он умрет?
– В ближайшее время он вряд ли умрет, – ответил Евгений. – Теперь мне понятно, кто браконьерствовал в нашей тайной лаборатории и зачем отливал из бутыли Зотовский эликсир. Без него Сухиничев уже давно был бы на том свете.
– Хорошо, пусть приходит, – подытожил Андрей. – В конце концов после осмотра мы можем сказать, что объективно в данный момент вмешательства не требуется, но в случае ухудшения постараемся помочь. В общем, применить обтекаемую формулировку: надо наблюдать.
Такое заключение устроило всех троих, и разговор перешел на другие темы. Бородин живо интересовался делами Думы и работой новоизбранного депутата Шашина.
– Бумаг много, – сетовал Евгений. – Еще больше, чем в медицине. Законы, поправки к ним, а их прорва, во всё вдумываться надо. Да что толку в этих законах, которые никто не выполняет? И в первую очередь те, у кого есть власть и нет совести. А таких среди чиновничества, увы, много.
– А как наш непотопляемый министр Зарубин?
– Пока сидит. Но думаю, что уже недолго осталось. Мы все так дружно в него вцепились, что теперь и родственные связи с главой государства не помогут. Требуем отставки. Я ещё не встречал человека, настолько бесчувственного, бесстыдного и недоступного никакому воздействию. Представляете, его костерят с трибуны – за закупки лекарств по ценам, даже большим, чем они продаются в аптеках частных владельцев, уличают в махинациях, приводя цифры и доказательства, а он хоть бы что… Впитывает, как памперс. Чтобы выбросить потом как ненужную, но неизбежную неприятность.
– Чему ты удивляешься – это же прирожденный паразит. И вор, – мрачно констатировал Андрей. – Он ничем и не занимается, кроме набивания карманов…
– И не только своих, – продолжал Евгений, – закупками лекарств ведают и фирмы его родственников, так что на этой плодородной лужайке пасётся весь семейный клан! От министра требуют ответа, его обличают, почти напрямую обвиняя в воровстве, а он молча, с непроницаемым видом слушает, не делая даже попыток оправдаться – не снисходит до возражений. Мол, мели, Емеля, твоя неделя. Видно, чувствует себя неуязвимым. Однако зарвался. Такое не прощается, не спасут даже высокие связи…
Говоря о министре, Евгений начинал волноваться и приходить в состояние воинственного негодования. Он долго приглядывался к этому человеку, прислушивался к мнению коллег-депутатов прежде чем возненавидел его, типичного интраверта, поглощенного собой и равнодушного к мнению окружающих. Под стать ему был и подчиненный министерский аппарат, состоявший из неудавшихся врачей, которые и не пытались в своей профессии состояться, ибо здесь они получали хорошую зарплату, гораздо лучшую, чем трудяги-медработники больниц и поликлиник, имели власть и возможность ни за что не отвечать. У Евгения были свои причины для неприязни к этой конторе – личный опыт общения с ней.
Разобравшись в свойствах этого человека с его эластичной совестью, Евгений стал упорно и методично добиваться смещения высокопоставленного чиновника, невзирая ни на какое родство.
– Мы его уже почти доконали, – рассказывал он с интересом внимавшим ему академику и Андрею. – Я же во все дырки лезу. Выступает, к примеру, представитель комитета по региональной политике о финансировании Сахалина и Камчатки: почему не оставляют часть налога на добычу полезных ископаемых в местном бюджете? Я тут как тут: у жителей нет элементарной медицинской помощи, женщинам приходится ехать рожать за десятки километров в ближайший роддом… Роды порой начинаются прямо в поезде! Знает ли министр здравоохранения, что в отдаленных районах нет даже акушерских пунктов? Или докладывает комитет по труду и социальной политике: на Сахалине и Камчатке ведется добыча нефти, золота, платины и других богатств, а условия жизни нечеловеческие… Я тоже подключаюсь: почему Минздрав не внедряет телемедицину для этих отдаленных районов? Ведь с помощью телекоммуникаций можно организовать консультации квалифицированных специалистов из Москвы, вплоть до показа рентгеновских снимков и срочных анализов на телеэкране. Такая медицинская помощь существует уже во многих регионах, но её организовывает кто угодно, только не Минздрав. И это чистая правда. Я обличаю этих дармоедов при каждом удобном случае – капля, как известно, камень точит не силой, а частотой падения. Ну и в собственных докладах о состоянии медицины тоже трясу их, как грушу. В том числе и об их отношении к изобретениям и новациям – мне, как вы знаете, есть что сказать.
– Да уж… – согласно кивнул Бородин. – И ты, как вижу, сдаваться не собираешься…
– Само собой. Мы добьем этого спекулянта на здоровье людей. На днях уже сам премьер-министр высказался намёками о возможной замене руководства здравоохранением… Кстати, на подходе решение о государственном финансировании клинических испытаний новых разработок. Надеюсь, к моему возвращению документ будет подписан.
– К возвращению – откуда? – удивился Бородин.
– Из командировки в Индию. Я опять выбываю из творческого процесса – важная научная конференция по проблемам онкологических лекарств.
* * *
Очутившись в самолете, Евгений с облегчением вздохнул, чувствуя почти радость от того, что проверки, досмотры, нудные ожидания посадки остались позади. Истоки веселого настроения крылись не только в миновавшей, в сущности, пустяковой процедуре, но и в хорошей новости: Зарубина наконец-то сняли. Его, Акиншина, упорством, доказательностью, прямо-таки ломовой настойчивостью, подхваченной и его союзниками – думцами, корыстный министр лишился своего могущественного и кормного положения. Маленькая победа над большой несправедливостью. Сейчас, сидя в кресле набиравшего высоту лайнера, Евгений обдумывал ситуацию с неожиданным открытием, о котором поведал ему Славка Максимов. Где выход, который не повредил бы всему делу? Как добиться только пользы, блокировав возможную опасность? С кем посоветоваться? К примеру, с умным, надёжным человеком из ФСБ – там люди тоже разные… Никого из этого ведомства Евгений не знал и перебирал в уме тех своих знакомых, кто мог бы знать.
Думать мешали пассажиры за спиной. Сосед, судя по речи, финн, громко разговаривавший со своей спутницей, просто не закрывал рта. Его собеседница лишь изредка вставляла одну-две фразы. "Вот и говори после этого о болтливости женщин, – думал Евгений. – В жизни не встречал такого трепача!" Рёв самолета, беспрерывный монолог за спиной порождали шум, при котором, казалось, и собственных мыслей не слышно.
Наконец он не выдержал. Повернувшись к соседям, спросил почти резко: "Вы не устали от беседы?", на что говорун совершенно серьезно отрицательно мотнул головой. "А я устал и хотел бы отдохнуть от вашего разговора". Финн, посовещавшись со своей спутницей, протянул Евгению затычки в уши: "Take it, very good thing!". Евгению ничего не оставалось, как взять беруши и употребить по назначению. Стало и впрямь гораздо лучше, хотя финн продолжал болтать, сквозь пломбы в ушах доносился лишь общий гудящий фон. А вскоре сосед, видимо всё же уставший от своего словесного марафона, обессилев, заснул.
Ученых встретили венками из экзотических цветов, которые приветливые хозяева надевали им на шею. Свой прелестный букет-хомут получил и Евгений. Все улыбались, пожимали руки, вокруг щелкали фотоаппараты, видеокамеры запечатлевали для телевидения кадры готовящегося научного форума. Участников повезли в отель в мягком, как колыбель, автобусе, и Евгений, с любопытством разглядывая в окно незнакомый город, удивлялся непосредственности быта, в котором не считалось неприличным справлять нужду прямо на улице, на виду у всех. "Неудивительно, что у них то и дело вспыхивает холера", – подумал он. И вспомнил наставления коллег: "Не ешь ничего, приготовленного руками, никаких салатов, как бы соблазнительно они не выглядели, – только еду с огня. И никаких напитков со льдом. Им, местным, привычным ко всему, ничего, у них желудки лужёные, а наши могут до госпиталя довести".
На тротуарах и шоссе по-хозяйски разгуливали коровы, отдыхая на газонах, по стенам храмов прыгали обезьяны, промышляя еду в тропических зарослях садов или на жертвенниках богов, где обычно лежали фрукты. Встречались скульптуры этих богов то в обличье слона, то обезьяны, попадались изваяния фаллоса и вагины, культу которых здесь поклонялись, украшая их пышными венками. Жертвенные цветы с аппетитом обгладывали козы…
Отель поразил простором, сверкающей чистотой, прозрачным лифтом посреди роскошно обставленного холла, радушием и предусмотрительностью персонала: Евгения особенно умилили бабочкой выложенное лёгкое покрывало на постели и букетик свежих орхидей на подушке. На столе своего однокомнатного люкса он нашел программу конференции с расписанием работы и именами докладчиков. В списке он увидел и свою фамилию – своё сообщение он посвятил теме эво-дево, чтобы не светиться по основной.
Просмотрев тезисы выступлений, Евгений обратил внимание на одно из них, в котором автор критиковал некоторые онкологические средства. На миг он оторопел: докладчик ссылался на его открытие, сделавшее ненужными эти ядовитые препараты. Откуда этот человек мог знать о его трудах? Неужели он штудировал русские научные издания? Имя доктора Феликса Недоскама было ему незнакомо. Евгений напряженно рылся в памяти, пытаясь уловить истоки этой взаимосвязи и взаимопонимания, интуитивно ощущая, что где-то они с его единомышленником всё-таки пересекались. Фамилия ученого была несколько странной, он повторял её на все лады, пока, вспомнив детскую игру, не прочел наоборот: Макс Оденс! Так вот где он нашелся, его внезапно исчезнувший интернетовский адресат!
Обрадованный открытием, Евгений в перерыве подошел к доктору Недоскаму:
– Я счастлив познакомиться лично, доктор Феликс, – сказал он, пожимая коллеге руку. – Мы знакомы по Интернету, Макс.
Мистер Феликс отпрянул, взгляд из улыбчивого стал тревожным.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Евгений, – мы друзья по несчастью, я вынужден скрываться, как и вы.
– Да. Спецслужбы, – с унылым вздохом подтвердил ученый.
А потом, после рабочего дня они гуляли по окрестным улицам, говорили, говорили и не могли наговориться: каждому было что рассказать и чем поделиться за эти полные опасных приключений годы. Доктор Феликс, почувствовав к Евгению безграничное доверие и истосковавшись по искренности, обрушил на него поток откровений о собственных невзгодах, связанных с научными поисками.
Окончание работы конференции пришлось на канун католического Рождества, и хозяева, уважая религиозные чувства гостей, устроили праздничный обед. В кадке стоял кипарис, убранный "под ёлку" игрушками и ватой, имитирующей никогда не виданный здесь снег, из-под кипарисовой ёлки глядел Санта Клаус – Дед Мороз, окруженный, как и полагается, нарядными коробками – подарками. Всё это производило впечатление чего-то фальшивого, опереточного. В этом благословенном краю было достаточно своего, естественного и настоящего, оно коренилось в его дивной природе, чудесных песчаных пляжах с чистейшей и теплейшей водой, в которой кипела жизнь многоцветного тропического моря: сновали оранжевые, в голубую или фиолетовую полоску рыбы, пошевеливали бежевыми иглами морские ежи, величаво плыли сиреневые купола медуз, волнуясь бахромчатыми краями, пятились, прячась в коралловые заросли, терракотовые крабы. И на эту красоту, казалось, невозможно было насмотреться.
Ученые разделились по интересам, за столиками сидели уже сложившиеся группы, в которых разным и разноплеменным представителям медицинской науки было хорошо и интересно общаться. Евгений с Феликсом оказались за двухместным столиком в уютном уголке, где никто не мог им помешать. Невероятно, но за эти несколько дней они словно сроднились, общие интересы и схожая судьба сплотила их будто братьев, готовых во всём помочь и поддержать друг друга. Мистер Феликс жил теперь в ЮАР, спецслужбы потеряли его след, медик, занятый проблемами фармацевтических препаратов, интереса у них не вызывал. Он же втайне, как алхимик, продолжал свои эксперименты, и судя по внешности – на вид ему было не больше тридцати, хотя, по его признанию, перевалило за пятьдесят – в своих занятиях вполне преуспел.
– Посмотри на тех двоих, только незаметно, – Феликс глазами показал на соседний столик, где за бутылкой шампанского сидели крепкие, по виду янки, молодые парни. – Они следят за нами. За тобой охотятся, не за мной. Я краем уха слышал их разговор у буфетной стойки, да они не особенно и маскируются, уверенные, что их задача никому здесь не интересна. Тебя пасут из-за какого-то необыкновенного прибора, созданного в твоей стране, – кажется, лазера с совершенно необычными свойствами. Похоже, его выкрали, но без технической документации не могут разобраться, как он действует.
Евгений обомлел: прибор Славки Максимова уже в чужих руках! Кто-то прошляпил, а может, неосторожно похвалился…
– Так что надо разработать меры спасения, – почти шепотом продолжал Феликс, растянув улыбку до ушей и создавая видимость чудесного досуга.
– Да ведь я ничего не знаю! – в отчаянии воскликнул Евгений.
– Неважно. Они думают, что знаешь. И будь уверен, они выколотят из тебя всё, что возможно и невозможно. А потом, чтобы избежать скандала, сбросят тебя где-нибудь в лестничный пролет, имитируя загадочное самоубийство, как уже бывало. Так что берегись, им надо заполучить тебя любой ценой. Блокируют тихо, изолируют так, что и пикнуть не успеешь…
Кошмар повторялся. Опять спасаться, опять бежать! Опасность крылась и в том, что они, эти заплечных дел мастера, могли выбить из Евгения его собственную тайну, погубив дело всей его жизни…
– Для начала давай разыграем из себя геев, – предложил многоопытный Феликс. – Положи нежно свою руку на мою. Я ласково улыбаюсь. Поверчу у тебя на глазах ключом от своего номера. Потом пойду в туалет, возвращусь и сажусь на место. Мы воркуем. Через несколько минут уходишь ты и не возвращаешься. Хватай вещи и срочно уезжай в другой отель, пока я тут их отвлекаю.
– Думаешь, они не знают, где и как меня искать?! Да у таксиста тут же выяснят!
– По крайней мере выиграешь время. На рецепции скажи, что напоследок надо навестить друзей, а билеты на ближайший рейс пусть принесут в мой номер. Я поеду с тобой – на всякий случай. Позвоню тебе на мобильный – передам цифрами, где встречаемся и когда. Надо сматываться как можно скорее. – И нежно улыбнувшись другу, он вышел.
Соглядатаи даже не посмотрели в его сторону, сфокусировав свое внимание на оставшемся в одиночестве Евгении. Один из них даже привстал, видимо намереваясь приступить к захвату, но другой что-то сказал, и они остались сидеть. Возвратившийся Феликс долго еще мозолил глаза агентам, неторопливо потягивая вино якобы в ожидании друга, давая Евгению время побыстрее скрыться. А когда наконец он поднялся из-за стола, сыщики, почуяв неладное, опрометью бросились в вестибюль.