Евгений хмыкнул. Как же, нужны им эти миллионы! Ничего не сделают для них представители мировой элиты, слишком уж противоположны у нее и автора цели. Акиншин стремился сохранить жизнь несчастным, заболевшим раком, члены Комитета планировали уничтожить миллиарды даже здоровых жителей планеты. Пусть умирают, и чем скорее, тем лучше. К тому же, фармацевтические корпорации выпускают супердорогие онкологические лекарства, реализуя порой с тысячекратной прибылью, и сворачивать их производство они вовсе не заинтересованы.
– А кого вы, собственно, представляете? – Евгений устремил взгляд прямо в темные очки сэра Бэкхема, прекрасно понимая, с кем имеет дело. – Кто вы? Частная компания? Фармацевтический концерн?
– Стенфордский университет.
Так. Раскрылись прямым текстом, уверенные, что большинству он неизвестен как одно из важнейших подразделений Комитета. Сердце ответило мимолетным спазмом. Евгений кивком выразил удовлетворение и попытался улыбнуться. Получилось вымученно, он так и застыл с этой вымученной улыбкой, не зная, что сказать, чтобы выглядеть заинтересованным собеседником. И от напряжения, с которым давалось ему участие в этом разговоре, он почувствовал усталость и досаду на то, что позволил втравить себя в тяжелую внутреннюю работу, пустую и никчемную.
– Хорошо, я подумаю, – с нарочитым спокойствием кивнул Евгений. – Не торопите меня.
– Конечно, конечно! – в один голос воскликнули собеседники, – подумайте, взвесьте… Но время не всегда работает на нас, иногда и против, – с приятнейшей улыбкой снова напомнил журналист и многозначительно взглянул на сэра Бэкхема. Он быстро пробормотал несколько слов по-английски, означавших "Сказать? Не слишком ли?". Сэр Бэкхем сделал едва заметное движение головой, понятное мистеру "переводчику". Лицо его по-прежнему было непроницаемым, темные очки, скрывающие глаза, довершали впечатление.
– Человек смертен, и порой внезапно, – продолжал мистер Джеймс.
– Это что, угроза? – вскинулся Евгений. В нарастающей сумятице чувств он едва не выдал свое знание английского. Сердце билось уже где-то в горле. – Но с моей смертью вам препарата не видать…
– Вот именно! – нашелся сэр Бэкхем. – Этого мы и боимся, ваша гибель нам невыгодна. Я имел в виду непредсказуемость нашей жизни. Сколько в мире несчастных случаев, стихийных бедствий, транспортных катастроф… Особенно в вашей стране – ведь наверняка у вас есть и конкуренты, и завистники…
"И это знают", – обреченно подумал Евгений.
– Я просто хотел подчеркнуть, что не стоит надолго откладывать хорошие дела, – продолжал сэр Бэкхем. – О вашем решении вы дадите нам знать через мистера Джеймса, не так ли? Вот наши визитные карточки…
Евгений согласно кивнул и поспешил распрощаться.
Сильнейшее напряжение разрядилось опустошающей усталостью. Усилия словно выпотрошили его, он чувствовал себя так, будто по нему прошлись асфальтовым катком. Зная из книги Колемана о средствах и возможностях Комитета, Евгений стал впадать в тихую панику. А тут еще этот намек на жизненные случайности… Ясное дело, они не оставят его в покое, если он не согласится на их предложение. А он соглашаться не хотел. Больших денег у него никогда не было, но он к ним и не стремился. Воспитанный в равных условиях с большинством сограждан, Евгений был невзыскателен, не испытывал потребности в роскоши, в вилле на Лазурном берегу или собственной яхте. Его помыслы сосредоточились на науке, он хотел быть автором мирового открытия, и он им стал. А теперь важнейшее дело его жизни у него хотят отнять. Если он поставит иностранцам условие – обнародовать открытие и его авторов, они на это не пойдут, Евгений был уверен в этом. Они потому и стремятся завладеть открытием, чтобы не давать делу ход. "Прекращение всех научно-исследовательских работ кроме тех, которые Комитет считает полезными" – эта одна из многих задач Комитета прочно засела в его памяти. Интересно, думал Евгений, к какому типу они относят наше с Зотовым открытие? К полезным или тем, которые надо задавить на корню? Наверное все-таки к полезным – для себя. Они богаты, счастливы и хотят так жить всегда. Остальное человечество для них мусор. Для "бесполезных едоков" возможность справиться с болезнью и выжить должна быть закрыта. То, что сейчас величайшее достижение науки окружено молчанием, доказывает, что им уже занялись.
Мысли Евгения метались в поисках выхода. Всеобщая заинтересованность здесь, в России могла бы сейчас спасти дело. Субсидии под испытания, фармацевтическое производство, мертвая хватка государства, газетный шум вокруг открытия заставили бы иностранцев отвязаться. Но как всего этого добиться?
Евгений отправился в институт, решив посоветоваться не только с Зотовым, но и со своим директором, особенно расположенным к нему с тех пор, как они с Андреем вылечили его жену.
* * *
В приемной академика Бородина кипела жизнь. То и дело кто-то заглядывал, звонил, секретарша Инга, держа у каждого уха по телефонной трубке, объяснялась с входящими мимикой и жестами. На вопросительный взгляд Акиншина кивнула – "у себя" и, прижав трубку плечом, освободившейся рукой показала на дверь кабинета, выбросив три пальца – это означало, что там трое. Войдя, Евгений увидел там троих сослуживцев, директор сделал отстраняющий жест: "Подожди". Посетители вскоре вышли, и Евгения позвали. Академик встал из-за стола, выпрямился во весь свой гренадерский рост и протянул руку для пожатия.
– Я просил тебя подождать не потому, что не хотел, чтобы ты их слышал, а чтобы они слышали тебя. Ну давай, рассказывай. По лицу вижу, что расстроен.
Евгений Иванович Бородин, тезка Акиншина, был еще не стар, но уже налезал животом на не вмещавшее его чрево брюки, носил по этому случаю просторный пиджак, застегивая его на одну пуговицу, что действительно скрадывало полноту и оставляло впечатление просто крупной фигуры. Над упитанным лицом с курносым носом красовалась шапка волнистых каштановых, чуть тронутых сединой волос. Его можно было назвать даже интересным мужчиной, если бы не сильно выступающие надбровья, переходящие в узкий лоб, – таким в школьных учебниках изображают древнего человека. Он сам подшучивал над этой чертой своей внешности и, разговаривая с хорошо знакомыми людьми, порой передавал кому-нибудь привет "от питекантропа". Несмотря на узкий лоб, что обычно не ассоциируется с высоким интеллектом, он был очень умен, проницателен и, что ценили сослуживцы, добр и отзывчив к чужой беде. "Нормальный мужик", как его характеризовали подчиненные, еще и прекрасно рисовал – стены директорского кабинета и институтские коридоры были увешаны его картинами маслом.
Оба Евгения сели друг против друга, и Акиншин подробно, в лицах рассказал о своем визите в "Вестник Академии наук" и своих тревогах, связанных с интересом иностранцев к его открытию. Бородин молча слушал, полузакрыв глаза и занавесившись надбровьями. Поднял на Евгения проясневший взгляд:
– Не горюй. Публикации у тебя будут. В журнале "Общая биология" – тоже солидное издание. Я там член редколлегии. Поговорю с редакторами и других журналов – пусть публикаций будет несколько. Сделаешь варианты с небольшими изменениями – в зависимости от направленности издания…
– А статья Сухиничева…
– С Сухиничевым шпаги не скрещивай, его статью игнорируй, как будто её и не было. Гни свою линию. На тебя, конечно, оппоненты и тут набросятся – а как же! Монополисты, "цеховики" ревниво охраняют свои методики, написанные по ним брошюры, кандидатские, докторские, и если дать дорогу тебе, признать твой метод – значит всему, что делают они, место на свалке… Думаешь, почему Сухиничев так поспешил высказаться? Он же миллионер! А кто после твоего открытия к нему пойдет? Пойдут к тебе. Между прочим, уже после публикаций к тебе повалят толпы больных – держись тогда!
– А клинические испытания? Их ведь тоже надо добиться? Придется в министерство идти…
– Придется. А там еще те "похоронщики". Они ведь считают себя важными служителями государства и здравоохранения, а на самом деле как посредники между исследователями и пациентами служат только тормозом всего нового. Люди там некомпетентные, специалисты весьма посредственные, многие повязаны личными интересами с определенными фирмами, они вроде бы лояльны, внимательны, дружелюбны к тебе, на самом же деле зорко следят, нет ли косвенной угрозы их собственному благополучию или интересам их деловых партнеров. И если она просматривается, будут месяцами держать заявки, затягивать регистрацию, отказывать по каким-нибудь надуманным поводам – приемов у них достаточно. Но без министерства, к сожалению, не обойтись.
Бородин поднялся, походил по кабинету с сомкнутыми за спиной руками, задумчиво постоял перед одной из своих картин, разглядывая коз на берегу горного потока, и повернулся к Акиншину:
– Ты вот что, зайди к профессору Ямскову Игорю Александровичу, его институт почти по соседству. Сошлись на меня. Клинические испытания когда-нибудь да будут, и нужно подготовить препараты – синтезировать найденную тобой последовательность аминокислот. Он химик и тебе поможет. А я тем временем кое с кем поговорю. Что касается иностранцев – зловещих предзнаменований я здесь пока не вижу, давай подождем, посмотрим, какие действия последуют дальше. Сейчас надо форсировать события.
Евгений ушел ободренный. Обрадованный поддержкой такого крупного ученого, он был сейчас как натянутая стрела, нацеленная на борьбу, победу, успех.
* * *
Надо действовать, действовать! Прав академик Бородин, говоря, что сейчас главное – форсировать события, думал Евгений, без устали прозванивая телефоны министерства. Он был готов умереть, но не сдаться, и несмотря на неопределенные ответы, проволочки, обманчивые обещания, просьбы позвонить в другой раз, потому что шеф занят, в командировке или на совещании, Евгений продолжал упорно добиваться приема. Наконец министр предписал заняться "вопросом Акиншина" своему заместителю, тот спустил эту обязанность еще на одну ступеньку вниз, и через месяц Евгений попал-таки на прием – к начальнику главка.
Хозяин кабинета привстал из-за стола и протянул руку для пожатия. Жестом предложил Евгению сесть и широко улыбнулся, демонстрируя свое дружелюбие. Начальник главка всегда встречал посетителей улыбкой: как знать, что за человек, чего от этого визита ждать? А тем более сейчас, когда сам министр звонил – разберись, мол, там как следует, этот Акиншин нас уже достал… А как разобраться – с плюсом или с минусом?
На этот счет указаний не было. Выходит, на собственное усмотрение… Что там у него – открытие в онкологии? Уже десятки лет ищут и что-нибудь открывают, а тему все никак не закроют. Целые институты, специальные лаборатории над этим трудятся, а тут кустарь-одиночка справился с проблемой всего мира? Сомнительно. Ну да ладно. Время покажет. Он продолжал улыбаться, показывая ровные, слегка порыжевшие от никотина зубы. "Минздрав предупреждает, – подумал Евгений, скользнув взглядом по пепельнице, полной окурков, – всех, только не себя…" Он улыбнулся в ответ, приветливый прием отозвался в душе словно предчувствием удачи. Несколько мгновений они разглядывали друг друга, пытаясь угадать, что предстоящий разговор им готовит.
– Ну-с, чем могу быть полезен? – Чиновник погладил строгих размеров щетину на подбородке и, сложив руки на столе, изобразил полное внимание. Модная небритость вызвала в памяти Евгения слова из старого анекдота: раньше джентльмен с утра был досиня выбрит и слегка пьян, а нынче – слегка выбрит и досиня пьян… Евгений даже головой мотнул – какие глупости порой приходят на ум и совсем некстати!
– Я с просьбой о клинических испытаниях моего метода лечения рака, – в который раз за эти дни повторил Евгений. – Все обоснования, а также публикации в журналах "Общая биология" и "Доклады Академии наук" я принес. – Он стал излагать суть своего открытия.
Начальник главка слушал, временами вздевая брови и склоняя голову набок – при особо любопытных выкладках посетителя. "Черт его знает, может и в самом деле открытие, – думал он. – А нам как быть? Объявлять войну всем лекарствам и облучениям? Впрочем, об этом и речи нет до испытаний. Но о них-то и есть весь сыр-бор, что-то ведь надо решать… Для начала потянем время", – призвал он на помощь извечный прием своего ведомства.
– Давайте пригласим онкологов, – подытожил он свое решение. – Я по специальности флеболог и, честно говоря, мне вникать труднее, чем профессионалам в данной теме. – Он нажал кнопку телефонного аппарата. Вошла хорошенькая секретарша. – Анастасия Антоновна, – нарочито официально обратился он к молодой особе, – пригласите ко мне… – Он назвал нужные фамилии.
Вошли двое сотрудников, вежливо поздоровались, сели напротив. Начальник главка представил им посетителя:
– Вот молодой ученый-онколог, он расскажет вам о принципиально новом подходе в лечении рака. В эксперименте эффективность его доказана.
И Евгений опять принялся за изложение своего открытия.
– Но ведь это рискованно, – сказал, выслушав, один из приглашенных. – Больной и без того деморализован, а тут испытывать на нем какие-то новые, возможно опасные штучки…
– Почему опасные? – изумился Евгений. Он замолк с открытым ртом, ошарашенный такой странной реакцией. Но тут же спохватился. – Нет ничего более безвредного! И даже полезного… Опасно испытывать на наших пациентах новые, порой с серьезными побочными эффектами лекарства зарубежных фирм, как принято в наших больницах!
– Эти испытания проводятся на добровольцах…
– За рубежом тоже есть добровольцы. Только там нельзя это делать без страховки, и в случае ухудшения состояния пациента фирма обязана уплатить ему серьезную сумму за ущерб здоровью. А у нас – пожалуйста! – Он широко развел руки. – Вреди! И без всякой страховки, по официальному разрешению Минздрава! Вот и рвутся к нам, на почти бесплатный испытательный полигон!
Начальник главка ощутил словно толчок в сердце. Это было не в бровь, а в глаз. Он как раз на днях собирался в Париж, где предстояло заключить соглашение на апробацию очередного препарата в российских больницах. Миллионы долларов отпускают там на такие цели, ему от этого тоже кое-что перепадает… Он предвкушал такие командировки в компании с прелестной Анастасией Антоновной, мысленно наслаждаясь свободой от посторонних глаз, приветливейшим обхождением принимающей стороны и возможностью сделать такие приобретения, о которых прежде и мечтать не мог… А если лечению Акиншина дать ход, кто будет приглашать его в эти дивные поездки, где он и радость получает и зарабатывает при этом!
– Надо с Сухиничевым посоветоваться, – сказал он.
Настал черед Евгения вздрогнуть от неожиданности. Сухиничев, опять Сухиничев, везде Сухиничев, нигде без него не обходится!
– Не надо, – сказал он, тяжело вздохнув. – Его мнение вы можете прочесть в "Ведомостях Академии наук". Он мой даже не оппонент, а ярый противник.
– Ну вот видите…
– Но именно клинические испытания докажут, кто из нас прав.
– Да ведь это очень дорогое удовольствие, – вставил один из приглашенных "онкологов". – Вы знаете, сколько оно стоит? – Для наглядности он потер щепотью, изображая счёт купюрам.
– Догадываюсь.
– И у вас есть такие деньги?
– Конечно нет.
– Тогда ищите спонсора.
– Молодой человек, мы имеем дело только с серьезными, известными учреждениями и фирмами, – включился в обсуждение второй "онколог". – Вы кого представляете? Ах, себя? Гм… Советую вам поехать на Запад, там вам всё сделают.
– Почему вы все ссылаетесь на Запад? Мы что, второсортные? – Евгений стал терять терпение. – Да Запад сам меня нашел! И недурную сумму, между прочим, мне предложили за ноу-хау! Вам это ни о чем не говорит?
Собеседники с интересом воззрились на посетителя.
– Ну и что вы ответили? – чуть не хором воскликнули оба. – Согласились?
– Нет! Иначе зачем бы я шел сюда? Отдать – значит потом свое же покупать у них вдесятеро дороже, как произошло со многими нашими изобретениями. Их корпорации не промахнутся! А может и не продадут никуда, ни за какие деньги – используют только у себя, для узкого круга. И такое может быть…
Окинув взглядом "консилиум", Евгений окончательно сник. Удачей тут и не пахло. Он поднялся было, чтобы уйти, но хозяин кабинета остановил его жестом. Растерянность читалась на его лице.
– Подождите. Мы же ни о чем не договорились. Оставьте вашу заявку, мы рассмотрим и сообщим.
Душа Евгения снова всколыхнулась надеждой.
– Сколько придется ждать?
– Разберем в ускоренном порядке, в течение месяца-двух.
Два месяца! Евгений мысленно ахнул. Сколько за это время может произойти непредвиденного!
Он и не подозревал, как был близок к истине.