Штильнер служил банкиру аналогом наркотика. Мощнейший ум, способный из хлебных крошек и обрезков шпагата выстроить мост над пропастью - и в то же время сама рассеянность, небрежность, в последнее время склонная к алкоголизму. Мост из крошек и обрезков - Шармаль гордился этим, вне сомнений, художественным образом. Применительно к профессору банкир сконструировал его давно - если быть точным, сто два киттянских месяца тому назад (сто два целых тридцать восемь сотых) - и до сих пор, напоминая себе о мосте, ощущал благотворное влияние "раскраски" на разум. Да, наркотик. Сочетание несочетаемого; во всяком случае, для гематра, каким Штильнер не являлся. Слушая профессора, Шармаль испытывал чувство, похожее на опьянение. Чувство усиливалось ассоциациями: в профессоре банкир видел черты своих внуков, Давида и Джессики. Черты искаженные, но узнаваемые. Было время, когда Лука настаивал, чтобы внуки взяли фамилию Шармаль. Это время прошло.
- Ошибки, - сказал Штильнер в позапрошлом году.
Лука Шармаль помнил это, как если бы разговор состоялся вчера. Профессор пил черный мускат из пузатого бокала, заедая крепкое вино свежими лепешками. Хлебные крошки застряли у Штильнера в бороде, мощные залысины блестели от пота. Во взглядах на идеальный климат у зятя и тестя имелись серьезные расхождения. Впрочем, не только во взглядах на климат.
- Системные ошибки. Мы возводим их в ранг истин, привыкаем и перестаем видеть место разлома. Мир стоит на них, дорогой мой Лука! На китах? Слонах? Шкварках Большого Взрыва?! Ерунда! Если мир на чем-то и держится, так это на системных ошибках!
- Примеры? - спросил банкир.
- Религия! Все религии без исключения! Веруют в ошибку, нелепость… Фундаментальный принцип веры - чудо. А чудо - ошибка. Сбой привычных законов.
- Допустим, - согласился банкир. Ему доставляли удовольствие парадоксы, а парадоксы Штильнера - в особенности. Одним - мускат, другим - парадоксы. - Еще примеры?
- Да сколько угодно! Например, помпилианцы…
Великолепно, отметил банкир. Я, гематр, не в силах уловить его логику. А ведь она есть, логика.
- Уточните, Адольф.
- Вся Ойкумена сверху донизу уверена, что коренной помпилианец мало подвержен энергетическим галлюцинативным комплексам. Уроженец Великой Помпилии уходит под шелуху в двух случаях: когда клеймит нового раба - и когда дерется на дуэли с себе подобным. Два ярчайших всплеска ментального клейма! В остальное время - ни-ни! Под шелухой сидят рабы помпилианцев. Вторичный эффект Вейса настигает их во время выкачки энергии, а значит, почти весь срок пребывания в рабстве. Так?
- Допустим, - осторожно согласился банкир.
Он предвкушал выводы профессора, как пьяница - вечеринку.
- Не допустим! Лука, дудки! Я этого не допущу! - мускат делал Штильнера шумным и фамильярным. Это от бренди профессор быстро засыпал. - Системная ошибка! Мы с вами - не помпилианцы! Машинально мы отделяем помпилианца от его рабов. Рассматриваем их, как разные объекты. А ведь это не так! Раб не есть самостоятельная величина. Помпилианец и его рабы - единое существо, мультиорганизм-симбионт. И этот мультиорганизм основной своей материальной частью… Ну же! Не притворяйтесь, что вы теряетесь в догадках!
- Бо́льшей своей частью, - продолжил банкир нить профессорских рассуждений, - этот мультиорганизм пребывает в галлюцинативном комплексе. Значит, помпилианцы уходят под шелуху намного чаще, чем в двух упомянутых случаях. Это происходит во время каждого энергетического акта. Считай, вся жизнь рабовладельца проходит под шелухой. Но для личности помпилианца это происходит неосознанно. Блокируется его же восприятием мира…
- Вот именно! Мы не в силах представить себе господина и рабов, как цельность. Мы вертимся карасем на сковородке, лишь бы не признать очевидное. Но и сам помпилианец не в состоянии это сделать! Вы же знаете их отношение к собственным рабам. Разделение - системная ошибка. Убери ее, и система рассыплется. Теперь вы понимаете, о чем я?
- Карась на сковородке, - повторил банкир. - Хороший образ, спасибо. Я запомню. Можно еще пример, Адольф?
- Сотню! Тыщу! Ну вот хотя бы… - сев на любимого конька, профессор заметно оживился. - Мы знаем, что во время клеймения помпилианец увлекает человека, которого наметил себе в рабы, под шелуху. Увлекает насильно, против воли еще свободной личности. Фиксируем: помпилианец способен утащить под шелуху кого угодно, не спрашивая особого разрешения. Став же членом колланта, помпилианец теряет эту возможность. Он больше не способен удерживать прежних рабов и создавать новых. Так?
- Так, - кивнул Лука Шармаль. - Это подтверждается фактами.
- Нет! Не так! Системная ошибка!
- Где вы видите ошибку, Адольф?
- Помпилианец-коллантарий кастрируется природой в смысле утраты клейма. Это факт. Но кастрация имеет место лишь в малом теле, в плотском облике, дарованном от рождения. В большом, волновом теле - в коллективном антисе! - помпилианец служит связующим центром колланта. То есть, в принципе его клеймо работает - в режиме специфическом, но вполне помпилианском. Фиксируем: клеймо перестает работать в малом теле, но работает в большом. Ну же! Поразите меня гематрийской проницательностью!
- К чему вы клоните?
- Никто, - профессор наклонился вперед. Губы его дрожали от возбуждения, - никто и никогда не проверял, как работает клеймо помпилианца, если сам помпилианец находится в большом теле, а объект приложения клейма - в малом. Я говорю не о коллантариях, тут все ясно. Я говорю о случайном, постороннем человеке. Приложите к нему клеймо помпилианца в момент формирования колланта - вдруг мы узнаем много интересного?
Штильнер оказался прав. Банкир Лука Шармаль и впрямь узнал много интересного, но это случилось позже. Интерес довольно быстро превратился в выгоду, как всегда бывает с разумным интересом. К счастью, профессор утром уже не помнил о вчерашних рассуждениях. А может, помнил, но Адольфу Штильнеру, доктору теоретической космобестиологии, не впервой было разбрасываться фейерверком гипотез - и равнодушно смотреть, как огни гаснут, не долетев до земли. Образ фейерверка банкир сконструировал в два приема: про собственно фейерверк - сам, про гаснущие в полете огни - при помощи Джессики, когда внучка на каникулах прилетела к деду на Китту. Так или иначе, десятую часть прибыли, едва дело оформилось организационно и финансово, банкир со всей добросовестностью переводил на счет центра "Грядущее", где трудился Штильнер - в качестве благотворительного нецелевого взноса.
- Мар Шармаль?
Запрос охраны вернул банкира из прошлого в настоящее.
- Слушаю.
- Мар Фриш прибыл. Вы хотите его видеть?
- Да.
Сто четыре секунды Лука Шармаль следил, как микрокар едет к беседке от ворот. В ка́ре, одетый по-дорожному, сидел Гиль Фриш, он же объект Заноза - член одного из трех особых коллантов, принадлежавших банкиру. На сто пятой секунде Фриш шагнул в беседку.
- Здравствуйте, мар Шармаль.
- Здравствуйте, мар Фриш. Мне доложили, вы прибыли в компании?
- Со мной Спурий Децим Пробус и его туземец. Они хотели сопровождать меня на вашу виллу, но им настоятельно предложили остаться в отеле. Они недовольны.
- Я тоже недоволен. Это правда, что ваш коллант взял пассажира в самостоятельном порядке?
- Да, мар Шармаль.
- Кто был инициатором перевозки?
- Я.
- Причина?
- Центр не запрещал нам самодеятельность.
- Центр, мар Фриш, это я. А вы должны знать, что я - не сторонник прямых запретов. Я предпочитаю людей, способных предвидеть последствия заранее. Итак, причина?
- Пассажир спас мне жизнь.
- Ваши поступки диктуются эмоциями? Я удивлен.
- Удивление идет на пользу таким, как мы. Рад, что сумел оказаться вам полезным, мар Шармаль. Чем могу служить еще?
- Присаживайтесь, мар Фриш. Я хочу знать подробности.
В устах Луки Шармаля слово "подробности" означало "все". Художественный образ в обоих случаях; лекарство для гематрийского рассудка. Личный врач рекомендовал банкиру по вечерам, перед сном, читать пьесы, в особенности - комедии Луиса Пераля. Это было невыразимо скучно, но банкир читал.
Он всегда выполнял рекомендации врача.
Контрапункт
Из пьесы Луиса Пераля "Колесницы судьбы"
Федерико:
Весь мир - театр, включая Ойкумену!
Вы думали - кино? Арт-транс? Увы!
В итоге ясно, как ошиблись вы
И как я прав!
Лопес:
За правду ломят цену!
Вас отлупили, вы едва живой,
Едва не заплатили головой,
Вас лекарь и за год не исцелит…
Федерико:
Воистину театр! Но как болит…
Взгляните: это лес? Нет, мешковина.
Вот особняк? Нет, доски и картон.
А это разве люди? Половина
Из них - актеришки. Неверный тон,
Дурная мимика, кривые жесты!
А гонор?! Каждый минимум божествен,
А максимум…
Лопес:
И я?
Федерико:
Мой добрый друг!
Вы - худший из актеришек вокруг.
Вы искренни - ужасная беда!
Вам зритель не поверит никогда.
Глава седьмая
Что знают двое, знает свинья
I
- Отличный виртим, коллега Гавилан.
- Благодарю, коллега Шванкунг.
- Смотрится очень реалистично. О, эта первобытная брутальность!
- Рад, что вам понравилось.
- Понравилось? Я в восторге!
- Вы тоже выглядите впечатляюще.
Коллега Шванкунг, точнее, его виртим - виртуальный имидж - представлял собой мыльный пузырь, колеблющийся в выборе формы между спелой грушей и ярмарочным уродцем. Он колыхался, вздрагивал, ежеминутно менял очертания. Кресло, в котором пузырь расположился на отдых, просвечивало сквозь коллегу Шванкунга, утопая в радужных сполохах и россыпях мерцающих огоньков. "На языке Ларгитаса слово "шванкунг" имеет значение "флуктуация"", - шепнул Диего в ухо услужливый "толмач", предусмотрительно установленный Карни. Сам маэстро в качестве випса - виртуального псевдонима - взял, не мудрствуя лукаво, прозвище, подаренное ему юной доньей: гавилан - ястреб на эскалонском.
- Пустое! - отметая комплимент, пузырь изящно взмахнул свободным отростком. Верхняя треть коллеги Шванкунга окрасилась в густой багрянец. - Кого сейчас удивишь волновым виртимом? Подумываю сменить, но привык, знаете ли. А ваш, извините за любопытство, соответствует какому-то реальному прототипу? Или композит?
- Соответствует, - честно ответил Диего.
Карни сняла его на голокамеру, как есть, в наряде, в котором маэстро прибыл на Хиззац. Скромный колет, штаны до колен, сапоги со стоптанными каблуками. Перевязь с рапирой, шляпа с истрепанным пером. Кинжал за поясом - кинжал Диего купил здесь, на Хиззаце, оформив как сувенир, разрешенный к ношению. Рапиру, увы, носить не разрешалось. Капельку ретуши, осветлить волосы, рельефней заострить черты, сделать гуще усы. Добавить седины в бородку… "И беса в ребро!" - не удержался маэстро. "А влезет? - отшутилась Карни. - У тебя там целый рассадник…"
- О, так вы реконструктор? - обрадовался Шванкунг.
В памяти всплыл инспектор: "Мое хобби - историческая реконструкция… Две минуты? Это же сущий пустяк!.." Во рту, словно десны вдруг закровоточили, возник гадкий вкус: железо с горьким миндалем. Диего потянулся за банкой шипучки "Чанг-фреш", сделал глоток. Его виртим проделал то же самое: камера, встроенная в терминал, отслеживала движения маэстро, передавая их двойнику. "Нет", - хотел ответить Диего, но зачем-то соврал:
- Да. В определенной степени…
Так будет меньше вопросов, подумал он. Реконструктор, хобби - этим все сказано. Врать Диего не любил, но здесь все было по большому счету фальшивкой. Как выглядит коллега Шванкунг в реальности? Инвалид-колясочник? Жирная домохозяйка? Учитель в младших классах?!
- Впервые у нас?
- Да.
- У вас разнообразные хобби, коллега Гавилан. Ваш интерес к коллантам лежит в теоретической или, извините, в практической плоскости?
По уставу клуба "Странники" собеседника полагалось звать "коллегой". Клуб Диего выбрал наугад, сломавшись на списке длиной в милю. Впрочем, перед первым визитом маэстро тщательно ознакомился с правилами ведения дискуссий. "Взаимное уважение, вежливость, культура поведения. Свободный обмен информацией, ответы на интересующие вас вопросы о коллективных антисах. Среди членов клуба имеются действующие коллантарии…" Знать бы еще, кто из присутствующих здесь виртуалов - действующий коллантарий, а кто - скучающий бездельник…
- В обоих смыслах, - Диего сделал рукой неопределенный жест. - Собираюсь пробоваться в коллантарии. Но сперва хотел бы побольше узнать о коллантах.
Легенду он придумал загодя.
- Вы обратились по адресу, коллега! - верхняя часть пузыря треснула ослепительной улыбкой. - Хотя я должен предостеречь вас от излишнего оптимизма.
- Я весь внимание, коллега Шванкунг.
Вокруг начал кучковаться народ. Кресла, неся членов клуба, подплывали по воздуху и стайками опускались на пол. Места хватало всем: не иначе, виртуальное пространство было резиновым, растягиваясь по мере надобности. Упустить шанс просветить новичка? Наставить на путь истинный? Никогда! Ни за что! Поделиться с Диего ценными знаниями о коллантах жаждали волки и ящеры, десантники и секс-бомбы: волки - в шерсти, ящеры - в чешуе, десант - в броне, девки - в чем мать родила! Сбоку вертелся монстрик, похожий на желейный пудинг, вразнобой шевеля бахромой щупальцев. Инопланетянин, однозначно; не путать с инопланетником.
- …не открою вам большого секрета, коллега, - вещал меж тем Шванкунг, лучась от внимания публики. Он первым взял в плен благодарного слушателя. Сейчас пузырь намеревался выжать из случайной удачи все преимущества до последней капли, - если напомню о колоссальном отсеве среди кандидатов в коллантарии. Будьте заранее готовы к отрицательному результату, чтобы потом не расстраиваться…
И гневный хор вступил с просцениума:
- Восемьдесят, блин! Восемьдесят процентов рубят!
- Восемьдесят пять!
- Они нарочно! Отсеивают, гады! Я бы прошел…
- Девяносто!
- Девяносто три!
- Девяносто три с половиной…
- У вас по какой расе статистика?
- Коллега Гавилан! Вы к какой расе принадлежите?
- Я…
Диего вовремя прикусил язык. Не хватало только ляпнуть, как дремучий провинциал: "Эскалонцы мы…". К чему любопытным коллегам знать, откуда прилетел дон Гавилан? Варвар, с горечью подумал маэстро. Вот моя раса. С другой стороны, мар Яффе как-то обмолвился, что Террафима имеет "слабо выраженный технологический вектор развития".
- У нас вектор.
- Вектор?
- Технологический. Слабо выраженный.
- Техноложец? Тогда шансов еще меньше…
- Три процента…
- Какой там! Хорошо, если один!
- …помпилианцев дефицит!
- …вудуны чаще…
- А нас…
- Очередь на пол-Ойкумены!
- Я ж говорю, нарочно рубят! Я бы точно прошел…
Диего решил, что настал подходящий момент:
- Спасибо, что предупредили. Я понимаю, шансов мало…
- Мало? Да их, считай, нет!
- Мы тут все пробовались…
- …но если я захочу выйти в космос не коллантарием?
- На корабле? Нет проблем!
- Бери билет и лети!
- Вы меня неверно поняли, коллеги. При чем тут корабль? Я имел в виду именно коллант. Разве запрещено войти в него не коллантарием?
Воцарилась гробовая тишина. Все взгляды были прикованы к новичку с "брутальным виртимом" варварского головореза.
- А кем?! - первым не выдержал монстрик.
Голос монстрика сорвался, пустил петуха. Щупальца тряслись от волнения. Мальчишка, уверился Диего. Впрочем, какая разница? У этих людей могут найтись ответы, которых нет в информационных хранилищах…
- Пассажиром.
- Пассажиром?
- Взять билет, как верно заметил наш коллега. Заплатить коллантариям, чтобы при выходе в большое тело они прихватили меня с собой…
Первой расхохоталась девица с грудями, похожими на арбузы. Вскочив из кресла, запрокинувшись назад, она сотрясалась всем телом, не в силах справиться со смехом. Тугие, лоснящиеся груди плясали так, что Диего испугался: вдруг оторвутся? Лишь сейчас он заметил, что сосков на каждом "арбузе" больше одного.
Вслед за красоткой начали хохотать остальные.
- Я сказал что-то смешное?
- Простите нас, коллега Гавилан, - Шванкунг не смеялся. Но колыханье пузыря допускало разные толкования. - Не удивлюсь, если вы сценарист. Ну признайтесь! Вы пишете сценарии для сериалов?
- Я?!
- Тогда продайте идею какой-нибудь студии. Отличный ход для фантастики: пассажирский коллант! Вынужден вас разочаровать: вряд ли вы первооткрыватель. Где-то я подобное уже читал… Или видел? Нет, не помню…
- И что?
- В смысле?
- Это возможно?
- Вы меня изумляете, коллега. Нет, конечно! - пузырь внезапно охрип. Темные пятна выступили по всей поверхности Шванкунга. Пятна двигались, меняли очертания, сливались в крупные кляксы. - Если бы такое было возможно… О, если бы!..
Госпиталь, подумал Диего. Военный госпиталь, палаточный лагерь под Радденом. Я помню, я прекрасно помню этот ад! Кровь, гной, мухи. Калеки. Их было так много, что мне казалось: весь мир состоит из калек. Рана загноилась, я выл, когда лекарь чистил ее. Выл от боли; выл от радости, что моя рука останется при мне. Лекарь дал гарантию: заживет как на собаке, сказал он. А вокруг слонялись калеки, которые могли ходить, и лежали калеки, которые ходить не могли. Их зависть окружала меня вонючим облаком. Зависть к моим рукам и ногам, глазам и здоровому, не переломанному хребту. Они бы продали душу сатане, лишь бы поменяться со мной местами.
Я снова в госпитале. Вокруг - калеки, просто им не известно, что я здоров. Что мне вовсе не хочется скакать на призрачном жеребце по лживому космосу. Калеки завидуют не мне, их зависть обращена к тем коллантариям, кто прошел чертов отбор. Любой ценой, бормочут они. Всё, что угодно. Будь пассажирский коллант реален - эти неудачники, провалившие испытания, ограбили бы ювелирную лавку, продали детей в рабство, зарезали богатого соседа, но собрали бы деньжат на "билет"! Фанатики выхода в большое тело, вы больны открытым Космосом, страстью превратиться в свет. То, чего я опасаюсь хуже чумы, для вас - предел желаний. Существуй такая возможность, вы бы выгрызли ее зубами! Не пожалели бы средств и усилий, лишь бы осуществить свою мечту. А после счастливчик не удержался бы и поделился радостью хоть с кем-нибудь. И пошло-поехало… В Эскалоне говорят: "Что знают двое, знает свинья".
Вывод, маэстро?
Пассажирский коллант невозможен.
Но, Господи… На чем же тогда мы с Карни прибыли на Хиззац?