* * *
Покопавшись в малом кошеле (из тех, что отдал ему старый дворецкий) Гриша сообразил, что это не папенькин загашник. Тут много было монет мелкого достоинства. Нашлись и обрубки серебряных гривен, и пара золотых колец. Не по-царски деньги собраны. Явно это от Никифора Никоновича поддержка. Пересчитал их и записал в книжечку, чтобы не забыть.
Князь Федот заглянул, тоже с кошелём.
- Это Иван Данилович мне оставил. Сказал - если у тебя трудности возникнут, так чтобы… чтобы… вот.
Понятно, что врёт. Но хитро, не так, чтобы попасться по-глупому. Монетки-то тут конечно из царской казны. Одного достоинства и не мелочь. Стало быть, это княжичу был подарок вместе с поместьем. Или в уплату долга перед его родителями? Кто его разберёт? Но принёс Федотка свои деньги, и не малые.
На другой день служка сказал, что старшина купеческий просится. Думал, что жаловаться станет на тяжкие времена, на упадок в торговых делах. Но нет, снова кошель принёс, попросил принять на дела богоугодные, креплению царства способствующие.
От стрельцов трое помаленьку принесли, тоже из тех, кто лавки держал в рядах. Гришка брал, говорил "спасибо", вернуть не обещал, но в книжечку записывал. Откуда эти люди прознали про трудности в финансами - ни один не сознался. Потом уведомили о приходе крестьянина, и вот тут-то царевич и призадумался. Это уж не сбор ли средств народных начался, как иногда отцы святые для постройки храмов пожертвования испрашивают. Нет, не похоже на то. Он ведь никому, кроме старого дворецкого не говорил, а Федот просто в курсе его дел - через него почти все расходы идут.
Пришел, однако, Волкер-немчин. Тот самый, что надоумил мужиков в ближней от царского терема деревне, что к северу, как плодородие в земле сохранить. Усадил его за стол, велел обед подавать, да кликнуть князя Федота и Наталью. Девушка, однако, за стол с мужчинами не села, взялась прислуживать да подливать. Гостю в основном. А царевич с князем его выспрашивали про то, как бы остальных земледельцев обучить таким же приёмам. А то кочуют веси с места на место и лес опять же изводится.
- Знаешь, Гриша, - после шестой чарки Волкер перенял манеру обращения к наместнику, губернатору, царевичу и вообще самой большой шишке на острове ту же самую, что и другие сотрапезники. - Не станут крестьяне перенимать то, что им не нужно. Лучше по старинке станут всё делать, как от отцов повелось. Были б не землепашцы, а солдаты были - тогда бы приказать им, и весь сказ. За мной-то повторять стали, когда я на своей полоске в полтора раза против ихнего собирал, вроде как показать хотели, что и они не хуже моего. А в Царёвке и в Берестове дочери мои мужиков своих поедом съели, пока те согласились позволить им палый лист зимой возить на делянку.
Работа эта не шибко тяжелая, если по снегу да на санях. Ну а потом уже, когда с хорошим урожаем оказались, носы перед соседями задрали и сами поумнели.
- Солдаты, говоришь? А сам бы ты в солдаты пошел, чтобы я тебя капралом сделал. Тогда мог бы распоряжаться и заставлять всё делать по-твоему?
- Солдат на войну посылают, а у меня сыновья ещё не выросли, да и годы мои уже не молодые, не угнаться мне за рекрутами.
- Ладно, Волкер, ты ведь нынче по хозяйству не шибко занят. Есть у меня для тебя заработок малый, если, конечно, желаешь?
- Отчего бы не желать!? Монетка-другая завсегда в прибыток пойдёт, если случай такой.
- Такой, Волкер, такой. Почитай в самом конце брусовой дороги под первым мостом имеется лагерь рядом с запрудой на ручье. Сходи туда и погляди, можно ли рядом с ним поля распахать и ладное ли место. А коли ладное, скажешь мне, и будут тебе солдаты в подчинение и тогда паши, сей только, и зерно продавай - деньги у тебя заведутся.
- Это ты, Гринь, что? На государевом жаловании хлеборобов собираешься содержать? И на довольствии вещевом и харчевом? - Федот аж взвился от возмущения. Он-то знает, во что обеспечение солдата казне обходится, сам за этим следит.
- Ты, князь не спеши кричать. Спробуем сперва, а коли не выйдет, ну так и не выйдет. Зато уж и сомневаться не станем, что не испытали задумку, - царевич и сам пока ни в чём не уверен, но перед ним нынче человек, хорошо понимающий в земледелии, и очень хочется видеть его своим соратником.
А как этого добиться? Да дело поручить. К работе приставить, к которой у него есть тяга. Пособить, чем попросит, тем более, что, вроде как на слове поймал. Слегка. Ну, про солдат в подчинении. Что же касается ответа, что ему, Грише и без того перед батюшкой ответ держать за изведённый корабельный лес и растраченную казну, так по сравнению с этим предстоящая малая трата - мелкая ерундовина, а не вина.
- А ты, Волкер, как придёшь туда, капралу от меня поклон передай.
- Постой, Гриня! Я ведь, почитай, только что из тех мест. На заработки ходил, почитай со всеми нашими мужиками. Ну, сам понимаешь, вот она рядом стройка идёт, а денежку заработать кому ж не охота. Так что седьмицу я на тех самых Селитряных казармах обретался и всё по округе видал, - Волкер сообразил, чего от него хотят.
- А тогда потребен мне человек, который вокруг того места сможет и рожь, и овёс вырастить, и огороды такие разбить, чтоб родили. Будет тебе за то солдатское жалование и довольствие. И от продажи зерна доля десятая. Только долю ту придётся между работниками делить, хотя, они тоже солдаты и на довольствии состоят.
- А как же лошади, плуги, инвентарь? За них из чего платить?
- То за мои деньги. За казённые, стало быть.
Волкер призадумался, беззвучно шевеля губами. Не иначе что-то подсчитывал. Посидели немного молча. Потом мужчина поднял взгляд, полный сомнений и какого-то страдания от неспособности решиться.
- Ладно. Покои тебе уже приготовлены, Тимка проводит. За завтраком ещё потолкуем.
На том и расстались.
* * *
Ночью пришла Наталья. Она спала иногда с ним в одной кровати, но без глупостей. Что называется, пошептаться приходила, помурлыкать. На этот раз всё было хуже. Девушка расплакалась:
- Ой, страшно-то как, Гришенька. Ты же всё не по-людски делаешь. А как не выйдет?!
- Не выйдет так - иначе попробую. Чай, не прибьет меня папенька совсем? А так прогневается, что глаз прогонит, пойдём с тобой по белу свету. Я стану горшки лепить, а ты их - на рынке продавать.
- Ага. А потом пьяный дружинник проедет на коне, толкнёт мой товар, и всё разобъётся.
Вот, незадача. Ничем её не проймёшь. Даже сказки они одни и те же читали. Елки, когда же он вырастет, чтобы как с женой обойтись с любимой?!
* * *
К завтраку Федот вышел с синяком под глазом. Князь, княжна и царевич потчевали Волкера, хранившего молчание по самому волнительному для присутствующих вопросу - согласен ли он пойти в солдаты, чтобы хлеборобствовать, как считает нужным.
Любава прислуживала, наряженая по рысскому обычаю в сарафан, а Татьяна оделась на иностранный манер в платье сельджукского кроя. Разговор вращался вокруг образования княжны. Учителя, что были приглашены для Григория, уехали ещё в начале лета, а кроме святых отцов грамотееев на острове не было. Федот просто в отчаянии, но сноситься со столичным островом нынче рискованно - кто только не шастает в это тревожное время в окрестных водах. Казаки трижды отбивали какие-то шайки, а на западном берегу патруль перестреливался с неизвестным судном, воспрепятствовав высадке со шлюпок.
Так что посылка весточки каждый раз - дело опасное. Только по великой нужде отряжают быстроходную ладью с тремя десятками стрельцов на вёслах, и редкий раз такой поход обходится без стычки.
Ещё поговорили о том, что в этом году крестьяне неплохой урожай собрали. Купцы, правда, не торопятся его скупать, полагая городские склады не особенно надёжным местом. Возвращения сельджуков опасаются все.
- Ваше Высочество! А нельзя ли восьмую часть от урожая на нужды хозяйства оставлять? А то ведь лошадей-то кормить придётся своим овсом, - вдруг спросил гость, когда дело уже дошло до кофе.
Гриша отломил краешек булочки. Вот не такие они, как у Прасковьи, и всё тут. Не хуже, но и не то. А что касается двенадцати с половиной процентов вместо предложенных десяти, так и ладно. Он ведь не считал, если честно признаться, потому что никаких исходных данных у него нет. Ну ни малейшего представления о затратах, что несут земледельцы не имеет. Но для виду подумал, помедлил, даже глаза к потолку поднял глубокомысленно, вроде как считает что-то.
- Ладно Волкер! Будь по-твоему. Только смотри же, по имени меня зови, как вчера. В кабинет пойдём, бумагу напишем для капрала. Подсказывать станешь, чего ему повелеть надобно. Тимоха! Прапорщика Тыртова пригласи, да сразу в кабинет веди.
Подумал, что прямо сейчас нужно договориться о работниках для заведения, где очищают селитру, и чтобы там заодно тем же народом ещё и пашни пахали, да рожь сеяли. Новобранцы-то тамошние все от сохи, им это не в диковинку будет.
* * *
Уехал Волкер. Командир крепости и вообще всего регулярного воинства на острове у царевича задержался. Сговорились с ним, что на жалование и довольствие для очищальщиков селитры деньги казна в полк перечислит, а на амуницию и огневые припасы - нет. Это Федот так настоял. Вроде как воины, но по хозяйственной части.
Жаловался прапорщик на то, что рекруты в этом году попались ему почти одни бестолковые. Парни крестьянские, достигшие нужного возраста, ни грамотностью не отличаются, ни склонностью к понятливости. Что послушны - это да. Строю их обучить можно, да и с ружъём управляться тоже как-то ещё выходит, а вот по основной части боя, когда сторой на строй в багинеты сходится, то, считай, на одну баталию всего пополнения только и хватит. Полягут, увальни криволапые. В первом же бою полягут!
Поначалу это не так заметно было, а как вернулась основная масса новобранцев с работ, куда по велению Григория он их посылал, так и проявилось всё.
- А что, в прошлые годы разве иначе было? - Федот, при разговоре сидел, поинтересовался.
- Другие годы мы столь не набирали. И потерь таких не было, и войны не случалось с той поры, как я на службу заступил, - Тыртов молод. Лет двадцати с небольшим.
- То есть что, строже отбор был, что ли?
- Конечно. Из желающих одного на десяток только и принимали.
- Отчего же столько много их на службу просится?
- Крестьянский хлеб не лёгок, да и надоело парням на земле пуп-то рвать. А если не женатый, так и хозяйства своего не заведёшь, то есть при отце оставаться приходится работником. Без хозяйки ни дома, ни деток не заведёшь, зачем оно им надо?
- Так женились бы? - Гриша в недоумении.
- Где ж девок на всех взять? Не каждая ведь роды переживает. Вот и выходит, что мужиков больше, чем баб. Да ещё за иного и вторая пойдёт, и третья, случается, а за кого-то и из-под палки не загонишь. Вот оттого в мужском населении и образуется неприкаянность. Опять же на государевых харчах меньше забот. Ни о пропитании думать не надо, ни об одежде, да крыша над головой имеется, - видно, что прапорщик, хоть и молод, но философ по складу души.
Гриша призадумался. Почему-то батюшка обычно отзывался о крестьянах, как о людях тёмных, но себе на уме. Что не своротишь их с пути, завещанного предками, не убедишь в том, что оброк надо сполна отдавать и повинности нести ради того, чтобы было кому защитить их от напасти. А они переедут всей весью с места на место, чтобы спрятаться и от сборов, и от работ по ремонту тех же дорог или мостов. А то боярину скажут, будто они казённые, а дьяку - мол, отдали уже все хозяину здешней земли - боярину. Сами же деревья с метками срубят на дрова или столбы межевые с места на место переставят и показывают каждому свои. Вот, поди, сыщи их сперва, а потом ещё попробуй взять положеное!
Ох, да все хитрят, чтобы добро своё сохранить. Ну да ладно, об этом в другой раз. Надо теперь о военных делах потолковать. Как-никак, война идёт, а тут чуть не тысяча бойцов под одной рукой.
- А что, стрелецкие дети или казацкие, они разве в полк не идут? Уж эти-то должны ловки быть.
- А им это не с руки, в регуляры подаваться. Они же не просто так, а привилегированное сословие. Ни с тех, ни с других, ни повинности нет, ни оброка, ни мыта. Как отец погибнет, или по старости на покой уйдёт, так кто-то из сынов на его место и заступает в сотню. Стрельцы кто торговлей промышляет, кто ремеслом, или огородничеством. А казаки могут на отхожий промысел сходить, собрав ватагу, чтобы пограбить кого из соседей. Причем в строю их от того без убыли остаётся, потому что на разбой молодь уходит. Вроде как в учебные походы отправляются, а уж куда их занесёт - кто знает. Нет, в солдаты они и не просятся, разве что изредка какой неудатный.
Ты бы царевич дружины боярские к батюшке в войско отослал, - вдруг спохватился Тыртов. - Их, когда надо, нескоро соберёшь, а если возле города лагерем держать, то бузят от безделья. Стрелки и рубаки они справные и оружие у них ладное. Как будет случай, пущай корабли пришлют и увезут туда, где им дело найдётся.
Глава 11. Гнилые погоды
Не рассосались финансовые проблемы. Деньги уходили, словно сухой песок между пальцами. В казённых амбарах прибывало и ржи, и овса - оброк свозили обычным порядком, и вместе с частью так и не вывезенного прошлогоднего урожая, можно сказать, что хранилища от него чуть не лопались. Где могли, расплачивались зерном. По-прежнему, основной расход денег шёл на содержание регулярного полка.
Дорогу до селитряных копей пустили и пороховая мельничка заработала в полную силу. Сразу выяснилось, что на бочонки под этот "продукт" тоже нужно сильно потратиться. Хорошо, хоть бондари принимали плату натурой. Гриша послал весточку батюшке на столичный остров, где отписал и про то, что зелья огневого у него теперь много и можно его безвозбранно забирать. И на безденежье пожаловался.
Галерная флотилия прибыла незамедлительно, двух недель не прошло. Никита Иванович, что привёл её, обнял радостно своего младшего братца царевича Гришу и приказал грузить корабли немедленно. Потом спросил, отчего так мало пороху припасено, и сколько ещё будет, и когда, и снова попрекнул скудостью, однако пообещал наведываться часто и всё увозить.
А вот денег не привёз. Вернее, привёз так мало, что хоть плачь. И поговорить толком не успели. Сотни гребцов из корабельных команд сноровисто, но без суеты, осторжненько взяли все приготовленные бочонки и занесли их под палубы. Охнуть не успел, как эскадра уже показала кормовые флаги, а вскоре и вовсе пропала из виду.
* * *
Чтобы совсем не оскудела казна, драгоценную утварь из царского терема продавали потихоньку, штуки шёлка и парчи, атласа и бархата, что припас дворецкий. Так же грабили и бывшее подворье боярина Чухнина, где проживали в городе. Разносолы со стола пропали - подъели то, что раньше было заготовлено, а новых трат позволить себе не могли. Потому кормился царевич и ближние его тем же, чем и дворню в людской потчевали. С одежды у них пропали красивые бляшки и пуговицы, исчезли из комнат зеркала и поставцы. Любава частенько относила вещи в ряды - торговалась она лучше остальных и нажитое поколениями предшественников добро уходило, как в прорву в содержание всё того же обучающегося полка.
С обучением штыковому бою новобранцев Гриша с Федотом дело на самотёк не пустили. Едва отправили отряды боярские под руку государя, как оставшихся на острове старых дружинников зазвали в учителя. Рукопашная, она с любым оружием рукопашная, а у людей сызмальства ей учившихся, много чего можно почерпнуть.
Уж на что, казалось, капралы гоняли молодёжь, но кряжистые деды, покрытые шрамами былых сражений, за три месяца научили рекрутов драться чем угодно и повыбили из них дурь. Царевич поглядывал на эти тренировки - не жалели ветераны детей крестьянских, отчего те сделались жилистыми и проворными. Как выпал снег, три полноценных роты погрузились на пришедшие за ними галеры и убыли на Бутурлин. Пусть и наскоро обученные, но уже не совсем сырые.
Стрельцы тоже ушли на тех же галерах - топка войны требовала всё новых и новых дров, так что из войск остался на Ендрике сильно сократившийся гарнизон крепости, да казаки. По стрелецкой слободе ещё десятка три молодых записали на службу - больше просто не набралось, и столько же пожилых, не обветшавших пока от старости, воинов вернулись к оставленному делу. С финансами сразу сделалось полегче, а тут бриттская бригантина забежала, взяла полный груз овса, причём из казённых амбаров.
Гриша купцов предупредил, что если кто вздумает ниже цену предложить, то он его за это шибко удручит, так что отдал зерно за правильные деньги.