* * *
Пришло время испытывать пушку с задним заряжанием. Выглядела она странно. Представьте себе лафет от Шуваловского единорога, на котором вместо пушечного ствола лежит обычный лом - так выглядит ствол стрелецкой пищали. Ещё можно сравнить с противотанковым ружьём. Справа у задней части ствола горит пропитанный маслом фитиль, в пламени которого калится тонкий стальной стержень. Достаточно нажать на рычажок, к которому он прикреплён, и конец его входит сбоку в отверстие в стволе.
Справа на земле стоит ящичек, в котором лежат десять цилиндров, один из концов которых чуть заметно сужен, а потом закруглён. Гриша обо многом догадывается, поэтому не задаёт вопросов старому пушкарю, а дожидается демонстрации. Особенно интересно ему как решен вопрос с запиранием канала ствола. Очень уж много при обсуждении было здесь предсказано сложностей, на которые указывал ему мастер.
Движение рычага, и угловатый железный брус, приставленный к хвосту ствола, съезжает вниз так, что жёлоб в его верхней части совмещается с отверстием. Второй номер расчета одной рукой уложил в жёлоб цилиндрик, а второй задвинул его коротким прибойником в отверстие до самого конца. Непонятно, правда, то ли впереди снаряд упёрся во что-то, то ли утолщение прибойника в канал не проходит и ничего дальше пропихнуть не в силах, но сразу вслед за этим затвор поднимается потому, что первый номер подал рычаг в другую сторону. В конце движения слышен щелчок, вслед за которым уже второй номер нажимом на рукоятку втолкнул раскалённый стержень в ствол.
Выстрел.
Новая манипуляция рычагом, снарядом, прибойником, рычагом, рукояткой.
Выстрел.
И ещё восемь раз подряд. Меньше минуты - и ящичек с цилиндриками пуст. Скорострельность просто фантастическая.
Кивнул стрельцам, а потом вместе с ними отравился к мишени. Стенка наскоро сложенного сруба в четырех сотнях метров от орудия изрядно расковыряна. Есть даже одно пробитие там, где три пули угодили в одно и то же место. Почти в одно. Остальные увязли в брёвнах, расплющившись, хотя ямки проделали заметные.
- Что же, стрельцы, быстрая пальба оказалась вполне возможной. Это хорошо. Теперь давайте о плохом поговорим. Чем наша пищаль не удалась, выкладывайте, как на духу.
- Первое дело, это картуз оказался слабым на удар. То есть, что бурый порох легко слёживается, это верно подмечено, и что его лучше сразу в той форме и слежать, в которой потом в пушку запихивать станешь, опять же верно. Опять же куделю в него ежели добавить, то горит он медленней и ствол не разрывает. Нагар, опять же от него такой, что банить можно после десятка выстрелов, а не через два-три. Но крошится он, всё таки, только чуть задень, - старый мастер поскреб затылок, и продолжил: - Второе дело, свинцовая пуля доспех или даже щит прошибёт, пожалуй. Доску на струге или ушкуе ещё проломит. А вот кораблю ничего не сделает. Увязнет в обшивке. Там ведь доски много толще.
Хотя то сужение, что поясок на пуле сминает - это ты верно придумал, и что пыж надо вставить деревянный и с пулей его скрепить, это тоже хорошо, а то снаряд бы точно сломался, чуть тронь. Словом, царевич, с припасом надо обращаться нежнее, чем мамка с дитятей тетёшкается.
Что ещё надобно сказать - без крепкого лафета нам все эти приспособления, что к стволу приделаны, никак не удержать, хотя отдача против пушки выходит слабая, а наводить, если по пехоте палишь, такую тяжесть трудно. Кучность-то отменная выходит, стало быть уже за полверсты пальбу открывать можно. Только навести по человеку с такого расстояния никак не получается ни на какой глаз это не выйдет.
Гриша выслушал обстоятельный монолог и, положив книжечку на лафет, сделал несколько записей.
- Спасибо вам, братцы. Порадовали. Вот вам денежка малая за труды. Передохните пока, погуляйте, а я в другой раз приду, тогда дальше станем говорить. Понятно, что для войны эта модель не годится, не сможет никто из неё в бою палить. Но мы сделаем так, что сможет, потому что, если оно в принципе работает, то остальное - дело нашего прилежания. Поправлять будем.
* * *
Над эскизами он в эту ночь засиделся допоздна. Про то, что в свинцовую пулю следует поместить стальной стерженёк - это решение очевидное. Просто надо придумать правильную форму для того, чтобы этот пробойник сразу потом залить - и дело с концом. Тогда можно поробовать и корабельную обшивку прострелить.
Со снарядом тоже решение нащупал. Пенал ему нужен такой, чтобы прямо из него и пулю и порох одним толчком прибойника в дно вдавить в ствол. А прибойник шток сразу на пушке закрепить, чтобы он всегда в нужное место угадывал.
Третий вопрос - поворотливость при наводке. Долго соображал, а потом придумал взять переднюю часть обычной телеги, но вместо кузова взгромоздить на неё лафет, спилив с него опорную часть. Заместо неё можно оглоблями в землю упереться - отдача-то не особенно сильная.
Ну а для прицеливания нужно зрительную трубку приделать, только метку какую-то придумать, как нанести. А то ведь непонятно в какое место из того, что в неё видать, орудие нацелено.
- Наташа, ну-ка вспоминай, что там в оптике про фокусные расстояния толкуют, и куда рисунок наносить, чтобы его вместе с изображением было видать?
Девушка сидит рядом с ним в светёлке и при той же свече штопает вязанные копытца, которые ещё носками иногда называют. И заглядывает в рисунки, что выходят из-под его пера. Похоже на идиллию семейной жизни. Покойно на душе и почему-то радостно. Хочется обнять лапушку и немножко потискать, чтобы она легонько отбивалась и вырывалась. Тогда он её отпустит и она на него посмотрит. Вот никак не удаётся этот взгляд понять.
- Гриш, мне надо к дедушке сбегать послезавтра. Видишь, снежок как ложится. Пошли на лыжах?
- А мои не здесь. В теремах остались.
- Так и мои тоже в мамином доме. Чай докатит нас Василий, а уж потом сами пойдём.
* * *
Деревенька, где обитал дед Милены - он же прадед Натальи, спряталась в таком глухом углу, что если ни разу в этих краях не бывал, то и не отыщешь. Тонкий слой снега, лёгший на не застывшую расквашенную дождями землю, прилипал к лыжам и, если бы не были они смазаны вонючей мазью, не поймёшь, с салом или воском, то ни за что бы не прошли.
Дед оказался сильно старым, сухим и почти невесомым с виду, долго спрашивал у Натальи кто она такая и какое родство их связывает. Сын этого патриарха и его невестка - родители Милены, а Наталье - дед и бабушка, тоже далеко не юны, но пребывают при ясной мысли и твёрдой памяти, заняты внуками и скотиной на подворье. В поля их уже давно не берут - есть и без них кому управляться на нивах и в лесах. Вся деревня - родственники, и Гришиной спутнице с каждым надо было обменяться словечком. Это называлось "проведать родню". Переходили из-за одного стола за другой и выслушивали бесконечные рассказы о неинтересных событиях с незнакомыми царевичу людьми. Было бы скучно, если бы он не смотрел по сторонам и не примечал то, что творится вокруг.
Печи без труб, дым из которых выпускается через окошки. Бычьи пузыри вместо стёкол. Столы и лавки ничем не окрашены, да и непонятно, струганы ли они были когда-то, потому что от скобления былую ровность или неровность (выбрать наугад) потеряли. Пол деревянный покрыт шкурами и половиками, но под ними выглядит грубым, шероховатым, хотя и устроен плотно. Не дует оттуда.
Мох в щелях между брёвнами сруба положен обильно, что говорит о не слишком тщательно сопряжённых венцах. Утварь очень грубая и скудость видна во всём, в инструментах и в одежде в отсутствии даже намёка на резные наличники или иное украшение. Освещение только лучиной. И при этом, выглядит всё это довольно опрятно. Ни вони, ни грязи, если не считать постоянного запаха горящих дров.
Даже бедностью это назвать язык не повернётся. Да и не верно было бы такое слово. Пищи вдосталь. Капуста квашеная, овощи, грузди. Каши и хлеб, мясо и сало - праздник для брюха. Скорее назвать это следует примитивностью. Или патриархальностью.
Между разговорами помянули кого-то из Натальиных сверстниц. Родами она померла, так и не разрешившись от бремени.
Пока подруга общалась, Гриша и по окрестности походил. С деревенскими пацанами подрался, а заодно вызнал, что, когда надёжно охолодает, пойдут мужики на новое место участок под пашню расчищать, и подростков с собою возьмут, чтобы обрубали сучья и кашеварили.
Вот так царевич и заглянул в мир, среди которого жил с младых ногтей, но не знал его, не понимал, что подавляющее большинство людей обитает в условиях, не то, чтобы совсем негодных, но сам он так жить не хотел бы. Во всяком случае - долго не хотел бы. В военном походе или путешествуя через необжитый край, может быть, обстраиваясь на новом месте. Это да, понятно. Но всю жизнь - нет. Слуга покорный.
Собственно, в домах деревенских он раньше бывал только в Царёвке. Народ там лучше устроен. Может оттого, что обитая вблизи богатого терема, люди видели лучший пример, да и оседлость сказывается? Вот ведь незадача какая! Выясняется, что множество народу живёт не плохо, как он полагал, а ужасно плохо. Даже холопы, обитающие при мастеровых в городе, и то удобней устроены и лучше обеспечены, чем большинство землепашцев.
* * *
С такими мыслями и шагал Григорий потихоньку через лес, не особенно поглядывая по сторонам. Наталья уже свернула в сторону дома своей матушки, а он привычно направился к терему, погруженный в свои думы. Топот копыт многих лошадей, приблизившийся сзади, заставил его сойти с тропы, давая дорогу конным. Узко здесь, даже соступил на пятно непокрытой снегом листвы. Тонок ещё зимний покров, пропитан влагой и чавкает даже под лыжами.
Всадники одеты богато и знакомых лиц среди них не видно, что странно. За последнее время, кажется, всех мало-мальски значительных людей на острове царевич встречал. Одеты, однако, на рысский лад - шубы, крытые атласом, короткого плотного меха шапки, похожие на ведёрки, кверху шире. Сапоги сафьяновые и богато изукрашенные сабли. Одеты как бы гайдуками, однако очень дорога их справа. И всё это уляпано грязью, которую обильно добывают из-под тонкого снега крепкие лошадиные копыта. Кони утомлены, да и всадники выглядят усталыми, хотя держатся молодецки.
Гриша учтиво поклонился, полагая, что они проследуют мимо и не сильно его обрызгают, хотя тропу перепашут, чем дальнейшую дорогу ему затруднят.
- Ты почему, смерд, шапку не снимаешь? - верховые остановились, и передний решил заняться воспитанием сиволапого - а одет Гриша крестьянионом. Заскучал, видать, в дороге. Молодой парень, юнец, можно сказать, тремя или четыремя годами старше.
- Здравствуйте, господа! - не понравилась царевичу педагогическая затея незнакомцев, у него насчёт вежливости другие понятия. - Холодно нынче, чтобы босой-то головой кивать.
- А поклониться в пояс, значит, тебе снег мешает? - колонна уже стянулась за остановившимся вожаком, который продолжает потешаться. Точно, издалека ехали и совсем в дороге заскучали. Держаться, однако, гуськом - конным тут вдвоём никак не встать бок о бок.
- А сами-то чего кулями сидите? Коли к незнакомцу обратились, скажите, кто вы таковы, да какое дело имеете. А расспрашивать человека о причинах его действий, не обосновав причин своего любопытства - это в обычае деток малых, до отрочества не доросших, - понятно, что одетый в простой овчинный полушубок подросток производит впечатление деревенского паренька, и отповеди от него никто не ожидает. Это такой эксперимент на внезапность, который царевич решил произвести над путниками.
Рискованный, однако, опыт он поставил. Свист плети ожидаем, и быстрый шаг в сторону позволяет пропустить удар мимо. Жалко ведь доброго полушубка. Привык он к нему. А как ведёт себя бич, прошедшей мимо цели при таком ударе, знает прекрасно. Подхватил конец палкой, так что тот обвился, и лыжей на неё наступил, да так ловко, что рука бьющего осталась вытянутой, а корпус, наклоненным в его сторону, поскольку петля на рукоятке охватила запястье.
- Это же самое, только без плети, ещё разучить бы тебе, о путник, да не боком, а как все люди, прямо сидючи, - кажется, Гриша разухарился и его понесло.
"Ох, не доиграться бы", - пронеслось в голове. А тут ещё смех товарищей незадачливого учителя и его же покрасневшее от гнева лицо.
Нет, обученный воин недолго пребывал в неудобной позе. Извернулся и рука его, выпустив плеть, пошла к левому невидимому боку, туда, где должна быть рукоять сабли незадачливого педагога.
"Худо дело". Перерезав ремешки лыж, царевич юркнул под ветви ели и задал стрекача, отводя второй, оставшейся в руке, палкой деревца подлеска. Тут его никому не догнать.
- Я тебя ещё найду и шкуру-то спущу, - донеслось издали.
* * *
На подворье терема он проник через старую добрую дырку в заборе. Всадники-то не иначе, как сюда направлялись, так что встречаться с ними нежданно-негаданно не хотелось. Уже добравшись до своих покоев, крикнул, чтобы баньку истопили, а сам уселся возле окошка, просмотреть накопившиеся за время его отсутствия послания. Вскрывал конверты, свитки и просто сложенные листки, запечатанные воском. Немного было новостей и сами они не так уж любопытны. Федот рапортичку составил, сколь чего прибыло и потрачено, да осталось. Выписка из донесений наблюдательных постов - на севере казаки снова наказали шайку чурсайцев. И чего эти недотёпы там забыли?
Зашел служка спросить, не надо ли чего, сказал, что царь-батюшка гайдуков прислал и весточку с ними передал, да только они сами из рук в руки вручат, а нынче в бане парятся. И для Гриши банька тоже готова, с обеда её топили, памятуя, что сегодня обещался быть.
Повелел накрыть ужин в трапезной и гостей туда позвать, а сам отправился мыться.
* * *
Точно, те самые верховые, что догнали его на тропе. Переднего узнал и двух, что сразу следом ехали.
- Служить тебе, царевич, наказал нам твой батюшка, - "педагог" выглядит смущённо, тоже узнал.
- Тогда лыжи мои сюда доставьте. Чай знаете, где они.
Воины запереглядывались.
- Порубал я их во гневе, - старший выглядит обречённо.
- Ладно, новые себе сделаю, садитесь за стол, гайдуки, а мне письмо отдайте, что привезли.
Ругаться Гриша не стал нарочно. Всё и так понятно, а усугублять и без того тревожное настроение командира этой группы никакого резона нет. Ну, если только чуть-чуть.
- Про встречу нашу, чай, внукам рассказывать станете, поучая их вежливости.
- Никифор я, Пенки сын по прозвищу Тынов, - ну наконец-то этот сын боярский сообразил, что для начала следует представиться.
- А я Григорий, Иванов сын из рода Вельяминовых. Вот и познакомились. Наваливайтесь братцы, чай проголодались в дороге.
Письмо батюшкино Гриша пробежал глазами сразу. Гайдуков родитель прислал, чтобы глаз с сына не спускали и стерегли неустанно. Эти три дюжины - самые наилучшие, и все люди верные, проверенные. Ещё просил пороху делать больше - великая нужда в нём. Ну и казны прислал, опять с гулькин нос.
Потом Гриша гостей расспрашивал по очереди о том, что творится в местах, где сейчас идут сражения. Неладно там. Подкрепления неприятель получает, и снабжение тоже, как флот ни бьется, а прорываются сельджукские караваны, прикрытые боевыми кораблями. На суше верх одерживает то одна сторона, то другая. Одобрительно отозвались об Ендрикском батальоне. Сельджуки его опасаются. Он сначала влился в полк, который после больших потерь пополнили свежими ротами. А после боёв в строю остались почти одни только отсюда приехавшие бойцы. Так их и держат вместе, хотя по военному времени всего-то три роты и осталось от того полка. Капралов произвели в офицеры, потому что в командирах большая убыль.
Затягивается война, и никакой уверенности в её исходе ни у кого нет. Зато батюшка решил усилить охрану третьего претендента на престол. Интересный получается расклад. Сместилось что-то в верхних сферах.
Под конец трапезы обратился ко всем сразу.
- Остров этот батюшка мне под руку оставил, и вытворять я буду то, что пожелаю. Так что, когда ходить стану в простой одежде и прикидываться хоть бондарем, хоть углежогом, чтобы вы в ваших расшитых нарядах возле меня не крутились и притворство моё не открывали! Поняли, братцы?
Положительный ответ прозвучал нестройно. А хоть бы и так. Его дело повеление отдать, а уж как оно будет исполнено - пускай соображают. Он не просил к нему нянек приставлять, тем более, сразу такую толпу. Или это рынды, которых батюшка отослал от себя за что-то? Может быть, надоели они ему. Заносчивостью, например. Надо будет помыслить об этом, да присмотреться хорошенько.