Она отошла так быстро, что он ничего не успел ответить. Он стоял один посреди кухни, чувствуя, что сердце его постепенно заполняет леденящая обида, и прислушиваясь к ускоренному ритму своей крови. Афина заслуживала наказания: с бездумной жестокостью она превратила их связь в оружие, которым уничтожала его, когда ей это вздумается. За такое поведение следовало чем-то досадить ей, вот только чем? Когда из главной части здания донесся шум, возвестивший прибытие новых гостей, где-то в его подсознании возникла некая идея. Он заставил себя успокоиться, а потом легкомысленной походкой вышел с кухни, чтобы их приветствовать, вернув улыбку на все еще болезненно пульсирующие после удара Афины губы.
Среди шестерых новоприбывших оказались Мэй Рэтрей и неуклюжий, примерно четырнадцатилетний блондинчик, которого представили Кареву как Верта. С болтовней дамы удалились, обсуждая сверкание и цвета туалетов и духи. На какое-то время Карев остался один на один с парнем. Верт смотрел на хозяина с явным отсутствием интереса.
- У тебя необычное имя, - начал Карев. - По-французски оно означает зеленый, правда? Твои родители…
- Мое имя - Трев. Прочитав наоборот, получим Верт, - прервал его парень, и на его поросшем пушком лице на мгновение появилось воинственное выражение. - Меня назвали Трев, но я считаю, что мать не должна иметь права выбора имени для своего сына. Мужчина должен сам выбрать себе такое имя, какое захочет.
- Верно, но ты вместо того, чтобы взять себе любое другое имя, взял то, которое дала тебе мать, только перевернул его… - Карев замолчал, поняв, что ступает на скользкую почву психологии. - Выпьешь чего-нибудь, Верт? - спросил он.
- Я обойдусь без алкоголя, - ответил Верт. - Не обращайте на меня внимания.
- Спасибо, - искренне ответил Карев.
Он подошел к бару и, делая вид, что наводит порядок, остался за стойкой, глотая шотландское виски из самоохлаждающегося стакана. Ему нужно было на что-нибудь опереться, чтобы устоять перед перспективой вечера, заполненного игрой в цитаты и разговорами с Вертом. До возвращения женщин он успел выпить половину второго стакана неразведенного алкоголя и уверовать, что справится с ситуацией. Более того, он справится с самой Афиной, ибо уже решил, как отомстит ей. Явились еще четверо гостей, и он занялся их обслуживанием у бара. Двое из них - Берт Бертон и Вик Наварро - были остывшими немногим старше его, и только он попытался образовать с ними группу противников игры в цитаты, на середину комнаты вышла Афина.
- Я вижу, что у всех есть при себе проекторы, поэтому приступим к игре, - сказала она тоном распорядителя праздника. - Автора лучшей цитаты ждет сюрприз, однако напомню, что требуются цитаты только легкие, стихийные, а каждый пойманный на цитировании опубликованных текстов, платит фант. - Раздались тихие аплодисменты, и под куполом дома запрыгали разноцветные пятна от регулируемых гостями проекторов. В воздухе замелькали яркие трехмерные буквы и слова. Когда Афина нацелила свой проектор, Карев со стоном сел за стойкой.
- Я начну, чтобы вас расшевелить, - заявила она, включила аппарат, и в нескольких шагах от нее повисли в воздухе ярко-зеленые буквы, сложившиеся в надпись:
"КАКОЙ СМЫСЛ ГОВОРИТЬ ПО-ФРАНЦУЗСКИ, ЕСЛИ ВСЕ ТЕБЯ ПОНИМАЮТ?"
Карев подозрительно оглядел гостей, которые почти все весело смеялись, потом еще раз внимательно прочитал слова. Их смысл по-прежнему ускользал от него. Афина не раз объясняла ему, что в игре в цитаты все искусство заключается в том, чтобы вынуть какую-нибудь фразу из контекста обычного разговора или корреспонденции и представить ее как самостоятельное целое, создав тем самым у читателя фантастический противоконтекст. Она называла это словесной голографией, совершенно дезориентируя Карева. Уже больше года, с тех пор, как эта игра стала модной, он, как мог, избегал ее.
- Очень хорошо, Афина, но что вы скажете на это? - раздался в полутьме женский голос, и в воздухе под куполом дома повисли новые слова:
"Я ЗНАЮ ТОЛЬКО ТО, ЧТО НАПИСАНО В ЭНЦИКЛОПЕДИЯХ".
Почти сразу за ними вспыхнули еще две надписи, одна красная, другая топазовая:
"НУ И НЕ ПОВЕЗЛО ЖЕ ЭТИМ РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТЕ",
"МЫ ДЕРЖИМ ЭТУ КОМНАТУ ЗАМУРОВАННОЙ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ВАС".
Карев напряженно разглядывал их поверх стаканов, а потом решил, что не сдастся. Он взял две бутылки алкоголя и обошел гостей, наливая им по полной и заставляя выпить. Через несколько минут неразведенный алкоголь, который он принял в большом количестве, вкупе с усталостью, голодом и реакцией на вспыхивающие надписи, перенесли его в расплывчатый мир.
"ЛУЧ - ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ СЛОВО, КОТОРОЕ ОЗНАЧАЕТ ЛУЧ",
- проинформировала его мерцающая надпись, когда он садился среди гостей, разместившихся на полу.
"ТЫ СКАЗАЛ БЫ, НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ, ЧТО Я ПОХОЖ НА ВЫДРУ?"
- спросила следующая надпись. Карев сделал еще один большой глоток и стал прислушиваться к шелестевшему рядом тихому разговору.
Потом он отключился от них и осмотрелся, чтобы увидеть, что делает Афина.
"РАЗВЕ ЭТО НЕ УЖАСНО?
- спросила надпись цвета индиго,-
УЖЕ РОЖДЕСТВО, А МЫ ГОНЯЕМСЯ ЗА ПОДАРКАМИ".
Он заметил на фоне падающего из кухни света фигуру сидящей в одиночестве Афины. Она радостно смеялась какой-то цитате, как будто супружеская сцена, разыгравшаяся между ними недавно, вовсе не вывела ее из себя. Ну хорошо, подумал он, раз ты так…
"ВМЕСТО ОБЯЗАТЕЛЬНЫХ ВИЗИТОВ НА РОЖДЕСТВО НУЖНО ПРИНИМАТЬ ГОСТЕЙ".
Он закрыл глаза, но громкий взрыв смеха заставил его тут же их открыть.
"ПОДУМАЙТЕ, НАСКОЛЬКО БЫСТРЕЕ ПОКОРИЛИ БЫ ДИКИЙ ЗАПАД, ЕСЛИ БЫ КОЛЕСА ФУРГОНОВ ВРАЩАЛИСЬ В НУЖНУЮ СТОРОНУ".
- Минутку, - раздраженно обратился он к соседу. - Что это значит?
- Это намек на фильмы, которые мы смотрим в Институте Истории… Ах да, ты, кажется, туда не ходишь? - сказал Наварро.
- Нет.
- Так вот, в старых фильмах мигалка кинокамеры часто давала стробоскопический эффект, и зрителям казалось, что спицы колес вращаются не в ту сторону.
- И над этим все смеются?
- Знаешь, старина, - сказал Наварро, хлопнув его по спине, - лучше выпей еще.
Карев последовал его совету, а цветные надписи за пределами его личного, спокойного мирка, разместившегося в стакане виски, дрожали, волновались и вдруг опадали, бросая тень на его сознание…
"РАССКАЖИ МНЕ ВСЕ О БОГЕ"…
"Я ПРИШЕЛ ЗА СВОЕЙ ДОЛЕЙ САПОЖНОГО КРЕМА"…
"ХОЧЕШЬ СДЕЛАТЬ ИЗ МЕНЯ НУЛЬ?"…
"А ЭТИМ Я ПОДСТРЕЛИЛ ТОГО ПАУКА"…
"КОНЕЧНО, Я МОГУ БЫТЬ ВЕЖЛИВ, ЕСЛИ ПРИ ЭТОМ СОХРАНЯЮТСЯ МОИ ДЕНЬГИ"…
- Я например, считаю, - рассуждал кто-то, - что бессмертие стало доступным слишком поздно, ибо среди нас нет пионеров типа братьев Райт, которым следовало бы продлить жизнь, чтобы они увидели развитие того, чему положили начало…
…"В ЭТУ МИНУТУ Я НА ЭТАПЕ БРОЖЕНИЯ В СИРОПЕ"…
"ВЕРОЯТНО, ПОГИБ, ЗАЩИЩАЯ СЕБЯ"…
"СМЕРТЬ - ЭТО СПОСОБ, КОТОРЫМ ПРИРОДА ЗАСТАВЛЯЕТ НАС УМЕНЬШИТЬ ТЕМП"…
- Минуточку! - фыркнул Карев, потягивая из стакана. - Последняя фраза нелепа. Разве это не причина для дисквалификации?
- Наш неоценимый Вилл, - прошептал Наварро.
- Если можно приводить нелогичные фразы, то я тоже сыграю, - не задумываясь, заявил Карев, ища взглядом какой-нибудь свободный проектор. За его спиной Мэй и Верт, забыв обо всем, тискали друг друга, и видно было, что к игре они потеряли интерес.
Карев взял проектор Мэй, некоторое время разглядывал клавиши, потом принялся слагать цитату. В задымленном воздухе повисли слова:
"СПОСОБ ОТ ДУРНОГО ЗАПАХА ИЗО РТА - НЕМЕДЛЕННАЯ СМЕРТЬ".
- Это очень похоже на последнее, - запротестовала Гермина, красная фигура которой маячила слева. - Кроме того, ты сам это выдумал.
- А вот и нет! - победно воскликнул Карев. - Я слышал это в программе тривизии.
- В таком случае это не считается.
- Ты впустую теряешь время, Гермина, - воскликнула Афина. - Вилл получает от игры удовольствие только тогда, когда нарушает ее правила.
- Спасибо, дорогая, - сказал Карев, сгибаясь в преувеличенно низком поклоне.
"Мы с тобой играем в другую игру, - гневно подумал он, - и ее правила я тоже нарушу".
Утром, когда нервы его содрогались от остатков преодолеваемого похмелья, ему стало стыдно своего поведения на приеме, устроенном Афиной, однако он не отказался от мысли досадить ей.
Глава ТРЕТЬЯ
Оба пистолета для подкожных уколов лежали в черном футляре, в складках традиционно пурпурного бархата. Ствол одного из них был обклеен вокруг красной лентой. Баренбойм постучал по помеченной трубке старательно ухоженным пальцем.
- Это для тебя, Вилли, - решительно сказал он. - Мы поместили заряд в самом обычном пистолете, чтобы после процедуры никто не заметил ничего необычного. После употребления сними ленту.
Карев кивнул головой.
- Понимаю, - сказал он, захлопнул футляр и спрятал в саквояж.
- Тогда пока все. Значит, теперь ты на три дня уезжаешь в горы на свой второй… м-м-м… медовый месяц, а я устроил все так, чтобы после возвращения начальник лаборатории биопоэзы обратился к тебе с просьбой лично проверить некие бюджетные операции на Перевале Рэндела. Можно сказать, все сделано, как надо, верно?
Баренбойм развалился в большом кресле так, что круглый живот торчал вверх под складками туники. За двести лет его лицо приобрело выражение сдержанности, а своей ухоженностью и таинственностью напоминало лицо фарфорового Будды.
- Полностью с вами согласен.
- Надеюсь на это, Вилли, ведь тебе здорово повезло. Как приняла это известие твоя жена?
- Просто не могла поверить, - ответил Карев со смехом, стараясь, чтобы он прозвучал как можно естественнее. После попытки обсудить с Афиной эту проблему прошло уже четыре дня. С тех пор супруги обрастали паутиной быстро твердеющей горечи, не в силах сблизиться или понять друг друга… Он, конечно, чувствовал, что ведет себя, как ребенок. Но ему хотелось наказать Афину за то, что она обнажила его душу, отплатить ей за преступление, заключающееся в том, что она знает его лучше, чем он сам. Из-за неудержимой нелогичности их супружеского соперничества он мог сделать это только одним способом: доказать, что она неправа, даже если она и права. Он решил не говорить Афине о препарате Е.80, зная, что потом сможет оправдать свое поведение необходимостью соблюдения тайны.
- Вот и хорошо. Теперь я передаю все в твои руки, Вилли. Ты вернешься в свою контору и какое-то время не будешь со мной контактировать. Кто-нибудь из нас, Мэнни или я, свяжемся с тобой после твоего возвращения.
Карев встал.
- Я еще не поблагодарил…
- Это излишне, Вилли, совершенно излишне. Желаем тебе хорошего отпуска, - сказал Баренбойм. Он не перестал улыбаться даже тогда, когда его заслонила закрывшаяся дверь кабинета.
Карев вернулся в свой кабинет и закрыл дверь на ключ. Сев за стол, он вынул из саквояжа черный футляр, положил его перед собой и внимательно осмотрел запоры. Их спроектировали так, чтобы крышка отскакивала под прямым углом к коробке, однако, загнув отверткой металлические заслонки, он сумел изменить их положение таким образом, что крышка открывалась под меньшим углом. Довольный проделанным, он сорвал красную ленту с пистолета, содержащего Е.80, и положил его в переднее углубление футляра.
* * *
Голубые воды озера Оркней мягко поблескивали в лучах послеполуденного солнца. Спускаясь по лестнице с вертовзлета, Карев глубоко вздохнул и обвел взглядом видимые вдалеке снежные склоны, маленькие, как игрушки, сосны, и светлые пастельных оттенков контуры отеля Оркней Регал. Как с гордостью было объявлено через динамики реактивной машины, из-за холодного атмосферного фронта, воздействующего на западные штаты, руководство курорта пошло на расходы, связанные с установлением над озером линзообразного поля Бюро Управления Погодой. Глядя наверх, в пустую голубизну, Карев чувствовал себя так, словно оказался внутри старинного прозрачного украшения с падающими хлопьями внутри.
- Как называются эти старинные стеклянные шары с миниатюрными хлопьями снега? - обратился он с вопросом к Афине, когда вместе с другими пассажирами входил в здание аэропорта.
- Не знаю, есть ли у них специальное название. У Ольги Хикней их в коллекции больше десятка, и она называет их снегуличками, но, кажется, это название цветка.
Афина тоже с интересом разглядывала долину и говорила совершенно спокойно, чего не было с ней со времени той вечерней ссоры. Она раскраснелась и одета была в новый вишневый плащ, похожий, вдруг подумал Карев, на тот, который носила десять лет назад во время их свадебного путешествия. Было ли это знаком для него?
- Мне удалось получить ту же самую комнату, - не задумываясь сказал он, отказавшись от мысли сделать ей сюрприз позднее.
Афина слегка подняла брови.
- Ты вспомнил? - удивилась она. - Ах да, наверное, в отеле подсказали номер комнаты.
- Вовсе нет. Я помнил сам.
- Правда?
- Так же, как помню все, что связано с теми двумя неделями. Он тронул Афину за плечо и повернул лицом к себе. Мимо торопливо прошли несколько пассажирок.
- Вилл, - шепнула она. - Мне так жаль… Все, что я наговорила…
От ее слов он воспрял духом.
- Не будем возвращаться к этому. Впрочем, все, что ты сказала - справедливо.
- Я не имела права так говорить.
- Нет имела. Ведь мы же настоящие супруги, ты не забыла?
Она приблизилась к нему, приоткрыв губы, а он закрыл их своими, дыша ее дыханием, пока другие пассажиры быстро проходили мимо. Афина первая высвободилась из его объятий, но когда они входили внутрь под обстрелом любопытных взглядов, держала его под руку. Карев заметил, что был здесь единственным исправным. Компания людей, рассыпавшихся по залу для прилетающих пассажиров, состояла из остывших, которые смотрели на них с выработанным равнодушием, и женщин с искусственным весельем в глазах.
- Что со мной происходит? - прошептал он. - Веду себя, как пылкий подросток.
- Ничего страшного, любимый.
- Да, но и устроили же мы представление! Едем в отель.
Во время поездки по старомодной железной дороге к озеру Карев думал, возможно ли, чтобы человек в его возрасте мог чувствовать полное удовлетворение. Именно по этой причине моногамные супружества не исчезли и сохранили смысл даже к концу двадцать второго века. Простая правда, часто повторяемая, но только теперь понятая до конца, заключалась в том, что чем больше человек вкладывает в такую связь, тем больше от нее получает. Карев вдыхал свежий воздух и, ощупывая рукой прямоугольник небольшого плоского футляра в саквояже, пытался смириться с реальностью бессмертия. Сделав только один укол и соблюдая потом некоторую предосторожность, ни Афина ни он не должны были умереть. Он искал в себе каких-нибудь следов эйфории, которая должна сопутствовать этой мысли, но нашел только странное оцепенение. Все было относительно. Если бы он родился двести лет назад в голодающей Индии, то смирился бы с тем, что его ждет двадцать семь лет жизни, и не помнил бы себя от радости, если бы какая-то добрая сила неожиданно отпустила ему семьдесят лет. Родившись в довольном собой бабьем обществе двадцать второго века, он считал, что продолжающаяся бесконечно жизнь - это нечто такое, что принадлежит ему как социальное благо, только масштабом отличающееся, скажем, от возмещения за несчастный случай на работе. Говорили, что творческий гений человечества парализован, но, быть может, это было связано с ослаблением чувств, с разрежением цветов жизни в жилах вечности.
Он искоса взглянул на Афину, освежая в памяти причины, по которым хотел жить вечно. В возрасте тридцати шести лет она имела отличное здоровье и находилась у пика физического развития, который биостаты должны были превратить в бесконечное плоскогорье. Когда она сидела, восторженно глядя в окна вагона, он впитывал ее всеми чувствами. У него явилось впечатление, что Афина - это название всей вселенной. Когда она улыбнулась какому-то, только ей известному воспоминанию, и случайно наклонила голову, то перед ним открылись жемчужины зубов, ярко блестящие на солнце. Он отметил, записал и вложил в память это открытие, как наблюдатель вселенной записывает появление новой звезды. Ему пришло в голову, что Афина выглядит на свои тридцать шесть лет и в то же время как будто совсем не изменилась с того времени, когда десять лет назад они поженились. Это, конечно, было невозможно. Но какие же конкретные изменения произошли в ней? Стараясь быть объективным, он заметил легкую впалость щек, превращение пушка на верхней губе в волоски, появление слоя жирка на внутренней стороне верхних век, которые со временем должны были стать желтыми. Внезапно он принял решение. До сих пор он планировал, что уколы они сделают вечером последнего дня пребывания у озера Оркней, но такая задержка показалась ему вдруг невыносимой. Он не мог позволить, чтобы Афина постарела еще хотя бы на час.
- Перестань, Вилл, - сказала Афина.
- Что перестать?
- Пожирать меня глазами при людях, - ответила она, слегка покраснев.
- А пусть себе смотрят, мне это не мешает.
- Мне тоже, но это странно действует на меня, так что перестань.
- Ты приказываешь, - сказал он, делая вид, что надулся.
Она взяла его за руку и держала ее до конца пути к берегу озера. На мгновение ему захотелось, рискуя собственным удовольствием и нарушением неповторимого великолепия этой минуты, попытаться еще раз убедить ее в существовании Е.80 и его значении. Однако желание это быстро прошло. Ожидался великолепнейший отпуск в их жизни, кроме того, ему неудержимо хотелось обладать Афиной, убежденной - правда, ненадолго - что он верит во вне-физическую основу их любви. Он предвидел, что игра эта продлится до тех пор, пока не придется возвращаться домой.