- Нас трое, а места четыре. Ведь избыточности вы не допускаете.
- Избыточность полезна лишь в системах с низкой надежностью. Для совершенной системы она лишена смысла. Однако ваша догадка наталкивает на мысль, что я имею дело с интересной гибридной разновидностью. Носители продуктивного алгоритама перемешаны с особями, для которых характерна размытая, неорганизованная ментальная сфера. Очевидно, в отдельных представителях породы эти признаки могут сочетаться, образуя…
Дамианидис склонился к Родчину:
- Похоже, это о нас. Напоминает классификацию крупного рогатого скота. Мы относимся к продуктивной породе. Это радует.
- При надлежащем скрещивании и тщательной селекции можно добиться определенных результатов. - На месте растаявшего тумана звездного неба появилась фигура. Исчезла и вновь соткалась рядом с четвертым пеньком. Кивала как кивала. Он опустился на свободное место. - Вам повезло. Я беру вас.
- Съесть-то от съест, да кто ж ему даст, - мрачно заметил Евгений. - Куда это нас берут?
- Вам предстоит головокружительный путь к новому бытию. Несмотря на низкий уровень развития, в вас есть задатки, которые можно развить, после чего вы вольетесь в единое море мысли, в это животворящее чудо…
- Не хочу вливаться! - закричал Борис, вскакивая. Впрочем, он тут же сел, подхватив падавшую юбку-рубашку. - Особенно в животворящее чудо!
- Мне предстоит сломить это нелепое сопротивление, как я уже сломил противодействие ваших соплеменников, из которых выбрал весьма удачные образцы с высокими рабочими характеристиками…
- Мы как раз… - начал было Родчин.
- … и за которыми вы, как я понял, приехали. Что ж, ваша встреча состоится.
Голос кивалы звучал глухо. Разрез широкого рта на мучнистом лице приоткрывался совсем не в такт с речью. У стола появилась группа фигур явно отличных от кивал, но с теми же унылой посадкой головы, пустым взглядом, пингвиньей повадкой держать руки.
- Ю! - закричал Дамианидис, вставая и протягивая руки. - Рихард!
- Нет, - вновь заговорил кивала, - я не об этой встрече. Сейчас перед вами куклы. Жалкие оболочки мысли. Как эта, - желтый палец ткнул себя в грудь, - как ваши тела. Вы встретитесь в Едином, вы соединитесь во Мне!
- При таком отношении трудно рассчитывать на хорошую кормежку, а? При высоком качестве ее может быть и много, я так считаю. Вы знаете, я - человек принципов.
- Именно это сбило меня с толку. Камуфляж. Стремление скрыть зачатки разума за бездарными шутками. Истинный разум серьезен. Смех - жалкая забава разума, расчлененного на миллионы элементов, разума в его примитивной форме. Объединение разрозненных частей в единое целое сопровождается редукцией, отмиранием бесполезных функций, к каковым относится юмор в любом проявлении. "Никакого смеха в период интеграции!" - таков был наш девиз. Однако, мне начинает казаться, что и первую группу особей вашего вида, которые вели себя неадекватно поведению разумных существ, я напрасно не подверг тщательному изучению и ассимиляции. Впрочем, ваше появление здесь открывает новые возможности. Я провижу крупные поставки материала…
- Не нравится мне этот разговор, - Дамианидис резко встал. - Пойдемте-ка отсюда. Я действительно проголодался.
- А мне пора надеть что-нибудь более подобающее. Но нам не уйти, Женя, - сказал Борис.
- Вы не можете уйти отсюда, - подтвердил кивала, и голова его замерла на некоторое время. - За пределами этого пространства высокое сознание покинет вас, вы станенте такими же куклами, покорными животными. - Фигуры Ю Ынбу и других топтались рядом. - Но и здесь вы сохраняете связь со своей оболочкой лишь до тех пор, пока мне это нужно. - Во время этой речи кивала присоединился к остальным теням в балахонах, и они образовали угрожающее кольцо.
- Цх! - зло выдохнул Евгений. - Испытываю желание проломить пару стен и свернуть некоторое количество шей.
- Надо себя сдерживать, неудобно как-то - шеи сворачивать, - сказал Родчин.
- Постараюсь. Но мне тяжело, - Евгений всхлипнул. - Я так привязан к этой… своей оболочке.
- Очень сырой материал, - сказал главный кивала. - Чрезвычайно низкий уровень.
- Что же заставляет вас так долго беседовать с нами? - спросил Борис. - За чем дело стало? Ассимилировать, так ассимилировать. Надеюсь, под наркозом? Я боюсь щекотки.
- Везде и всегда я неуклонно следую великому предназначению - всех сколько-нибудь разумных существ поднимать до высшего состояния блаженства духа.
- И каково же это состояние? - спросил Дмитрий.
- То, в котором пребываю я.
- А если эти сколько-нибудь разумные не хотят? - спросил Евгений, вытирая рукавом слезы.
- Заставляю.
- Силой?
- И силой, если убеждения не возымеют действия. Величие цели облагораживает любые методы. Приближаясь к уровню монолитного сознания, вы начнете понимать и соглашаться со мной. Убедившись в своем ничтожестве, вы перестанете препятствовать машине освобождения осуществлять ее функции. И бросьте, кстати, второй лучемет. - Желтый палец указал на Дамианидиса. - Ваши предшественники пользовались чем-то подобным, но без успеха.
Из кармана под коленом Евгений вытащил сонник и любовно погладил полированную рукоять. Потом положил сонник на стол.
- Неразумные, вы можете покуситься на недоступно-высокое. Весь ужас такой попытки вы поймете, когда пройдете курс убеждающих процедур.
- Как вы будете нас убеждать? - спросил Родчин.
- Прежде всего покажу свое превосходство в любой области интеллектуальной деятельности. Это послужит хорошим началом. Существа вашего уровня обычно отличаются гипертрофированным честолюбием. Оно не позволит вам уклониться от состязания.
- Так будет состязание! И в какой области? - спросил Евгений.
- Выбор за вами. Тем убедительнее будет ваше поражение. Тем скорее мы приблизимся к цели.
- Может быть, сыграем в шахматы? - вдруг сказал Борис. - Могу познакомить с правилами.
- Шахматы. - Кивала помолчал. - А, эти точеные фигурки. Чатуранга-чатураджа. Шатрандж-шатранг. Гав и Талаханд. Вы, возможно, забыли, но Талаханд умер на спине слона. Смерть его не прошла бесследно для истории шахмат. Правила на протяжении веков менялись, но незначительно… На каждой стороне по королю. Витязь ходит по диагонали. В боевых рядах слон, жираф, птица Рух, медведь и верблюд… Слон це-четыре, конь эф-шесть. Мат на девятнадцатом ходу… В другой партии, кажется в Мерано, сложилась похожая ситуация, но белые избрали более удачное продолжение.
Дмитрий увидел, как побледнел Игельник.
- Немного нудновато, - продолжал бубнить кивала. - Предлагаю что-нибудь поживее. Например, двойной тун. Желаете познакомиться?
Борис неуверенно кивнул.
- Смотрите.
Свет разлился над столом. По розоватому облаку разбежались белые стрелы. Паутиной повисли нити. Обозначились полупрозрачные кубики нежных тонов. Один из кубиков засверкал, высвечивая резную фигурку.
- Егерь-секретарь, - сказал кивала. - Имеет шесть степеней свободы.
Свет побежал от кубика к кубику.
- Вот жрец Атры, ходит по отрезкам гиперболы. Это стражник на ейле, а это ейл без стражника. Здесь жрица Атры. Она всегда неподвижна, но обойдя ее по кругу, ейл превращается в ластифа…
Фигуры сновали по запутанным траекториям, выстраивались в пирамиды, сбивали друг друга.
- Ластиф ходит двойным туном, то есть двойной восьмеркой. Тун может быть полузамкнутым. Левоориентированный тун изменяет ранг поля на четное число, правоориентированный - на нечетное…
- Нечто вроде трехмерных шахмат с меняющейся топологией игрового пространства, - пробормотал Борис.
Дамианидис посмотрел на него с беспокойством. Игельник участвовал в турнире Причерноморского топа, собиравшего сильнейших шахматистов, и лишь по случайности - в этом был твердо убежден Евгений - не стал чемпионом. Но здесь…
- Просто и увлекательно, не правда ли? - спросил кивала. - Так будете играть?
- Буду, - обреченно сказал Борис. - Но мне нужен стимул.
- Стимул?
- Да. Если я выиграю хотя бы одну партию, вы отпускаете нас отсюда. Хотя бы на время. Я не могу весь праздник мысли, котрый нас ожидает, проходить без штанов.
- Наивный! Зачем вам штаны? Впрочем, будь по-вашему. А может быть, сыграем в четверной тун? Двое на двое? Возьмите в пару вот этого, который грозился проломить стены. Он очень храбрый.
Евгений вздрогнул.
- Нет. Играем один на один, - твердо сказал Игельник.
- Хорошо. Для ваших спутников я тоже подберу задачи. Один из них, - главный кивала закатил глаза и на мгновенье задумался, - должен ознакомиться с моей блистательной историей, великой историей восхождения и слияния. Это научит и побудит. Вам доступен ход моих мыслей? Для начала путь в историю будет простым: достаточно проглотить три дымных шарика. Вот они. - На столе появились три горошины, пускающие лиловатые струйки. Кивала обратился к Дамианидису и Родчину: - Кто из вас отправится в прекрасное и поучительное путешествие?
- Как вы сказали? Проглотить шарики? - спросил Дмитрий.
- Да. А мы тем временем будем играть.
- Пойду я, - сказал Родчин.
- А я? - спросил Дамианидис.
- Пыхти за Бориса.
Глава четвертая. ЛИЛОВОЕ ДЕЛО
Старик взял в руки онгер, тронул струну. Инструмент печально пискнул. Пыхтя заходили клапаны, мшистое ложе осветилось серым огнем. Высокий ломкий голос запел о теплых морях, о людях, пасущих рыб, о подвигах бронзовых воинов Данталы, об отступниках Рыжих гор, о крузах, построивших машины, и почитателях Герты, которые эти машины ломали.
- А сейчас, - голос старика утратил звонкость, превратился в почтительно-восторженный клекот, - разливаются вширь и вглубь ветры истины, на многозеленый луг спустился отец-указатель, давший зоркое право счастья последнему нищему улшских заилов. Он принес лиловое знамя подъема, он внушил могучие песни выдоха, он простер опаловые длани охвата, и магический шар мудрости сияет в его левом лбу. Воздадим же хвалу верха и низа Его всепокровительству, чей век мы исчислим как восемь раз по шестьдесят четыре года, да восторжествуют они над миром!
Коричневой клешней старик сильно дернул струну, онгер пронзительно вскрикнул. И тотчас вся площадь застыла в святом молчании. Только розовая пыль потекла в стороны, стукнулась о глиняные пределы и заклубилась.
- Спасибо, отец, - Дмитрий протянул певцу байлу. Старик проворно сунул ее под полу шинели. Ближайшие свидетели одобрительно зацокали, и только синий стражник холодно смотрел на Родчина, теребя деревянную фигурку ластифа на груди - знак власти одиннадцатого разряда.
Худая рука тронула его локоть.
- Пора? - обернулся Родчин.
Мальчик кивнул.
Они подошли к навесу. Дмитрий забрался в латайку, мальчишка прыгнул на спину ейла, ударил пятками. Ейл дернулся, выскочил за ворота предела, и по розовой убитой дороге они покатили к столице.
В это самое время по белым ступеням Дома Расцвета в зал нижнего яруса, где в кресле удивления шестой час сидел Длинный Олсо, спускался отец-указатель Ол-Катапо. Рядом шел егерь-секретарь.
- Ну, как он там? - с расстановкой спросил Ол-Катапо, задумчиво теребя волосатое ушко.
- Надменен. Дерзок. Грозится.
- Чем же этот человек нам грозит? - По лицу отца-указателя разбежались веселые морщины.
- Удушением времени. Так, говорит, предсказывает учение. - Егерь-секретарь хихикнул.
- Учение предсказывает? Скажи ему, в учении мы тоже смыслим.
- Уже сказал, ваше всепокровительство.
- Молодец. Что у нас еще сегодня?
- Аудиенция, ваше всепокровительство.
- Кому даем?
- Богатый путешественник из Кунглы.
- Плутократ, значит?
- Плутократ, ваше всепокровительство.
Ол-Катапо выдержал паузу, потом веско сказал:
- Дадим аудиенцию.
От стены отклеился солдат в синей куртке. Бесшумно отворил дверь. В глубине зала при тусклом свете высоко расположенных окон угадывались люди. Ол-Катапо подошел к креслу. Олсо медленно поднял веки.
- Ты, - сказал он хрипло.
- Упорствуешь? - Светлые глазки отца-указателя блеснули.
- Упорствуют глупцы, - с усилием произнес Олсо. - Это выбор, Катапо. Я давно его сделал… Там, в Рыжих пещерах. - Голос Длинного Олсо окреп. - Там, где ты вместе с нами точил оружие справедливости под лиловым знаменем. Вместе с Асто, Кейно, Черным Кеесом. Где они теперь? Ты предал лиловое дело, Катапо.
- На что ты надеешься, Олсо?
- Я? - Человек в кресле встряхнул головойи застонал. - На что надеялись мы в горах, когда смерть выводила тонкую песню… - Он закашлялся и вдруг заговорил быстро и громко: - На спасение? Жизнь? Плевали мы на нее. Не было для нас ничего дороже нашего дела. И оно победит. Народ раскусит тебя, Катапо. И вздернет предателя на колесе позора.
- Ты сказал, народ? - Одна сторона печеного яблочка хмурилась, другая улыбалась. - Разве ты понимаешь народ, глупый человек?
Отец-указатель легко повел бровью. Двое узколицых в клеенчатых передниках подошли к креслу и отстегнули мокрые бурые ремни. Запах мочи и крови коснулся ноздрей Ол-Катапо. Он слегка отстранился, и узколицые потащили обмякшее тело к стене. Отец-указатель шел следом, легко ступая мягкими сапожками. Так поднялись они по идущим вдоль стены ступеням до ближайшего окна. Голова Олсо тихо стукнулась о прут решетки.
- Посмотри на площадь, Олсо. Она полна народа. Народ пришел воздать хвалу мне, отцу-указателю, вершителю лилового дела. Его благодарность идет из самой глубины сердца. И еще народ пришел сюда, чтобы потребовать смерти изменнику Олсо. Ты слышишь?
Олсо молчал.
- Он слышит, ваше всепокровительство, - сказал егерь-секретарь, стоявший за спиной Ол-Катапо.
- Ты говорил о выборе, Олсо. У тебя остался один выбор: умереть гнусной смертью здесь или пасть от пули как честному шпиону на холме прощения. Вот почему мы предложили тебе громко и откровенно рассказать столь любимому тобой народу о ваших мерзких делах. Так поступили Асто и Кеес. Это послужит уроком врагам и укрепит лиловое дело, о котором ты так печешься. Ты можешь заслужить почетную смерть. Подумай, Олсо.
* * *
У белых дверей Дмитрия встретил егерь-секретарь. Он широко улыбался.
- Его всепокровительство ждет вас.
Родчина ввели в зеленый зал. Нежный белый дым плыл из курильниц, стоящих вдоль стен. Отец-указатель был наполовину скрыт колонной. Под клочковатой бровью горел желтый внимательный глаз.
- А, - сказал он, - гость пожаловал. Это хорошо.
И вышел из-за колонны. На его мундире светилась опаловая якта.
- Мы рады дружественным контактам, - продолжал он, вертя в коричневых пальцах резную нюхательную палочку.
Егерь-секретарь засиял. На скромном в полоску костюме тоже блеснула якта, но поменьше.
- Мы надеемся, что ваши деловые встречи прошли успешно, - сказал Ол-Катапо, склонив голову набок.
"Отвечай внятно, с умеренной смелостью, устремив честный взор на подбородок отца-указателя", - вспомнил Дмитрий третье правило Приема и устремил.
- Целью моего приезда было ознакомление с историей. Поэтому не знаю, можно ли мои встречи назвать деловыми. Но они были интересными, а потому, я думаю, успешными.
- История? История мертва, когда она не служит настоящему и, что главное, будущему. То, что вы знакомитесь с нашей историей, это хорошо. Но пусть древность не заслонит от вас живое настоящее. Удалось вам побывать на ликовальнях по случаю начала строительства Главного колпака?
- Да, я присутствовал на торжествах.
- И какие вынесли впечатления? - Ол-Катапо смотрел требовательно. - Лучшие наши режиссеры работали над постановкой этого грандиозного зрелища с любимыми народом артистами, акробатами и дрессированными ейлами.
Дмитрий мешкал с ответом.
- Наш гость, - вступил в разговор егерь-секретарь, - делился со мной, он восхищен той удивительной слаженностью, с которой шестьдесят четыре по шестьдесят четыре юноши и столько же девушек в единый миг поднимали левую руку, отставляли правую ногу и… - голос секретаря прервался от волнения.
- Да, - кивнул отец-указатель, - это есть замечательное свидетельство единения народа, его готовности забыть обо всем мелком, личном, сиюминутном ради великого, общего, вечного. Вы согласны со мной? - Глаз Ол-Катапо не отпускал Дмитрия.
- Да, но не противоречит ли, - Дмитрий старался не смотреть на егеря-секретаря, лицо которого выражало неподдельный ужас, - вся эта демонстрация спортивного, то есть телесного совершенства идее примата духовного объединения, бренности физической оболочки, самой цели грандиозного строительства… - Родчин вдруг снова вспомнил третье правило, попытался отыскать взглядом подбородок отца-указателя, но не смог. Ол-Катапо отвернулся к стене. С лица егеря-секретаря сбежала краска.
Из-за белого дыма потянулись бритоголовые служители в складчатых балахонах. Они несли древки с дощечками. На первой дощечке плыла четырехлучевая якта.
Ол-Катапо и егерь-секретарь дрогнули и изменили форму. Контуры фигур расплывались, втягивались в дымный шлейф.
- Куда они? - спросил Дмитрий.
- К себе, в прошлое, - сказал садовник.
- А этот… Олсо? Что с ним стало? - спросил Дмитрий.
- Так и умер, оболганный и оплеванный, - тихо сказал поэт.
- И что было потом?
- Олсо оказался прав, - ответил садовник, - хотя и не совсем. Народ только раскачивался, а егерь-секретарь, его адъютант и два министра задушили отца-указателя. Маленький босой труп вынесли ночью в ящике и пустили в подземный ручей. А на следующий день в пышных слезах похоронили куклу. Позже над склепом построили сверкающий пантеон.
- Я не видел его, - сказал Дмитрий.
- Пантеон снесли. Он стоял чуть южнее Главного колпака. На этом месте был развернут штаб обеспечения порядка среди идущих к единению. А теперь там пустырь.
Садовник поплыл, клубясь. Дмитрий хотел схватить его за руку, но почувствовал, как кто-то толкает его в бок. Все сильнее.
- Очнись, - говорил Дамианидис. - Борис опять проиграл.